На твоей стороне

На кладбище шёл дождь, и он был ледяным. Капли стучали по плечам, голове, крышке гроба — закрытого, никто не хотел видеть расколотый пулей череп, — должно было быть холодно, но мне было всё равно. Он стоял рядом — надёжный, как скала, и мощный, как ураган. Он не касался меня, но я чувствовал его присутствие рядом. Остальные гости слились в единое пятно, говорящее, что мне жаль, примите соболезнования, ваш отец был прекрасным человеком, он так помог моей семье-жене-ребенку-собаке, ума не приложу, кому понадобилось его убивать, и прочее-прочее-прочее… Хотелось орать. Хотелось зарычать и сказать, что здесь никому не нужны ваши сопли, убирайтесь на хрен отсюда. Но я молчал — потому что этого хотел бы отец. Которого нет. Которого убили вместо меня. Которого мы сейчас хороним под этим ледяным дождём. Я подхожу к яме и бросаю в неё горсть земли. Так принято — непонятно кем и зачем. Разворачиваюсь и бреду прочь — не хочу видеть, как закапывают последнего члена моей семьи. Он идёт следом — я чувствую. Поэтому даже не оборачиваюсь, а просто спрашиваю: — Ты со мной? — До конца, — незамедлительно отвечает он. Я в этом не сомневался, но все равно решил спросить. Мне нужно было знать, что он будет рядом, когда я буду резать эту тварь на куски. Готовься, сука. Я иду. * * * А началось всё с того, что меня захотели убить, но не добили, и я очутился в больнице. Приходить в себя было тяжело. Зрение не хотело фокусироваться. Мозг не работал. Конечности не ощущались. Было мертвецки холодно. Кажется, именно это я прохрипел кому-то, кто стоял рядом со мной, потому что в следующее мгновение почувствовал тепло и тяжесть чего-то мягкого — видимо, меня накрыли одеялом. Я пробурчал слова благодарности и снова отключился. Когда я очнулся — по-настоящему очнулся — в следующий раз, было уже темно. Всё ещё не чувствовал конечностей, не мог ими пошевелить. Но зрение уже вернулось. Я увидел в кресле возле себя отца. Обычно собранный и в строгом костюме, сейчас его взгляд выражал лишь тревогу. Взгляд в костюме выражал тревогу. Забавно. Я хотел засмеяться, но из горла вырвался лишь хрип. — Ты как? — Норм… нормально. Что со мной? Последнее, что я помнил — это клуб. Туса. И я в туалете с каким-то качком. А дальше — боль в животе и темнота. — Тебя пытались убить. Зарезать. Один из твоих… друзей, — скривился отец. Я усмехнулся. Знает ведь, что за друг. — А почему не добили? Отец проигнорировал вопрос. — Я должен ехать. За тобой присмотрят. — Очаровательно, — сказал я, когда дверь захлопнулась. Отец вернулся через несколько дней. Не один. Али был невероятен. И, разумеется, прекрасно осведомлен о моих… наклонностях — судя по некоторой брезгливости во взгляде. Меня это не оттолкнуло. Я никогда никого не хотел так сильно, как его в день нашей первой встречи. Он был таким… В своём чёрном костюме, с острым чёрным взглядом и с огромным уродливым шрамом на всё лицо. Он был прекрасен. Грёбаный ходячий секс, пригвоздивший меня к кровати, стоило ему только посмотреть в мою сторону на долю секунды. Я не слышал, что они с отцом обсуждали, сидя на диване в моей палате. Я просто изучал его глазами и позволил мыслям вырваться из-под контроля. Я хотел, чтобы он нагнул меня. Оставил разговор с батей, подошёл ко мне, грубо схватил за шею, отвёл куда угодно, да хоть в туалет больничный и прижал к стене так, чтобы разошлись швы на животе. Чтобы оттрахал до крови. Чтобы заставил стонать от кайфа и боли и исключительно о нём. Чтобы хорошенько приложил меня о стену до алого на лице. Чтобы затем развернул лицом к себе и слизал эту кровь с моих губ. Я был настолько отчаянным, что даже не попытался скрыть похоть в глазах. И я знал, что он увидел это. По оскалу понял. Дикому и опасному. Это заводило не на шутку. А потом батя повернулся ко мне и представил его как своего друга и моего нового телохранителя. Сука. Я хотел, чтобы избил до полусмерти. Хотел посмотреть, как будут выглядеть порезы на моей коже от небольшого изогнутого ножа, который он, как оказалось, носит с собой вместо пистолета. Я больной ублюдок, да. И что вы мне сделаете?.. Я просто… хотел его. Все те дни, что он сидел в моей палате, пока меня лечили. И уже потом, когда вылечили и отправили домой. После выписки Али следовал за мной по пятам. Выполнял приказ отца, разумеется, но меня это мало