Царевна и дракон

            Усадьба была меньше, чем Алтан помнил — то ли в детстве все казалось больше, то ли он уже привык к большим холодным особнякам и просторным апартаментам, в которых проводил последние годы. Сад, окружавший небольшой, крепкий деревянный дом, тоже выглядел иначе — стал темнее, загадочнее, не такой, как в детских воспоминаниях, когда Алтан гулял между плодовыми деревьями по шёлковому разнотравью, а бабушка певучим, хорошо поставленным голосом университетской преподавательницы, рассказывала ему сказки. Сказки тоже были светлые, золотистые, совсем не страшные, наполненные тонким, ненавязчивым привкусом волшебства.       Втайне даже от себя Алтан, наверное, надеялся поймать вновь это ощущение лёгкости, света, надежды, когда, бросив всё приехал сюда — без охраны, без сопровождающих, только с чемоданом одежды и почти не уступающим ему по размерам чемоданам лекарств и обезболивающих.       Убьют? И ладно, не худшее место, чтобы умереть.       Глубокое холодное озеро, в детстве казавшееся необъятным морем, по берегам заросло травой, но небольшой островок из нежно-розовых нимфей был там же, где Алтан помнил — ближе к центру, недостижимые и красивые, точно нимфы — можно лишь смотреть издалека, но мало у кого достанет решимости нырнуть в ледяную воду, чтобы прикоснуться к ним.       Алима, старенькая Алтанова нянюшка все так же жила здесь — бабушка оставила ей пожизненное содержание, так что старушка не нуждалась ни в чём, и выглядела для своих лет прекрасно — маленькая, звонкая, так обрадовавшаяся Алтану, что тот на долгое, тёплое мгновение объятий, вновь почувствовал себя маленьким мальчиком, у которого из забот только выбор, что съесть на обед, да во сколько лечь спать.       Она не стала причитать, увидев, как Алтан теперь двигается — как сломанная кукла, неохотно опирающаяся на трость, нет, она радостно потрепала его по длинным волосам, погладила по щеке, заговорила о том, как он вырос, какой статный стал, да красивый — глаза мамины, улыбка бабушкина, чудо просто, а не ребёнок, глаз не отвести.       Алтан даже верил, так искренне она об этом говорила.       Спальня на первом этаже выходила окнами на озеро и по утрам в комнату просачивался зыбкий стылый туман. Алтан предпочёл бы другую, с видом на сад и рассвет, но даже мысль о том, чтобы ежедневно подниматься на второй этаж, причиняла ему боль.       Минуло уже два года с покушения и смерти мамы, он прошел все возможные курсы восстановления, но теперь врачи по всему миру лишь разводили руками и выписывали ему новые комбинации обезболивающих. Ноги едва слушались, болели почти не переставая — Алтан привык к постоянной фоновой боли, каждая судорога превращала его жизнь в ад, а вид в зеркале вызывал только отвращение — по голеням змеились шрамы, как напоминание о полугоде, проведённом на больничной койке.       Пора было принимать решение, что делать дальше, за этим он и приехал сюда, в глушь и тишь, к детским воспоминаниям, к заботливой Алиме, которая воодушевлённо готовила ему все его любимые в детстве кушанья — Алтан так отвык от домашней еды, что готов был задохнуться от умиления и благодарности, когда перед ним в очередной раз появлялась тарелка с чем-то, вызывающим новый приступ ностальгии.       Несколько дней он привыкал к новому распорядку жизни, отпускал все обязательства и мысли, мешающие сосредоточиться на важном. Ему всегда сложно давалась медитация — слишком непоседливый, слишком живой, слишком увлечённый… был, раньше. Теперь отвлечься от насущного мешал груз ответственности, которую он не хотел принимать, и постоянная боль — оставаться хоть сколько-либо продолжительное время в одной позе было невыносимо.       Через пару дней медленных прогулок — то по саду, то вдоль берега, он нашёл себе удобный маршрут, в конце которого можно было устроиться на большом, нагретом солнцем камне, нависающем над самой водой. Здесь было по особенному тихо, даже птиц не было слышно, греться на камне было приятно, можно было вытянуть ноги, почти как в постели — наиболее удобная поза, можно было наблюдать за спокойной гладью озера, а можно было смотреть в небо, щурясь от солнца, следя за движением облаков.       Алтан даже задрёмывал там, прямо посреди тревожных размышлений о будущем, в первый раз боялся, что встать не сможет, но нет, обошлось. Спускаться с камня было удобно, хоть и казалось в первое мгновение после пробуждения, что с его-то теперешней неуклюжестью ему верный путь на озёрное дно.       Тоже неплохой вариант. Мистический почти. Кто его тут искать будет, кто найдёт? Пропадёт будущий глава клана в ледяном глубоком озере, и сказочке конец.       Алтану даже нравился такой исход. Для него, в отличие от двух оставшихся вариантов, ему не требовалась ничья поддержка, ничья помощь.       Бросить бы все, да уехать насовсем. Имя сменить, гражданство, полушарие. Только на это деньги нужны, и большие, а ещё — на лекарства, без них Алтан долго не протянет. Свои — мамины — деньги надёжно покоились на счетах, но тронь их — дед узнает. Сбеги из страны — дед узнает. Попробуй под новым именем в чужой стране хоть какой-то бизнес организовать — дед узнает.       Приедут тогда парни с каменными лицами и за волосы Алтана приволокут в дедов кабинет, бросят там как безродную шавку, и оставят их наедине…       От мыслей об этом спазмами сводило лёгкие. Алтан иллюзий не строил — мужчинам в его семье суждено было становиться жёсткими, жестокими ублюдками.       Поменяться бы местами с Юмой — она только обрадовалась бы. Ей бы клан возглавить, управлять бизнесом железной рукой, колдовским обаянием и велеречивостью. Но нельзя, девчонка. Идеи феминизма не особо приживались в семье.       А Алтан колесил бы по миру, магистратуру закончил, проектом бы каким-нибудь по душе занялся. Но нельзя, наследник.       Либо терпеть. Терпеть дело не по душе и не по силам, терпеть деда с его цепными псами. Ждать, когда старик перестанет мучить мир своим присутствием, и всё станет ещё хуже, ещё опаснее для Алтана, у которого — сломанного и сломленного — не было ни единого шанса управиться со сворой, которая окружит его.       У Алтана ни одного доверенного лица среди дедовых наёмников не было. Никого, кто подчинялся бы ему. Никого, кому он платил бы лично — пара попыток обзавестись личным телохранителем закончились… совсем плохо для его наёмников и малоприятно для Алтана, оба раза сполна получившего за проявленное неуважение. Щёки горели от одних воспоминаний, а к глазам подступали жгучие, злые слёзы. Ему, наследнику богатейшего рода, не было позволено иметь ничего своего.       День был тёплый, немного пасмурный, так что солнце не обжигало, только нагревало кожу и к обеду прогрело его любимый камень. От воды тянуло освежающим холодком, лежать спиной на нагретом солнце камне и бездумно смотреть в небо было приятно. Мысли утекали золотым песком сквозь пальцы, да и толку от размышлений не было никакого. Алтан так часто, так много проговаривал, продумывал про себя все варианты, все исходы, что просто не мог выдумать ничего нового.       Чудо бы ему пригодилось, только чудес не бывает, хотя здесь, в тишине раскидистых деревьев и водной глади в них верилось особенно легко.       Он привычно задремал до самого вечера, проснувшись, когда кожи начал касаться зябкий прохладный ветерок, а от воды потянуло не прохладой, а стылостью.       Зря так долго проспал — мышцы на холоде затекали быстро, опасно. Над озером сгущался туман, над садом густели фиолетовые сумерки — приближалась ночь, пронизанная ароматами трав и земли. Секундную мысль так и остаться здесь лежать, Алтан отогнал — воспаления лёгких ему ещё не хватало, ещё несколько недель на больничной койке он просто не вынесет.       Ноги слушались плохо — левая ещё ничего, она всегда была послушнее, правая сгибалась с трудом, через боль, ещё не сильную, ещё привычную. Ступни он совсем не чувствовал, ставил наугад, сквозь сумрак пытаясь взглядом найти устойчивое положение, чтобы встать.       Не угадал. Не почувствовал даже, как нога соскользнула с камня, не понял, что падает, не ожидал, что с этой стороны дна у озера нет — обрыв, омут, затягивающий все глубже.       Он попытался ухватиться за камень, с этой стороны казавшийся отвесной скалой, но лишь расцарапал в кровь пальцы — болью обожгло, и пальцы сами разжались.       Вода сомкнулась над головой в первый раз, Алтан собрал все силы, чтобы вынырнуть — раньше он хорошо плавал, не в стылой воде, конечно, и не с больными, затёкшими ногами, — но этого хватило только на ещё один глоток воздуха. Потом все тело обожгло ледяным холодом — на дне точно били родники, — и водная гладь над головой сомкнулась окончательно, тёмная, тяжёлая. Алтан не кричал, экономил воздух, пытался выгрести одними руками — ног не чувствовал совсем, только холод, смешавшийся с болью, — но не справлялся, его тянуло на дно, словно камень.       Но все-таки заорал от неожиданности, выпустив большой пузырь воздуха, лениво, дразняще скользнувший к поверхности, когда рукой наткнулся на что-то большое, чешуйчатое, странно-тёплое, устремившееся наверх. Тело соображало быстрее, чем зациклившися на несоответствиях мозг — может ли рыбина таких размеров быть теплее воды? — он оттолкнулся от гибкого, чешуйчатого, вынырнул, глотнув воздуха, вынырнул ещё раз, ухватившись обеими руками за склонившиеся над водой тяжёлые ветви, подтянулся из последних сил, выбрался на пологое дно, кое-как, на четвереньках, добравшись до берега.       Откашлялся, оглянулся — его отнесло вдоль берега метров на пятнадцать, под раскидистые ивы, посмотрел за спину — водная гладь была пугающе спокойной, словно не пыталась затащить его в свои смертельные объятия, словно не водилось в ней нечто невообразимых размеров.       Уровень адреналина падал и возвращалось ощущение леденящего холода. Мокрая одежда липла к телу, ноги сводило так, что хотелось орать от боли. Алтан сжал зубы, пересиливая подступающую к горлу истерику, поднялся, оперевшись на изогнутый склон дерева.       До дома дошёл как в тумане. Не помнил, как раздевался, не помнил, кто набирал ванну, не помнил даже, как оказался там, в горячей воде и пене (она тепло стоячей воды сохраняет, — услужливо подсказал мозг), очнулся от тяжёлого морока только почувствовав прикосновение влажной ткани ко лбу.       Алима сидела рядом на высокой табуретке, обтирала его лицо чем-то, пахнущим древесной корой, напевала тихонько, нервно, выдохнув с облегчением, когда Алтан открыл глаза и осмысленно посмотрел на неё.       — Искупался, золотко? — ласково спросила она, ещё раз промокнув Алтану лоб влажной тканью. Алтан кивнул, подвигав руками под водой и согнув левую ногу в колене. Слушалась, хорошо. Правую пробивало мелкой судорогой и Алтан решил не спешить.       — Глубокое озеро… — собственный голос звучал сипло, незнакомо. — Холодное.       — Так на дне столько ключей бьют, — согласилась Алима, опустив полотенце в небольшой тазик, который держала на коленях и ловко отжав, прежде ещё раз обтереть Алтану лицо. — Конечно, холодное. Зато чистое. Отогреваешься, милый?       — Вроде бы да… — от усталости не получалось даже прислушаться к собственному телу, было холодно и жарко одновременно.       — Я тебе обогреватель в спальню поставила. И грелку в постель положила. Ты уж у меня не простынь, золотко.       Алима всегда была образцом абсолютного спокойствия. Чего только Алтан не вытворял в детстве — не со злым умыслом, только от детской непоседливости, — она все воспринимала с улыбкой, не ругала, не выговаривала, не осуждала. Любила Алтана, как родного — со своей личной жизнью не сложилось, любимый супруг погиб в первую чеченскую, ещё до рождения Алтана, и она всю жизнь посвятила этой усадьбе, алтановой бабушке и ему.       — Постараюсь, — Алтан улыбнулся, зябко вздрогнув, хоть и чувствовал кожей, что вода обжигающе горячая. — Алима, а рыба в озере водится? Большая?       Женщина рассмеялась, запрокинув голову, посмотрела на Алтана с весёлым прищуром, прежде чем ответить:       — Шутишь, что ли, золотко? Тут всю рыбу сетями ещё в девяностых вытягали. Карасики, может, какие, да я не знаю, не разбираюсь в рыболовстве. А большой-то откуда взяться? Холодина такая, да и кем ей питаться-то? Мальчишками, решившими искупаться?       Алтан улыбнулся тому, как она деликатно обходила тот факт, что «купался» он в одежде.       — Показалось, что наткнулся на что-то в воде. Большое, чешуйчатое… тёплое, — неуверенно проговорил он. — Не выбрался бы, если не оно, наверное.       Накатывала сонливость — тяжёлая, густая. Тело расслаблялось: Алтан осторожно согнул правую ногу, выдохнул с облегчением, и прикрыл глаза.       — Нет тут рыбы, золотко, — улыбнулась Алима. — Дракон, говорят, водится, а рыбы нет.       — Дракон? — Алтан улыбнулся, вспомнив драконов из бабушкиных книг. Книг по фольклору у неё было множество — серьёзные научные тома, раритетные издания с бесценными иллюстрациями, детские книги с картинками. Книги с картинками Алтан перерос быстро, годам к трём, и бабушка листала перед ним желтоватые листы с завораживающими детский дух изображениями. Драконы были большие, разноцветные, чешуйчатые, с умными глазами.       — Дракон, золотко, дракон, — певуче мурлыкала Алима, поглаживая по волосам. — Выбирайся-ка, давай, и в постель. Я тебе питья горячего принесу. Справишься? — впервые за все время уточнила она.       Алтан сел, ухватившись за борта ванны, прислушался к себе, кивнул, и Алима ушла, прикрыв за собой дверь.       Алтан закутался в махровый халат и побрёл в спальню, опираясь рукой о стену. Он уже забрался в постель, привычными, выученными движениями разминая икры перед сном, когда пришла Алима. В одной руке у неё была угрожающе большая чашка, над которой поднимался пар, а во второй шерстяные, колючие даже на вид носки. Алтан скорчил физиономию просто по привычке — шерстяные носки он ненавидел с детства, но послушно напялил их и убрал ноги под два тяжёлых одеяла, откинувшись на подушку и взяв в руки чашку — от неё кисло пахло ягодами и сладко-пряно травами, и на вкус питьё было таким же, как на запах, пряное, кисло-сладкое, вгоняющее в сон. Алима присела на край кровати, погладила по спутанным волосам, наблюдая за тем, как Алтан пьёт мелкими глотками.       — Осторожнее с озером, золотой, — дала она волю тревоге. — Вода коварная, недобрая, затянет.       — И дракон коварный и недобрый? — усмехнулся Алтан, допивая. В сон клонило всё сильнее.       — Дракон он не добрый, и не злой, золотко, драконы сами по себе. Бабушка же тебе рассказывала.       — Рассказывала, — согласился Алтан, и отрубился, выпустив из рук чашку.       Он почти никогда не засыпал без снотворных, но и они не всегда справлялись со стерегущими его в ночи кошмарами. Сны были страшные, одинаковые и разные — кровь, стекло, покорёженный металл, остекленевшие мамины глаза, её тонкая рука, с ободранным маникюром и окровавленными пальцами. Редкими ночами он не просыпался с криком, это так осточертело деду, что он отселил Алтана в отдельное крыло особняка, лишь бы не слышать его воплей.       Даже здесь Алтан почти каждую ночь просыпался, давясь всхлипами, чтобы Алиму не разбудить. А тут провалился в сон-воспоминание, совсем другое, из далёкого детства, из тех, о которых годами не вспоминал.       Как он шёл с бабушкой вдоль берега этого самого озера, осторожно подходя к берегу, засматриваясь на далёкие, недостижимые кувшинки, а бабушка, смеясь, рассказывала ему его любимую сказку про дракона. Про того, который спит на дне озера, нежится в предрассветном тумане, вьётся в дождевых каплях, щедро обрушивающихся на землю. Что дракон этот, как и любой другой, золото любит, да ласку, благодарность. «Идёшь мимо воды — монетку кинь или бусинку золотую», — смеясь, приговаривала бабушка, вкладывая Алтану в ладошку маленький золотистый кругляш. «Он за тобой пойдёт, от всех бед убережёт».       Алтан и правда в каждую приглянувшуюся речку-озеро кидал монетку или мелочь какую-то золотую, благо и того, и другого было в избытке. Лет до десяти, потом забылось все, ритуал этот показался смешным, для такого взрослого пацана.       А сейчас во сне видел так же, как в детстве ясно — разноцветную чешую в озёрных глубинах. Бабушка загадочно улыбалась, поглядывая в воду, кивала на восторженные вопли пятилетнего мальчика.       А потом бабушки не стало. Потом — мамы.       Алтан проснулся среди ночи, шумно вздохнув и, сам того не осознавая, усевшись на постели. Воздух, прогретый обогревателем, был сухим и тёплым, дышалось легко, кажется, ни простуда, ни воспаление не собирались брать его в заложники. Потёр устало виски, привычно размял голени, взглянул на телефон — было почти три часа ночи. Приподнялся на руках, заглядывая в окно — гладь озера была чернильно-чёрной, но отчего-то не пугала.       Алтан откинулся на подушку и уснул снова, на этот раз без сновидений. Образы, зыбкие, неуверенные, прокрались в его сон уже под утро. Под пальцами словно снова скользнула чешуя, тёплая и гладкая, на грудь навалилось тяжёлое, приятное, гибкое под руками, будоражащее. Алтан балансировал на грани сна и яви, стараясь не упустить это ощущение — тело, давно отвыкшее от ласки реагировало остро и сладко. Чешуйчатость тепло и ласково скользила по бёдрам, обвивала тело кольцами, и дыхание сбивалось, а рука тянулась к паху — возбуждение впервые за долгое время разгоралось по-настоящему, а не эфемерными отблесками.       Он проснулся окончательно на выдохе-стоне, на пике оргазма, выгнувшись так, что упирался в постель макушкой. Его перетряхивало удовольствием, воздуха не хватало, а накатившая следом истома окончательно распластала его на смятой постели. Сон сняло как рукой.       Полотенцем он кое-как вытер живот и ладонь, поднялся, покачиваясь, и пошёл к окну — открыть форточку, глотнуть свежего воздуха, по пути выключив работавший всю ночь обогреватель. Голова от застоявшегося воздуха была тяжёлой, но первое дуновение ветерка из приоткрытого окна принесло облегчение. Алтан прижался лбом к стеклу, бездумно разглядывая гладь озера неподалёку, усмехнулся короткому видению — красно-синий чешуйчатый отблеск под водной гладью, и медленно пошёл одеваться.

