***
— Ваня, ты спишь? — так истерично Никольская говорила, почти кричала по телефону, звоня Родионову, лишь в те моменты, когда договариваться с несносным Рихтером самостоятельно у неё уже не хватало сил. И сейчас она снова звонит из-за него. — Нет, я дежурю вместе с Олей и Русланом, — послышался в трубке сонный голос. — Рихтер не на работе? — Нет, сказал, что не очень хорошо себя чувствует и ушёл. Только я тебе этого не говорил. А что? — Ничего. Дежурь дальше… Сбросила. Уже оделась, но надеялась на лучшее, когда звонила коллеге. Что ж, чуда не свершилось. Вызвала такси. Мягкий голос вежливой девушки-диспетчера её немного успокоил. Уже в процессе разговора с ней, она подумала, что зря развела панику. Но, в конце концов, от идеи ехать не отказалась. Лучше своими собственными глазами увидеть, что с ним всё в порядке. Пожалуйста… Никольская стучала в дверь, пока руки не начали гореть и саднить, а из соседних квартир не стали выглядывать разозлённые соседи, угрожающие вызвать полицию. Но Рихтер дверь так и не открыл, ничего не проворчал, не выходя из квартиры, не прогнал. Не надо было быть гением, чтобы понять, что что-то случилось. — Ваня! — Да, Лиза. Что-то ещё? — со вздохом поинтересовался онколог, который теперь не мог уснуть. — У тебя же есть ключи от квартиры Рихтера? — Родионов замешкался. — Ну, допустим, а тебе зачем? — Андрей не открывает дверь. Я переживаю, что что-нибудь случилось. Можешь, пожалуйста, приехать и открыть мне его квартиру? — Лиза, — Иван Алексеевич вздохнул, собираясь с мыслями, затем мягко продолжил: — Ты уже большая девочка… А Андрей взрослый одинокий мужчина. Я не очень хочу тебя расстраивать, но иногда он ходит в бордель. И в эти дни его нет дома. — Открой. Мне. Дверь. Я хочу, чтобы ты приехал прямо сейчас, — теряя терпение проговорила Никольская. — Лиза, его просто нет дома, я уверен. — Уволю, если не приедешь. — Еду, — процедил Родионов сквозь плотно сжатые зубы и сбросил вызов.***
— А что она здесь делает? — спросила Лиза, отводя Ивана Алексеевича немного в сторону. — Спросила куда я еду. Пришлось ответить и всё объяснить, ну и вот. Оля сказала, что тоже поедет. Пальцы Никольской непроизвольно сжались на руке коллеги, она прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь обидную колкость, всё-таки Ваня итак много для неё делает. Он совсем не обязан был приезжать, но приехал. Пусть даже и под угрозой увольнения. Она бы этого не сделала, и Родионов это знал. — Открывай, — выдохнула она уже спокойней, чем собиралась изначально. В открытую дверь Лиза заскочила первой и сразу прошла в комнату с диваном, где молча, не издав ни звука, застыла на пороге. Сбоку испуганно ахнула Ходасевич, с другой стороны ошарашенно сделал шаг назад Родионов. Открытые глаза такие мутные, мёртвые, будто слеплены из воска. Из них ушёл свет, и они сразу же потускнели. Они были подёрнуты пеленой, словно прикрыты пищевой плёнкой. Было страшно. Лиза первая вышла из немого оцепенения и, всё ещё находясь в трансе, подошла к иссиня-белому трупу. В уши бил громкий звук собственного дыхания, вперемешку со всхлипами, а сердце, наоборот, замерло в груди, боясь подать хоть какой-нибудь признак жизни. Видимо, в знак солидарности. Что-то хрустнуло под тонким каблуком. В мелкую пыль раскрошилась таблетка трамадола. Лиза её не заметила. Никольская обессиленно рухнула на диван рядом с бездыханным телом. Ей тоже стало не хватать воздуха. Протянула ладонь, взглянула в эти глаза в последний раз, долго, запоминая их на всю свою оставшуюся жизнь, и аккуратно опустила бледные веки. Нервно подрагивающими руками разжала холодные пальцы. Отобрала таблетки. Закрутила крышку. Зачем? Просто нужно было на что-то отвлечься, чем-то занять руки, мысли… Чтобы наружу не вырвались судорожные рыдания. Не сейчас. Не при них. — Есть поверье, что человек умирает с открытыми глазами, потому что в последний момент видит, как из тела вылетает душа… Глупость, правда? Откуда у Рихтера душа? — Лиза… — Родионов хотел успокоить Лизу, понимая, что та находится в состоянии шока. — Прости. Я несу чушь. Я знаю, — эти слова остановили Ивана Алексеевича. Она не обернулась и поэтому будто бы и вовсе говорила не с онкологом. Как будто кроме Андрея Александровича не существовало никого и ничего. Взгляд, будто приклеился к бледным, впавшим щекам, коротким, посветлевшим с годами ресницам и таким холодным, белым губам. Лиза, как заворожённая нежно провела по ним кончиками пальцев. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Родионов тихо увёл находящуюся в полуобморочном состоянии Олю из комнаты. Никольская обняла бездыханное тело, так сильно, словно пыталась согреть, прижалась к нему, уткнувшись носом в грудь, и, как ни старалась, не смогла сдержать поток горячих слёз.***
Следов наркотических препаратов обнаружено не было. Просто остановилось сердце. Меланхоличный голос патологоанатома молотом стучал по вискам. Она не приехала. — Он мне… — Лиза гулко сглотнула. — Он хотел что-то сказать. — Лиза, не вини себя, ты ведь не могла знать, — Иван Алексеевич мягко опустил руку на едва вздрагивающее плечо начальницы. — Если бы я ответила, я могла бы… — начала было Никольская. — Не могла! — твёрдо перебил женщину Родионов, слегка сжав свою грубую ладонь на женском плече, зажмурился, выдохнул сквозь сжатые зубы и продолжил уже чуть спокойнее: — Прекрати себя мучать. Ты не смогла бы этого предотвратить. — Один раз я уже завела его сердце, когда никто не верил, когда рядом стоящие уже собирались фиксировать время смерти. А я завела! — Лиза уже откровенно истерила, не скрывая слёз, и обращая на себя ошарашенные взгляды других людей, пришедших попрощаться. — Смогла бы и в этот раз. — Лиза… Мы врачи, а не боги. Тем более вне больницы, с голыми руками. Он прав. Он был чертовски прав. Но кое-что осталось у неё от Рихтера. Чёткое знание того, что всегда прав только Рихтер. Рихтер прав всегда. Остальным людям свойственно ошибаться. "Вещь. Коричневый цвет вещи. Чей контур стёрт. Сумерки. Больше нет ничего. Натюрморт. Смерть придёт и найдёт тело, чья гладь визит смерти, точно приход женщины отразит. Это абсурд, враньё: череп, скелет, коса. "Смерть придёт, у неё будут твои глаза".**