волновало. Куда бы я ни пошел — он везде и всегда со мной. В чёрных глазах был лишь профессиональный интерес и ни капли личного. Это злило. И заводило. После случившегося я даже не стал завязывать с мальчиками на один перепихон. А тот факт, что Али стоял за стенкой очередного кабачного туалета и слышал каждый мой вздох, сносил крышу начисто. Я выходил из этих кабинок довольный и сытый. И всегда видел на лице лишь презрение. Взгляд, скользивший по открытым участкам моей кожи, резал не хуже того самого ножа у него на поясе. Я неизменно грязно ухмылялся и облизывал губы. И мы неизменно молчали. Я думал, он побежит трепать отцу о том, в каких гадюшниках я бываю. Но он молчал, и я не понимал почему. Я хотел спросить почему. Он ответил: — Не до этого сейчас. Я разберусь. И больше я не смог добиться от него ни слова. Это бесило. Али молчал — но отец всё равно каким-то образом всё узнал и запер меня дома. Сначала я думал, что сбегу, а потом решил, что так даже интереснее — возможно, я смогу разговорить его и что-то узнать об этой глыбе из льда и презрения ко мне. И я пытался. Я доебывался до него на завтраке, обеде и ужине. Я ходил за ним по пятам и смотрел, как он тренируется. Я буквально не сводил с него взгляда с утра и до позднего вечера, когда мы расходились по комнатам, которые находились по соседству. Изначально задумывалось, что Али будет спать в моей на дополнительной кровати — и я совершенно не был бы против такого соседства, — но Али сказал, что в этом нет необходимости. Отец согласился. Я — нет. — Перебьёшься, — сказал отец таким тоном, словно я попросил жутко дорогую игрушку. Этот тон был мне хорошо знаком: он всегда говорил со мной так в детстве, когда я зарывался. Хоть что-то не меняется в этом мире. Я ухмыльнулся и пожал плечами. Ушёл к себе. А когда вышел, под рукавом толстовки горели огнем следы от потушенных окурков. — Ты больной на всю голову, — рычал отец, закатывая рукава и видя ожоги. — В кого ты, блять, такой, я не понимаю… Я морщился, улыбался, но молчал. Весь в тебя, отец. Весь в тебя. Али тоже молчал. Когда я оглянулся, чтобы поймать его взгляд, он просто вышел из комнаты. — Оставь его в покое, блять, в последний раз предупреждаю, — угрожающе говорил отец. — Ты — моя семья, бать, — улыбался я. Я не мог сказать, что люблю его. Я вообще никого никогда не любил и вряд ли знаю, что это такое. Но этот человек — моя семья. Все, что от нее осталось после того, как убили маму. О которой ничего не помню, но чей мёртвый взгляд снится мне каждую чёртову ночь. Взгляд, когда из неё вытекла последняя капля крови. Из неё и нашего телохранителя. Когда меня увозили похитители, их тела лежали рядом, словно в объятиях. — Ты — моя семья, сын, — говорил мне отец, обнимая на их похоронах. Я не плакал, когда был ребёнком. Я не плакал, когда стал подростком. Я тушил о себя сигареты и жалел, что не лежу рядом с ними. Прости, отец. Херовая из меня семья. — Я серьёзно, Сань. Оставь. Его. В покое. — Не хочу. — Сука. Я мог бы сказать, что мне жаль. Что я не хотел разочаровывать. Что я лучше, чем то, что он видит сейчас. Но это ложь. Али я нашёл там же, где и всегда — в спортзале. Он натуральным образом избивал грушу. Я видел только его широкую, весьма сексуальную спину. Подойдя ближе, я увидел, что она вдоль и поперёк исчерчена шрамами. Мне чертовски сильно захотелось провести по ним пальцами, а затем губами. А потом можно и умереть. Желательно, чувствуя его в себе. — Ты красивый, — заявил я, заставив перестать лупить по снаряду и развернуться ко мне. Он всё ещё молчал. Как вообще можно постоянно молчать?.. Невыносимо. Я почти не помнил, как звучит его голос. Я хотел услышать от него хоть что-то. — Научи меня чему-нибудь. Всё ещё молчал. Только в чёрных глазах я увидел немой вопрос. О, как бы я хотел ответить на него теми картинками, что были у меня в голове. Жаль, что это невозможно. — Ты не всегда будешь рядом, — констатировал факт, не более. Неожиданно Али улыбнулся. Шрам на лице сделал эту улыбку похожей на оскал, но от неё у меня чуть не встал. В меня прилетели перчатки. Самые обычные, без пальцев. Те, которые обычно носил Али. Я ухмыльнулся и надел их. — Встань напротив меня, — зазвучал его голос. Хриплый. Низкий. Похожий на рык дикого тигра и урчание домашнего кота одновременно. Я аж глаза прикрыл от