      ***

      Бабушкина библиотека была на втором этаже — здесь всё осталось так же, как Алтан помнил, даже книги оставались на тех же местах — Алтан, потратив пять минут жизни на то, чтобы добраться сюда по лестнице, сидел в центре просторного зала, заставленного стеллажами с книгами, и осматривался, вытянув немного ноющие ноги. Он сам не знал точно, зачем сюда пришёл, точнее… знал, но сам в это не до конца верил. Сны, эти тёплые, ласковые, возбуждающие, заканчивающиеся оргазменной негой, никак не отступали, ни на вторую ночь, ни на третью, ни на пятую. Все они были связаны с одним и тем же — вокруг тела струилось горячее, чешуйчатое, сжимая в объятиях. Не пугали, не тревожили — после нескольких лет кошмаров, после не отпускающего даже во сне напряжения они были прекрасным отдыхом. Алтан спал и высыпался, хорошо чувствовал себя по утрам — что ещё нужно, чем не чудо?       Он не помнил, какая из книг ему нужна, и листал все, обложки и корешки которых казались ему хотя бы смутно знакомыми. Листал вдумчиво и внимательно, не пропуская ни одной иллюстрации, ставил книги на место и брал новые, до тех пор, пока, уже ближе к вечеру не нашёл ту, что искал.       Кажется, в детстве он лучше понимал вертикальное письмо, а может развитое воображение и бабушкины подсказки услужливо переводили ему вязь старомонгольского языка — сейчас он со всей страницы, изукрашенной вертикальными строками, узнал только один фрагмент, собственное имя — «золото». Но иллюстрация была той самой. Цветная, чуть поблекшая от времени, в совершенно билибинском стиле, а может и его — Алтан поленился искать в конце список иллюстраторов.       Черноволосая нагая девушка в жемчужном ожерелье, витиевато оплетавшем тонкий стан, заходила в гладкую, тёмную воду озера. По смуглому бедру маленькими рубинами стекали капли крови из-под вырезанного на коже узора в виде чешуи, в одной руке у неё был маленький, богато украшенный кинжал, окроплённый кровью, в другой — пригоршня золотых монет — их она ссыпала в озеро, но на иллюстрации они ещё не достигли спокойной глади воды. Лицо у неё было точёное, глаза раскосые, чёрные, волосы, убранные золотыми гребнями, струились по спине волнами. Из водной глади к ней поднимался дракон, оставляя за гибкой спиной островок нежно-розовых кувшинок.       Дракон был выше девушки, чешуйчатый, красно-синий, с золотыми отблесками по всему телу. Основная часть его тела, казалось, была скрыта под водой — выцветшие краски мешали рассмотреть линии в чернильной темноте воды. Острые клыки с девичью ладонь, золотые глаза. Он смотрел не на кинжал и не на монеты, а на девушку, а та отвечала ему спокойным, решительным взглядом. На фоне чернели узловатые ветви плодовых деревьев, в небе покоилась полная луна, отражавшаяся в озере.       Алтан тщательно сфотографировал иллюстрацию, проследил, чтобы получилось чётко, не смазано, попытался перевести гуглом текст, но старомонгольского явно не было в базе, переводчик мотало между турецким и арабским, и смысла в переводе не было никакого. Он закрыл приложение и вбил запрос на лунный календарь: судя по нему, до полнолуния оставалось две ночи.       Глупости это все, конечно. Ни один рационально мыслящий человек не станет принимать это все всерьёз.       Возможно, правда, только до тех пор, пока не окажется в ситуации, в которой рациональное мышление уже не помогает. Алтану, вот, не помогало.       Затея была глупой, нерациональной и даже опасной. Алтан сидел перед зеркалом в своей спальне, краем глаза посматривая в окно, на зеркальную тёмную гладь, в которой отражалась растущая луна — к озеру теперь постоянно притягивало взгляд, Алтан не в первый раз ловил себя на том, что смотрит на него. Сидел и расчёсывал волосы костяным гребнем с длинной острой ручкой. Гребень подарила бабушка, и тогда Алтан недоумевал, почему девчачий подарок достался ему, а не сестре. Он, конечно, не спрашивал об этом вслух, проявлял уважение, но на несколько долгих лет резной гребень отправился на самое дно одной из его шкатулок с драгоценностями.       Теперь Алтан расчёсывал им длинные волосы и иногда думал о том, что такой ручкой можно проткнуть любое горло. Если бы только это решило его проблемы.       Иногда он откладывал гребень и выуживал из большой, похожей на ларец шкатулки очередную золотую безделушку, откладывая её на столик перед зеркалом, к остальным.       Золотых монет, конечно, не было. Была пара перстней, пара кулонов, несколько золотых цепочек — все высочайшей пробы и тонкой работы, такими сокровищами прельстить дракона вернее, чем наличкой.       Нож у него тоже был — не такой изукрашенный, как на иллюстрации, складной, прекрасно заточенный, подарок сестры. Алтан легко коснулся лезвием подушечки пальца и удовлетворённо слизал выступившую каплю крови.       В ночь полнолуния он дождался, когда Алима заснёт и свет погаснет во всём доме — не хотелось волновать её ни своим уходом, ни своим возвращением, тем более, что Алтан не представлял, каким будет последнее.       Никаких жемчужных украшений у него не водилось. Алтан долго смотрел на иллюстрацию, думал, делал выводы — чистота жемчуга, наверняка символизировавшая и чистоту девушки на изображении, мало шла ему, что ж поделать. Он ограничился привычным набором золотых цепочек на шее, накинул тяжёлый шёлковый халат, в один карман ссыпав горсть золота, а в другой положив нож, и медленно вышел из дома, аккуратно, чтобы не споткнуться, не оступиться, проходя по витиеватым тропкам, ведущим к озеру.       Ночь была неожиданно тёплой, августовской, даже душной. От земли и трав поднимался сладковатый тяжёлый аромат, словно от чаши, полной травяного яда. Алтан чувствовал, как сердце замирает от волнения. Поворачивать назад было глупо, идти вперёд — ещё глупее, но он шёл. Подгоняемый старыми сказками, пересказанными ласковым бабушкиным голосом, узорчатыми иллюстрациями, детскими расплывчатыми воспоминаниями о сине-красных отблесках под толщей воды.       Найти пологий спуск в воду было той ещё задачей — об этом стоило позаботиться днём, так что Алтан выбрал наугад одно место, остановился, глядя напряжённо на темнеющий в центре островок кувшинок, пережидая очередной короткий приступ паники, прежде чем начал раздеваться.       Тёплый воздух не приносил никакого дискомфорта, касаясь кожи, но даже это не помогало расслабиться — руки мелко дрожали от нервного напряжения, дышалось тяжело, через раз, и, к тому же, Алтан никак не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Не со стороны дома, не с берега. Из мерцающей лунными бликами темноты.       Резать кожу на бёдрах было страшно. Не больно даже — острота ножа милосердно опускала большую часть дискомфорта, но что-то внутри буквально противилось причинению себе пусть такого, мизерного, но вреда. Но правда говорили, что рука у Алтана лёгкая — цветы у него словно по колдовству оживали и расцветали, волосы свои непослушные он укладывал легко, непринуждённо — хорошему мастеру куда больше времени требовалось, чтобы с ними, завивающимися непокорными змеями, справиться, вот и порезы на бёдрах вышли гладкие, ровные, неглубокие, но достаточные, чтобы бёдра жгло и по коже потекли алые, кажущиеся черными в темноте, струйки.       Нож Алтан оставил на берегу — зачем ему нож? Нагрёб в обе ладони золотых вещиц и осторожно, обмирая от тревоги и стыда, шагнул в воду.       Берег и правда был пологий. Алтан зашёл сначала по щиколотку, остановился, привыкая к ледяному холоду, лижущему ноги, зашёл глубже, по колено, посмотрел вниз — вода ласково собирала кровь с кожи, — и пошёл дальше, пока льдом не обожгло свежие порезы. Тогда вытянул руки вперёд, медленно, по одному украшению, ссыпая золото в чёрный водный омут.       — Я не знаю, как тебя позвать, но ты мне нужен. Мне нужно чудо, — тихо проговорил он, чувствуя, как от холода немеют ноги. Золото в ладонях подходило к концу, а Алтан невпопад думал о том, что ему-то далеко до прекрасной девы с иллюстрации, каких ещё ему драконов, убогому.       — Я давно… — он замолк, не зная, какие слова подобрать. С одной ладони в воду соскользнула последняя золотая змейка цепочки, со второй грузным камнем упал золотой перстень. — Я не выполнял своих обязательств, — твёрдо сказал он, отгоняя прочь все рациональные мысли. — Но я прошу мне помочь. Пожалуйста.       Водная гладь не шелохнулась. Алтан вздохнул и сделал осторожный шаг вперёд, едва удержавшись на воде, когда дно плавно ушло из-под ног. Он извернулся, откидываясь спиной на воду, приноровился расслабиться, несмотря на то, что холодом сковывало всё тело, посмотрел в небо — на полную луну и тусклые от его яркого света звёзды. Подумал о том, как вернётся домой, в настоящую золотую клетку. Только он не райская птичка, за которой в золотой клетке будет уход. Он скорее уж птичка, от которой ждут золотых яиц и золотых перьев, не глядя на то, что она обычный воробей.       Было больно. Настолько, что эмоциональная боль перекрывала физическую — Алтан до крови искусал губы, зажмуриваясь от того, как воспоминания наслаивались друг на друга, соединяясь в лоскутное одеяло из кошмаров, боли и обид. Из уголков глаз к вискам потекли слёзы — Алтан почти не чувствовал их, только глаза жгло, да горло вдруг свело спазмом — ни вдохнуть ни выдохнуть спокойно, а разрыдаться, лёжа на спине в ледяном озере — идея не из лучших.       Спины, от лопатки к бедру коснулось что-то… словно изгиб огромного чешуйчатого тела на верхней точке столкнулся с алтановой спиной. Гладкое. Чешуйчатое. Тёплое. Даже тело вдруг расслабилось, как от тех прикосновений, что приходили к нему во сне. Алтан широко распахнул глаза, раскинул руки, пытаясь кончиками пальцев нащупать что-то и, когда под правую руку вновь скользнуло гибкое и тёплое, собрался с силами, перевернулся, и нырнул прямо в тёмный холодный омут.       Сначала показалось — утонет. Под воду тянуло камнем, не видно было ничего, ни отблеска, ни отсвета, только непроглядная темнота, ставшая вдруг из ледяной и неприветливой тёплой и бархатно-ласковой. Тело обвило тяжёлыми тёплыми кольцами, потянуло наверх — Алтан вынырнул, задохнувшись сладким воздухом, хлынувшим в лёгкие и пониманием, что его эта ласковая чешуйчатость вынесла к середине озера, к спящим нимфеям, так далеко от берега, что не сбежишь, даже если бы захотел. Холод и напряжение отступили. Тело, игнорируя встревоженный разум, нежилось в крепких объятиях, расслабляясь от плавных движений оплетающего его дракона. Алтан видел, без всяких иносказаний, видел движение огромного змеиного тела, опирался на него ладонями, удерживая голову над водой, пытался разглядеть что-то кроме бесконечной реки яркой разноцветной чешуи, нащупать ладонями что-то, чтобы понять, как выглядит нечто, удерживающее его на плаву, сминающее кольцами гибкого хвоста мышцы голеней. Бёдер коснулся горячий язык, слизывая кровь, вода задрожала от гулкого рычания, забурлила вокруг переливами выгнувшегося змеиного тела — Алтан откинул голову назад, подставляя лицо лунному свету, изнемогая от нереальности происходящего с ним. Когда дракон наконец-то вынырнул, посмотрел на Алтана сверху вниз умными золотыми глазами, облизывая длинные, с ладонь, клыки ярко-алым языком, Алтан даже не испугался. Чего уже пугаться? Сам позвал. Сам умолял. Сам заплатил. Алтан протянул руку ладонью вверх, словно дикого зверя подзывая, удивился драконьей ухмылке — то ли совершенно животной, то ли по-человечески ехидной, поди разбери, и невольно прикрыл глаза, когда большая рогатая голова склонилась перед ним, тяжело ложась на протянутую ладонь.       Алтан пожалел, что нож не взял — разрезал бы ладонь, напоил чудовище кровью, раз ни жемчугов, ни девственности предложить не может. Нащупал вслепую горячую пасть, приоткрыл глаза, прицельно распоров ладонь о клык, посмотрел дракону прямо в глаза, прошептав отчаянно: «бери». Под спиной и бёдрами с неожиданной нежностью сомкнулись две пары когтистых лап, удерживая. Алтан откинулся доверчиво на них, давая горячему влажному языку слизать с ладони кровь, и только зажмурился, когда зверь, вновь обвив его кольцами, вместе с ним нырнул под воду.       Воздуха надолго хватить не могло — Алтан и вдохнуть толком не успел, и тратил его бессовестно на какой-то скулёж, на выдохи сквозь зубы, дрожа в тепле чужого тела не от страха и холода, а от возбуждения и предвкушения.       Было ярче, чем во сне, лучше и легче — гладкие, необычные прикосновения были везде, касались каждого изгиба, сминали каждую мышцу, горячий язык скользил по телу, обжигая.       Дракон вился вокруг, то сдавливая кольца, то ослабляя, а у Алтана не было сил думать об ограниченном запасе воздуха, ему вовсе не хотелось дышать, хотелось раствориться в неге и ласке, в бурлящей воде и жарких касаниях. Казалось, это длилось вечность. Оргазм подкатывал, растворялся в тёмной воде, и накатывал снова, вытягивая остатки сил. Пальцы бездумно хватались за гибкое гладкое тело, пытаясь сжать, пару раз Алтану удалось скользнуть ладонями в длинную, шелковистую шерсть на загривке зверя, и это было так сладостно для обоих, что оба раза он содрогался в спазмах удовольствия, умирая в тяжёлых объятиях вьющегося вокруг него тела.       Алтан открыл глаза поздним утром. Было так же тепло, как ночью, а Алтан лежал на траве, кое-как завернувшись в шёлковый халат. Гладь озера не давала никаких подсказок — серебрилась под тёплым солнцем, обманчиво приветливая, спокойная. Золота в карманах не было. На ноже была подсохшая кровь, на бёдрах — поджившие порезы. То ли сон, то ли явь. Алтан ещё раз посмотрел на озеро, силясь вспомнить, просил ли он что-то конкретное? Просил ли о чём-нибудь вообще, кроме доказательств, что дракон в глубоком озере действительно живёт.       Он оглянулся по сторонам и вздрогнул, увидев то, что не заметил спросонок — неподалёку от места, где он спал, в глубоком углублении, словно оставленном тяжёлой лапой, наполненном водой, покоилась розовая кувшинка.

