***
Тем временем в кабинете Амона.
— О чем ты разговаривала с герром Шиндлером? — подойдя вплотную, Амон испепелял Хелен взглядом. Девушка молчала. Она понимала, что человек перед ней обладает властью над её жизнью, а потому любое неверное слово могло обернуться новыми побоями и гематомами. Опустив взгляд в пол, девушка непреклонно стояла, и лишь сбитое дыхание выдавало ее волнение. — Еврейская сучка! Ты склоняла его к…! — Гёт недоговорив, влепил девушке пощечину. Хелен отскочила от мужчины, хватаясь за кровоточащую губу, всеми силами стараясь не кричать. — Ты думала, что он сможет вытащить тебя отсюда?! Мерзавка! — еще один удар. Девушка вжалась в угол, пытаясь остановить кровотечение из губы и носа, унять истерику и просто хоть как-то отгородиться от своего мучителя. В это же время Амона буквально трясло от злобы и количества выпитого коньяка. Трясущимися руками он нервно пытался расстегнуть ремень, но получилось сделать это не с первой попытки. Схватив ремень поудобнее, Гёт двинулся к дрожащей девушке, которая, казалось, хотела слиться со стеной воедино. Подойдя к Хелен, мужчина сел на корточки, обхватил подбородок девушки свободной рукой и сжал его до побеления костяшек. — Ты никогда не сбежишь от меня, Лена, — шепнув, мужчина схватил девушку за волосы, потянул на себя, и что было сил ударил обратно об стену. Хелен была между беспамятством и смертью, когда эсэсовец хлестал ее ремнём по рукам, ногам, рёбрам и груди, оставляя на хрупком теле синие борозды, красные «узоры» и бордовые линии. Как оказалась на своей постели в подвале виллы Гёта, Хелен не помнила. Очнувшись, она попыталась оглядеть своё тело. Она обнаружила, что лежала абсолютно голая. Каждое движение и поворот давались девушке с большим трудом, сквозь слёзы и громкие стоны боли и отчаяния. Вдруг металлическая дверь, ведущая в подвал скрипнула, послышались стуки каблуков немецких сапог об деревянную лестницу. Половица скрипнула под тяжелым мужским телом, и кому оно принадлежало, Хирш уже знала. Преодолев последнюю ступеньку, Амон посмотрел на избитую Хелен, пустил облако дыма от сигареты и ухмыльнулся, как бы не разочаровавшись в проделанной над девушкой работой. Еврейка не смела двинуться, прижимая себя к матрацу всё больше и больше, буквально закусывая губу до крови, чтобы не взвыть от боли, которая рассыпалась по всему телу. Гёт медленно подошел к кровати Хелен, поднял ногу и наступил на идеально белую простыню грязными сапогами, оставляя на ткани отпечаток крови. — Надеюсь, ты не спросишь снова, за что я тебя побил? — наклонившись к уху девушки, чья грудь вздымалась от рваных вдохов и выдохов, спросил мужчина, не ожидая от нее ответа. Взяв в руку кучерявый локон женских волос, мужчина покрутил его между пальцами и вдохнул их аромат. Волосы пропитались кровью. — Ты никогда не сбежишь от меня, понимаешь? — он с наигранным интересом обратился к девушке, затем выпустил локон волос и выдохнул облако сигаретного дыма прямо в лицо еврейки. Хелен пробила мелкая дрожь, когда холодная пряжка ремня, который недавно «разукрасил» её тело, коснулась свежей раны. Лена впервые позволила себе поднять глаза и посмотреть на своего убийцу. Казалось, будто в этих бездонно-ледяных глазах нет ничего, кроме жестокости, алчности, желания убивать и причинять боль. Амон впервые увидел её прямой взгляд, устремленный на него. Такой непреклонный, непробиваемый. Это его и раздражало в этой еврейской крысе — в её глазах никогда не горел огонь сломленности, или, может, Амон просто его не замечал?.. Карие глаза, словно пуля, пронзали его, оставаясь где-то в глубине души. Ему часто казалось, что Хелен не такая, как все. Она не просто не человек. Она какая-то ведьма, крыса, способная приковать внимание и привлечь не самые правильные, с точки его идеологии, мысли. Чем-то она его зацепила, да так, что Амон не мог контролировать это желание. Он бил ее, сильнее чем других, только потому что пытался избавиться от этого дурацкого чувства зависимости. Несмотря на то, что она была его служанкой, Амон нередко чувствовал себя жертвой её чар. И это его раздражало! Амон встал с постели, оставляя после себя запах дорогого коньяка и качественных, не менее дорогих сигарет. Насвистывая какую-то мелодию, Гёт поднялся в дом.***
Сегодня поезд с тысячей с лишним евреев покидает Плашов. Конечно, там нашлось бы место для несчастной еврейки Хелен Хирш. Она ничем не отличалась от других сотен евреек. Она не была шире в бедрах, или больше в грудях. Хелен тоже потеряла дом и родных, как и другие евреи Шиндлера. Но ещё она потеряла что-то более значимое. Надежду. Судьба решила жестоко с ней расправиться. Она останется здесь. В Плашове. На вилле Гёта. Она продолжит прислуживать ему, гадая, когда же настанет ее час, и ее, как и многих, сгонят в лес, выстрелят в затылок и бросят в яму, даже не припорошив землёй. На самом деле, она была бы рада такому повороту событий. Это было бы лучшим концом для такой судьбы, как у Хелен Хирш.***
4 января, 1945 года.