наслаждения. До чего же охуенный голос. Охуенный голос у охуенного во всех отношениях мужика. Чего я ждал, собственно. Он действительно начал демонстрировать мне комбинацию из ударов и захватов на случай, если на тебя нападут максимум трое. И не то чтобы я действительно хотел это всё разучивать, просто Али впервые смотрел на меня без презрения и даже временами с улыбкой. Как оказалось, это было даже охуеннее, чем представлять, что он мог бы со мной сделать, если бы захотел. Я приходил в зал вместе с ним. Иногда тренировался, иногда просто следил за его движениями. И сдыхал в те моменты, когда он касался меня. Пусть и с тренировочными целями. Со временем он заметно расслабился со мной. А этого делать было категорически нельзя. Я же псих, ему бы стоило об этом помнить. Я псих, и я хотел его до безумия. Всего одна подсечка, когда он стал стягивать с себя перчатки, — и он уже лежал на матах, зафиксированный. А я лежал сверху. — Пусти. — Почему-то он не делал никаких попыток выбраться, хотя, уверен, он расплющил бы меня одной левой. Он вообще не шевелился. Я с наслаждением рассматривал каждую морщинку, каждую особенность его лица. Жадно скользил взглядом по черноте его глаз. — Нет. — Пусти, блять. — Я отбитый. Не теряй бдительность. С этими словами я впился губами в его губы. А потом умер. Потому что это было охуеннее, чем во всех моих тупых мечтах. А потом Али перестал сдерживаться, и я отлетел куда-то вбок. Больно ударился носом о маты. Перекатился и засмеялся. — Ты и вправду охуенный. — Ещё раз — и я заломаю тебя так, что овощем сделаешься, — прорычал Али, поднимаясь с матов и яростно вытирая губы. — Если перед этим ты сам поцелуешь меня, то я согласен. — Ублюдок. Али прорычал ещё что-то, но уже на своём родном языке. Сейчас он, как никогда, был похож на огромного дикого кота. Кота, которого я взбесил. И который теперь явно хотел меня… разорвать на куски. Но он ничего не сделал, просто ушёл. Я облизнулся ему вслед, с наслаждением вытягиваясь на матах. Этот раунд был за мной. И, хотя я думал, что он больше не придёт в зал и не станет меня тренировать, на следующий день мы встретились как обычно. Но на этот раз он не терял бдительности. Жаль. Я больше не пытался ничего сделать. Отец выглядел с каждым разом всё хуже и хуже. Не хотел думать о том, что ему стоило бы больше есть и спать и меньше нервничать, но всё равно думал. Тупо как-то. Я же ублюдок. Мне же насрать на всё, да?.. Но каждый раз, когда я видел отца и его огромные мешки под глазами, я чувствовал лёгкую тошноту где-то под рёбрами. — Что, блять, происходит? — не выдержал и спросил как-то у Али на очередной тренировке в спортзале. Он не стал избегать ответа, а сказал прямо: — Война. И вот понимай, сука, как хочешь. — А можно чуть подробнее? — Нет. — Меня вообще-то убить пытались. — Я начал злиться. Потому что ну блять. — И? — Его немногословность злила. И заводила. Но больше злила. Сука. — Какого хуя я ничего не знаю, а?.. Это и меня касается. Али не стал отвечать. Он просто повернулся ко мне спиной и начал делать упражнение с гантелями. Повернулся. Ко мне. Спиной. Что ж, ладно. Это его ошибка, не моя. Не прошло и пяти секунд, как я уже запрыгнул на него. На широкую крепкую спину. Обхватив руками торс. Врезавшись носом в изгиб его шеи. Его реакция была моментальной. Не прошло и двух секунд, как я уже лежал на мате с его локтем у своей шеи и его дыханием на своей щеке. Его лицо было слишком близко. Неужели я сдох и попал прямо в рай?.. Не верю. — Никогда. Так. Не делай. — Какой же тигр, а. Я почти видел, как мечется из стороны в сторону от злости воображаемый хвост. — Вот так? — Я лизнул его в нос. Дразнить хищников весьма увлекательно. И тут же зашипел от боли. Не смог сделать вдох. — Заебал, сука. Как же заебал. Ещё не ебал. Ни ты — меня, ни я — тебя. Мне тоже обидно, веришь?.. Рефлекторно я зажмурился. Но удара не последовало. — Твой отец — несчастный человек. Потому что у него в сыновьях я. Голова начала кружиться, а лёгкие — гореть огнём. Время превратилось в вечность. Но всё, что я хотел ощутить — это тяжесть тела Али на своём. И его пальцы на моём горле. Губы разъехались в безумной ухмылке, когда я понял, что действительно их ощущаю. И тело на своём теле — тоже. Бедра к бедрам. Больно, аж до звёзд в глазах. И всё это из-за Али. Большего мне и не надо, чтобы