***

      Порезы на бёдрах затянулись быстро, за пару дней превратившись в тонкие линии, едва заметные на смуглой коже. Шрамы на ногах никуда, конечно, не делись — змеились по голеням, страшным напоминанием, но ноги не болели. Вообще. Пару дней Алтан привычно хватался за трость, пока не принял окончательно тот факт, что она ему больше не нужна. Совсем.       Ноги не сводило судорогой, не прошивало острой болью — ничего. От облегчения хотелось плакать — Алтан позволял себе это иногда, стоя в душе, впервые за два года без опасения упасть. Тёплая вода текла по лицу, успокаивая, расслабляя и согревая. Было так хорошо, что даже мысли о скором возвращении в город пугали не так сильно.       Кувшинку с озёрного берега Алтан забрал с собой, поставил в глубокую прозрачную чашу, наполненную водой, и вечерами, расслабляясь, рыскал по форумам, прикидывая, как уместить в свою оранжерею небольшой декоративный пруд с нимфеями. Задача не из трудновыполнимых, все распоряжения на этот счёт он отправил электронкой, а заняться самими цветами Алтан собирался сразу после возвращения в Питер.       Ему нужно было это — знак, символ, напоминание о чуде, за которое он заплатил золотом и своей кровью.       К тому времени, как настала пора возвращаться в город, лепестки кувшинки уже опали в воду. Алтан попросил у Алимы разрешения забрать одну книгу из бабушкиной библиотеки — няня сомневалась, но всё-таки разрешила, наказав Алтану книгу беречь. Алтан это и собирался сделать… может, даже заказать специальный шкаф для хранения, не хотелось, чтобы иллюстрации выцвели ещё больше.       Перед самым отъездом он ещё раз пришёл на берег озера. Он и так приходил каждый день, вглядываясь в спокойную воду, но всё напрасно — не было ни единого намёка на то, что в глубинах тёмных вод кто-то обитает.       — Я возвращаюсь в Питер, — зачем-то предупредил он, размахнувшись и кинув в воду тонкое золотое кольцо. — Спасибо.       Ещё одно кольцо он бросил в воду декоративного пруда через неделю. Навряд ли этот прудик подходил под критерии бабушкиных «рек-озёр», но Алтану так было спокойнее.       Дед впервые за многие месяцы смотрел на Алтана не как на пустое место, и без отвращения. Своё внезапное излечение Алтан объяснил просто — упал в ледяное озеро, чуть не утонул, стресс, все дела. Лечащему врачу он озвучил такую же версию, и он закивал гордо пробормотав, что ресурсы организма не ограничены ничем, кроме нашего разума. Алтану показалось это высказывание странным для дипломированного врача, но спорить он не стал.       Деда такое объяснение тоже устроило. Алтан неплохо научился читать его — мимику, короткие хмыканья, взгляд, поворот головы, движения длинных сухих пальцев, поскольку словами он с внуком объяснялся редко. Казалось, что на этот раз, выслушав Алтана и оценив его походку, его хмыканье означало: ну наконец-то этот щенок взялся за ум.       Алтан мог сколько угодно твердить себе, что одобрение деда ему не нужно, но факт оставался фактом: без его презрительных взглядов жить стало комфортнее.       Он разбирался в бумагах по тем семейным делам, в которые ему разрешено было соваться, проводил привычно много времени в оранжерее, вернулся к тренировкам кендо, по которым так скучал, и тусовкам, по которым скучал не меньше. Жизнь, несмотря на то, что неопределенность никуда не делась, входила в новую, становившуюся привычной колею.       Сообщение деда о том, что Алтан — «так уж и быть» не прозвучало, но подразумевалось, — может обзавестись личной охраной, стало для Алтана шоком. Он не бунтовал в последние недели, занимался своими и семейными делами, но всё равно не ожидал, что дед заметит. И тем более, что добавит: тебе пора принимать взрослые решения.       Тем не менее, он постоянно напоминал себе, что не стоит ожидать многого, Когда начальник дедовой СБ выложил перед ним на рабочий стол несколько тонких папок с досье для предварительного ознакомления, Алтан даже не поверил своим глазам, проще было поверить, что к выбору собственной охраны его вообще не допустят.       Собеседование с отобранными кандидатами было назначено через три дня.       Алтан просмотрел досье — они были короткими: сухие выдержки из автобиографии, образование, послужной список, прошлые места работы, короткие приписки, сделанные начальником СБ, фотографии. Ничего особенного — просмотрев папки по два раза Алтан решил дождаться личной встречи, чтобы составить мнение.       На встречу из шести заявленных кандидатов пришли трое. Алтан, расслабленно устроившись в кресле в кабинете начальника охраны, периодически делал вид, что скучающе залипает в телефон, краем глаза посматривая на кандидатов. В принципе, по резюме его устраивали все трое. По поведению, пожалуй, один из троих. Спокойный, без лишней самоуверенности, с приятной ровной речью, с жёсткой линией челюсти и волевым подбородком. Алтан слушал его, примеряя его присутствие в свою жизнь, и вроде бы он подходил. Было похоже, что умеет не отсвечивать, не отвлекать присутствием. Насчёт всех остальных качеств, необходимых охраннику, Алтан не переживал — всё это должны были выяснить десятью этапами собеседования раньше.       Ещё один был не примечателен совершенно ничем, разве что от его голоса Алтан неприязненно поморщился — тембр был неприятен.       Третий обжёг таким взглядом голубых глаз, что Алтан вздрогнул и решил: этот — ни за что. Недоставало бояться собственной охраны.       И разумеется именно эти ярко-голубые глаза Алтан и увидел парой дней позже на пороге выделенных ему в особняке владений. Тогда он не удивился. Он удивился и разозлился днём ранее, когда ему сообщил о новом назначении начальник дедовой СБ, прокомментировав для побледневшего от возмущения Алтана, что этот выбор одобрен господином Дагбаевым.       Алтан это проглотил — что ещё оставалось? То, что его мнение учитывать не станут, было ожидаемо, и взбрыкивать было не время — лишат и этого.       — Какие распоряжения, босс?       Голубоглазого звали Вадимом. Он был здоровенным и крепким, как подростковая влажная мечта, блондинистым, насмешливо-спокойным — чуть улыбался одними глазами, бесил Алтана этим и вообще своим существованием. Строгий костюм ему шёл — излишнюю официозность скрадывала яркая татуировка, виднеющаяся из-под ворота рубашки, расцветившая всю шею.       Планов на день, связанных с выездом из особняка у Алтана не было — он злился, а в таком настроении лучше было заняться бумажной работой, тренировками и оранжереей.       — Пока никаких. Осмотрись. Будешь нужен — позову.       — Так точно, босс, — Вадим коротко кивнул.       И всё-таки, умения не отсвечивать у него было не отнять. Алтан за неделю как-то даже привык к спокойной, молчаливой и огромной тени, следующей за ним везде — деловые поездки, магазины, просто вечерние поездки по городу, чтобы развеяться. Машину Вадим водил сам, а ещё, Алтан заметил, у него был здоровенный, как доисторический бык, мотоцикл, обосновавшийся на одном из мест в гараже. Алтан как-то замер напротив, разглядывая хромированные трубки и блестящие детали, и не выдержал, спросил:       — Покатаешь как-нибудь?       Получилось так по-детски, что он поморщился про себя и снова нацепил маску ледяного безразличия. Привыкать к Вадиму он не собирался.       — Только свистните, босс, — Вадик кивнул и открыл Алтану дверь машины.       Удавка, затягивавшаяся на горле последние два года, ослабла. Алтан волен был теперь возвращаться домой во сколько вздумается, а не к одиннадцати, как ученица средней школы. На столе у него стал появляться список мероприятий, на которых его присутствие было обязательным. Если раньше таких набиралось едва ли пара за три месяца, теперь список стал еженедельным, и кое-где Алтан бывал один, без деда, как единственный представитель семьи. Мероприятия, в основном, были скучными — благотворительными или около того, но Алтану льстила возможность бывать на них. Ноги, конечно, подкашивались от волнения, а желудок сводило от тихого, затаившегося ужаса — вести светские разговоры с незнакомыми людьми Алтан не любил и не особо умел, толпы — если это не были толпы в клубе — его нервировали, и большую часть времени он чувствовал себя лисицей, загнанной охотниками в тупик, но всё равно это было лучше, чем постоянные напоминания о его ущербности и бесполезности.       Вадим на таких мероприятиях был полезен, особенно, когда Алтан ездил один, без деда. Ловко заменял бокал с шампанским на бокал с водой, когда Алтан, перенервничав, хватался за лишний (Алтан, может, и злился, но понимал обоснованность этих действий), хищной акулой улыбался журналистам, пугая их этим больше, чем любая безэмоциональная охрана, а с особо настырными, караулящими Алтана у машины, разбирался вовсе без лишней сентиментальности.       Ещё он знал все приличные кофейни в городе, где делали хороший кофе на вынос, стрелял, как боженька — Алтан как-то от нечего делать просматривал запись его тренировки в тире, и иногда вворачивал в разговоре что-то такое, что Алтан убеждался — кандидатская по истории у него и правда была.       Попытки Вадима извести, задолбать, вынудить отказаться от работы с молодым капризным боссом (Алтан так старался, что иногда и правда входил в роль, по вечерам, расплетая косы, с удивлением глядя на себя в зеркало — где этот мальчишка-гик, слово боявшийся вставить в разговор условных взрослых?), постепенно превратились в своеобразную игру, цели у которой как таковой уже и не было.       Вадим был непробиваемо-спокойным, даже когда Алтан залепил ему пощёчину (лишние прикосновения всегда его раздражали, так что попытка увести его, чутка перебравшего, из клуба, уложив тяжёлую ладонь на голое плечо, закончилась вот так), только встряхнулся, хмыкнул «понял, руками не трогать», и словами через рот напомнил, что утром у Алтана встреча с дедом. Алтан тогда от одного напоминания протрезвел, да ещё немного переживал из-за несдержанности, хотя — не должен был.       Всё-таки получить собственного наёмника было странно. Дедову охрану Алтан боялся — те подчинялись любому его приказу и, если приказ был не церемониться со вздорным внуком — не церемонились. У Алтана довольно быстро иссякла фантазия насчёт того, что Вадиму приказать, но пока что тот слушался неукоснительно.       До того момента, когда Алтану захотелось съездить на тусовку к одному знакомому в центре города. Началось всё с того, что про это сборище Алтан забыл, хотя, в последнее время редко забывал о возможности выгулять красивые шмотки и развеяться, но тут — забыл. Так что, когда вспомнил, пришлось просить встречи с дедом, потому что между скучной и не особо обязательной презентацией в бизнес-центре (необязательные встречи обычно отмечались в расписании синим квадратом) и этой тусой Алтан точно предпочёл бы последнее.       И, вроде, не было ничего особенного, но старик как лезвием резанул — туда ты не пойдешь. Не хочешь идти на презентацию — сиди дома.       А когда Алтан попросил хоть каких-то объяснений, подошёл вплотную и прихватил сильными жёсткими пальцами за нижнюю челюсть так, что она сразу же заныла, а у Алтана, уже почти отвыкшего от такого обращения (и того, что иногда следовало после), задрожали колени.       Хорошо, что в кабинете никого не было, и никто не видел, как Алтан выходил из него на подгибающихся ногах, отгоняя навязчивые болезненные воспоминания. В этот раз дед больше не сказал ничего и не ударил, но Алтан слишком хорошо помнил, что мог, и от этого трудно было даже дышать.       Тем не менее, желание поехать туда стало только сильнее, тем более, что вечером дед с большей частью своей своры уехал и Алтан остался в доме один, с остатками охраны и Вадимом, тренировавшимся в цоколе.       К нему он спустился уже переодевшись. Привычка носить как можно более закрытую одежду никуда не делась, чтобы избавиться от неё Алтану нужно было куда больше времени и, возможно, помощь психолога. Но шитые золотом пиджаки ему шли.       Дедовы цепные псы следили за ним, как голодные овчарки за прохаживающейся по двору лисой. Провожали взглядами, отслеживая, куда он идёт, следя за каждым шагом. С появлением Вадима в алтаново крыло доступ им был почти закрыт, во всяком случае, пока Алтан был дома, там они не появлялись. Алтан предпочитал полагаться на охрану периметра, сигнализацию и Вадима — это, конечно, меньше, чем как минимум одна овчарка на помещение, но всё равно спокойнее.       Все тренировочные залы были в цоколе, Алтан с тренером по кендо занимался здесь же, в отдельном зале, зачем-то отделанном зеркальными стенами. Вадима он нашёл в третьем, второй был заполнен тренажёрами, а этот предназначался для спаррингов.       Почти наверняка Алтана наёмник заметил, но отвлекаться от методичного, почти даже художественного избиения мешка с песком, не стал. Алтан прислонился плечом к стене, рассматривая его.       Проблем с чувством стиля и уместности у наёмника, как ни странно не было. Вадим не таскался на все мероприятия в похоронном чёрном костюме, как большинство личной охраны, которую доводилось видеть Алтану. Если нужно было быть в костюме — был в костюме. Если уместна была более неформальная одежда, выбирал футболки, бадлоны или свитера с высоким горлом, в сочетании с пиджаком или курткой, в зависимости от ситуации.       Так что ни в майке, ни, тем более, без неё, небрежно брошенной на скамейку, Алтан раньше его не видел. Да и не стремился, основным правилом в общении с Вадимом было «не привязываться», так что мысли о том, какое же у него охренительное тело, были неуместны. Прямо ожившая, горячая легенда боевиков, да ещё блондинистая и голубоглазая. Алтану бы залипнуть на этой красоте, раз выдалась возможность, — он и залип почти, — но отвлекся на татуировку, плотным ярким узором укрывающую верхнюю часть тела — шею, плечи, грудь, крепкие бицепсы.       Красно-синяя драконья чешуя. Яркая, плавно переливающаяся вслед движению литых мышц под кожей. Алтану подурнело на миг, голова закружилась, и он излишне нервно схватился рукой за стену, а Вадим тут же вскинулся и оказался рядом, обжигая вопросительным взглядом.       Вблизи смотреть на его тату было не так странно. Не так… похоже на то, что Алтан видел полгода назад в озёрной глубине. Просто красивая, детальная, яркая (и огромная) татуировка дракона. Мордой, конечно, тоже похож, но и это не особо удивительно — был какой-то единый образ для азиатских драконов, делающий их непохожими на европейских.       Алтан выдохнул и встал прямо, изогнув бровь в ответ на вопросительный взгляд наёмника.       — Собирайся, — холодно бросил Алтан, и назвал адрес. Вадим, кивнувший, и отошедший на пару шагов, чтобы накинуть майку, вернулся, нахмурившись.       — Нет, ваше золотейшество, — он покачал головой и расправил плечи, выпрямляясь в полный рост. — В сей притон нам ход заказан.       — Это не тебе решать, — процедил Алтан, уже понимая — эту битву ему не выиграть.       — И не вам, к сожалению, босс. Сверху приказ — кто ваше золотейшество туда отвезёт, тому голову с плеч. А мне голова нужна, я ж в неё ем.       Алтан поморщился и на дурацкое прозвище, и на ещё более дурацкую шутку — Вадим часто сыпал и тем, и другим, когда были наедине.       — Я тебе плачу, — процедил он, зло сощурившись. Не было похоже, что на наёмника это произвело хоть какое-то впечатление.       — Отвезу — и некому будет платить, босс. — Вадим пожал плечами. — Да и… Неспокойно что-то в том королевстве. Выберите другое. Охота вам потом красивый пиджак от кровищи отстирывать?       — От чьей? — удивился от неожиданности Алтан, невольно глянув на пиджак. Вадим ответил полушутливой кровожадной ухмылкой:       — Ну уж не от моей, босс.       Алтана каждый раз обжигал его взгляд, хотелось отойти на шаг, вжаться в стену, как-то отгородиться от излишне… заинтересованного? жадного? эмоционального? взгляда.       — Не повезёшь? — ещё раз уточнил он.       — Нет, босс.       Захотелось врезать по этой физиономии, легко меняющей маску насмешливости на маску спокойствия. Врезать так, чтобы на гладко выбритой щеке остался смачный алый след ладони.       Алтан развернулся и вышел из зала, легко взбежав по лестнице на первый этаж (он до сих пор наслаждался этой свободой, возможностью подниматься по ступенькам, подпрыгивать, делать сложные упражнения на тренировках). Вариант добираться самому он отмёл сразу — слишком неразумно. Оставаться в особняке тоже не хотелось, но слушаться наёмника и «выбирать другое королевство» Алтан не собирался. Завалился вместо этого на кровать, как был, не раздеваясь, и принялся бездумно листать вкладки на мобильнике. Мысли всё больше занимала татуировка Вадима — даже больше, чем сорвавшиеся планы на вечер. То, как она переливалась на покрытой испариной коже, точь в точь мокрая чешуя, и, главное, цвет такой же… Дурацкое совпадение. Алтан даже не удивился, поймав себя на том, что рассматривает на экране ставшую любимой иллюстрацию из книги, конкретно её часть с драконом. Пальцы невольно сжимались, словно оборачиваясь вокруг витых алых рогов или зарываясь в белую длинную шерсть на загривке.       