Лейтмотив

      Раз, два, три. Залп. Раз, два, три. Залп. Раз, два, три…       Крис отсчитывает мгновения перед каждым выстрелом. Вознеся ружья, группа военных в парадной форме синхронно стреляет в небо, раз за разом нарушая кладбищенскую тишину. Своеобразный похоронный марш, сопровождающий торжественное прощание.       Парней крестят героями, но на деле их смерти обезличены и напрасны, а половина гробов пустая — нечего было хоронить. Крис этих ребят любил, он всех своих почти что по-отцовски любит, но покривит душой, если не признает, что нет здесь ничего героического. Но их родным всей правды не расскажешь, что-то приходится обелять или вовсе утаивать, щадя чувства потерявших сына или брата. Таково капитанское бремя.       Глядя, как ряд гробов, укрытых флагами Соединенных Штатов, опускают в землю, Крис ощущает себя циником — за жизнь ему не единожды приходилось бывать на военных похоронах и с каждым разом эмоций все меньше. Сейчас вся скорбь умещается в слово «снова».       Несколько лет назад Крис стоял на кладбище бок о бок с родными Пирса Ниванса, и душа его рвалась, напарываясь на осколки воспоминаний. Мальчишка погиб за благое дело, в которое искренне верил, и завещал своему капитану продолжать бороться. Крис и продолжает, — ему есть за что — но так остро чувствовать уже не может. Неужто срок годности вышел, а в остатке лишь тупая досада? Примешивается дикое желание закурить, но с этим придется подождать.       Отведя взгляд от могил, Крис пробегается по собравшимся на похороны. Самой крайней, после Нади, стоит Ребекка Чемберс. Она смотрит прямо перед собой, сцепив руки в замок. Она не обязана здесь быть, но пришла почтить память тех, кто погиб из-за Гленна Ариаса и участвовал в ее спасении.       Перед похоронами с Ребеккой поговорить не вышло — с виноватым видом поздоровавшись, она потупилась и торопливо проследовала за остальной процессией.       Когда на зеленой траве остается ряд свежезакопанных могил, члены «B.S.A.A.» и скорбящие родные постепенно покидают кладбище. Надя прежде, чем уйти, касается плеча Криса и когда тот обращает на нее внимание, многозначительно кивает на Ребекку — она, как и Редфилд, не сдвинулась с места.       — Подойди к ней, — шепчет Надя и, сойдя с газона на асфальтированную дорожку, торопится догнать остальных.       Крис слушается ее совета.       — Я не знал, что ты здесь будешь, — начинает он, подойдя ближе.       — По правде, я тоже. Надя сказала мне про похороны, и я решила, прийти будет честно. Справедливо, знаешь, я ведь некоторым из них обязана, — тихо говорит Ребекка, нервно поправляя черное платье-чехол.       — Косвенно.       — Что?       — Ты винишь себя, но твоя вина тут только косвенная, — повторяет Крис, глядя на Ребекку с высоты своего роста. Она миниатюрная, а неловкие жесты и искренняя уверенность в своей вине делают ее еще меньше.       «Угрызения совести должна испытывать совсем не ты, –добавляет Крис про себя, — а я, но скорбеть так чисто у меня уже не получается».       — Крис, не стоит меня успокаивать, — с нажимом произносит Ребекка.       — Я не пытаюсь. Бекки… Ребекка, — исправляется он. — Просто не хочу, чтобы тебя еще больше тяготило случившееся.       Крис тяжело вздыхает. Для него сожаления Ребекки звучат до боли знакомым лейтмотивом: чувство торжества над подонком, отравлявшим мир притухло, сменившись осознанием уплаченной за победу цены. Замкнутый круг.       — Меня это гложет с того момента, как ушла из оперативников, — выдержав паузу, продолжает Ребекка. — Как узнаю, что кто-нибудь снова подставился, чувствую себя трусихой.       Созерцание горя подталкивает Ребекку высказать вслух то, что она хранила в себе все эти годы. Крис молчит, невольно задаваясь вопросом, подходит ли он на роль человека, с которым можно поделиться откровением. Редфилд никогда не слыл черствым, но его все равно берут сомнения. Вдруг не сможет оказать поддержку?       — Ты же профиль сменила не без причины. Бекки, будем честными, трусливой ты никогда не была, — рассуждает он. — Но твое место в науке. Там ты как рыба в воде, разве нет?       — И поспорить трудно. — Ребекка качает головой, впервые за день вяло улыбнувшись. — А ты вообще не меняешься.       — Ты тоже, знаешь ли.       — Уж не знаю, хорошо это или плохо. И… Спасибо. Не даешь окончательно скатиться в уныние.       Крис кивает. За время разговора с Ребеккой ноющая досада притупляется, — он за это немо благодарит — а вот желание закурить усиливается.       Через ткань брюк в кармане прощупывается пачка сигарет. Крис тянет за ней руку, но на секунду останавливается. Ребекку пагубная привычка раздражает, а еще в прошлый раз она попрекала Редфилда даже за такой пустяк, как энергетик — вредно. Сама она при этом поглощала гигантскую порцию картошки-фри.       — Ты не против? — спрашивает Крис, все же рискнув достать сигарету.       — Гробишь себя, — с укором отзывается Ребекка.       Произнесено это точь-в-точь, как двадцать лет назад: разгоняя рукой задымленный воздух в офисе «S.T.A.R.S.», Ребекка Чемберс косилась на переполненную (общую на всех) пепельницу и ворчала, что члены отряда бездумно губят свое здоровье. Дымили все, кроме нее.       — Я не против, но только не здесь, — продолжает Ребекка, понизив голос, будто ее может услышать кто-то кроме Криса. — Не перед ними. Не хотели бы они этого.       «О, Бекки, мертвым все равно».       — Да. Ты права, — соглашается Крис.       — И еще нас за это вполне может выгнать дворник. Ты что, не видел табличку на входе на кладбище? — не унимается она. — Запрещено.       Крис добродушно усмехается. Теперь он узнает обычную Ребекку Чемберс.       — Идем.       Они удаляются от могил под шум раскидистых деревьев, поющих погребенным мирную песнь. Ритмичный похоронный марш — музыка ружей — сменяется умиротворяющим голосом ветра. Крис зажимает меж пальцев прикуренную сигарету, периодически выдыхая дым в сторону от Ребекки.       Ребекка идет молча.       Оба чувствуют себя лучше.