спятить от счастья. Только осознание того, что я полностью в его власти, что он дарит мне эти ощущения и что он мог бы сделать со мной всё, что ему будет угодно. Только это. Я дал бы ему убить себя тем прекрасным ножом, если бы он этого захотел. Сам бы приставил его к своему горлу и проехался бы по лезвию, забрызгав маты собственной кровью… Но только если бы при этом я видел его глаза. Как сейчас. Я захрипел и резко выгнулся в его руках. И что самое восхитительно — я видел, как Али выгнулся следом за мной. Глядя мне в глаза своими чёрными. Я видел всё. Теперь можно умереть. Как и хотел, с его пальцами на горле. Лучше уже не будет. Не в этой жизни. Неожиданно Али разжал хватку и скатился на маты. Я закашлял и наконец-то смог дышать. Жаль. Он ушёл, пока я приходил в себя. На матах остались лежать его перчатки. Я забрал их себе — на память о сегодня. Хотя вряд ли я когда-нибудь смогу об этом забыть. Следы от его пальцев не проходили ещё неделю. Я не маскировал их никак. Напротив, я касался их при каждом удобном случае. Особенно когда знал, что Али точно это увидит. В ту неделю мои оргазмы были даже сильнее, чем в самом начале, когда я только вернулся домой после больницы вместе с Али. Али. Али. Али. Я даже не знал его полного имени. Но этот человек стал моим наваждением. Отец матерился и называл меня ублюдком — впрочем, ничего нового. С Али он запирался в кабинете и долго о чём-то говорил. Я сидел на подоконнике, вертел в руке очередную пачку сигарет и жалел, что в нашем доме только два этажа. — Если я выебу тебя, ты угомонишься? — спросил меня как-то Али, наблюдая, как я пинаю хуи в спортзале вместо того, чтобы отрабатывать удары, которые он мне показывал. — А ты хотел бы? — Я специально не уточнил, чего именно. Пусть подумает над этим сам. А вообще, поаккуратнее с вопросами, мужик, я ж могу не устоять и воспользоваться твоей уязвимостью. И тогда тебе пиздец. А вообще, без тебя я бы умер. Ты веришь мне, нет? И с тобой сдохну. Ты убьёшь меня. Но с тобой лучше, чем без тебя. Правда. Не вру. — Почему ты вообще всё ещё здесь? — Мне правда было интересно. Не из-за денег же, в самом деле. Али проигнорировал вопрос. Не спрашивал он и про свои перчатки. Он просто больше ничего у меня не спрашивал и не отвечал ни на какие мои вопросы. Это злило. Я чувствовал, как горю изнутри. Но вместо того, чтобы сказать ему хоть что-то, я повернулся к груше и начал лупить её изо всех сил. Не по технике — по эмоциям. Сигареты кончились. Из дома меня по-прежнему не выпускали. Да и не то чтобы я стремился. Я вообще забил на всё. Лежал в комнате. Пялился в потолок. Не уверен, что даже ел. Безумно хотелось курить и ожоги. Аж руки чесались. Али ворвался в мою комнату вместе со взрывом. — Что за… — Я не успел ничего спросить, как он скинул меня с кровати и прижал собой к полу. Вовремя, потому что по моему окну дали очередь из чего-то огнестрельного. Наверное. Я не был уверен — при падении я, кажется, ударился головой о паркет и теперь точно стал отбитым на всю голову. — Тихо лежи, — прорычал Али мне на ухо, послав табун мурашек по всему телу, и бросился прочь из комнаты. Разумеется, я его не послушал и побежал за ним, наплевав на головокружение и некоторую слабость в ногах. В висках стучала мысль об отце. — Где он? — орал я ему вслед. Али обернулся. — В комнату. Бегом. — Нет. Кругом была разруха. Кое-где даже был виден огонь — кажется, горели занавески и картины возле них. Но тел нигде не было: к счастью, в доме жили только мы с Али и отцом — охрана жила то ли в другом крыле, то ли в другом домике, кажется. А у нас была вообще охрана?.. Я не помнил, блять, этого. Но горничная точно была. Надеюсь, она успела спрятаться. Сука. — Отец где? — повторил я вопрос, стараясь не трогать пальцами ожоги. — Не знаю, — ответил Али, не глядя на меня. В три прыжка я оказался рядом с ним и толкнул его к ближайшей стене. — Ты… — Но договорить мне не дали. — Все вон из дома. Если не выйдете, вышибу ему мозги. Этот голос был мне незнаком, но звучал он жутко. Я не понял, кому он там мозги собрался вышибать?.. Я понял, что случилось, за секунду до того, как закончил свой мысленный вопрос. Отец. Но выглянуть в окно у меня не получилось — меня схватили поперек туловища и прижали к крепкому телу намертво. — Тише, — прорычал Али, удерживая одной рукой. В другой