Иногда казалось, что всё произошедшее сон, и Алтан правда просто упал в озеро, нахлебался воды, испытал второй жутчайший стресс в своей жизни, и наконец-то снова смог ходить. Обычно, когда такие мысли одолевали, он приходил в оранжерею, садился на каменное ограждение, и долго смотрел на темную зелень ещё не цветущих нимфей.       Он подумывал и сейчас пойти в оранжерею, когда раздражение немного поутихнет, но не успел: в спальню постучали и в приоткрывшуюся после его угуканья дверь просунулась лохматая вадимова голова.       — Ну что, вашзолотейшество, покатаемся? — Он осклабился и проскользнул в комнату весь. Алтан подумал, что для такой махины двигается он на удивление грациозно.       — Нет, — отрезал Алтан и снова уткнулся в телефон. Вадим подкрадывался к постели как осторожный ловкий хищник, бесшумно и плавно, остановившись у самого изножья. Это настолько нарушало алтановы личные границы, что он подавился воздухом от возмущения.       — А на байке? Погода хорошая, сухая, воздух красивый, город чистый… тьфу, наоборот конечно, но посмотреть есть на что, — он снова усмехнулся. — И причёска у вас подходящая, косы под шлемом не помнутся.       — Не хочу в шлеме ездить, — капризно фыркнул Алтан, невольно потрогав уложенные косы. Мысль о том, чтобы сесть на огромный байк и прижаться к Вадиму, пока ветер свистит в ушах, а мимо проносятся городские огни… приятно будоражила.       — Надо, золотейшество. Техника безопасности, — серьёзно заявил Вадим. — Спускайтесь.       Может быть стоило ему напомнить, кто тут отдает приказы, но Алтан спорить не стал — вдруг передумает? — сунул телефон в пиджак и пошёл в гараж.       На байке Алтан никогда не катался, вообще-то, он их побаивался, как и прочего двухколёсного транспорта, но с Вадимом… с ним было круто. Он ловко петлял в автомобильном потоке, гнал по свободной трассе так, что у Алтана захватывало дух и хотелось заорать то ли от испуга, то ли от восторга, ловко сворачивал на какие-то малоприметные дороги, пока, очень нескоро, для начала вдоволь накатав Алтана по городу, не свернул к набережной, сбавив скорость. Алтан, неудобно вывернувший голову, чтобы смотреть на раскинувшуюся неподалку чернильно-чёрную водную гладь, пару раз стукнул наёмника по плечу, и Вадим остановил байк, стянув шлем, и обернулся к Алтану:       — Прогуляться хотите, золотейшество?       — Да где ты взял это прозвище, — вздохнул Алтан, освободившись от шлема. Конкретно он, как элемент поездки на мотоцикле, не понравился ему больше всего.       — Какое же это прозвище, это констатация факта, — Вадим хищно ухмыльнулся, оглядев Алтана, и раньше, чем тот успел возмутиться, продолжил:       — Куртку мою накиньте, если к воде пойдёте. Сыро там. Холодно.       Куртку Алтан принял, закутался в неё, тяжёлую и тёплую, пропахшую чужим приятным парфюмом, и, осторожно переступая по камням, направился к кромке воды. От неё и правда тянуло сыростью и холодом, Алтан поднял воротник куртки, зарываясь в него лицом, смотрел воду, чувствуя, как накатывает почти забытая за ежедневной рутиной тоска.       Ещё одним странным чудом, которое он привёз из усадьбы, было почти полное отсутствие кошмаров по ночам. Если раньше не было ночи, чтобы он не просыпался, задыхаясь, и не было недели, чтобы он не просыпался от собственного крика, теперь это происходило редко. Не каждую ночь, и не каждую неделю. И даже если кошмары настигали его во сне, хотелось не кричать от ужаса, а, скорее… плакать? От одиночества, от боли и страха. Плакать, а не кричать. Навряд ли хороший терапевт назвал бы это прогрессом.       Алтан потянулся в карман — по возвращении в Питер он заказал несколько дюжин штампованных узорчатых золотых бусин и несколько штук всегда носил с собой, — но нащупал там только шуршащую пачку непонятно с чем, не сразу сообразив, что нырнул ладонью в чужую куртку.       Любопытство победило и шуршащую пачку Алтан достал — это оказалась начатая маленькая пачка печенек Орео. Алтан едва пересилил себя, чтобы не оглянуться на своего грозного наёмника, пугавшего неопытных журналистов до нервной дрожи, и положил печенье обратно, с трудом дотянувшись до кармана пиджака, чтобы выудить бусину.       Водились ли драконы в морях? Этого Алтан тоже не знал, но бусину, размахнувшись, бросил так далеко, как смог, и повернулся к дороге, всё так же осторожно возвращаясь обратно.       Вадим щелчком отправил недокуренную сигарету на трассу и вопросительно посмотрел на Алтана.       — Поехали домой, — Алтан прислонился бедром к опертому на подножку байку и плотнее закутался в куртку. Вроде бы он не замёрз, но чувствовать её тяжёлое тепло, окутывающее со всех сторон было не только приятно, но и необходимо. — Кофе хочу. Работает ещё что-нибудь приличное?       — У меня есть, если босс согласен на отсутствие изысков, — предложил Вадим.       Алтан кивнул, но от подколки не удержался:       — Растворимый, что ли?       — Ага, пыль бразильских дорог, всю ночь просеивал, — важно согласился Вадим и сунул Алтану термос, который выудил из седельной сумки. — Там где-то в кармане печенье есть, угощайтесь.

***

      Пора было признать, что тактику поведения с Вадимом Алтан выбрал в корне неверную. Выставки, которые сам Алтан считал довольно скучными, приводили Вадима в восторг, а своими увлечёнными повествованиями обо всём на свете — от геральдики западной Европы, до зарождения фудзоку-га, жанровой живописи в японской культуре, — он приводил в тихий восторг уже Алтана. Гулять с ним по музеям было увлекательно, особенно если параллельно прислушиваться к сухим рассказам экскурсоводов — те периодически недобро зыркали на Вадика, но подойти никто не решался.       Многочасовые походы за шмотками, изматывающие самого Алтана, его, кажется, совершенно не впечатляли. Выкинет какую-нибудь дурацкую шутку, типа: гляньте, золотейшество, леопардовая кепка с блёстками — под любой костюм сгодится, — и ходит себе довольный реакцией Алтана, поджавшего губы, закатившего глаза и пообещавшего сделать эту кепку частью его, Вадима, обязательной униформы.       Может быть, Вадим действительно был хорошим выбором, но Алтана всё равно никак не отпускала мысль, что выбор этот не его. Деда.       — Научи меня стрелять, — потребовал Алтан как-то вечером после очередного светского мероприятия, с которого они только вернулись. Вадим наклонил голову к плечу, оглядев Алтана с головы до ног, и уточнил:       — Вам, босс, для чего? Мишени в тире расстреливать, уточек на охоте бить, или в людей стрелять?       — А разница в чём? — как смог равнодушно уточнил Алтан.       — В подаче материала и выборе оружия, — Вадим коротко повел плечом. Алтан знал, что у него под пиджаком кобура, и требовательно протянул руку.       — Дай.       — Тяжеловат будет, босс.       Алтан сам удивился, что пререкаться Вадим не стал, одним слитным движением нырнул ладонью под пиджак, выстегнул ствол, и, крутанув в ладони, протянул Алтану.       Пистолет и правда был тяжёлый, матово-чёрный, слишком большой для алтановой руки, держать было неудобно. Алтан поморщился и вернул пистолет наёмнику — тот убрал его так же быстро, как достал.       — Мне нужно что-то поменьше. — Вадим кивнул. — Достанешь?       Вадим снова кивнул и не стал задавать дурацких вопросов. Даже добавил:       — Есть одно хорошее стрельбище на примете. Ехать, правда, около часа.       — Устроит. — Алтан про себя вздохнул, и подумал, что это же полный провал — как к такому не привязываться? — И… третий вариант.       — Хороший выбор, уточки-то они никому ничего не сделали, — хмыкнул Вадим, показав острые клыки в хищной ухмылке. — Всё устрою, босс.       Неожиданно, но учителем Вадим оказался хорошим: терпеливым, спокойным. В первые минут тридцать ещё чувствовалось, что основной движущей силой его преподавания всегда были матерки и подзатыльники, от которых теперь он удерживался исключительно силой воли, а после он уже приноровился, коротких пауз, заменяющих «да, блядь, я ж тебе всё восемь раз показал» и коротких выдохов, шифрующих желание залепить нерадивому ученику подзатыльник, стало ощутимо меньше.       Алтан отчего-то думал, что огнестрельное оружие ему понравится больше. Оно символизировало силу и уверенность в себе, но было при этом шумным и каким-то… до обидного банальным.       Но у Алтана всегда была привычка доводить дело до конца, а с таким учителем и вовсе не хотелось бросать, так что два-три раза в неделю они с Вадимом ездили на выбранное им «стрельбище» — большой, просторный, абсолютно пустующий в это время тир. Вадим раз за разом объяснял: об устройстве оружия, о переменных, важных для стрельбы в поле, выставлял Алтана в нужную позу, объяснял снова, ставил правильно руки.       Меткость не была коньком Алтана, а вот упорство, пожалуй, было. Через несколько недель по движущимся мишеням он попадал уже восемь раз из десяти, что по его собственному мнению было неплохим результатом.       — Тебе ж не нравятся стволы, босс, — хмыкнул Вадим как-то по пути домой. — Это видно.       Алтан сидел на заднем сидении, сонно затягиваясь вейпом и выдыхая клубы пара, которые размазывало по потолку автомобиля. У Вадика постепенно начала появляться привычка «тыкать» Алтану наедине, и Алтан, когда был в хорошем или просто благодушном настроении, как сейчас, спускал ему это с рук.       «Не привязываться» — не получалось. Очень маловероятно, что дед рассчитывал на то, что Алтан с этим громилой нащупают возможность взаимопонимания. Скорее уж на то, что с такой охраной Алтан будет бояться лишний раз взбрыкнуть.       — Не нравятся, — лениво согласился Алтан, откинув назад голову. — Поехали в клуб?       — Золотейшество желает уснуть в обнимку с бокалом шампанского? — проницательно уточнил Вадим.       — Желает, — отрезал Алтан. Игнорить это его «золотейшество» уже стало пагубной алтановой привычкой, хорошо хоть у Вадима всё в порядке было с ограничительными рамками — на людях он вообще почти не заговаривал с Алтаном, и уж тем более не сыпал дурацкими шуточками и прозвищами.       — Не пей вина, Гертруда, — замурлыкал Вадим под нос незнакомый Алтану мотивчик, и съехал с трассы во дворы. — Зачем вам это тогда, раз не нравится?       — Меч с собой таскать неудобно, — хмыкнул Алтан, потянувшись и визуально оценив себя. Чтобы не возникало лишних вопросов он каждый раз на стрельбище одевался, как на тусу, а там уже снимал все лишние побрякушки и шмотки, по окончании занятий педантично надевая всё обратно. Вот и пригодилось не только в плане конспирации.       — И не поспоришь, — вздохнул Вадим и привычно разразился тремя десятками фактов про самураев и указе о запрете мечей. Алтан слушал, приглаживая косы и оценивая чуть сцарапанный лак на правой руке — для ночной непритязательной тусовки сойдёт, но завтра нужно на маникюр.       В клубах Вадику каким-то мистическим образом удавалось сливаться с окружением. Алтан редко замечал его, но стоило сделать один единственный жест рукой, и наёмник оказывался рядом, иногда попутно стряхивая с себя липнущую к нему, словно пчёлы на мёд, молодёжь. После трёх-четырёх бокалов шампанского Алтан эту молодёжь прекрасно понимал: облизывать взглядом крепкое тренированное тело было даже приятнее, чем целоваться с прижимающимся парнем, слишком настойчиво лезущим руками под рубашку и предлагающим продолжить в более уединённом месте.       Уединяться ни с кем, а тем более с незнакомым пацаном из клуба Алтан не планировал — целоваться ему нравилось, но не больше, чем, например, бокал холодного шампанского в руке. Это ведь не означало, что ему нужна целая ванна этого шампанского.       Некоторые комплексы, относительно своей внешности и подвижности слишком прочно въелись в голову за последние пару лет, даже мысль о том, чтобы раздеваться перед кем-то, выставляя напоказ покрытые шрамами ноги, вызывала отвращение.       Алтан скорчил выразительную физиономию, пока паренёк увлечённо вылизывал его шею, снова и снова повторяя шёпотом своё предложение, и Вадик, ухмыльнувшись, тут же оказался рядом, на диване — прихватил настойчивого юношу за задницу и просто чудовищно пошло мурлыкнул:       — Поделим на двоих, босс?       Парень замер и отстранился от Алтана ещё на стадии руки на заднице, а услышав голос и вовсе затравленно оглянулся — от напускной самоуверенности и развязности не осталось и следа. Вадим широко ухмыльнулся и подмигнул ему.       — Ловко, — хмыкнул Алтан, оставшись наконец-то наедине со своим шампанским и наёмником. — А если бы он согласился?       — А если бы он согласился, я бы и не предлагал, золотейшество, — Вадим продемонстрировал острые белые клыки, улыбнувшись. — Домой или ещё бокал?       Домой Алтану не хотелось. Несмотря на появившуюся призрачную свободу, клетка всё равно оставалась тесной. Он вникал в семейный бизнес, примирялся с аспектами, которые так или иначе вызывали у него неприязнь, разговаривал с людьми, от взглядов которых вдоль хребта бежал холодок, сам себя примирял с перспективами, но, казалось, всё равно не был достаточно хорош для всего этого. Свободы у него не было, выбрать дело по душе возможности не было — оставалась только оранжерея, в которой вот-вот должны были зацвести его новые питомицы, нимфеи, и редкие вечера с онлайн-играми или сериалами. И ещё поездки с Вадимом в тир — стрельба ему не нравилась, но всё остальное — да.       Алтан медленно выцедил бокал до дна, всё ещё размышляя над ответом.       — Ещё бокал, — всё-таки решил он, и Вадим растворился в толпе, через пару минут вернувшись с бокалом. — Не уходи, — Алтан кивнул на диван рядом с собой, и Вадим послушно сел, раскинув руки по спинке дивана и закинув ногу на ногу.       — Побыть вашим оберегом от домогательств, золотейшество? — усмехнулся он, обманчиво-расслабленно глядя в зал, полный движущихся вразнобой тел.       — Не зарывайся, — фыркнул Алтан. Приятным хмелем заволокло всё тело, медленно, исподволь. Этот бокал уже был бы лишним, если бы у Алтана была цель соображать по-прежнему трезво, но такой цели у него не стояло. Наоборот, неплохо было бы немного расслабиться.       Следующий вообще был лишним, а от ещё одного Вадим ловко отвлёк его рассказом о роли золотых украшений в скифской культуре, пока вёл его к машине.       Алтан слишком поздно понял, что попался, а поняв, рассмеялся, устроившись на заднем сидении авто.       Вадим, глянув на него в зеркало, широко улыбнулся и подмигнул.       — Домой?       — Домой, — согласился Алтан, потянулся вперёд и запустил ладонь в светлые, вечно стоящие торчком волосы наёмника.       — Первое правило безопасности на дороге — пристегнуться. Второе — не отвлекать водилу, — спокойно сообщил Вадим.       — А ты не отвлекайся, — согласно кивнул Алтан, наслаждаясь прикосновением — жесткие пряди приятно скользили между пальцами.       — Как скажешь, босс, — Вадим изобразил свою фирменную ухмылку, но самую малость наклонил голову, чтобы Алтану было удобнее.       Алтан так и задремал, опираясь одной рукой о кресло впереди, а второй вцепившись Вадиму в волосы, и почти не помнил, как наёмник заносил его в особняк — более менее очнулся только когда Вадим усадил его на кровать и легонько встряхнул.       — Уже дома? — невнятно пробормотал Алтан, сонно оглянувшись, и хмуро глянул на возвышающегося над ним наёмника. Вадим всё-таки умел понимать намёки на каком-то ментальном уровне — присел на корточки, вскинув светлую бровь, пересечённую старым шрамом. Алтан протянул руку и потрогал указательным пальцем шрам, пробормотав:       — Хочешь меня?       — Безотносительно ситуации или конкретно сейчас? — на лице Вадима не промелькнуло даже тени удивления неожиданному вопросу.       — Без… безотносительно, — упрямо выговорил Алтан, продолжая водить пальцами по резко очерченным чертам лица. — Ты вечно так… так смотришь, будто… сожрать собираешься. Мне это не нравится. С самого начала… не понравилось.       — Хочу, — без экивоков согласился Вадим. Алтан замер, уложив пальцы ему на щёку. — Уложить тебя на постель, приласкать всего, а потом усадить себе на лицо и вылизывать до тех пор, пока ты не устанешь кончать.       — Зачем ты это рассказываешь? — севшим голосом пробормотал Алтан. Пальцы свело лёгкой судорогой, да и всё тело закаменело от неожиданности. Всколыхнувшееся возбуждение смешалось с безотчётным страхом: слишком запретным, почти противоестественным получался разговор.       — А зачем ты спрашиваешь, босс?       Алтан залепил ему пощёчину раньше, чем сообразил, что делает. Голова наёмника мотнулась, но сам он не сдвинулся с места, только легонько встряхнулся, и вновь обжёг Алтана взглядом. На щеке отчетливо отпечатался след ладони.       — Планы на завтра без изменений? — уточнил он, как ни в чём не бывало.       — Без, — хрипло согласился Алтан, и кивком отпустил его, проводив взглядом до самой двери, прежде чем начать переодеваться и готовиться ко сну.       Алтан разговор этот, несмотря на опьянение, не забыл, но больше к этой теме не возвращался. Вадим вообще вёл себя как ни в чём ни бывало, будто не было этого неожиданного, обжигающего признания — и, Алтан бы никогда в этом не признался, но был ему за это благодарен. Всё-таки, с ним было просто.