Когда Советская армия уже подступала к Кракову, ни для кого не было секретом, что Польшу вот-вот освободят. В тот день казалось, не было ничего необычного. Полупьяный Амон. Свежие синяки на теле Хелен и многих других работников дома Гёта. Ближе к обеду эсэсовец выехал в город, а вернулся с каким-то свёртком вещей. Сразу прилипшая к нему любовница начала ковырять пакет, однако мужчина отдёрнул её, как бы намекая, что вещи предназначены другой. Спустившись в подвал дома, Амон застал Лену за очередной работой — чисткой овощей и мойкой фруктов, которые сам мужчина так любил. — Хелен, приведи себя в порядок, я вернусь сюда через час. Хочу, чтобы ты выглядела… ну…, — когда Амон Гёт волновался, он переставал казаться таким жестоким убийцей, и превращался в мямлю, — Как это… счастливой... или… красивой. В общем, разберёшься… — немного потупив взгляд, Амон снял эсэсовскую фуражку с серебряным черепом, красовавшимся на ней, чуть нервно пригладил волосы и, как и сказал, удалился наверх. Хелен, все это время смотревшая в пол и боявшаяся вдохнуть, поднялась со стула, медленно подошла к пакетам и открыла их. В первом лежало шикарное красное облегающее платье в пол, с большим вырезом на спине. В другом пакете Лена нашла косметику, румяна, ярко-красную помаду и приятно пахнувшие духи. В глубине третьего пакета еврейка нашла обворожительную заколку, так подходившую к платью. Девушка даже думать боялась, сколько стоил хотя бы один свёрток с этими вещами, она впервые видела такие дорогие вещи. Но самой сложной загадкой для неё оставалась такая резкая перемена настроения и отношения Амона к ней. Зачем ему это? Зачем ей это? Хелен не понимала, но посмотрев на время, решила не испытывать терпения мужчины. Нанеся немного румян, накрасив губы яркой помадой, Хелен немного сомневалась, правильно ли она это делала. Как пользоваться подобными вещами она не знала, лишь пару раз в детстве видела, как это делала ее мать. Платье пришлось ей по размеру, и вопрос о том, сам ли Амон его выбирал, почти сразу всплыл в голове девушки. Наряд прекрасно подчёркивал её фигуру, красиво оголяя спину. Пшыкнув пару раз забавной формы духи, Хелен пришла в восторг от того, как же приятно запахло в некогда мрачном подвале. Незамысловато собрав волосы на макушке, она прицепила заколку, усыпанную сверкающими и переливающимися всеми тонами красного камнями, которая стала идеальным завершением образа. Как и обещал, Амон спустился ровно через час. Преодолевая последнюю ступень, он остановился, завороженно рассматривая девушку. Постояв несколько секунд в неловком молчании, Гёт заговорил: — Лена, ты…ты прекрасно выглядишь… — подойдя к девушке ближе, он прикоснулся к её щеке, а затем резко отдёрнул руку. — Благодарю, герр комендант.. — прошептала Хелен, вперив взгляд в досчатый пол. Выйдя с девушкой из подвала, Амон вывел ее за территорию лагеря. Они гуляли возле леса, в сопровождении монолога мужчины, в котором лишь изредка участвовала девушка. Вдруг Амон резко остановился, обвил руки Хелен своими и посмотрел ей в глаза. — Хелен… Лена, я боюсь, что не успею сказать задуманного, ведь у тебя, да и у меня немного времени. Ты выглядишь просто великолепно.., — он достал из кобуры пистолет, не отрывая от девушки взгляда, — Ох, милая Хелен, знала бы ты как я люблю тебя, как же я хочу тебя… — сразу после этих слов комендант впился в губы девушки, размазывая идеально нанесённую красную помаду. Страстный, жадный, требовательный поцелуй застал Хелен врасплох. Она, сама того не осознавая, от шока открыла рот, в который почти сразу проник языком Амон. С трудом оторвавшись от сладких губ девушки, вкус которых Амон мечтал ощутить уже несколько месяцев, он, тяжело дыша, крепче сжал пистолет и выдавил из себя: — Скоро здесь будут советские собаки.. меня убьют, я знаю, но я хочу, чтобы в эту вечность, ты ушла со мной, любимая. Я люблю тебя, Хелен. Девушка не успела отреагировать на это, как Амон выстрелил ей в грудь. Немой крик застыл на милом женском лице. Красное платье, мигом впитавшее в себя горячую кровь, стало, казалось, еще краснее. Тело ватной куклой упало под ноги Амона, он не смел смотреть на её труп, лишь прижал пистолет к горлу. В лесу прогремел второй выстрел. Два тела, еще тёплых тела, лежали, прижимаясь, словно являлись единственным спасительным оплотом друг для друга.