он держал нож. — Пусти. — Я брыкался. Я сопротивлялся. Я пытался вырваться из его хватки. Но у меня ничего не получилось. Али был монументален. За долю секунды до того, как я предпринял ещё одну попытку вырваться, у моего горла оказался мой любимый нож. — Нельзя туда. Я замер против своей воли. Как бы ни был велик соблазн осуществить свою давнюю фантазию и напороться горлом на этот нож, я не мог этого сделать. Потому что не знал, что с отцом. И потому что не видел глаз Али. — Ублюдок. — Теперь уже я выплёвывал это слово в его адрес. Ответом мне был едва заметный вздох. — Ладно. Не выходите. Так даже интереснее. Голос, кажется, ничуть не расстроился от того, что его требование проигнорировали. — Сашенька, дорогой, — неожиданно он обратился ко мне. — Я рад, что ты выжил, правда. Теперь твоему бате будет ещё больнее умирать — с ощущением того, что он больше не сможет тебя защитить, если я снова приду за тобой. А я приду. Но сегодня, так и быть, я добрый. Тем более он так просил не трогать тебя. А последнюю волю покойного нужно уважить… Нет. Нет. НЕТ. Я всё же вырвался из хватки Али. Его нож царапнул по моему горлу, но мне было насрать. — Папа! — заорал я и выбежал из дома. Али выбежал вслед за мной, но было поздно, я уже увидел. Отец стоял на коленях. Под яблоней, которую когда-то сажала моя мать. Я едва его узнал. Кровь. Много крови. Всюду сплошная кровь. Красный. — Ты — моя семья, сын. — Кажется, он прохрипел именно это. А затем раздался выстрел, и я заорал. Кажется, побежал. Кажется, упал. Во что-то липкое. В нос ударил запах железа. Меня подняли и уволокли обратно в дом. Держали крепко, но в этом не было нужды: я просто обмяк в руках Али. Я всё ещё видел перед глазами пустой отцовский взгляд. Дверь захлопнулась, закрыв собой яблоню. И тело под ней. И того, кто возвышался над телом с победной ухмылкой. — П-п-почему… ты… не… убил… его?.. — С удивлением я услышал, как стучат мои зубы. Али только крепче сжал меня в руках. Только такой извращенец, как я, мог бы назвать это объятием. — Н-н-н-не-на-в-ви-жу т-те-бя. Я начал дрожать сильнее, а затем провалился в черноту и темноту. Очнулся на следующий день — как сказал Али, через вечность — как ощущал я. Не понимал, что произошло, не помнил, почему упал. Голова раскалывалась. Больно. — Я защищал тебя. Голос Али был севшим от горя, но всё ещё действующим на меня гипнотически. — Что? — Я даже не сразу понял, о чём он говорил. — Отец сказал мне защищать тебя. Я защищал. Прости. Ах, отец. Точно. Мой мёртвый отец, который лежит сейчас под яблоней, попросил Али защищать меня. Тот самый отец, который называл меня ублюдком каждый раз, когда видел ожоги, просто дал убить себя практически в обмен на отсрочку… моего убийства? Вау. Я, блять, польщён, бать. Честно. Лучше бы сдох я. Было бы больше пользы и меньше геморроя. А теперь я просто не знал, что мне делать дальше. Как жить. И жить ли вообще?.. Жить. И заставить умыться кровью тех, кто это сделал. Я резко сел в кровати и посмотрел на Али, сидящего рядом со мной. Надёжного. Растерянного. Родного. — Кто это был, ты знаешь? Кто убил отца? — Что ты задумал? — спросил Али, наблюдая за тем, как меняется выражение моего лица. — А сам как думаешь? — оскалился я. Уверен, выглядел как полный псих. Ещё и по-прежнему в крови отца. Идти и смывать её не было сил. Не сейчас. Нужно поспать ещё немного. Нужно… — Нам нужно уехать. Здесь опасно. — Али зачем-то поправил моё одеяло. — Нам нужно похоронить отца, — резко ответил я. — Уйдём потом. Али посмотрел на меня, словно хотел что-то сказать, но передумал. Встал с постели. — Ты же поможешь мне? — Разумеется, я говорил не только об организации похорон. Он не ответил. — Я буду у себя. Понадоблюсь — зови. Отдыхай. — Постой, — попросил я. Он остановился, но медленно, с некоторой настороженностью. Всё ещё безумно красивый. Далёкий. Дикий. Сука. — Побудь со мной. Пожалуйста. Ты мне очень нужен. Сейчас, как никогда. Я не… — Никакого безумия. Просто… Просто рядом. Али оказался рядом со мной ещё до того, как я замолчал. Он скинул обувь, снял куртку, вытащил нож, который ещё вчера приставлял к моему горлу, и положил его на стол. Я не шевелился, наблюдая за его грациозными движениями настоящего тигра. А затем этот хищник лёг рядом со мной. Я обнял его двумя руками и впервые за много лет заплакал, уткнувшись