***

      Дни текли своим чередом по привычной уже, накатанной колее. Работа с бумагами, встречи, мероприятия, тир, иногда отдых. В оранжерее собирались зацветать кувшинки — уже подняли нежно-розовые бутоны над гладью воды.       Алтан отбыл положенные четыре часа на конференции, посвящённой сохранению лесов, что было слишком лицемерно даже по его меркам, и возвращался домой, уткнувшись в телефон и не особо обращая внимание на окружающий мир — его, окружающего мира, было слишком много за последние четыре часа. Алтан, бездумно листая одну ленту за другой, раздумывал, чем занять вечер: поработать в оранжерее (хотя этим заниматься лучше было утром), или забить на всё и устроить себе вечер с пачкой чипсов и сериалом. Второй вариант выглядел особенно привлекательно. Алтан даже подумывал затащить на это мероприятие Вадима — куда ему было деваться? — и как раз рассматривал вихрастый светлый затылок, обдумывая эту мысль, когда заметил, что вместо того, чтобы припарковаться, как обычно, у главного входа в особняк, наёмник свернул на дополнительную дорогу: у Алтана был свой вход в отведённое ему крыло, но с тех пор, как его вид перестал так сильно раздражать деда, Алтан почти им не пользовался.       — Так, стоп, — он стукнул ладонью по крепкому плечу, и Вадим послушно притормозил. — Какого хрена?       — Не слышали, золотейшество? Пацаны на проходной не советовали в центральный холл соваться. Неприбрано там, говорят.       Алтан удивлённо моргнул, вроде Вадик действительно трепался с охраной на въезде, но Алтан, погружённый в свои мысли, не придал этому значения.       — Что значит «неприбрано»?       Вадим нахмурился так красноречиво, что даже то, как он чиркнул большим пальцем по горлу, произвело на Алтана меньшее впечатление.       — То есть, это что, официальный запрет? — уточнил он холодно, взбесившись внезапно от самоуправства охраны, что его собственной, что дедовой — какого черта они будут решать, как Алтану возвращаться в собственный дом?       — Нет, босс. Скорее рекомендация. — Вадим посерьезнел, предостерегающе глянул на Алтана в зеркало. Алтан сердито поджал губы и прищурился.       — Разворачивайся.       Развернуться было проблематично, так что Вадим просто сдал несколько метров назад, прежде чем припарковаться напротив главного входа. Алтан вышел, дождавшись, пока наёмник откроет дверь машины, и, проигнорировав его взгляд — непрофессиональная какая-то смесь тревоги и неодобрения, — поднялся по ступеням.       Дед стоял посреди холла, сложив ладони на трости с набалдашником в виде головы орла. Вокруг него суетились люди. По холлу, прямо по молочному итальянскому мрамору с тёмными прожилками тянулась широкая кровавая полоса — почти от двери (там её спешно замывали незнакомые Алтану женщины), до лестницы, ведущей в цоколь.       Алтан вида крови не любил, к тому же здесь её было так много, и она, определенно была совершенно свежей. К горлу подступила тошнота.       — Что здесь произошло, Баатар-ахай? — выговорил Алтан, напряжённо контролируя интонации, чтобы звучали ровно.       — То, что происходит с теми, кто ставит свои интересы выше интересов семьи, — холодно процедил старик, повернувшись к Алтану и оглядев его с уже знакомым Алтану презрительным недовольством. Сердце зашлось в паническом приступе, Алтану показалось, что он побледнел ещё больше, а пальцы похолодели — хотелось ухватиться за что-то, за трость, за Вадима, — но приходилось стоять, вдыхая тошнотворно сладкий запах крови. — Вижу, к некоторым вещам ты до сих пор не готов.       — К таким вещам меня и не готовили, — зачем-то брякнул Алтан, и расплатился за эту дерзость мгновенно — от сильной пощёчины он покачнулся так, что едва не упал — и упал бы, если бы Вадим, стоявший, казалось, не так уж близко, не придержал под руку, помогая удержаться на ногах.       — Ты — Дагбаев, — веско уронил старик так, словно это объясняло вообще всё, и отвернулся. Разговор, видимо, был закончен. Алтан стоял и тупо смотрел на широкую кровавую полосу, пытаясь понять, что, по мнению деда, он должен сделать. Как отреагировать?       Задавать вопросы? Маловероятно, что он получит на них ответы. Пойти по кровавому следу вниз, куда бы он ни вёл? Делать этого не хотелось. Видеть то, что ожидало в конце этой красной полосы он не хотел, интуиция и здравый смысл подсказывали, что это лишь прибавит ему кошмаров.       Вадим несильно, но настойчиво сжал плечо, помогая выбраться из мутной паутины мыслей. Алтан перешагнул через кровавый след, и пошёл в своё крыло, отчётливо услышав, как дед прошипел что-то презрительное — не на русском, Алтан не разобрал, но интонации были красноречивы.       Его ещё подташнивало, когда он опустился в одно из кресел у себя в зале. Он выдохнул тёплым воздухом на ледяные пальцы, но это ни капли не помогло — холод пробирал до костей. Вадим привычно остановился недалеко от двери в комнату, смотрел спокойно, даже без выражения «я же тебе говорил». И то неплохо.       — Подожди меня в оранжерее, — Алтан устало махнул рукой. Он собирался переодеться и пойти туда, успокоиться среди любимых цветов, но оставаться один, даже там, не хотел. Светлая бровь немного дёрнулась, и Алтан вспомнил, что ещё ни разу не впускал наёмника в свою святая святых. — Знаешь, как пройти?       — Конечно, босс, — Вадим кивнул и вышел. Алтан тяжело поднялся с кресла и пошёл переодеваться в домашнее. Он пришёл в оранжерею получасом позже, прохладный душ и шёлковый домашний костюм помогли немного успокоиться, отгородиться от увиденного. Алтан шёл по мощёным гладким камнем дорожкам, напрочь забыв о Вадиме — легко прикасался к гладким глянцевым листьям, вдыхал запах трав, гнал от себя мысли о том, что ему действительно нужно учиться решать деловые и клановые вопросы таким образом.       Наёмника он обнаружил у пруда — он сидел на каменном ограждении, с зачарованным интересом глядя на кувшинки. Алтан даже вздрогнул сначала, увидев его массивную фигуру, но потом вспомнил, что сам его позвал… Правда, кажется, не разрешал шастать тут без него как у себя дома.       — Нимфеи, — сказал он, подойдя поближе, зябко спрятав руки в широкие рукава шёлковой рубашки. — Первый год у меня. Скоро зацветут.       — Ты всегда жива, талисман лучей, Одолень-трава, одолей людей, — нараспев процитировал Вадим и пояснил. — Бальмонт.       Алтан бездумно кивнул и разложил на скамье несессер с разнокалиберными садовыми ножничками, лезвиями и прочими мелочами. Заняться в большой оранжерее всегда было чем и, обычно, это здорово отвлекало от всех мыслей. Не всегда, конечно.       Сейчас даже методичная подрезка листьев, рыхление земли и предельно аккуратный полив из небольшой лейки с тонким носиком, не могли отвлечь его в достаточной мере. Как и тихое фоновое мурлыканье Вадима — он напевал какие-то мотивчики, убедившись, что Алтана это не раздражает… Хотя его любовь к Леди Гаге, пожалуй, должна была раздражать. Алтан не заметил, когда его голос затих, но навряд ли прошло много времени, минуты тянулись бесконечностями, а все мысли были прикованы только к кровавому следу на мраморе и лестнице, ведущей в цоколь. Алтана мутило.       — Ваше золотейшество, — негромко позвал Вадим, но Алтан всё равно вздрогнул и резанул острыми маленькими ножницами по подушечке большого пальца. — Босс?       Вадим подошёл ближе — Алтан чувствовал его плечом, но никак не мог заставить себя обернуться, потому что, каким-то шестым чувством, понимал, зачем Вадим уходил и зачем вернулся. На ранке набухала большая капля крови, ножницы Алтан выронил, и тупо смотрел на них, вздрогнув, когда Вадим перехватил его запястье и, наклонившись, ужасающе бесцеремонно втянул в рот большой палец, слизывая кровь.       Алтан смотрел на него, склонившегося перед ним, широко распахнув глаза, болезненно-остро вспоминая огромную драконью голову, наклонившуюся к его руке, чтобы слизывать кровь с распоротой о клык ладони.       Вадим наконец-то поднял голову — порез перестал кровить, а у наёмника на лице не было ни следа смущения. Только уже знакомый Алтану оттенок тревоги.       — Господин Дагбаев желает вас видеть, босс. Вас ждут в зале.       Надо было послушаться Вадима, проскользнуть тихо к себе в крыло, не лезть во всё это, раз предупреждали. Надо было, да теперь поздно.       Алтан протёр ножницы влажными салфетками, прежде чем убрать обратно в несессер, мельком оглядел себя — костюм не особо подходил для встречи с дедом, но навряд ли у него было время на то, чтобы переодеться, и кивнул наёмнику.       — Останешься здесь, — бросил ему Алтан, когда вышли в зал — там стоял один, незнакомый Алтану (хотя он уже перестал их запоминать), с каменным лицом, как все в дедовой охране. Вадим напрягся, было даже странно, насколько это было очевидно, и ещё более странно было, что Алтану захотелось потрепать его по холке и объяснить, что дело не в нём, а в том, что Алтан за любой недостаточно уважительный жест — вроде прихода к деду с охраной, — будет расплачиваться мучительно больно и унизительно.       Алтан не стал, конечно, ничего объяснять, глянул только настойчиво, и Вадим послушно кивнул.       На самом деле, Алтан был бы рад, если бы у него была возможность взять его с собой. Он шёл по свежевымытому мрамору, по начищенной до блеска лестнице, ведущей вниз, и жалел, что не взял с собой хотя бы трость — хотелось схватиться за что-то крепкое, что не подведёт.       — Ты прав, — ровно процедил старик, когда Алтан зашёл в одно из помещений, которыми никогда не интересовался, считая их подсобными, чем-то вроде складов или чего-то такого, необходимого для жизнеобеспечения большого особняка. На человека, подвешенного за подмышки к вбитому в потолок крюку, и висящего безвольным мешком, едва касаясь мысками туфель пола, Алтан старался не смотреть. Здесь кровь не замывали, но он всё ещё был жив — дышал хрипло, со свистом. Воздух был густой, спёртый, от запаха крови кружилась голова.       — В чём, Баатар-ахай? — вежливо, и вроде бы, достаточно смиренно уточнил Алтан.       — Тебя действительно к этому не готовили.       Когда Алтан, как ему показалось, несколькими часами позже, добрался до своих комнат, ноги его едва держали, а желудок стискивало болезненными спазмами. Он ничего не ел с утра, и только поэтому, наверное, не заблевал весь пол в подвале, так что лёгкое удовлетворение в глазах деда, широким жестом отпустившего его, когда… когда всё было кончено, было совершенно неоправданным. Стрелки наручных часов немилосердно подсказывали, что прошло всего сорок минут.       Алтан просто шёл к себе, не замечая никого, и ничего не слыша. Не обратил внимание на то, как Вадим открыл ему дверь, как вопросительно приподнял брови, ожидая каких-то указаний. Дождался только, когда тяжёлые двухстворчатые двери закроются и, дойдя до зала с камином, медленно стёк на пол, на мягкий ковёр, усилием воли разжав стиснутые челюсти и выдохнув.       Руки мелко тряслись. Алтан бездумно смотрел на свои ладони, едва двигая пальцами, и жмурился от коротких вспышек-воспоминаний, обрушившихся приливной волной.       … ему лет пять или меньше, они приехали с мамой в этот особняк — они бывали здесь редко и Алтан не очень любил это место. Из интересного здесь была только коллекция мечей — целая комната, полная завораживающе красивого оружия. Алтан решает, что непременно должен научиться фехтовать, но трогать эти прекрасные катаны нельзя. А «нельзя» в этом доме — это не то же самое, что «нельзя» в бабушкиной усадьбе. Он и не трогал — страшно боялся худого строгого мужчину, которого мама называла исключительно по имени, но который, Алтан знал и понимал, был её отцом.       … кто-то огромный проходит мимо него, небрежно оттирая с рук красное белым носовым платком. «Кыш, малец». Алтан вздрагивает, ища мать взглядом — она, увидев эту картину тут же бросается к нему, берёт за руку и уводит, бросив отцу: «мы ещё не закончили этот разговор».       … мама его не боялась. Алтан боялся, а мама нет, поэтому он всегда становился чуть позади неё.       … «вы вырастите ещё одну девку».       … Алтан спускается ночью на кухню — он достаточно самостоятельный, чтобы налить себе молока, если он хочет холодного молока, а не воды из графина, стоящего в спальне, но недостаточно смелый, чтобы попросить кого-то принести ему стакан этого самого молока. Поэтому он идёт сам, тем более, что мама, спящая в соседней комнате, устала и вечером выглядела очень расстроенной. Наверное, она даже плакала, глаза были покрасневшие, но щёки сухие, и она как обычно мягко улыбнулась, целуя Алтана на ночь. Алтан плохо ориентируется в доме, знает, как дойти до большого зала внизу, как обойти дом по обратной стороне, где чёрный ход и выход в гараж, а оттуда, направо по коридору, кухня. Обратно, со стаканом молока он возвращается тем же путём, хотя по дороге есть ещё одна лестница наверх, но Алтан беспокоится, что она может вести в дедов кабинет, где он никогда не был, но откуда мама всегда возвращается уставшая и сердитая, или ещё какое-то жуткое место, так что идёт по выученному пути. Двое мужчин затаскивают третьего волоком в слабо освещённую прихожую, и начинают бить — спокойно, без азарта, страшно. Алтан роняет стакан с молоком и один из них, с каменным лицом, смотрит на Алтана.       Алтан почему-то думает, что он сейчас его схватит, и бежит, бежит по знакомому коридору и лестнице наверх, влетев в мамину спальню. Утром мама собрала вещи и они уехали.       … больше они в этот дом не возвращались.       Алтан даже не задумывался никогда, и уж тем более не помнил, отчего к бабушке они всегда ездили в усадьбу, иногда даже Алтан оставался там на все летние месяцы, то с Юмой, то с мамой, то с бабушкой и Алимой, а с дедом все встречи проходили только на территории матери. Это был привычный уклад, особого желания общаться с дедом у Алтана не было, единственное, за что он испытывал к нему личную благодарность — за учителя кендо. Это был высококлассный профессионал, с которым Алтан занимался несколько лет до травмы.       Сейчас все эти моменты-воспоминания, вспыхнули ярким светом, переплетаясь с некоторыми другими, обретая устойчивость и понятность.       Заледеневшие руки внезапно обдало теплом. Алтан поднял голову, мутно, расфокусированно взглянув на севшего рядом Вадима — он взял обе его руки в свои ладони и легко сжал, согревая. Алтан потянулся к нему отчаянно, словно к последней надежде, к оплоту спокойствия, надёжности. Ухватился рукой за волосы на затылке, вжался губами в губы, зажмурившись, и так и замер, чувствуя, как по щекам потекли слёзы. Вадим чуть наклонил голову, и Алтан безвольно ткнулся лбом ему в плечо, мазнув губами по гладкому подбородку. Тяжёлые горячие руки обняли, согревая, на несколько минут отгораживая от всего, даже от того, что чёрной песчаной бурей бушевало внутри. Алтан вздрагивал, давясь рыданиями, пока не затих окончательно.       Сил, казалось, не осталось совсем. Ни на то, чтобы встать, ни на то, чтобы дышать, ни на то, чтобы думать. Он надсадно сопел Вадиму в плечо, безвольно опустив руки, прижавшись к широкой груди, не став ни сопротивляться, ни содействовать, когда наёмник встал с пола, подняв его на руках.       — Держись, пожалуйста.       Алтан послушался, хотя ватные слабые руки навряд ли стали бы подспорьем в случае чего. Обхватил Вадима за шею, прижался лбом к его щеке, отпустив только когда его аккуратно усадили на кровать.       В голове было мутно, пусто, к вискам подкатывала зудящая боль. Вадим вытащил из-под Алтана закрывавшее постель покрывало, отогнул угол одеяла и подтолкнул Алтана в нужном направлении. Он перебрался под одеяло, подтянув его складками под рёбра, и так и замер, всё ещё безуспешно пытаясь поймать за хвост хоть какую-то мысль, и дёрнулся только когда Вадим встал с края кровати, направившись к двери.       — Я принесу чаю, босс, — успокаивающе пояснил он. — Не слишком хорошего, зато быстро.       Алтан мелко кивнул два раза и, когда дверь за наёмником закрылась, принялся остервенело стаскивать с себя пропахшие душным кровавым запахом шмотки. Может быть стоило принять душ — точно стоило, — но у Алтана не было на это сил и не было желания.       В большой кружке, которую принес Вадим через несколько минут, чай, наверное, тоже был, но ещё там было молоко и такая конская доза коньяка, что все остальные вкусы, особенно чая, меркли. К кружке прилагалось блюдце с неизменными орео.       — Съешь, — настоял Вадим, когда Алтан попытался отпихнуть от себя блюдце. — Не ел ничего с утра, кони двинешь, золотейшество.       Было грубовато, зато возымело действие — Алтан жевал печенье в прикуску с бурдой из чашки, пока Вадим собирал и уносил брошенные на пол шмотки, и чувствовал, как веки тяжелеют, закрываясь. Отрубиться после ударной дозы алкоголя и тёплого молока было очень привлекательной перспективой. Алтан поставил пустую кружку на блюдце, а блюдце на столик, и завернулся в одеяло. Вадим стоял напротив, обжигал яркими голубыми глазищами, но, — Алтан поймал себя на этой мысли, — давно уже не пугал.       — Здесь нет камер? — пробормотал он, сделав короткий жест рукой. Он бы не удивился их наличию, но до этого момента его не волновало это так остро.       — В этом крыле камеры только на входах-выходах, босс. Больше нигде, — отчитался Вадим.       — Хорошо, — Алтан устало запустил ладонь в волосы и расстроенно заскулил — косы он так и не расплёл, а спать с ними было хреново — здравствуй головная боль, которая и так, конечно, маячила на утреннем горизонте. — Помоги, — не столько приказал, сколько попросил он. Руки слушались плохо, Алтану казалось, что он вот-вот отрубится.       — Конечно, — Вадим сел на кровать, и Алтан, покачиваясь, повернулся к нему спиной, тяжело оперевшись ладонями о колени. — Я осторожно, босс.       Алтан коротко кивнул, стараясь сам не дёрнуть себя за косы, которые Вадим принялся ловко расплетать.       — Останься на ночь здесь.       — Хорошо, босс, — Вадим расплел вторую косу, пропустил длинные волнистые пряди между пальцами, и Алтану захотелось откинуться ему на грудь и, может быть, так и уснуть.       — В постели, — уточнил Алтан, чувствуя, как глаза закрываются. Чуткие пальцы с осторожностью касались волос и иногда легонько массировали затылок, когда очередная коса была расплетена. Алкоголь заволок всю голову молочно-золотистым туманом, и избавил Алтана от необходимости о чём-то думать, он попросту не мог. Не сейчас.       — Хорошо, босс, — Вадим расплёл последнюю косу, перехватил все пряди, и ловко заплёл в одну, свободную, прихватив кончик одной из тонких резинок. Расплетётся, наверное, за ночь, разметается, но это было так неожиданно и так… так заботливо, что Алтан едва ли не до крови прикусил губу, пробормотав хриплое «спасибо».       Вадим лёг на вторую половину кровати, не раздеваясь, даже, наверное, не сняв оружия, но об этом Алтан размышлять тоже уже не мог — глаза закрылись, а сон затягивал в глубокий тёмный омут.       Сон был тёмный, густой, как патока, тяжёлый. Огромные кольца чешуйчатого драконьего тела обвивались вокруг Алтана, сжимая в мягких, тёплых, успокаивающих объятиях, мешались с зыбкими образами-воспоминаниями о горячих тяжёлых руках, обнимающих, отсекающих кроваво-чёрные щупальца внешнего мира. Там, за пределами этих колец, этих рук, к Алтану обращала взгляд кровавая маска чужого, незнакомого лица, и Алтан каждый раз шарахался, заметив её, цеплялся ледяными пальцами то за крепкие руки, то за витой рог, задыхаясь от беззвучного крика, недостатка воздуха и подступающих к горлу рыданий. Пытался поймать змеящееся вокруг длинное тело за шею, притянуть зверя к себе, заглянуть в золотые глаза, словно это дало бы ему какой-то ответ, но безуспешно.       Алтан и вопроса-то не знал.       Утром он проснулся весь взмокший, хватая губами тёплый воздух — его всё ещё не хватало. Не поворачиваясь выпростал руку, слепо обшаривая вторую половину кровати, успокоился, когда Вадим мягко перехватил за запястье, и приподнялся на кровати. Наверное и не спал вовсе, непохоже было, что он проснулся только что или недавно.       — Ты как, босс?       — Открой окно, дышать нечем, — сипло прохрипел Алтан, завозившись, устроившись полусидя на кровати и натянув одеяло до подбородка — спать неодетым он не любил, но вчера не оказалось сил даже на то, чтобы переодеться.       Вадим соскользнул с кровати и через несколько мгновений в спальню хлынул холодный утренний воздух. Алтан тяжело задышал, сжимая в пальцах одеяло. Мутило его до сих пор — от голода, алкоголя, шока, всего сразу. Нужно было брать себя в руки и собраться с силами, нельзя было допустить, чтобы дед понял, в каком состоянии Алтан после вчерашнего.       Больше всего хотелось остаться в постели хотя бы до полудня.       — Можешь отвезти меня куда-нибудь? — спросил Алтан, когда Вадим, куда-то ускользнувший, вернулся, неожиданно, с грушей.       — Если ты, золотко, позавтракаешь и скажешь, что подразумеваешь под «куда-нибудь», — кивнул наёмник и протянул Алтану грушу, уточнив:       — Это — не завтрак.       — Теперь уже «золотко», — Алтан поджал губы, но фрукт принял. — Ты зарываешься.       — Щупаю границы, — Вадим оскалился и, после кивка Алтана, сел на кровать.       Шуточки его неуместные немного расслабляли и примиряли с неприглядной реальностью. Скорее даже отвлекали от неё. Груша была сладкая и сочная, Алтан жевал её, задумчиво глядя на наёмника, расслабленно откинувшего голову назад, и то ли глядящего в потолок, то ли закрывшего глаза.       — Куда-нибудь до вечера. — Алтан сам не знал, чего хочет, но находиться в доме сегодня не мог просто физически. Страстно хотелось уехать. Но не так, чтобы старик понял, в чём дело.       — Задачки у тебя, золотейшество, чисто армейские. Копать отсюда и до понедельника, — Вадим повернул голову к Алтану и прищурился. — Тур по музеям? Отель?       Алтану хотелось в бабушкину усадьбу, к тишине библиотеки, старому саду и огромному глубокому озеру. Нельзя, поездка не на один день. Не сейчас. Терпи.       Он прикрыл глаза, до боли стиснув челюсти. Терпеть он умел. Вадим смотрел внимательно, без усмешки.       — Для начала поедем позавтракаем, — решил Алтан, кинув оставшийся от груши огрызок в так и стоявшую на столике кружку. — Иди. Я приду, как буду готов.       Вадим кивнул и вышел, не сказав ни слова, даже шутейку какую-нибудь не отпустив. Алтан поймал себя на мысли об этом, и удивился, что заметил.       Нужно было приводить себя в порядок, хотя бы внешне. Может быть потом у него будут силы обдумать всё, что произошло, но пока их стоило тратить на поддержание маски внешнего спокойствия.       Одевался он долго и тщательно, словно броню надевая черный пиджак с расшитыми золотом рукавами, золотые серьги, вплетая в косы золотые украшения. Долго сидел перед зеркалом, сложив руки на коленях и просто смотрел на себя, спокойно рассматривая отражение в зеркале. За вчерашнюю слабость перед наёмником он отчего-то не испытывал ни стыда, ни злости, во многом благодаря его, Вадима, спокойной реакции.       Стройный план на день так и не оформился, даже после завтрака, но возвращаться по-прежнему не хотелось. Вадим, неторопливо руливший по городу, предлагал вариант за вариантом, и Алтан в конце концов выбрал набережную, не сомневаясь, что наёмник сможет найти достаточно тихое, уединённое место у воды.       Вода успокаивала. Немного манила, но не настолько, чтобы Алтан поддался и замочил носки туфель в лижущих каменистый берег волнах. Вадим сидел в открытой машине, коротая время за чтением книжки в мягкой обложке, выуженной из бардачка. Алтан подглядел название — «Персидские войны Рима», и даже почти не удивился. Как не удивился и тому, что, стоило сделать один короткий жест, и наёмник, отложив книгу, вышел из машины, через несколько мгновений оказавшись рядом.       — Золотейшество? — он перекатил зубочистку из одного уголка губ в другой, и Алтан, нахмурившись, выдал совсем не то, что собирался:       — Ты когда-нибудь ей подавишься.       — О, я тоже помню эту серию «Доктора Хауса», — радостно закивал Вадим, а Алтан привычно уже закатил глаза.       — Мой дед тебе платит? — ровно спросил он. Если бы честный ответ был положительный, не было бы никакой возможности его услышать, но Алтан надеялся, что выучил своего наёмника достаточно, чтобы распознать ложь.       — Мне платишь ты, золотко, — Вадик широко ухмыльнулся и выплюнул зубочистку. — Кто наёмнику платит, тот его и танцует.       Алтан не улыбнулся.       — А если предложит? За информацию. За слежку. За что угодно.       Вадим посерьёзнел, посмотрел внимательно, прежде чем ответить:       — От таких предложений не отказываются. Не тогда, когда они поступают от таких людей. — Вадим картинно вздохнул. — Придётся брать. И много врать.       — Тебя пристрелят, как бешеную собаку, — напомнил Алтан, всё-таки усмехнувшись. Вадим стоял совсем рядом, ближе, чем кто-либо другой, не считая случайных партнёров для лёгкого петтинга в клубах, но Алтану было достаточно комфортно, чтобы так и оставалось.       — Век наёмника короток, золотко, — Вадим, повернувшись к нему, наклонил голову набок и подмигнул. — Но у нас с тобой контракт.       — Тогда ври получше, — отрезал Алтан, поджав губы. Улыбаться настроения не было.       — Обещаю, — торжественно кивнул Вадим. — Поделишься мыслями, золотейшество? О чем размышляешь?       — О том, что теперь подобное станет нормой моей жизни. И мне придётся с этим смириться. Ты пытал людей?       — Ты же видел моё резюме, золотко. — Вадим равнодушно пожал плечами, глянув длинно на гладь воды. — Я пытал. Меня пытали. Нихуя хорошего, просто работа.       — И как ты до этого дошел после дисера по истории?.. Я же читал твоё резюме.       — Радостный оптимизм и склонность к насилию, — поделился Вадик, доверительно наклонившись к алтанову уху. — И платят больше, чем на истфаке.       — Был бы профессором, — хмыкнул Алтан. — Или преподавал бы симпатичным первокурсницам.       — Не трави душу, золотко, — картинно вздохнул Вадик. — Везде есть плюсы.       — Радостный оптимизм, — пробормотал Алтан, кивнув. — Заводи машину. Скоро поедем.

