Обними меня еще

— Саша? Матвей не столько удивился, сколько расстроился, застав Сашу спящим за столом на кухне посреди ночи, положив голову на сложенные руки. Вне зависимости от того, что он натворил, он оставался живым человеком. Ему был нужен сон и отдых не меньше, чем и другим, но Саша почему-то не давал себе этого. Он проснулся и резко поднял голову. У Матвея вдох застрял в легких и он неосознанно схватился рукой за шею. Саша побледнел, осознавая, и зеркально повторил жест, попытавшись закрыться. Было уже поздно; кроме того, мало что могло бы спрятать два багровых ожога — следы ладоней окольцовывали шею. Саша молчал, напряженно застыв в этой позе. Он смотрел на Матвея так, словно умолял его уйти и сделать вид, что он этого не видел. А Матвей стоял, не в силах оторвать взгляд от отчаянного жеста Саши. От его сжавшейся позы, напряженных плеч и дрожащих рук. Как бы он действительно хотел уйти и сделать вид, что ничего не видел, но просто не мог. Он всегда избегал таких вещей; не брал на себя никакую ответственность; никогда ни о ком не заботился. Но сейчас… — Это надо обработать. Матвей, собрав всю свою решимость в кулак, подходит к Саше. — Не надо. Кто бы сомневался, что даже в такой ситуации Алиновский будет сопротивляться. Матвею даже захотелось закатить глаза и фыркнуть, но вместо этого он мягко выдохнул. Сел рядом на стул и, стараясь звучать как можно терпеливее, начал: — Я не хочу, чтобы ты объяснялся передо мной или оправдывался, я понимаю. Просто дай мне помочь. — Не понимаешь. Мне должно быть больно. Саша говорит тихо, без нажима, с полной уверенностью в своих словах. Он опускает голову, пряча глаза от Матвея. — Я думаю, тебе достаточно больно и без этого, — Матвей тянет руку и осторожно кладет ее поверх Сашиной. Тот дергается и, кажется, даже чуть сильнее сдавливает свою шею, но не пытается отстраниться, оставаясь на месте. Матвей глубоко вздыхает и продолжает, — никто бы не хотел, чтобы ты мучился вот так. — Рита хотела. Матвею словно нож втыкают в грудь. А если ему так тяжело это слышать, насколько же больно Саше это говорить. Тот поднимает голову резко, чуть подается вперед к Матвею. Испуганный взгляд, в глазах слезы. — Я позволил ей делать то, что она хотела. Я бы позволил ей ... — Сашин голос ломается, — но она остановилась… Саша закрывает глаза, по щекам бегут слезы. Матвей не знает, что сказать. Сказать, что он не виноват — значит соврать; сказать, что виноват — тоже. Матвей никогда не мог найти подходящих слов поддержки, поэтому сейчас он может только остаться рядом. Он чуть сильнее сжимает Сашину руку, мягко поглаживает напряженные пальцы. Саша плачет совсем тихо, почти бесшумно; так, как плачут дети, когда у них больше ничего не остается. У самого Матвея тоже в горле пересохло. Время невыносимо растянулось, секунды тяжело отдаются где-то в сердце. Матвей очень медленно тянет Сашину руку к себе. Тот поддается, отпускает собственную шею, позволяет Матвею переплести пальцы. Ладонь влажная от раны. — Я не понимаю, почему ты сейчас со мной, а не с Ритой, — выдыхает Саша. — Потому что я не хочу, чтобы ты сделал с собой что-то ужасное. Я не хочу потерять еще одного друга, — твердо произносит в ответ Матвей. Саша поднимает на него глаза. — Матвей, — нерешительно зовет он, — помоги мне, — совсем тихо, словно боится, что просит слишком много. Матвей поддается порыву: обхватывает Сашу, тянет к себе и обнимает, прижимаясь головой к плечу. Тот замирает, как будто его обняли впервые в жизни. Может, так и есть. Та жизнь, до, кажется такой далекой и чужой, словно ему не принадлежит больше. Нашелся ли теперь еще хоть кто-то, кто сумел побороть себя и притянуть Сашу, а потом держать до тех пор, пока он не расслабиться и не обхватит робко в ответ. Хрипло выдохнет куда-то в шею. Тишина мягкая. Матвею кажется, что он слышит стук сердца, то ли своего, то ли чужого, но это не так уж и важно. Главное, что ритм