куда-то в шею. Почувствовал, как Али застыл под моими руками. Он не обнял меня в ответ, но это ничего не меняло. Он был рядом, и я дышал им. И ревел, сам толком не зная почему. На похоронах отца собралось много людей. Он был бандитом, но и меценатом, который помог многим людям. Меня воротило от всех, кто считал своим долгом подойти ко мне и выразить свои соболезнования. Но я вежливо выслушивал каждого и кивал. Благодарил за сочувствие, за то, что пришли, чтите память, сожалеете о моей потере и обожемой все фразы были такими одинаковыми, как под копирку. Я словно был в дне сурка. Единственный, кто был настоящим в этом безумии — это Али. Единственное, что я ощущал, пока слушал, как священник отпевает моего отца, жажду крови. Али сказал, что будет со мной до конца. Я сказал, что следующие похороны будут похоронами человека, который выпустил пулю в отца. * * * Я хочу увидеть, как умирает эта тварь. Я хочу лично убить его. — Это непросто, — говорит мне Али. Удерживает на самом краю океана безумия и боли. Я хочу прыгнуть туда и спятить окончательно. Но сначала я должен осуществить то, чего так жажду. — Расскажи мне, кто он. Ты его знаешь? — Знаю. — Говори. — Сын человека, убившего твою мать. Я перестаю бить грушу и поворачиваюсь к нему. — Он решил убить всю мою семью? — не могу сдержать ярости. Али понимает. — Да. — Из-за отца? — Ты знаешь? Разумеется, знаю. Отец убил убийцу матери. А теперь сын убийцы пришел за ним и мной. Порочный круг мести, который я не собираюсь разрывать. Я искупаюсь в его крови, чего бы мне это ни стоило. — Мама любила отца. Она ни в чем не виновата, но рассталась с жизнью. Несправедливо. — Месть не вернет семью. Не заставит успокоиться. — Откуда тебе знать? — бешусь я, вновь поворачиваясь к груше. Бью ее. Бью. Бью. И бью, пока не перестаю чувствовать рук. Али не останавливает меня. Он стоит за спиной и ждет, пока я успокоюсь. От этого я злюсь еще сильнее. Но сил больше нет. Я падаю на маты у его ног и давлю в себе желание заскулить, как побитый пес. — Всех перебили. Бабушку, маму, сестру. Никто не выжил. Твой отец помог отомстить. Голос Али раздается словно сквозь вату. Я распахиваю глаза. — Стало легче? — Нет. — Зачем тогда мстил? — Не мстил. Защищал. Чтобы никому не навредили больше. Защитник. Телохранитель. Суровый, молчаливый. — Шрамы оттуда? Ножом? — Да. Спину, когда в плену держали. Сначала семью, потом лицо. Чтобы помнил. — Все еще болит? — Да. Ему тоже больно, надо же. У Али, которому все нипочем, тоже болит душа. Я протягиваю руки к его ногам. Он опускается на колени рядом со мной. Большего мне не надо. Али не успокоился. Ему все еще больно. Я хочу помочь ему. Даже сильнее, чем отомстить тому человеку. Должен ли я втягивать Али в свою месть? — Я должен твоему отцу. Я помогу. — Только из-за этого? — спрашиваю я. Сука, больно ведь. Под веками скапливается влага. Я жмурюсь и проклинаю себя за слабость. Кого я могу наказать, если с самим собой справиться не могу? С собой и своими дурацкими чувствами. — Нет. Легче почему-то не становится. Ненавижу зеркала и всегда ненавидел. Я смотрю на свое отражение в ванной так долго, что оно не выдерживает и разлетается на осколки. А затем я чувствую боль и жжение в руке и понимаю почему. Али молча обрабатывает мне рану. Мы покидаем мой дом, потому что больше находиться там нельзя. Невыносимо. Опасно. Я не спрашиваю, куда мы идем. Я просто надеюсь, что Али будет со мной. — Почему мы не можем просто убить его? — в который раз задаю вопрос, ответа на который Али мне обычно не дает. Но не в этот раз. — Сначала его нужно найти. — Ты нашел? — Да. Я вскакиваю с кресла, на котором сижу, и начинаю мерить шагами небольшую комнату, в которой мы с Али теперь живем. — И где он? Теперь мы можем его убить? — Нет. Да чтоб тебя. Кажется, я произношу это вслух, потому что Али внимательно смотрит на меня и молчит. Снова молчит. — Что ты так на меня смотришь? Я устал ждать, я хочу видеть, как этот ублюдок сдыхает в муках, вот и все! — Ты не готов, — наконец, говорит мне Али. Я взрываюсь. Я реально взрываюсь ко всем чертям. — К чему, блять, я не готов? — обманчиво мягко спрашиваю, понимая, что еще секунда — и меня разорвет к хуям. — Убить. Тяжело это. Больно. Ты не сможешь. Сука. Я не смогу? Я? — Этот ублюдок убил моего отца… И забрал у меня возможность