***
3 сентября 2021 г. в 00:52
Полковник Сергей Жилин знал, что именно надо делать, во множестве ситуаций.
Он знал, что делать с преступниками. Что делать, если преступники затаились, залегли на дно или вообще исчезли. Если угнанную машину нашли в воде, лаборантку — в трубе, а Игоря Катамаранова — в лисьей норе.
Он знал, что делать, если на даче плохо растёт редис, или в погребе завелись мыши. Или, если краска на доме облупилась, а забор снесён неугомонным Катамарановским бульдозером.
Он знал, что делать с Игорем Катамарановым в любом его состоянии — агрегатном, моральном, физическом, скипидарного опьянения. По крайней мере, из известных Жилину.
Но что делать в данном случае, Сергей совершенно не понимал.
Потому что Игорь заболел.
Поставить рядом можно было абсолютно любые слова и явления. Штопор и сапог, телевизор и хорошие новости, "Войну и мир" и ливерную колбасу, стриптиз и гимн СССР, но Катамаранова и болезнь — абсолютно невозможно. Ведь это Игорь — дитя лесов, полей и радиоактивных болот, способное жить и спать в снегу, песке, трясине и лицом в муравейнике, питаться скипидаром, подболотниками и вряд ли святым духом, изредка подкармливаясь стряпнёй Жилина, падать с высоты и проламывать головой витрины, стены и законы логики. И буквально из любых жизненных перипетий выходил жив-здоров. Но теперь он ухитрился заболеть, и, что самое неприятное, Жилин понятия не имел, как ему помочь.
Три дня назад Игорь зашёл в квартиру полковника поразительно цивилизованно, даже вспомнив о назначении двери. Но при этом совершенно не стоял на ногах и нёс нечто совершенно бессвязное.
— Игорь! Ну ты что же, голубчик, сотворил с собой опять? — Привычно запричитал Жилин, подхватывая своего бешеного и возвращая в вертикальное положение. И тогда-то оторопел: Катамаранов пылал. Нет, он всегда был гораздо более тёплым, чем Жилин, но в тот момент казалось, что его, раскалённого, вынули из доменной печи. Эта бешеная температура, мутный взгляд при отсутствии обличающего скипидарного духа и общая слабость говорили сами за себя: Катамаранов был болен.
— Где ж тебя, хороший мой, угораздило? — Бормотал Жилин, укладывая Игоря на диван и стаскивая с пылающей головы со взмокшими тёмными вихрами неизменную каску. — Ох-хо, горюшко ты моё скипидарное... горишь весь. Как тебя такого лечить-то, а? Ты чего учудил, голубчик? Подхватил чего-то в болотах своих. Ты смотри, чтобы никаких мне тут, — он набросил на Игоря одеяло, — понял? Вылечим.
Вот только как лечить, Сергей совершенно не представлял. Обычные лекарства из аптеки не помогали совсем, хотя Катамаранов послушно проглатывал предлагаемые Жилиным порошки и таблетки. Полковник пробовал даже заваривать травы, что Игорь приносил из своих лесных скитаний, но понятия не имел, в какой комбинации они были целебными, так что затею эту бросил. Между тем, на второй день Игоревой болезни к жару и слабости добавился кашель. Громкий, гулкий, ухающий, он до чёртиков пугал Жилина. Игоря от приступов страшного кашля трясло и выгибало. Толку от известных полковнику методов лечения не было никакого.
Состояние Игоря замерло: он помногу спал, мало ел — это при том, что у Жилина Игорь всегда ел вволю, — и периодически заходился в приступах кашля. Даже жар не спадал, а ртутный градусник исправно показывал температуру 42 — обычный человек от такой давно бы умер, но Катамаранов оставался Катамарановым и был жив, однако далеко не здоров. Сергей не знал, чем такие, как Катамаранов (если он существует не в единственном-неповторимом экземпляре) могут болеть, и могут ли вообще. А ещё хотелось узнать, не окажется ли эта неведомая хворь заразной. Конечно, в случае, если бы она таковой была, он всё равно не бросил бы ухаживание за Игорем, но, может, озаботился бы защитой. Однако сам он чувствовал себя прекрасно, из чего сделал обстоятельный вывод, что заразиться от Игоря, по-видимому, нельзя.
Ночью с пятого на шестой день Игоревой болезни Жилина разбудил уже знакомый жуткий кашель, перешедший в бормотание.
— Ухди... С-слышь, я н-не эт... — Игорь путался в звуках, с усилием выталкивая хриплые, неразборчивые слова. — Пшла вон!.. Н-не пйду, скзал... и др-рузй забри, м-меня тврщ мини.. ли.. милицейский не даст! С-Серёга!.. Серёжа...
— Ш-ш-ш, тише, тише, — Жилин обнял его (как печка весь, бедный мой!), прижал к себе. — Никуда я тебя не пущу. Куда ты ночью? Не положено оно тут, ночью-то... так вот и передай там этим, кто тебя звал: не положено ночью никуда... а тебе вдвойне не положено, хороший мой, а кто попробует увести, я их на пятнашечку, а то и на двенашечку, по закону. Чтоб не вздумали тебя никуда тащить. Кто ж больного человека ночью тащит...