***

      Всё улеглось. Кошмары стали отчетливее и страшнее, наполнились новыми образами, и Алтан давился криком, в очередной раз распахивая глаза посреди ночи. Давился, но не кричал, стискивал зубы и сжимая пальцы в складках простыни, но молчал, медленно выдыхая и так же медленно отпуская от себя кровавые образы, норовящие залезть к нему в голову. Скоро их станет больше, в этом он не сомневался, а крики от них не спасут. Немного спасал Вадим — не тогда, когда оставался спать (или не спать?) в кресле, а когда оставался рядом, на широкой постели, охраняя кутающегося в одеяло Алтана, как… как дракон золото.       Алтан не злоупотреблял собственными слабостями, да и расписание наёмника стоило поберечь, но иногда… просто позволял себе гарантированно спокойный сон — от Вадима исходило такое тепло и надёжность, что этого хватало, чтобы даже во сне чувствовать себя в безопасности.       Но всё улеглось — отвращение к дому схлынуло, страх перед будущим улёгся на привычное почётное место, расписание пополнилось поездками с дедом на некоторые деликатные переговоры, на которых, зачастую, охраны было больше, чем разговоров, в оранжерее зацвели нимфеи и в свободные утра Алтан сидел там, на ограждении, молча любуясь цветами. Там в первый раз и почувствовал, как правую ногу пробирает судорогой, несильной, но тягучей, растянувшейся на вечность в тишине замершего от внезапного испуга сердца. Судорога стихла, не принеся за собой того, что могла — сильнейшей боли или ещё одного захода, но у Алтана всё равно дрожали пальцы, когда он почти забытыми уже движениями разминал голень.       Вадим пришёл через несколько минут: Алтан его не звал, но и не запрещал теперь бродить по оранжерее, убедившись, что у наёмника хватает инстинкта самосохранения на то, чтобы не лапать ручищами нежных алтановых питомцев.       — Расчесать тебе косыньки, золотко? — мурлыкнул он, окинув взглядом устало замершего Алтана.       Ручищи у него, вообще-то, были ласковые, чуткие, горячие — Алтан иногда и правда передавал ему любимый костяной гребень и просто наслаждался прикосновениями, прикрыв глаза, позволяя всем мыслям утекать сквозь пальцы.       — Только заплёл, — буркнул Алтан, помассировав лодыжку и разогнувшись. Безотчётный страх постепенно истончался, исчезая, и Алтан перевёл угрюмый взгляд на пруд с кувшинками. Почти год прошёл с тех пор, как он уехал в бабушкино поместье за ответами, а вернулся с чудом. Всё это казалось таким далёким и жизнь так сильно изменилась с тех пор, что эта внезапная судорога показалась вдруг Алтану напоминанием. Вот только о чём именно?       — Невесёлая сегодня Несмеяна, — посетовал Вадик. — Такая красивая и такая сердитая.       — Вадим, у тебя фильтр между языком и мозгом отвалился? — съехидничал Алтан, осторожно согнув и выпрямив ногу. Вроде ничего не болело.       — Всегда на честном слове держался, — согласился Вадим, внимательно следя за алтановыми манипуляциями.       — Намордник тебе куплю, — фыркнул Алтан, проклянув себя за эти слова сразу, как Вадик расцвел широкой пошлой улыбкой. — Господи, за что мне это?       Риторический вопрос утонул в тишине оранжереи.       Следующий приступ судороги настиг его через несколько дней. Алтан сидел на кровати, придирчиво рассматривая маникюр, сделанный новым мастером — было неплохо, но Алтан не больно-то любил новых людей в своей жизни, особенно тех, что подходили к нему с колюще-режущими предметами. Вадим, конечно, весь сеанс сидел неподалеку, дочитывая свои «римские войны», или что там было, но внутренний дискомфорт это не обнулило, так что весь вечер Алтан старался найти причину быть недовольным новым мастером.       Да и просто настроение было паршивое. Одновременно с этим, рассматривая ногти, он рассказывал Вадиму план на завтра — день обещал быть насыщенным: утром поездка с дедом, которая, вроде бы, не должна была обернуться ничем ужасным, потом пара мероприятий, на которых нужно было засветиться хотя бы из вежливости — ещё стоило заучить пару уже подготовленных Алтаном ответов на вопросы, с которыми неминуемо пристанут журналисты, если всё-таки до него доберутся. Вечером он хотел заехать на стрельбище — у Алтана была цель, хоть раз выбить все десять мишеней из десяти, завязать с этим шумным занятием и со спокойной совестью усадить Вадима смотреть с ним Игру Престолов — Алтан выпал из жизни посреди сериала, и теперь собирался смотреть с самого начала. Что-то подсказывало, что Вадик почти наверняка читал оригинал, но ему всё равно понравится. Хотя бы какая-то часть, потому что отзывы на концовку, конечно, были неутешительные. Но это дело тоже надо было закончить. В идеале, после стрельбища Алтан собирался в клуб, если останутся силы и желание.       Как раз до этого пункта он не успел дойти — мышцы натянуло, как фортепианные струны перед разрывом, а следующее мгновение оглушило звонкой, яркой болью. Алтан вскрикнул от неожиданности, метнулся руками к правой голени, но не смог ни сосредоточиться, ни даже уложить ладони в нужную позицию, чтобы промять сведённые мышцы. Вадим тут же оказался рядом, застыл на мгновение, оценивая ситуацию, потянулся к ноге, замерев едва ли на секунду, когда Алтан прохрипел:       — Не трогай меня.       Казалось, что судорогой свело всё тело, не слушались руки, голосовые связки, язык, даже лёгкие, Алтан словно оказался внутри звонящего колокола абсолютной, дикой боли.       — Хуже не сделаю, лапонька, — откликнулся Вадим, потянулся, схватив одну из подушек с изголовья, сунул Алтану со словами: «Давай, кричи», и взялся обжигающе-горячими руками за ногу.       Алтан, пытаясь вдохнуть, ещё соображал, зачем ему подушка, пока Вадим деловито-осторожно щупал ногу через шёлк штанов, а потом, когда наёмник бескомпромиссно задрал штанину и вжал пальцы в икру, уткнулся лицом в подушку и заорал.       Он не сразу понял, что всё закончилось. Бесконечно медленно, но всё же — мышцы расслабились, судорога отпустила, боль, смешавшись с воспоминаниями о ней, задержалась дольше всех. Алтан, не поднимая лица от мокрой от слёз подушки, поднял взгляд на наёмника. Столкнуться взглядами с ним, порывисто прижавшимся губами к трясущейся коленке, было… Алтан что-то похожее чувствовал, когда впервые взял в руки пистолет и выстрелил — было оглушительно громко, несмотря на наушники (защиту для ушей Вадим ему выдал минимально необходимую, без изысков, аргументируя тем, что они здесь не на сельскую ярмарку тренируются), почти страшно, поднимало в душе что-то глубоко-там запрятанное, пугающее и испуганное одновременно.       Сейчас было так же. Алтан дёрнулся, вздрогнув ещё раз, когда окончательно осознал, что Вадим касается руками его голой ноги, бугрящихся, кривых шрамов, и взбрыкнул, выдёргивая у Вадима ногу, чтобы раздражённо вернуть на место закатанную до бедра свободную штанину.       — Ну вот, зашевелился уже, — ухмыльнулся Вадим. — Да резво так.       — Уйди, — прошипел Алтан, собравшись с силами. Его трясло. Ощущение горячих ладоней на коже до сих пор было таким отчётливым, и Алтан испытывал такую огромную, болезненную благодарность, что его выворачивало от необходимости признать и её, и то, что ему хотелось бы больше этих прикосновений. Сильных, чутких, жарких. Чтобы они стали чувственными, нежными. Утешающими. Но только не так. Сведённые судорогами мышцы, обезображенные шрамами ноги — всё это он ненавидел слишком сильно, и слишком сильно не хотел ни чувствовать, ни слышать даже доли жалости в ком-то.       — Уйди, — повторил он, когда Вадим, замолчав и замерев, посмотрел на него. Алтан думал, что он встанет, развернётся и просто выйдет из спальни, а завтра можно будет привычно откатить назад, как проскальзывающие в их взаимоотношениях глупые эпизоды, вроде жарких признаний или минутных слабостей, но Вадим постоял секунду, и шагнул к Алтану, вдруг легко прихватив за подбородок.       Алтан замер, как мышь перед удавом, даже не нашёл в себе сил сразу залепить наглецу пощёчину.       — В твоих шрамах нет ничего ужасного, котёнок, — серьёзно сообщил Вадим, наклонившись так низко, что заглядывал Алтану в глаза, едва не соприкасаясь с ним кончиком носа. Алтан даже не дышал, кажется, но скривился так отчетливо и глупо, что пожалел тут же, потому что Вадим всё понял правильно. Мудак понятливый.       — В шрамах на твоих красивых ногах нет ничего отвратительного, — повторил он немного иначе, болезненно дёргая каждым словом внутри какие-то струны, издающие вразнобой нестройную мелодию. Алтан упрямо сжал челюсти, чтобы не дрожала нижняя губа.       — Уйди, — в третий раз прошипел он, дернув головой, вырываясь из цепкой, но не крепкой хватки. В голубых глазах вдруг сверкнуло что-то, какой-то животный азарт, вдруг испугавший Алтана до нервного спазма — показалось, что широкая ладонь сейчас схватит за горло, сомкнется и не отпустит, пока Алтан не перестанет брыкаться. Нет, во взгляде не было ни злости, ни раздражения, вообще ничего негативного, что можно было бы объяснить человеческими понятиями. Просто какой-то азарт хищника, слишком большого и сильного, чтобы ему можно было успешно сопротивляться, даже если ты хищник поменьше.       Всего на мгновение, потом Вадим легко прищурился и посоветовал:       — Расплети на ночь косыньки, Лютиень. Укройся и спи спокойно.       Алтан, давно смирившийся с внезапными отсылками ко всей мировой литературе, не послушался — так и улёгся посреди кровати, прижимая к груди подушку, когда Вадим вышел из спальни, и пролежал так, так и не выключив свет, до глубокой ночи, не заметив, когда всё-таки задремал.       Просыпался он тяжело и неохотно. Всё тело ныло от неудобной позы, голова болела от нерасплетённых кос, усталость навалилась сразу же, стоило открыть глаза. Вадим сидел на краю кровати и смотрел на Алтана, протянув ему стакан с водой раньше, чем Алтан смог разлепить сухие губы и спросить «какого хуя». Пошатываясь, он поднялся на постели, отпил из стакана и недобро посмотрел на Вадика. Наёмник выглядел совершенно безмятежным, всё ему как об стенку горох.       Может, оно и к лучшему. Алтан вздохнул и прикрыл глаза, дёрнувшись, когда на щиколотку легла горячая ладонь.       — С огнём играешь, — прошипел он, не открывая глаз, почти зная, каким будет ответ.       Руку Вадим не убрал, скользнул горячими пальцами под штанину, прошёлся шершавыми подушечками по гладкой коже, пересекая змею шрама.       — Мне не привыкать, — тихо, гулко проговорил он, пересел, не отпуская ноги Алтана из захвата, и приказал:       — Ложись.       — Я тебя убью, — пообещал Алтан и откинулся спиной на постель, наконец-то открыв глаза. Роговицу жгло подступившими слезами.       — Потом, — легко согласился Вадим, потянув за домашние штаны, прихватив ткань на бёдрах. Алтан приподнялся, помогая их снять, и сухо, вымученно всхлипнул, когда колена коснулись обжигающие губы.       — У тебя фетиш, что ли? — сипло пробормотал Алтан несколькими минутами позже, когда ноги начали мелко неконтролируемо дрожать. На этот раз не от подступающих судорог, а от удовольствия. От того, как Вадим мял горячими руками мышцы, медленно и почти почтительно прослеживая губами и влажным языком змеящиеся шрамы и натянутую кожу вокруг них. Как целовал дрожащие колени и мягко массировал щиколотки.       — На капризных неблагодарных пацанов? — Вадик мокро поцеловал сбоку от колена и поднял голову. — Видимо, да. Появился на старости лет.       Алтан прицельно пихнул его пяткой в плечо и заулыбался, едва сдержав смех. Стыд, смущение, злость — всё растворилось в мягких, ласкающих прикосновениях, в томно-голодном взгляде ярких голубых глаз.       Это не становится традицией, Алтан не назвал бы это так. Просто происходит — почти каждое утро. Прикосновения почти ненормально горячих рук обжигают — Алтан не удивился, бы, увидев следы на коже, касания губ, лёгкие и ласковые, успокаивают. Алтан закрывает лицо ладонями, когда видит свою ногу уложенной на широкое крепкое плечо — Вадим мягко проминает под коленом, трётся едва колючей щекой о свод стопы, поворачивает голову и длинно лижет вдоль большого пальца.       Фетишист. Извращенец. Животное. За каждое из этих прозвищ, сорвавшееся с прикушенных губ Алтан получает только ещё больше отдачи, и сам тянется запустить пальцы в светлые взлохмаченные волосы, когда Вадим, неторопливо, но неотвратимо с каждым разом поднимавшийся всё выше, касается губами кожи пониже пупка. Ноги приятно подрагивают. За эти дни не было ни одной судороги, ни одного напоминания о ней, и Алтан убрал обратно в ящик трость, которую несколько дней назад рассматривал с тошнотворным страхом. Возбуждение копится, но, не находя выхода, постепенно схлынывает в течение дня, не оставляя даже неприятной неудовлетворённости. Алтану слишком хорошо от того, как мягкие губы поднимаются неторопливо по дугам рёбер, как чуткие пальцы гладят бока, разводя в стороны полы расстёгнутой шёлковой рубашки.       Алтан сам останавливает его, на этот раз только у самой груди, сжав светлые пряди в кулаке. Он плывёт от того, как Вадим слушается — беспрекословно, без заигрываний и попыток урвать ещё чуть-чуть. Замирает, пока Алтан успокаивает дыхание, горячо дышит на кожу, может разве что потереться щекой о тазовую косточку или бедро, в зависимости от того, где Алтан остановил его на этот раз, но не более того. Слушается, как верный пёс.       Алтан сглатывает тяжёлый едкий ком в горле каждый раз, когда думает о верности. Хочется верить, что он не ошибается.       — С добрым утром, золотце, — бесстыже мурлыкает Вадик, поднимая голову, когда Алтан отпускает его, безвольно уронив руки на постель. — На сегодня всё по плану?       Алтан молча кивает.       Всё, конечно, не по плану. Алтан долго разговаривает с дедом в его кабинете, стараясь дышать ровно, потому что ему страшно, страшно даже от самого помещения, словно в детство окунулся, и ещё страшнее от слов деда, спокойно расписывающего ему план на день.       Алтан садится в машину, сегодня — на переднее, потому что ему всё ещё страшно и хочется быть ближе к Вадиму. Вадик молча кивает на ремень безопасности и, после того, как Алтан пристегнётся, машина плавно срывается с места, следуя за агрессивно-глянцевым чёрным джипом, полным парней с мёртвыми взглядами. И там был ещё один человек, Алтан не видел его, но знал, как знал и зачем они едут, удаляясь от центра города, к лесу.       — Я не смогу, — пробормотал он, когда кончились знакомые улицы и начался пригород. Деду нужна была подпись на договоре, и, самое главное — ему нужно было беспрекословное подчинение внука.       Один короткий росчерк ручки или один короткий выстрел.       — Я не смогу, — повторил Алтан, глянув на себя в зеркало заднего вида. Он был бледный до зеленцы, тёмные глаза на лице выделялись большими тёмными омутами. Его снова мутило. — Я едва могу смотреть, а сам…       — Вдохни. Выдохни. — Вадим не отвлекаясь от дороги легко погладил Алтана по бедру. Это было настолько возмутительно неуместно, что Алтан вообще забыл, как дышать, и дёрнул ногой, стряхивая горячую, жгущую даже через джинсы, ладонь. — Дагбаев не стал бы впутывать тебя в убийство из-за такой мелочи.       — В чём тогда смысл? — Алтан почему-то верил ему. То ли говорил Вадим как-то по-особенному убедительно, то ли ещё что… Себя он чувствовал глупо и испуганно, как щенок, которого впихнули в клетку к натренированным на убийство псам.       — В подчинении? — Вадим пожал плечами и вслед за джипом свернул на неприметную просёлочную дорогу, пробормотав:       — Надо было внедорожник брать. Ты хороший актёр, золотко?       — Не-а, — скривился Алтан, невидяще наблюдая за мелькающими за окном деревьями.       — А жить хочешь?       — Ненавижу, блядь, тебя, — тихо прошипел Алтан, потерев пальцами виски. Вадим заухмылялся так, что это было почти что слышно.       Фазу деловой фамильярности они миновали, она незаметно растворилась в тягучих, трепетно-сладких утрах, сменившись фазой абсолютно непрофессионального трёпа наедине. Алтан не стеснялся в выражениях, а Вадик ещё больше сыпал дурацкими прозвищами, скатившись с золотейшества до золотца и, прости господи, царевны.       По-прежнему эффективно отвлекал от тошнотворной реальности.       — Значит, ты думаешь, что мне не придётся стрелять? — медленно выговорил он, освобождая себя этой мыслью от оков, повисших на нём во время разговоров с дедом.       Дорога становилась всё хуже, от плавного хода дорогого автомобиля не осталось ничерта, Вадик, любивший тачки, как другие люди любят котят, сердито хмурился, не скрывая эмоций, и старательно объезжал слишком глубокие рытвины, которые едущий впереди джип пролетал не замечая.       — Я думаю, что никто не должен усомниться в том, что ты готов, — в конце концов взвешенно ответил он. — Подсунут тебе холостой или вовсе незаряженный… Да ты по весу не разберёшь, золотко, не хмурься так задумчиво.       Джип свернул с дороги в чащобу, неторопливо просачиваясь между стволами деревьев в глубокую мутную зелень. Вадим остановил машину.       — Пройдёмся, золотейшество. Иначе этой бригаде придётся нас обратно на буксире тащить.       Тащиться обратно на буксире Алтан не хотел. Унизительно это как-то.       Мысль о том, что ему по-прежнему не надо мазать руки в крови греет. От всего остального тошнит, но она греет, отвлекает. И от дороги среди деревьев, и от мучительно долгого представления — спортивный, но немного полноватый мужчина средних лет, в изорванном, местами окровавленном костюме роет посреди леса яму под прицелом нескольких пар равнодушных глаз. Алтан не смотрит, Алтан крутит в голове слова Вадима, и отвлекает сам себя экраном смартфона, невидяще листая ленты соцсетей, навесив на лицо маску скучающего безразличия. Вадим рядом, сразу за спиной. В лесу зябко, но от него исходит привычное ровное тепло.       — Побыстрее можно? — бросил Алтан, в очередной раз оторвав взгляд от экрана. Он не слышит — никто не слышит — но загривком чувствует, как Вадик горделиво хмыкает, словно весь этот спектакль, с таким трудом дающийся Алтану, его личная заслуга.       Хотя — так и есть.       Память услужливо вычёркивает из своих архивов несколько прицельных, чётких ударов, доставшихся мужчине, опустившему уже ненужную лопату, вычёркивает всё, что он говорит, о чём умоляет, как он умоляет, хрипло завывая, и фокусируется только в момент, когда Алтану протягивают пистолет.       Разбираться в них он так и не научился, стволы не вызывали живого интереса, как бесчисленные подсемейства растительного мира, а необходимости не было. Но пистолет небольшой, лёгкий, даже меньше того, из которого Алтан стрелял в тире. Презрительная усмешка изогнула губы шедевром актёрского мастерства. Огнестрельное недоразумение он небрежно всунул в руку дающему, и, не поворачиваясь к Вадиму, щелкнул пальцами, протягивая ладонь.       Наёмник ни секунды не помедлил, так же, как в тот, первый раз, когда Алтан требовал «дай». Вложил тяжёлый, напитанный теплом его тела пистолет в Алтанову руку, и кисть невольно качнулась под весом. Алтан перехватил оружие удобнее, щёлкнул предохранителем и передёрнул затвор.       Сложно было за эти доли секунды, что он готовился и поднимал руку, прицеливаясь, определить, кто испугался больше — глухо заоравший «я подпишу!» мужчина, бухнувшийся со всего маха на колени, или дедов наёмник, схвативший Алтана за свободное запястье.       Алтан повернул голову, рассматривая пошедшую трещинами эмоций каменную маску. Они все для Алтана были на одно лицо, но этот… этот выглядел встревоженным. Алтан выразительно глянул на своё запястье, ещё не вернув Вадиму пистолета, и каменолицый отшатнулся, отдёргивая от Алтана руку. Вокруг стоящего на коленях мужика сновали другие парни в чёрных костюмах, с бумагами в руках. Он всхлипывал и водил ручкой там, куда ему указывали пальцами. Алтан вернул оружие Вадиму, холодно наблюдая за происходящим. Внутри не было облегчения, только выжженная пустыня усталости.       Чужой страх разъедал мысли кислотой.       Он подождал ещё пару минут, отстраненно наблюдая за происходящим, и махнул рукой Вадиму, зашагав в сторону от всего этого, от выкопанной ямы, от машин, от дороги. Прогулки по лесу не были его любимым занятием, но густая тяжёлая зелень, окружавшая со всех сторон, почти как в любимой оранжерее, успокаивала.       Вадим не стал подходить близко — догадливый, всё-таки, умный, — шёл в нескольких десятках шагов за спиной, Алтан, если сосредотачивался, едва различал хруст веток под его ногами. Алтана же несло по наитию — он понятия не имел где они, какая тут местность и куда приведут его ноги — в болото, или к обрыву. Но его вынесло к речушке — небольшой, весело катящей свои воды с какого-то пригорка по обтёсанным течением камням. Моста, перейти её, конечно в обозримой дали не было. Алтан присел на берегу на корточки, запустив пальцы во влажную от воды, немного склизкую траву.       Вода, в природном её виде, теперь неотрывно ассоциировалась с драконьей чешуёй, Алтан и не пытался отучить себя от этих мыслей. Уж наверное, в такой речушке огромному озёрному дракону было бы тесно.       У Алтана было много вопросов, но главный из них — что он делает не так? Почему самый драгоценный дар из тех, что он получил — здоровье, — у него забирают. Пусть по каплям, пусть не одним махом, но — забирают. Что он сделал? Чего не сделал? Чего не понял? Чего не учёл?       Алтан пошарил в кармане пиджака, на секунду отчего-то испугавшись, что не найдёт золотой бусины, из тех, что всегда носил с собой. Пальцы нащупали тонкий золотой кругляш, один из последних, что оставались у Алтана с того заказа.       Он уже собирался кинуть бусину в реку, но передумал. Пошарил в другом кармане, выудив небольшой, остро заточенный складной нож, и легко резанул по ладони, равнодушно глянув, когда из тонкого пореза щедро хлынула кровь.       — Объясни, что не так, — попросил он, зажав бусину в кровящей ладони и сунув в воду так далеко от берега, как смог, не упав. Разжал ладонь, посмотрев, как вода смывает кровь и золото с его ладони, и чуть не навернулся-таки в воду, когда услышал рядом влажный шорох листвы под чужими ногами.       — Уверен, бассейн подошёл бы с тем же успехом, — проворчал Вадим, совершенно непочтительно прихватив качнувшегося Алтана за ворот костюма — хорошо ещё, что не за волосы. — Ваш золотейшество, ты не в курсе, что ли, что нельзя совать открытые раны в сомнительные водоемы?       — Не понимаешь — не лезь, — огрызнулся Алтан ещё более раздражённо от того, что прекрасно понимал, как глупо это выглядело.       — Да и вторник — не лучшее время для жертвоприношений, — продолжил тихо ворчать Вадим, удержав Алтана за запястье, когда он попытался выдернуть руку. Левой рукой отвешивать пощёчины получалось плохо, криво как-то, даже не в четверть силы, так что Алтан просто застыл, наблюдая за тем, как Вадик обтёр его ладонь вытащенной из куртки влажной салфеткой, прежде чем щедро провести мокрым языком по раскрытой ладони.       У Алтана чуть колени не подогнулись от неожиданности, так горячо и странно это было. Он прикрыл глаза на мгновение, потом, словно по наитию протянул левую руку и дёрнул наёмника за волосы, заставляя поднять голову. Всего мгновение на то, чтобы заметить, как из голубых глаз уходит, истончаясь в едва заметные крапинки изжелта-яркое золото, как длинный зрачок стягивается в привычную точку. Показалось? Да точно показалось.       Вадим ухмыльнулся привычно, ещё раз мазнув языком по ладони. Алтан знает, что не показалось.       — Сепсис, гангрена, ещё рассказать, босс? — продолжил своё жизнерадостное ворчание Вадим на обратном пути.       — Даже не представляю, что могло бы тебя заткнуть, — признался Алтан, тем не менее не пытаясь уйти из зоны слышимости или в действительности заставлять наёмника замолчать. — Намордник?       — Только обещаешь, босс, — хмыкнул Вадим.       Скупая похвала от старика подпортила настроение на весь оставшийся день. Не оправдывать его ожиданий было тяжело, но оправдывать — ещё тяжелее.       Алтан отложил гребень на стол — за окнами сгущались тяжёлые, тёмные сумерки, настроения выезжать куда-то не было, и он сидел перед зеркалом, расчёсывая волосы — это успокаивало, приводило в порядок мысли.       Вадима он нашёл в оранжерее, хотя не искал его специально, только вышел прогуляться перед сном, плотнее запахнув длинный шёлковый халат.       Наёмник сидел на мощёной камнем дорожке, привалившись спиной к ограждению декоративного пруда, уставившись в мерцающий экран смартфона. Глянул на приближающегося Алтана, сунул мобильник в карман и задрал голову, даже не сделав попытки встать. Алтан опустил руку, скользнул пальцами по горячей коже — по сине-красным всполохам татуировки, открытой шее, чуть колючему подбородку.       — Говоришь, бассейн подойдет? — пробормотал он. Глупо было, но Алтан уверен был, что драконье золото в чужих глазах он тогда видел так же отчетливо, как едва покачивающиеся над водой кувшинки сейчас. — А пруд? — он кивнул на воду, прихватив наёмника за подбородок.       — Чего ты хочешь, золотце? — наёмник ушёл от ответа, растянув губы в улыбке. Алтан перевёл взгляд с цветов на его лицо, уложил пальцы на щёку — кончики пальцев покалывало намечающейся щетиной.       — Прекратить это всё, — честно признался Алтан. — Чтобы он меня не трогал. Чтобы больше не заставлял смотреть. Чтобы мне не пришлось… — он замолчал, зная, что Вадим и без слов поймёт.       Горячая ладонь скользнула под подол халата, выученным движением ложась на голень. Алтан не шелохнулся, только глаза чуть прикрыл — обжигающие прикосновения всегда доставляли удовольствие, смешанное с привкусом стыда. Большой палец погладил кривую линию шрама, заставляя в тысячный раз сглотнуть едкий ком в горле.       — Что для этого нужно? — твёрдо спросил он, в основном ожидая услышать ответ «деньги». Или золото.       Ответ заставил его отшатнуться, хорошо хоть ладонь, поглаживающая ногу не удерживала, легко выпустив из захвата, давая Алтану свободу шагнуть назад ещё раз и ещё.       «Вера» — широко ухмыльнулся наёмник, блеснув из-под светлых коротких ресниц ярким золотом.       Веры у Алтана не было. Смутная, странная надежда, ничем не подтверждённая была — но не более того, а Вадим не помогал, не подсказывал.       Впрочем, ответ на свой запрос Алтан получил. Осталось научиться правильным формулировкам, чтобы ответы не оставляли такой разъедающей пустоты за рёбрами.