помириться с ним, поговорить… — …Сказал, что убьет и меня тоже… Насчет этого я ничего против не имею — по крайней мере, раньше не имел. Но не сейчас, когда за мою жизнь заплачена слишком высокая цена. — …И после этого ты действительно считаешь, что у меня дрогнет рука? — Да. — Почему? Нет, я все еще злюсь. Но вместе с тем хочу понять. — Не готов. Круг замыкается. Тупик. — Что мне сделать, чтобы быть готовым? Али молчит. Молчит. МОЛЧИТ. Да почему он снова молчит?! Почему??? Надоело. Я слишком долго был нормальным. Я ловлю и удерживаю на себе взгляд Али. Подхожу близко-близко, почти вплотную. — Что ты задумал? Теперь молчу уже я. Нравится, когда твои вопросы игнорируют, а? Сердце скачет, как сумасшедшее. Черные глаза следят за каждым моим движением. Я медленно поднимаю руку и касаюсь шрама на щеке Али. Чувствую, как тот каменеет от этого движения, зажимается. Кожей ощущаю, как напрягается каждый мускул в его теле. Хочется прошептать: «Не бойся, родной. Я нежно». Но я молчу. Молчу и продолжаю пальцами, едва-едва касаясь, вести дальше, к уголку рта, подбородку, шее… Али по-прежнему не двигается. Я спускаюсь ниже. Взглядом слежу за своими пальцами, скользящими по горячей, точно сам ад, груди. Завожу за пояс его джинс, и… — Не смей… — пытается остановить меня Али, но я быстрее. Но я уже выхватываю нож и приставляю его к горлу. К своему горлу. Отступаю на шаг. — Отдай, — просит Али, шагая следом за мной. Я мотаю головой и чувствую, как рассекается кожа. — Или я убью его, или себя. Выбирай. Моя рука тверда в своих намерениях. Нож не дрожит в руке. Ни капли. — Ты убьешь его. Не сейчас. — Али настаивает на своем. — Выбирай. — Я тоже не собираюсь отступать. Мы стоим и душим друг друга взглядами. Я думаю только о том, насколько он все-таки горяч. И как жаль, что я не смогу изведать его в полной мере сколько душе угодно — или тому, что от нее осталось. Отец, наверное, в гробу переворачивается от таких мыслей, но мне плевать. Я задумываюсь слишком сильно, потому что в следующую секунду оказываюсь без ножа и на коленях. Надо мной возвышается злой — наверное, злой — Али. Его черные глаза пылают сильнее любого погребального костра. Что ж, не могу сказать, что данный ракурс меня не устраивает. Скорее, даже наоборот. Но вот устраивает ли его? — Что, нравится ставить меня на колени? — спрашиваю, даже не скрывая своего безумия. Смотрю обманчиво покорно, снизу вверх. Тянусь рукой к его ширинке. — Хватит. — Али хватает меня. Не за руку. За горло. Его хватка раскаленная, крепкая. Адовая. Я медленно сглатываю, чтобы он мог прочувствовать каждое движение моего кадыка под своими пальцами. По взгляду вижу — чувствует. Чувствуй. Я медленно перевожу взгляд на его пах. На моих глазах он увеличивается в размерах. От этого зрелища я твердею вместе с ним. Хочу расстегнуть ширинку, но Али снова не дает мне этого сделать. Вместо этого он за горло притягивает меня к себе. Сталкивает наши рты, наши тела. Нас. Поцелуй выходит диким, агрессивным. Я чувствую, как Али теряет контроль над собой, сдается под напором этой бешенной ярости. Я чувствую, что он хочет разорвать меня на части. Я не стану ему сопротивляться. Я подставляю шею под его тигриные укусы. Вскрикиваю от боли, когда он кусает особенно сильно. Вселенная вращается вокруг нас. Теряются ориентиры. Стираются границы. В попытках поймать ускользающую реальность хватаюсь за нож в его руке. Прямо за лезвие. Чувствую, как начинает капать кровь. — Сумасшедший, — рычит Али, возвращаясь к моим губам. Я улыбаюсь, как безумный. Али. Мой Али. Какой же ты… Я не успеваю додумать мысль, потому что внезапно все прекращается. Слишком быстро для того, чтобы я мог насладиться этим. Али обнимает меня одной рукой. Другой он сжимает нож. — Мальчик. Я сильнее сжимаю лезвие и чувствую боль. — Откажись от мести. — Нет. — Откажись. Ты не сможешь. — Смогу. — Живи. Я отстраняюсь. — Нет, если будет жить и он. Я говорил тебе. Помоги мне. Пожалуйста, помоги. Я могу попробовать сам… Но без тебя я точно не справлюсь. — Ты не понимаешь. Рано или поздно, но он все равно придет за мной. Я не хочу ждать этого момента, я хочу напасть первым. Я хочу его убить. Или умереть, но знать, что я пытался! Почему ты не хочешь этого понять? Почему? Я хватаю его за грудки и снова целую. Под веками становится горячо-горячо. На этот раз