Успокоенный то ли объятиями, то ли звуками его голоса, Игорь прижался теснее, жаркий, взмокший, бесконечно родной. А Жилин гладил его по спутанным вихрам, шептал что-то успокаивающее, целовал в горячий лоб, чувствуя, как сердце сжимается. Кто бы там ни был: духи, демоны, призраки, хоть сама Смерть с косой наперевес — он своего Игоря никому не отдаст.
Утром Игорь снова заходится в приступах кашля. Сонный Жилин поднимается и уходит на кухню: греет молоко, замешивает туда мёд и масло, приносит Игорю полную кружку, уговаривает — пей, родной, полегче будет, — и Катамаранов крупными глотками опустошает посудину. От кашля ему это не помогает, но полковнику хочется верить, что так хоть немного смягчится измученное кашлем горло. Сергей со вздохом укладывает Игоря на спину, укрывает одеялом и бредёт в ванную — бриться.
В ванной он, разыскивая в шкафчике над раковиной помазок, натыкается на небольшую баночку с жирной желтоватой мазью. Мазь эту откуда-то притащил Игорь, и её же использовал, когда Жилин после целого дня, проведённого на дачных грядках, жаловался, что болит спина. Мазь пахла болотом, сажей и глиной, а из чего она была сделана и для каких целей вообще служит, Игорь толком не объяснил. Но сейчас в мозгу, ещё затянутом сонной паутиной, мелькает мысль — если эта мазь целебная, то, может, и самому Игорю поможет? Во всяком случае, хуже сделать не должна. Взбодрённый этой идеей, Жилин, забыв про бритьё, подхватывает баночку и возвращается в комнату к Игорю. Тот лежит на спине, откинув одеяло, грудь ходит мерно, но с небольшим провалом на выдохе. Майка задрана, и полковник осторожно поднимает её ещё выше, чтобы не запачкать — хотя она и так чистотой не сверкает, но зачем же лишнее? — и, зачерпнув немного мази, растирает ей Игореву грудь, как вьетнамским бальзамом. Катамаранов от такого вольного обращения не просыпается, и Жилин переворачивает его на живот, чтобы смазать и спину — для верности. Отступает на шаг, закрывая баночку, и внимательно разглядывает Игоря, ища признаки изменений. Но ничего не меняется.
У Жилина выходной, и он старается занять себя чем угодно: гладит с помощью старенького утюга форму, варит борщ с сушёными подболотниками, смотрит телевизор, даже разгадывает кроссворд в газете. Всё, что угодно, лишь бы не сидеть рядом с Игорем, неотрывно на него глядя. Но на каждый звук гулкого кашля полковник приходит.
К часу дня Игорь просыпается и просит воды; выпивает две полных кружки и снова валится на кровать, но уже не спит — смотрит. Смотрит на Жилина, и глаза у него по-прежнему как туманом подёрнуты, но двигаются вслед за фигурой Сергея. Игорь их закрывает только, когда Жилин склоняется к нему и трогает губами горячий лоб, а затем без особой надежды ставит градусник.
Жилин неверяще созерцает красный ртутный столбик — 40. На два градуса упала! Кажется, с момента поступления в академию милиции Жилин не был так счастлив. И вечером, почти с ложечки накормив Игоря супом и заставив выпить на всякий случай какое-то жаропонижающее, повторил растирание мазью.
— Т-ты чего тм? — Игорь следит за его движениями, но не сопротивляется. — Чем?..
— Мазью твоей, Игорюш. Ну той, что ты мне как-то от боли в спине принёс. Я думал, она и не поможет, а оно вон как... ухуху, — Жилин старательно размазывает неясную субстанцию, втирает в кожу. Катамаранов снова кашляет.
Мазь действительно приносит пользу: Жилин растирает ей Игоря утром и вечером, присоединяет к ней всё те же заваренные травы — только один вид за раз, мало ли, — и наваристый суп, и видит, наконец, долгожданное улучшение. Постепенно, по паре градусов, уходит страшный жар; глаза у Игоря наконец светлеют, снова зажигаются, как чёрные звёзды; становится реже и сходит через неделю на нет гулкий страшный кашель.
— Ну ты... — Игорь уже вполне ровно сидит на постели, в непривычно чистых руках — чашка с травяным чаем. — Этот... Гиппокарт. Гипро... Гиппократ. Вылечил меня.
Жилин улыбается нежно и совсем капельку — гордо.
— Ну а как же, Игорюш? Ты же мой... я тебя, голубчик, и накормлю, и обогрею, и вылечу.
Игорь ставит опустевшую чашку на пол у кровати и заключает Сергея в объятия.
— Сер-рёжка мой... — Рычит нежно и хрипловато. — Ангел. — И валится на бок, увлекая за собой, утягивает в долгий, сладкий, ленивый поцелуй. А горячая ладонь проходится по спине полковника.
Жилин ухает по-совиному, хихикает.
— Ну, точно здоров...