***

      Утра потеряли всю свою томную нежность — Алтан сам мотнул головой, стоило Вадиму сунуть лохматую голову в его спальню с рассветом. Наёмник неуместно-весело прищурился, аккуратно прикрыл за собой дверь и больше по утрам не приходил. Количество дурацких шуточек и прозвищ это не уменьшило — Алтан потворствовал, иногда задумываясь — не поставить ли на место зарвавшегося наёмника? — но не делал для этого ничего, почти не скрывая, что и то, и другое в равной степени раздражает и забавляет.       В начале лета дед уехал в Китай, накорню зарубив желание Алтана в этом году снова съездить в бабушкину усадьбу — ему было наказано оставаться в городе, следить за семейным бизнесом, встречаться с нужными людьми, торговать лицом на необходимых мероприятиях.       В доме стало проще дышать, хотя охраны стало ненамного меньше — те же равнодушные лица в каждом углу, безэмоционально следящие за Алтаном, редко выходившим из своего крыла.       Трость понадобилась ему уже к концу июня — боль вернулась понемногу, едва отвлекая поначалу, но становясь всё насыщенней, в конце концов ему приходилось собирать в кулак всю силу воли, чтобы пройти по холлу до припаркованного напротив дверей автомобиля на своих двоих — лишь бы охрана не донесла о его состоянии деду.       Вадим ничего не говорил на этот счёт, ничего не предлагал, а Алтан не просил, да и вообще почти не заговаривал с ним с того вечера в оранжерее.       Один раз он достал из специально оборудованного шкафа ту самую книгу с иллюстрациями, бездумно пролистал, задержавшись на той легенде, которую почти не помнил и не мог прочесть, подумал — может стоит найти толкового переводчика? — но и эту мысль отложил на время. Скоротал вечер, рассматривая иллюстрацию, бездумно перерисовывая узор драконьей чешуи гелевой ручкой в блокнот, а книгу так и оставил на столе у зеркала, открытой на иллюстрации с девой и драконом. Смотрел на неё иногда перед сном, борясь с желанием вырвать и страницы с текстом, и рисунок.       К вечеру боль становилась невыносимой, настолько, что Алтан отказался от любимого красного вина в пользу горсти обезболивающих, лишь бы спать ночью, не просыпаясь.       — Чего ты добиваешься, золотко? — неожиданно спросил наёмник, рассматривая Алтана, отсчитывающего таблетки из разных блистеров, сидя перед зеркалом. — Что и кому доказываешь?       Алтан вообще-то не помнил, чтобы звал его и понятия не имел, какого чёрта Вадиму снова приспичило нарушать его личное пространство. Боль поднималась от щиколоток к коленям, а злость — от диафрагмы к горлу.       — Свали нахрен, — прошипел он, глянув на отражение в зеркале. Впечатлённым Вадим не выглядел. Пальцы дрогнули и таблетки с золотого блюдца рассыпались по столу. Алтан шипяще выдохнул и принялся собирать их, вздрагивая от напряжения.       — Если бы это помогало, меня бы здесь не было, царевна, — сообщил Вадим, скользнув взглядом по столу к раскрытой книге. Алтану то ли показалось, то ли нет, мелькнувшее в его взгляде узнавание. — Перевода нет, да?       Интонации подкрасились самодовольной снисходительностью, от которой Алтана передёрнуло — он сгрёб таблетки в ладонь раньше, чем подумал о последствиях, и, развернувшись, швырнул всю горсть в замершего, не сдвинувшегося с места наёмника.       — Что тебе от меня нужно? — яростно прошипел он, вслепую шаря рукой по столу — запустил пальцы в шкатулку с золотыми украшениями, схватил полную руку, и швырнул следом. Вадим поморщился от прилетевшего в лицо вороха колец и цепей, отвернулся на мгновение, но не отошёл. — Я тебе уже заплатил, — продолжил Алтан, сжав зубы от новой волны боли, привычно становящейся сильнее. — Или ты как вампир будешь лакать мою кровь с утра до ночи?       — С ночи до утра, — ухмыльнулся Вадим, моргнул, вскинул светлые брови и вдруг расхохотался. Громко, искренне, запрокидывая голову. — Стой, ты… что? Заплатил?       Алтан не глядя нащупал любимый гребень, даже не представляя, как он собирается подняться на неслушающиеся ноги, чтобы воткнуть длинную острую рукоять в горло этому ржущему ублюдку.       — Золотко, — Вадим с интересом посмотрел на его ладонь, сжавшуюся вокруг костяного гребня. — Кровью своей сладкой да золотыми побрякушками ты меня позвал. Приятно, конечно, но прекращай совать порезанные руки в грязную воду.       — Позвал?.. — в голове стало пусто, злость ушла, осталась растерянность и плавные, изощрённо-нежные волны боли, затапливающие уже всё тело. Алтан посмотрел на таблетки, рассыпанные по ковру вперемешку с золотыми украшениями. — А… как же?..       — Ноги? — Вадим посмотрел серьёзно, без намёка на насмешку. В глазах неприкрыто разливалось янтарное золото, зрачок подрагивал, ещё не вытягиваясь, но меняя форму. — Русалочка ты моя дурная… Сымай свои царские шмотки, купаться пойдём. А то запутаешься ещё, захлебнёшься, — проворчал он насмешливо.       Алтан тронул ворот накинутого на голое тело тяжёлого шёлкового халата, поморщившись от того, как остро прострельнуло под коленом.       — Ну что ты, золотце? Вадик тебе разве какое злое зло делал? Ладно, пойдём так, — вздохнул он, качнув головой, когда Алтан выразительно глянул на него, надеясь вложить все свои чувства насчёт дурацких шуточек в этот взгляд.       — Исцеление — это тебе аванс, — пояснил он без труда подняв несопротивляющегося Алтана на руки. Алтан вцепился в его плечи и шею, напряжённо дрожа — ноги простреливало судорогой, но он не собирался издавать ни звука, упрямо сжав челюсти. — За красивые глаза и ласковую улыбку… — Вадим наклонился, заглядывая Алтану в лицо. — Ну, ладно, сойдёмся на «красивой» вместо «ласковой».       Алтан зашипел от новой судороги и беспомощно уткнулся лицом в крепкую шею.       — Потерпи, золотко, — промурлыкал Вадим. Алтан краем глаза следил за тем, куда он шёл — по неожиданно пустующим тёмным коридорам к бассейну. — Капризная ты царевна. Неласковая.       — Какая я тебе царевна, — пробормотал Алтан в горячую шею, подумав даже укусить в отместку за дурацкое прозвище, но решив, что это глупо в конец.       — А к кому ещё драконы приходят? — хохотнул Вадик, прицельным пинком открыв последнюю дверь. — К царевнам, золотко. Капризным да вздорным — как тут устоять? Тшш, — он покрепче прижал Алтана к себе, когда тот невольно вздрогнул от очередной судороги. — Заплатил он…       — Объясни, — потребовал Алтан, вздрогнув и прижавшись ещё теснее, когда посмотрел вниз — наёмник, как был, одетый и в обуви, аккуратно спускался по каменным ступеням в воду. Уклон у бассейна был плавный, но в самом глубоком месте был в полтора алтановых роста, если не больше — не было интереса измерять.       — Объясню, — пообещал Вадим, шикнув, когда Алтан забарахтался, почувствовав, как вода мочит шёлк халата. — Говорил тебе — снимай.       С халатом Алтан мысленно попрощался, цепляясь за эту мысль, как за последнюю нормальную, как утопающий за соломинку, потому что вода верно подбиралась к плечам, а останавливаться Вадим не собирался. Алтан зажмурился, вспомнил ответ на вопрос, заданный тогда, в лесу у реки, и послушно набрал воздуха, когда Вадим посоветовал ему это сделать.       Вода сомкнулась над головой, в ушах зашумело, и в какое-то потерянное памятью мгновение крепкие руки, удерживающие Алтана исчезли, сменились скользнувшей вдоль тела знакомой гладкой чешуйчатостью, обвившейся вокруг тугими кольцами, потянувшей наверх.       Алтан заполошно глотнул воздуха, как только смог, открыл глаза, оглядываясь. Вода из бассейна плеснула наружу, стекая в сливы, а остатки бурлили от переливов красно-синей чешуи.       В несколько мгновений бурление притихло, Алтану показалось, что дракон подстраивается размерами под площадь бассейна, одновременно стягивая тугими кольцами его тело от рёбер до щиколоток. Больно не было, тугое сильное давление приносило облегчение, проминало все мышцы, успокаивая. Когда над водой наконец-то поднялась огромная клыкастая драконья голова, Алтан, не раздумывая залепил по ней со всей силы правой ладонью. Дракон не шелохнулся, но фыркнул так, что с поверхности воды, разделявшей их, поднялась туча брызг, снова вымочив Алтану лицо и волосы.       — Ну ты и засранец, — пробормотал он без тени почтительности даже в мыслях. Не было никакой проблемы в том, чтобы мысленно не разделять огромную чешуйчатую хтонь и его верного — действительно верного — наёмника. Наверное, дело было в том, что Алтан прекрасно понимал, сколько дебильных шуточек гнездятся в этой большой рогатой голове.       Судороги отпустили, боль исчезла вместе с первым шоком. Алтан протянул руку, выглаживая длинную клыкастую челюсть к загривку, покрытую длинной белой шерстью, мокро облепившей гибкую шею. Золотые глаза, огромные, как блюдца, смотрели не мигая, из чуть приоткрытой пасти обдавало тёплым дыханием, по длинным острым клыкам то и дело скользил мокрый алый язык.       Алтан понятия не имел, что сказать, поэтому просто гладил зверюгу, дотягиваясь до витых алых рогов, с трудом зарываясь в тяжёлую мокрую шерсть пальцами, и только глаза прикрыл, едва успев глотнуть воздуха, когда его снова потянуло под воду.       Глубже, чем позволял бассейн, да и вода вдруг стала обжигающе холодной, пусть всего и на несколько мгновений, пока гибкое тело обвивалось плотнее, сберегая от жгущего кожу холода. Алтан открыл глаза, оглянувшись в знакомой чернильной темноте — можно было поспорить, что это то самое озеро в бабушкиной усадьбе, а можно было предположить, что это любое другое из тех, что приглянулись дракону когда-то. К поверхности его не тянуло, только вглубь, дракон вился вокруг кольцами, будто ласкаясь, и Алтан впервые за очень долгое время наконец-то расслабился. Перестал думать о запасе воздуха в лёгких, вообще перестал думать — только гладил попадающую под руки чешую, сладко вздрагивая, когда по коже проходился ненормально горячий язык, бесстыдно вылизывая от пяток до паха, и от паха до подбородка.       Руки становились тяжёлыми и непослушными, наливаясь, как и всё тело, горячечным, томным возбуждением. Ощущение условной невесомости в воде раздражало — хотелось растянуться на постели, выгнуться до хруста под чужой тяжестью, застонать в голос — ощущение почти забытое за почти болезненным нежеланием близости, одолевавшим в последние годы.       Тёплым воздухом обожгло кожу, мокрые волосы неприятно прилипли к спине — Алтан с трудом разлепил глаза, оглядываясь, не сразу узнавая собственную спальню. Вадим — всё в той же, сухой одежде, но с мокрыми волосами, протягивал ему полотенце. Алтан быстрым движением замотал волосы чалмой и подтянул сбившееся одеяло до груди, устало взглянув на наёмника, севшего на край кровати. Взглянул на ковер перед зеркалом — там по-прежнему был беспорядок из золота и лекарств.       — Вина налей, — недружелюбно буркнул он, поёжившись, когда Вадим беспрекословно встал и вышел из спальни. Вернулся он через несколько минут с бутылкой вина — Алтан не разглядел этикетку, — и бокалом. Алтану Вадим протянул наполненный наполовину бокал, проследив, чтобы пальцы крепко сжались вокруг стеклянных боков, а сам бесцеремонно уселся на кровать и отхлебнул прямо из горла. Алтана перекосило.       — Возвышенное мифическое создание, — пробормотал он, делая глоток. Вино было неожиданно тёплым, словно подогретым, и от этого согревало и расслабляло ещё лучше.       — Я тебя умоляю, — Вадик красноречиво закатил глаза. — Я могу людей жрать только потому, что мне это по кайфу. О какой возвышенности речь? Я же тебе не единорог… Хотя они тоже неприятные ребята.       Алтан не стал уточнять про единорогов, просто прикрыл глаза и сделал ещё глоток. Его немного морозило, то ли от ледяной воды, то ли от стресса, то ли от всего сразу. Кожа покрывалась мурашками, а холодный бокал, несмотря на почти горячее вино в нём, совершенно не грел руки.       — Объясняй, — потребовал он через пару минут тишины, зябко вздрогнув в очередной раз и поморщившись.       Вадик посмотрел на него, поставил бутылку на пол и наклонился, деловито развязывая шнуровку на высоких ботинках. Алтан из-под ресниц следил за тем, как он встает на ноги, прихватив бутылку с собой, как обходит кровать. Когда горячие руки потянули немного назад, Алтан послушно откинулся спиной на широкую грудь, позволяя снять полотенце с влажных волос. Удобно устроил голову на плече и покрепче вцепился в бокал, чувствуя, как накатывает непрошенная сейчас сонливость.       — Давным-давно — по твоим, золотце, меркам — одна прекрасная юная дева, царевна рода, идущего от начала времён, заключила договор с чудовищем, обитающим в водах Байхэ, Северного моря, как его тогда называли. Потом пришли умные люди и всё испортили, подписав море — озером, но что поделать — прогресс, — Вадик ощутимо пожал плечами и отхлебнул из бутылки. Алтан совершенно расслабился в тепле, идущем от его тела. — Договор был простой и, как это сейчас говорят, пролонгируемый. При определенных выполненных условиях.       — О чём договор?       — О помощи. Чего ещё будет просить умная царевна у древней хтони? Ваш мир забавный. Скоротечный, но забавный. Жить в нём человеком интересно. Мне, во всяком случае, нравится.       — И сколько ты прожил?       — Тысячу разных человечьих жизней. Тысячи коротких человечьих лет. Но такую вздорную царевну в первый раз вижу, — доверительно поделился он, заржав, когда Алтан лениво двинул ему локтём в бок. — Вздорную, но красивую, — продолжил он хрипловатым, будоражащим шёпотом. — Тебя бы в шелка да золото, в золотую чешую, а не в чёрные костюмы. Они-то тебе тоже к лицу, но, подлецу, как известно…       — Заткнись, — огрызнулся Алтан, на мгновение разомлевший от томного шёпота и тут же рассердившийся. — И что хтонь потребовала взамен?       — Царевну, конечно, — как-то даже горделиво отозвался Вадик. — Чего ещё ради исполнять любой каприз, как не ради неё?       Алтан тяжело сморгнул, осмысливая.       — Влюбился, что ли?       — Пришёл поручик и всё опошлил, — вздохнул наёмник. Алтан немного нервно, с лёгкими нотками истерики, рассмеялся.       — И легенда в книге про это? — Алтан, отсмеявшись и глубоко вдохнув, кивком указал на книгу.       — Ну в основном, — Вадим сделал неопределенный жест рукой. — Ну и ещё про то, что дракон, выполнив царевнины запросы, утащил её в своё мрачное царство, но это пиздёж.       — Про мрачность или про «утащил»?       — Да сбежала царевна от этих олухов ограниченных, роняя расшитые камнями меховые тапки, — Вадик вдруг потёрся чуть колючим подбородком о голое плечо и мурлыкающе продолжил:       — Прекрасные царевны к древним чудищам обращаются только в двух случаях: если сбежать хотят или если хотят устроить кровавую расправу. Впрочем, второе не исключает первое. Ты вот чего хочешь я так и не разобрался.       — Да и не заплатил я тебе, — хмыкнул Алтан.       — Неласковое золотко досталось, это да, — со вздохом подтвердил Вадим.       — Я думал, это разовая акция, — неубедительно огрызнулся Алтан.       — Типа поматросил разок и бросил? — возмутился Вадим, даже рукой всплеснул. — Ну ты и динамо, золотце!       Алтан фыркнул и тихо рассмеялся, запрокинув голову на чужом плече. Вадим подлил ему в бокал ещё вина, и Алтан сделал пару небольших глотков, чувствуя, как голова тяжелеет всё сильней.       — Глупый ты дракон, — сонно сообщил Алтан, чуть не выронив полупустой бокал из рук. Вадим бокал подхватил, выдохнул тепло в шею, заставив Алтана томно вздрогнуть:       — Да царевна больно выёбистая.       — Спать хочу. — Спорить и возмущаться сил не было, веки опускались, а мысли в голове путались. Всё это даже не казалось слишком странным или слишком нереальным. Ну дракон. Людей, говорит, жрёт. Дурень.       — Спи, — хмыкнул Вадим, чуть сменив позу, чтобы поставить на стол бутылку и бокал, прежде чем вернуться обратно, и потянуть Алтана на постель. — Завтра только не делай вид, что не было ничего. Аж бесишь.       — Ой, завали, — пробурчал Алтан, накрывшись одеялом чуть ли не с головой. Вадим подтянул его, завёрнутого в одеяло, к себе поближе, и так и замер, не шевелясь, пока Алтан не уснул.

***

      Утро встретило не головной болью, не простудой, утро встретило спутанными в паклю волосами, как попало высохшими за ночь.       Алтан длинно выругался, подёргав застрявшими в спутанных прядях пальцами, ещё раньше, чем окончательно проснулся. Из-за спины вопросительно замычали. Алтан не забыл о том, что Вадим по-прежнему там, как тут забудешь, когда через грудь перекинута тяжеленная горячая рука, но вести с ним светских бесед не собирался. Больше всего хотелось схватить что-нибудь, что под руку попадётся, и постучать по глупой драконьей башке, усыпившей его сказками и горячим вином раньше, чем Алтан привёл себя в порядок.       — Брысь, — рявкнул он севшему на постель, весело щурящемуся Вадиму. — Мне это всё утро в порядок приводить, а у меня встреча в полдень, — прошипел он, закутавшись в одеяло и соскользнув с постели. По пути к зеркалу к пяткам липли рассыпанные таблетки и цепочки, потом Алтан наступил на перстень, больно впившийся в пятку и заорал.       — Зато вон как резво скачешь, золотко. — С кровати Вадик действительно убрался, и теперь скалился, поднимая голову, пока обувался. Алтан обернулся к нему, сильнее запахнув одеяло.       — И ты сделаешь, всё, что я скажу?       Вадим, выпрямившись, заинтересованно наклонил голову и кивнул.       — Тогда приведи в порядок ковёр и съеби с глаз моих до полудня, — огрызнулся Алтан и резко развернулся в сторону ванной.       — Говорю же — выёбистая царевна, — беззлобно хохотнул Вадик ему вслед.       Алтан невольно улыбнулся, но оборачиваться не стал.       Под душем он долго приводил в порядок волосы, и так же долго приводил в порядок мысли. Пока Вадик был рядом, он как-то, одним своим присутствием, отвлекал — Алтану ничего не казалось странным. Наедине с собой мысли оборачивались чуть ли не паникой — во что он ввязался? Как расплачиваться? Что… что просить? Или требовать?       Просить Алтан отвык. Требовать было… пугающе.       Поздним вечером Алтан разговаривал с дедом, сидя в зале перед ноутбуком, и чувствовал себя при этом нашкодившим школьником в кабинете деспотичного директора, хотя в том, что касалось дедовых поручений, у Алтана не было ни единого проёба.       Но вот мысли… Перспектива сбежать от всего этого, «роняя расшитые камнями меховые тапки», казалась привлекательной и вовсе не такой уж безумной. Вадик сидел поодаль, читая очередную книженцию, название которой почти ни о чём не говорило Алтану, хотя кто такая Боудикка он знал, и не только из серии игр Цивилизация.       Разговор закончился намёком — пока ещё только намёком, — на то, что к концу лета Алтану придётся приехать в Китай. Алтан даже думать не хотел — зачем. Уж навряд ли для того, чтобы проникнуться древней культурой.       Вадик, заметив, что Алтан закрыл крышку ноута, заложил книгу магнитной закладкой с мультяшным енотиком, и внимательно посмотрел на Алтана.       Алтан посмотрел в ответ, невольно любуясь тем, что дракон перестал скрывать — всплесками золота в озерно-голубой глади радужки.       — Вина? — понятливо предложил Вадим то, что вертелось у Алтана на кончике языка, но никак не складывалось в мысль. Он с облегчением кивнул — алкоголь должен был смыть неприятный привкус с корня языка, намертво въевшийся после разговора с дедом — Алтан чувствовал себя цирковой собачкой, которую заставляют исполнять трюки и в которой ищут малейший изъян. Чего стоил приказ, завуалированный под предложение, пройтись по залу. Наверняка кто-то из охраны доложил, что Алтан несколько дней еле ноги таскал. Перспектива кровавой расплаты в такие моменты тоже казалась соблазнительной. Нерациональной — ещё менее рациональной, чем побег, но соблазнительной.       Алтан, конечно, прошёлся — хорошая болонка, — но злостью и обидой выкручивало все внутренности.       — Вина, — согласился он вслух. — Я пойду переоденусь.       Новый шёлковый халат — цвета золота, но вовсе не потому что «тебя бы в золотую чешую», нет, Алтану просто понравился цвет, — казался слишком ярким, хотя подчеркивал оттенок кожи, да и тяжёлые чёрные косы в золотых когтистых накосниках, на золотом шёлке смотрелись хорошо. Достаточно длинный, чтобы закрывать ноги до самых щиколоток, достаточно тяжёлый, чтобы не чувствовать себя совсем без брони.       Алтан забрал бокал со стола в зале, и, почти не взглянув на заинтересованно рассматривающего его наёмника, пошёл в оранжерею, в чуть душное, насыщенное запахами земли и зелени, тепло. Вадим пошёл следом, хоть и на некотором расстоянии — Алтан не видел его, потому что не оборачивался, не слышал, потому что ходил наёмник совершенно бесшумно, но чувствовал на себе его взгляд, от него буквально свербило между лопатками.       Он успел сделать пару глотков из бокала, утонув в мягких диванных подушках, и немного расслабившись, когда за поворотом мощёной камнем дорожки послышалось тихое, почти деликатное цоканье. Дракон аккуратно перетекал по изгибам неширокой дороги, уклоняясь от свисающих со всех сторон листьев. Алтан часто заморгал, пытаясь уловить его реальные размеры, но пространство вокруг него словно вибрировало, подстраиваясь — ни по каким законам физики этот огромный зверь не мог проскользнуть по аллее, но ни по каким законам физики он вовсе не мог существовать. Алтан сделал ещё глоток и отставил бокал в сторону, молча поманив ящера к себе. Красно-синий перелив чешуи скользнул вокруг дивана, обвиваясь — Алтан приподнял ноги, давая дракону устроиться, и, скинув домашние туфли, бесцеремонно пристроил пятки на тёплую, рельефную шкуру. Пришлось приподнять ещё и руки, чтобы огромная голова приятной тяжестью улеглась на колени. Алтан подумал и запустил пальцы в белую шерсть, пропуская сквозь пальцы.       — Ты когда молчишь — просто чудо, — сообщил он с усталым смешком, снова дотянувшись до бокала. Дракон тихо, и, как показалось Алтану, насмешливо зарокотал. Алтан лениво гладил зверя по загривку, прикрыв глаза и расслабившись.       — Я надеюсь, ты не помял мои гардении… — за кольцами длинного мощного тела сложно было разглядеть, что происходило чуть дальше, но Алтан ворчал просто по привычке, как периодически дёргал Вадика, слишком уж вольно разгуливающего по его оранжерее, хотя знал, что к его растениям наёмник относился… с должным почтением.       Дракон урчал, как большой кот, но почти беззвучно. Алтан чувствовал тихую, гулкую вибрацию, зарождавшуюся где-то глубоко в глотке в ответ на его слова.       — Отнесёшь меня в постель, когда усну, — пробормотал он, легонько потянув за белую шерсть и скользнув ладонью по мощной шее. Он совершенно точно собирался задремать здесь — в тишине, ровном тепле, с тихо урчащим драконом под рукой.       Завтра опять пожалеет о нерасплетённых косах.       Зверь ответил тихим согласным рокотом.       Проснулся Алтан от ласковых, осторожных прикосновений к волосам — Вадим, едва слышно мурлыкая что-то под нос, неторопливо расплетал косы, и, судя по ощущениям, уже заканчивал. Алтан дождался, пока он закончит, пропустит между пальцами очередную порцию длинных прядей, и сонно завёл за голову руку, нащупывая его запястье.       — Чего проснулся-то, золотце? — Вадим замер, наблюдая за тем, как Алтан переворачивается на спину, так и не отпустив его руку.       Алтан сам понятия не имел, отчего проснулся — прикосновения были наоборот, усыпляющими, трепетно-нежными. Он потянул наёмника за руку, заставляя наклониться ниже, и сердито пробормотал:       — Не ухмыляйся мне тут.       Вадик нихрена не перестал ухмыляться, даже когда ответил:       — Как скажешь, золотко, — прежде чем прижаться сухими губами к его приоткрытому рту. Поцелуй получался неторопливый и изучающий, Алтана ещё морило сонной негой, и одновременно будоражило тлеющим глубоко за рёбрами желанием. Он с тихим стоном выдохнул в ставший глубже поцелуй, зарылся пальцами в жёсткие светлые волосы, и тихо, блаженно охнул, когда Вадим наконец-то перетёк на него, накрыв тяжёлым, горячим телом, в меру бесцеремонно расталкивая коленями расслабленные обнажённые бёдра.       Халат, лишённый на ночь пояса, разметался, распахнулся, закрывая тяжёлой тканью только плечи, от этого Алтан чувствовал себя слишком открытым, слишком беззащитным, но в полной мере прочувствовать дискомфорт не успел — широкие горячие ладони шершаво скользнули по груди, по бокам к бёдрам и обратно, выглаживая плавные, волнообразные узоры.       Алтан разорвал поцелуй — глотнуть воздуха, запрокинуть голову, потянуть Вадика за волосы ниже, к шее, к груди.       Дракон не заупрямился, скользнул ниже, горячо и мокро вылизал шею, смял губами твёрдые чувствительные соски — Алтану казалось, что он слышит то самое звериное урчание из чужой груди, но и это не отвлекало от растекающегося под кожей удовольствия, делающего конечности тяжелее, а мысли прозрачнее и неуловимее.       Было что-то изощрённо-извращённое в том, чтобы лежать, запрокинув голову, хватать губами воздух, плавясь под прикосновениями горячих губ и влажного языка, и почти не видеть грани между человеком, ласкающим его и огромным мифическим зверем, точно так же вылизывавшим его в глубинах ледяных вод. Только прикосновения горячих рук ласковее и приятнее, чем осторожные касания когтистых лап. Особенно, когда выглаживают внутреннюю сторону бёдер одновременно с тем, как губы накрывают твёрдый член.       Алтан заскулил и спрятал лицо в сгибе локтя, кусая кожу на внутренней стороне предплечья, чтобы хотя бы не дрожать так сильно и не скулить так громко. Вадик сосал мокро, пошло-шумно, подхватывал широкими ладонями под задницу, приподнимая, смыкая губы у самого корня и туго сжимая глоткой чувствительную головку. Алтана затрясло в преддверии оргазма, но отпустило — мучительно, и отчаянно-болезненно, когда Вадим снялся с члена, подув на уздечку, и оскалившись в ответ на возмущённо-растерянный взгляд Алтана из-под собственной руки.       — Сука, — обиженно сообщил Алтан, и попытался лягнуть Вадика пяткой. Вадим оскалился ещё довольнее и схватил за лодыжку, почти привычным движением уложив на плечо. Погладил длинно и ласково по голени, заставляя Алтана жмуриться от удовольствия и отчаянного стыда. Вторую ногу ему на плечо Алтан закинул сам, глянув с сердитым вызовом, но размяк мгновенно, стоило Вадику снова наклониться, придерживая за ноги, к паху, мокро и бесстыдно проводя языком от поджавшейся мошонки к члену.       Пальцы крепко вжались в бёдра, может даже до синяков, губы плотно скользнули по члену, Вадик задвигал головой и Алтана выгнуло до хруста — он вцепился обеими руками в стоявшие торчком волосы, надрывно застонав. Замер в мгновении абсолютного напряжения, прежде чем шумно выдохнуть, обессиленно распластавшись на постели. Вадик жадно глотал, царапая бёдра, вылизывал, пока Алтан не заскулил протестующе, замолотив пятками по широкой спине — тогда только поднял голову, пьяно, хищно, но ласково взглянув на одуревшего от удовольствия Алтана.       От поцелуя Алтан увернулся, не сумев побороть природную брезгливость, но Вадик только рассмеялся хрипло, не обиделся — прижался мокрыми обжигающими губами к шее, стиснув в крепких объятиях, и Алтан невольно охнул, оплетая его горячего, тяжёлого, руками. Потянул недовольно за так и неснятую майку, лениво скользнул руками под неё по тёплой коже, по сетке старых, едва заметных под пальцами, шрамов.       Вадим послушно приподнялся, выныривая из майки, когда Алтан настойчиво потянул за неё, и опустился обратно, прицельно вжавшись губами в губы. Алтан взбрыкнул на секунду, но сдался, неожиданно для себя нервно всхлипнув, когда Вадик зарылся пальцами в волосы и обнял за затылок, мягко, но настойчиво вылизывая его рот.       — Спи, царевна, — мурлыкнул он, неохотно оторвавшись и приподнявшись на локте. — Засыпай.       Алтан и правда засыпал, разморенный удовольствием и теплом, приятной тяжестью и ласковыми прикосновениями.       — Останься, — пробормотал Алтан, чувствуя, как руки, слишком непослушные и тяжёлые, соскальзывают с широкой спины.       — Да хрен бы я куда ушёл, — самодовольно сообщил Вадик, радостно оскалившись.       — Придурок. — Спорить сил не было. Алтан выпустил наёмника из слабого захвата, кое-как выпутался из халата, и, завернувшись в одеяло и дождавшись, пока Вадим устроится за спиной, обнимая, снова задремал, проваливаясь в глубокий сон без сновидений.