поцелуй не становится концентрированным безумием. На этот раз мы нежны друг с другом. — Я хочу, чтобы ты жил, — говорит мне Али. — Я на твоей стороне. Я утыкаюсь носом ему в шею и легонько кусаю кожу у ключицы. Он обнимает меня крепче. Пальцами провожу на ощупь по маленьким неровностям на его груди. Спускаюсь чуть ниже, к животу. Чувствую, как напрягаются мышцы. — Все твои шрамы от мести? — Некоторые от войны. Не прощу. Али тренирует меня каждый день. На пустыре на окраине города, в который мы переехали после смерти отца. Я чувствую, как с каждой секундой промедления внутри меня закипает злость. Опять. Каждый день я спрашиваю у Али, когда придет время. Он молчит и вновь отправляет меня метать ножи: когда он спросил меня, как я хочу убить, я сказал, что лезвием по горлу. — Нож — это личное. Он говорит, что невозможно подготовиться к убийству. Невозможно сказать заранее, сможешь ли ты убить кого-то. Даже если знаешь за что. Мои тренировки заканчиваются. Я сам решаю прекратить их. Али возражает, но молчит. Мы возвращаемся в дом моих родителей. На этом настаиваю тоже я. — Все должно закончиться здесь, где и началось, — говорю каждый раз, когда вижу в глазах Али протест. Я передумываю нападать первым и просто жду, когда он придет за мной. Потому что это проще, чем выслеживать его самому. И он приходит. Один. — Выходи, — звучит его голос перед домом. — Не смей, — хватает меня за руку Али, когда я хочу открыть дверь дома. Точнее, того, что от него осталось. — Я должен. Он смотрит на меня. Просто смотрит. А затем отдает свой нож, на котором все еще фантомно ощущается моя кровь. — Им я убил своих врагов. Теперь твоя очередь. И я выхожу. Али выходит следом за мной — кожей чувствую. Человек, разрушивший мою жизнь, ждет меня. Его глаза горят ненавистью ко мне. — Ты пожил достаточно, как я и обещал твоему папе. Пришло время отдать его долг. — Я убью тебя, — вот и все, что я говорю ему. — Не сегодня. Кто говорит, что месть это не выход? Возможно, они правы. Месть — это способ выживания. Или я убью его, или он — меня. И тогда у нас с Али не будет будущего. От этой мысли кровь закипает в жилах. — Я один, ты один. Твой отец убил моего отца, а я убил твоего. Будет справедливо убить еще и тебя. Моя мать не была виновата. Но она умерла. Где же тут справедливость? Мы осторожно ступаем по идеальной окружности, не отводя взгляда друг от друга. — Почему пришел один? Он смотрит на меня как на идиота. Месть — это личное, я знаю. Поэтому со мной только Али. Он не отвечает, лишь произносит: — Приступим. Он бросается на меня, занося нож, но я давно научился отбивать подобные удары. Али научил меня. Драки не получается, а я так надеялся, что все закончится не так быстро. Он не ожидает от меня сопротивления и потому быстро валится на колени с помощью того самого приема, которым когда-то на колени ставил меня Али. Я не даю ему опомниться и резко, не раздумывая, провожу по горлу. — Это за мою семью. Он хватается за рану, пытаясь остановить неизбежное. Но уже поздно. Я наблюдаю за тем, как он хочет жить. Хочет спастись. Все еще жаждет убить меня. Какая жалость, что я оказался проворнее. Его кровь попадает на меня. На лицо, одежду. Она пахнет железом и свершившейся местью. Я свободен. Наконец-то. Я валюсь на землю прямо рядом с трупом. Смотрю в его пустые глаза и не понимаю, как этот хрупкий мальчик и его семья смогли разрушить меня. Как. Понимаю, что даже имени его не знаю — Али никогда его не называл. Как? — Ты справился. Али опускается на землю возле меня и пачкается в крови. Я наконец-то счастлив. Безумно, до спертого дыхания и желания смеяться, пока не умру. — Что будем делать дальше? — спрашиваю, умываясь чужой кровью. В голове слишком много вариантов ответа на такой простой вопрос. Избавляться от трупа и одежды. Восстанавливать дом. Бросать курить. Любить друг друга. — Жить. Али выбирает самый правильный из них. Али целует меня слишком нежно для человека, который лежит на земле по уши в чужой крови. Я целую его в ответ. Я обнимаю его. Я плачу и смеюсь одновременно. Я больной ублюдок. Внутри меня тонны дерьма и океаны боли. Я одержим своим телохранителем и по совместительству человеком, который стал моей семьей. И только что я впервые убил человека. Меня не спасти. Но, пока он рядом, я хочу просто жить. Хотя бы попытаться. Вдруг получится.