все ровнее. Матвей отстраняется, чтобы снова видеть лицо Саши, но не опускает его руку. — Пойдем в лазарет. Саша отрицательно качает головой. — Там Антон. Я не могу. В отличии от Саши, Риту попробовали обнять все, кто-то с большим успехом. Матвей тяжело выдыхает. Смотрит на Сашу прямо, но тот явно не поменяет своего мнения. — Ладно, — сдавшись произносит он. Встает и быстро находит на кухонных полках коробку из-под печенья, по обыкновению наполненную самыми базовыми лекарствами. Саша доверительно закрывает глаза, пока Матвей манипулирует над его шеей. Пальцы Матвея теплые; прикосновения легче и аккуратнее, чем обычно. Саше стыдно, что после всего кто-то все еще хочет оставаться рядом с ним, но ему становиться так хорошо и спокойно, пока Матвей заботиться о нем. Неловко, неуверенно, но мягко и искренне. Хочется, чтобы Матвей снова взял его за руку, и долго держал, не отпуская, переплетя и поглаживая холодные пальцы. — Тебе надо поспать. Саша открывает глаза. Лицо Матвея прямо напротив, совсем близко. Его руки у Саши на шее. Касаются осторожно, разглаживая бинты. — Давай я тебя провожу, — добавляет Матвей. Саша снова качает головой. — Я не могу там спать. Матвей убирает руки и Саша снова чувствует, насколько холодная и глубокая дыра у него внутри. Теплые прикосновения Матвея заполняли ее даже лучше, чем обжигающая хватка Риты. Но вот снова тепло. Матвей кладет руку поверх Сашиной, успокаивающе водит большим пальцем по костяшкам, мягко сжимает, тянет к себе. Саша облегченно выдыхает. — Пойдем, — не вопрос, но просьба. Матвей не опускает его руку. Саша чувствует что-то странное или он уже так сильно устал и хочет спать, что голова перестала трезво соображать. Ощущение времени исчезло. Бесконечно долго Матвей ведет его вперед. То ли темнота стен колышется, то ли тени расступаются вокруг них; они как будто идут сквозь непроницаемый бархатный мрак. Саша видит только яркую фигуру впереди себя — рыжие волосы словно пламя костра ночью. Сердце стучит в груди, но не от страха. Мурашки бегут по коже от предчувствия чего-то нового. Коридоры, коридоры, лестницы. Матвей заводит его в небольшую комнату где-то высоко в башне. Саша никогда тут не был — Матвей предпочитает проводить время в одиночестве. Комната ничем не примечательная, разве что меньше обычного и немного запыленная. Кровать, вещи на стуле, книжки на столе. Саша торопливо цепляется взглядом за каждый предмет, желая все рассмотреть и запомнить, пока ему выпала такая возможность, но Матвей не дает. Тянет за руку сразу к кровати. — Ты на ходу засыпаешь, Алиновский, — недовольно произносит он, возвращаясь к тому Матвею, который вечно всех выводит из себя. Он несильно толкает Сашу, тот опускается на край кровати. — Мне кажется, я уже сплю. Не может быть, чтобы сам Матвей Корецкий добровольно пригласил спать кого-то с собой. — Не кого-то, — Матвей усмехается, — тебя. В груди обжигающе горячо, но по спине бежит предательский холодок, что одно неверное слово или движение, и Сашу выставят прочь. Он гонит от себя липкую тревогу, быстрее снимает обувь и забирается под одеяло. Спиной к стене, лицом к Матвею. Тот юркает под одеяло следом, а оно у них одно на двоих. Под ним тесно вдвоем, приходится лечь совсем вплотную. Саша не успевает подумать, как Матвей предугадывает его желание, находит его руку и крепко сжимает. — Не делай так больше, — шепчет он. Саша не совсем разбирает в темноте эмоцию на его лице и не понимает, что именно подразумевает под этим Матвей. — Я не умею заботиться о других. С собой-то еле-еле справляюсь, — добавляет он, видя замешательство на лице Саши. Тот выдыхает и кивает. — Больше не буду, — соглашается он и зажмуривается. Позволяет себе прижаться к Матвею, уткнуться носом в его макушку, вдохнуть теплый пыльный запах. Саша ненавидит себя за много вещей. Теперь еще и за то, что так отчаянно хочет дать обжечь себя снова, чтобы Матвей оставался рядом с ним.