***

      Идея пришла к Алтану внезапно. Он сидел за рабочим столом в кабинете, перелистывая бесконечные страницы очередного договора, условия которого никак не могли удовлетворить деда, но у Алтана не было ни малейших — законных — методов их улучшить, и иногда посматривал на экран ноутбука — у Алтана был доступ к большинству камер в доме, но чаще всего он выбирал камеру из тренировочного зала, потому что следить за развлекающимся с противником Драконом было по-своему упоительно. В охране особняка встречались разные типажи — худые и жилистые, коренастые и крепкие, просто здоровенные, ничем не уступающие Вадику мужики, но, как Алтан успел заметить по его тренировкам, нужный подход он мог найти ко всем. Навряд ли это добавляло Дракону «любви в коллективе», но Алтана успокаивало и грело.       Мысль была неожиданно жадной и сладкой — посадить эту зверюгу на цепь, привязать к себе накрепко — об этом же он говорил? Идея была изящной, и, при должном исполнении, красивой. А красивого исполнения Алтан собирался добиться — хочешь сделать хорошо, сделай это сам. Хотя бы эстетическую часть, если она тебе важна.       Заказ по тщательно отрисованным им собственноручно эскизам пришёл в тот же день, что дед позвонил, неожиданно не по видео, а просто на мобильник, процедив:       — К тебе сегодня приедут, передадут дальнейший план действий.       Проект договора его, конечно, не устроил — а Алтан сильно сомневался, что его самого устроит то, что ему предстоит сделать.       В конце концов он решил не накручивать себя и просто ждать. Тяжёлый кожаный ошейник с золотыми заклёпками, прошитый черной нитью, приятно-мягкий с внутренней стороны и с золотым кольцом под карабин приятно было держать в руках. Алтан водил пальцами по быстро нагревающемуся жёлтому металлу, мечтательно улыбаясь — посмотреть на реакцию никогда не затыкающегося Вадима было интересно. Маловероятно, что он заартачится, уж не после постоянных его намёков, что намордник — отличная идея, — но хотя бы обескуражить его хотелось.       К ошейнику прилагалась средней длины золотая цепь — достаточно толстая, чтобы хорошо сочетаться с тяжестью кожаного аксессуара. За всё это Алтан выложил целое состояние, но, крутя ошейник в руках и наматывая на кулак цепь, не жалел ни капли.       «Зайди ко мне», — скинул он Вадику сообщение, когда тот, закончив с тренировкой и прицельно подмигнув в камеру — он так каждый раз делал или точно знал, что Алтан его видит? — ушёл в душ.       Алтан намотал цепь на запястье, рассматривая — слишком тяжёлое украшение для любого из его образов… Но под пиджак можно.       Он удовлетворённо хмыкнул, глянув на появившегося в дверях Вадима. Привычная красная майка облепляла рельефный торс — залюбуешься. С влажных волос по шее ещё стекали редкие капли воды. До приезда присланного дедом человека оставалось меньше сорока минут, но Алтану действительно хотелось потешить себя этим представлением до того, как всё станет ещё более неопределённо.       — У меня есть для тебя подарок, — он подтолкнул к Вадиму через стол коробку, в которой привезли заказ. Вадик выглядел скорее заинтересованным, чем удивлённым.       — Золотые бусины, которые ты кидал в воду мне тоже нравились, — сообщил он, неожиданно ласково выгладив пальцами ребро коробки. — Можно открыть?       Алтан сердито прищурился — напоминания об этих бусинах, о порезанной ладони, сунутой в лесную речку, о других маленьких жестах отчаяния, его злили. Куда проще было думать, что это просто бесполезные ритуалы, о которых никто никогда не узнает. Вадик смотрел на него совершенно безмятежно, ожидая ответа.       — Можно, — кивнул Алтан.       Зрелище было интересным — открыв коробку, Вадим вскинул светлые брови, погладил кромку ошейника, полыхнув ярким золотом глаз.       — Вот значит как, золотце, — промурлыкал он настолько довольным голосом, что Алтану пришлось прикусить щёку изнутри, чтобы не заулыбаться от его довольной рожи. — Окажете честь, босс?       Алтан посмотрел на широкое кольцо ошейника в его руках, оценил хитрый прищур янтарно-жёлтых глаз с длинным зрачком, и кивнул, поманив его к себе.       Застёгивая ошейник на шее склонившегося к нему наёмника, Алтан поймал себя на мысли, что происходящее нравится ему даже больше игриво-возмущённых реплик Вадика, которые он навыдумывал, ожидая услышать. Раньше, чем Вадим отстранился, Алтан щёлкнул карабином цепи, пристёгивая к ошейнику.       Дракон зарычал. Тихо, рокочуще, довольно. Оскалился, тревожа реальность широким оскалом огромного ящера. Алтан глядя на него, понял — не боится. Восхищается — возможно, но не боится.       Алтан потянул за цепь, заставляя наёмника наклониться ближе. Возбуждением от его покорности, от вида ошейника на крепкой шее, украшенной яркими татуировками, от цепи в собственной руке, стягивало лёгкие, мешало вдохнуть.       — Только не говори, что я что-то там наделал с условиями нашего договора, — процедил он, сдерживаясь, чтобы не прижаться губами к губам.       — С тобой все договоры уже заключены, царевна, — гулко рыкнул Вадик, клыкасто улыбнувшись. Алтан всё-таки притянул его ещё ближе, и поцеловал, запустив ладонь во влажные волосы, едва не застонав от ответного напора — Дракон вжал его в кресло, оглушая страстью, с которой отвечал на поцелуй.       

***

      Чемодана, буквально набитого тонкими золотыми слитками, Алтан, даже при всей своей любви к золоту, не видел ни разу, до того момента, как этот самый чемодан не положили перед ним на стол и не открыли.       Алтан не знал имени приехавшего с дедовым поручением человека, и не собирался выяснять. У него было незапоминающееся лицо банковского клерка и тихая спокойная речь серийного маянька — неприятное сочетание, но с приятными людьми в дедовом окружении Алтан сталкивался нечасто.       Вадим сидел в кресле чуть поодаль, не отсвечивал, внимательно следил за находящимися в кабинете людьми — с одним Алтан разговаривал, второй остановился у стены возле двери, сосредоточенно глядя только перед собой.       Ошейник Вадиму определённо шёл.       — Лучше завершить эту сделку до окончания недели, — закончил свою речь с пересказом указаний алтанов собеседник. — Любым исходом. — Он позволил себе улыбнуться, совершенно непонятно зачем — разговор не нуждался в попытках разрядить обстановку, а Алтан не нуждался в поддержке, тем более, что улыбка не была ни весёлой, ни ободряющей.       Скорее уж неприятно-холодной, с привкусом «посмотрим, как ты справишься, пацан».       Когда он вышел, Алтан закрыл чемодан и откинулся в кресле, задумчиво подперев подбородок кулаком. Вадим выждал пару секунд его задумчивости, прежде чем подойти к столу, и, оперевшись локтями о чемодан с золотом, поинтересоваться:       — И какой из двух предложенных вариантов вы предпочтёте, золотейшество?       Алтан на секунду подумал о третьем — больше пятидесяти килограмм золота могли бы обеспечить ему неплохую и свободную жизнь где угодно. Но не спокойную. Жить, постоянно ожидая, что за ним могут прийти, он точно не хотел.       — Тот, в котором ты никого не убиваешь, — в конце концов решил Алтан, взглянув на наёмника. Вадим спокойно кивнул.       Разговор в сумрачном зале пустого склада, принадлежащего Дагбаеву-старшему, никак не клеился. Высокопоставленный чиновник из природоохраны с деланым равнодушием смотрел на золотые слитки в кейсе, который едва возможно было поднять — Вадик тащил его с упорством неземной хтони, а вот Алтан едва мог оторвать от земли. Кажется, ещё немного держал обиду за то, как его сюда приволокли — с мешком на голове, но, по мнению Алтана, это даже близко не было худшим вариантом из возможных.       — Это последнее выгодное предложение для вас, — холодно процедил Алтан, переводя взгляд с чемодана на чиновника и на лежащий рядом с кейсом договор в новой редакции. — Всего несколько изменений, ваша подпись и дальнейшее сотрудничество — и три миллиона ваши. Всё предельно просто.       Просто не было. Алтану нельзя было сдавать позиции, а чинуша лишь посматривал на гору золота и шёл в отказ, явно чувствуя себя недостаточно… в опасности. Зато, когда вошёл Вадик — по истечении оговоренного заранее времени, — заметно побледнел, проследив за ним затравленным взглядом. Вадик, в кожаной куртке, накинутой поверх майки, в ошейнике, который он, кажется, вообще не снимал, с неизменной зубочисткой в зубах и недоброй ухмылкой производил отличное впечатление. Алтан лениво взглянул на него, чувствуя удовлетворение от реакции собеседника.       — И что, ваш амбал будет меня бить? — ехидно хмыкнул чиновник, хорохорясь.       — Может, — согласился Алтан, переведя взгляд с него на дракона, грохнувшего об стол второй кейс — такой же, как первый, но пустой.       Чиновник непонимающе нахмурился.       — Но вообще, он умеет делать больно иначе, — не удержался Алтан, наблюдая за тем, как Вадим тщательно отсчитывает тонкие золотые пластины, перекладывая из одного кейса в другой.       — Два с половиной, — оскалился Вадик, взглянув на собеседника Алтана. — Нет? Ладно.       Нервы у природоохранника сдали на полутора миллионах — он схватил ручку и уже не глядя подмахнул все тридцать страниц, судорожно переворачивая их, словно боялся, что Дракон продолжит методично уменьшать его премию.       — Чудно, — кивнул Алтан, забрав подписанные листы и небрежно кинув их в кейс, который держал Дракон. Второй он аккуратно закрыл и подтолкнул через стол. У мужчины заметно дергался глаз, когда он схватил кейс за ручку. — Вас отвезут, куда скажете, — Алтан кивнул на дверь, и не стал провожать собеседника взглядом. Дождался, когда хлопнет дверь, закрываясь, и поднялся из-за стола, раздраженно разминая плечи. Вадим защёлкивал замки на кейсе, поглядывая на него, провожая взглядом, пока Алтан обходил стол.       — Экономия бюджета налицо, — подал он голос, когда Алтан остановился, опираясь на край стола. Алтан в ответ фыркнул. Ему было интересно, как дед отреагирует на неожиданный результат сделки, но звонить ему и докладывать не хотелось. И без него позвонят, доложат, что всё успешно. Деталями можно будет поделиться потом — маленький осторожный бунт, приятно греющий душу.       — Какие дальнейшие распоряжения, босс? — Дракон подошёл к нему, провёл ладонью по бедру, когда Алтан сел на край стола, подпуская его ещё ближе, и наклонился так близко, что горячее дыхание влажно оседало на шее.       Алтан тяжело сглотнул, накрыв его ладонь своей. Вчера, когда наёмник сообщил, что у него для босса есть ответный подарок, Алтан не ожидал нихрена хорошего — и не ошибся. Тончайшие черные чулки, расшитые золотыми цветами, наверняка непотребно дорогие и непомерно красивые, не полетели в довольную драконью морду только потому, что… ну, Алтан любил красивые вещи. И не любил их портить. Но по роже, самоуверенно-наглой, Вадим получил-таки два раза. Один раз — за сам факт, второй — за предложение надеть подарок на сегодняшнюю встречу.       Вадим сильнее сжал бедро, как раз там, где к коже прилегала широкая кружевная резинка, и Алтан против воли всхлипнул, ухватившись пальцами за кольцо ошейника.       — Рад, что тебе нравится мой подарок, золотко, — промурлыкал Дракон прямо в ухо, поглаживая бедро, довольно заурчав, когда Алтан свободную ладонь прижал к его груди.       Камер в помещении не было — это Алтан приказал проверить перед встречей, так что опасаться было почти нечего, но вот время поджимало — сколько минут можно провести здесь, в пустом складе наедине со своим наёмником, не вызывая подозрений? Алтан понимал, что немного.       После нескольких часов в чулках, непривычно и плотно прилегающих к коже, после неожиданно удачного исхода сделки кровь бурлила возбуждением и адреналином. Вадим влажно и горячо лизал шею, то и дело накрывая губы Алтана поцелуем, и прикасался бесконечно горячо, голодно, страстно, но всё ещё недостаточно.       — Иди-ка сюда, золотце. — Алтан не стал сопротивляться, когда его аккуратно стащили со стола, и только довольно застонал, когда, подчиняясь горячим рукам, развернулся, ложась на стол грудью, а Вадим прижался сзади, почти ложась сверху, провёл ладонями по бокам к бёдрам, сильнее прижимая Алтана к себе. Алтан упёрся лбом в скрещенные руки, выгнулся, притираясь к Вадиму всем телом, замер, едва дыша, когда тот потянулся к ремню на брюках, расстёгивая, стаскивая с бёдер вместе с бельём.       — Ну что за красота, — довольно пробормотал Вадик, опускаясь позади Алтана на колени и стягивая его одежду до щиколоток. Алтан переступил с ноги на ногу, замерев, когда Вадим длинно провёл ладонями от голеней к середине бедра, словно наслаждаясь ощущением чулок под руками, и прижался губами к ягодице, легонько, но неожиданно куснув — Алтан ойкнул и напрягся, чувствуя, как проседают колени.       — Моя красота, — зачарованно продолжил Дракон, уложив обе ладони на ягодицы и влажно лизнув низ поясницы, прежде чем развести ягодицы в стороны и мокро провести языком между ними.       Алтан выгнулся, царапнув одной рукой стол и прикусив предплечье второй. Лизал Дракон так же самозабвенно, как отсасывал: горячо, мокро, бесстыже и с удовольствием. Растягивал ягодицы в стороны, широко мазал языком по сомкнутым мышцам, то толкая внутрь кончик языка, то посасывая нежную кожу, прежде чем снова вылизать с тихим стоном, созвучным едва слышным, задушенным поскуливаниям Алтана, едва стоящего на ногах.       Такой ласке невозможно было не поддаться, Алтан чувствовал внутри влажный язык, чувствовал жар широкой ладони, скользнувшей между бёдер, чтобы плотно обхватить мошонку, а после и член, твёрдый и влажный от натёкшей смазки. Алтан всхлипывал, неритмично подмахивая бёдрами, и больше всего хотел выгнуться, ухватить наёмника за волосы, и ещё сильнее вжать в себя — останавливало только то, что на ногах он едва держался, и такой маневр вряд ли удалось бы выполнить. Больше этого он хотел только кончить. Рубашка противно липла к телу от выступившей на коже испарины, косы наверняка растрепались от постоянных движений головой, всё тело, словно натянутая тетива, чувствовало малейшее касание, будь то прикосновение жёсткой ткани к натёртым чувствительным соскам, или влажный язык, мягко толкающийся в разлизанную расслабленную дырку.       — Тшш, — Вадим похлопал его по бедру, словно норовистого коня, ненадолго отстраняясь, чтобы сменить позу. — Прогнись. Ноги шире.       Алтан послушался, приподнялся на локтях, очумело заглядывая вниз — Вадим, развернувшись, и поднырнув между раздвинутых бёдер, горячо облизывал натруженные губы, направляя Алтана к себе. Алтан одной рукой упёрся в стол, а вторую опустил вниз, уложив наёмнику на затылок, прежде чем толкнуться членом в горячий, мокрый рот, в тугую сжимающуюся глотку, принявшую его обволакивающей сладостной пульсацией. Двигаться Алтан едва ли мог, только чуть поводил бёдрами, изнывая — шершавые пальцы чутко обводили мягкие мышцы по подсыхающей слюне, немного проникая внутрь, растягивая, дразня. Большой палец скользнул внутрь, наверное, на фалангу, Вадик несколько раз сглотнул, и Алтан, задрожав, застонав вполголоса наконец-то кончил, цепляясь напряжёнными пальцами за волосы Вадима. Несколько мгновений он просто дрожал, собирая себя по кусочкам, замычав и выгнувшись только когда Вадим снова прижался губами к мягкой, уже податливой дырке, толкая внутрь язык. У Алтана подгибались колени, натёртые рубашкой соски ныли, возбуждение, только-только получившее выход, не унималось, разгоралось с новой силой, а Дракон не унимался — вылизывал, широко, размашисто, мокро, прижимался губами, заставляя Алтана издавать ноющие слабые звуки.       Мысль о том, каким расхристанным, словно выебанным он будет садиться в стоящую у дверей склада машину внезапно отрезвила. Ладно бы в перспективе было уезжать одним — но его ждали.       — Стой, хватит, — прохрипел Алтан, обессиленно ухватившись ладонью за столешницу.       Дракон послушался — как всегда беспрекословно, без заигрываний. Коснулся губами бедра, нежно погладил кружево на коже, и отстранился, возвращая на законное место и белье, и брюки. Алтан, шатаясь, словно пьяный, развернулся, дрожащими руками застёгивая брюки и одёргивая рубашку. Лицо горело, искусанные губы наверняка были более красноречивы, чем ему бы хотелось. Вадик накинул сброшенную кожанку, и подошёл. Оглядел внимательно, поправил рубашку, пригладил косы, потрогал большим пальцем губы, глядя Алтану в глаза. Алтан сглотнул — хотелось целоваться, — но упрямо мотнул головой, возвращаясь к стулу, на котором сидел до этого, за пиджаком.       — Я выгляжу так, словно меня два часа без остановки ебали, — проворчал он, глянув на себя через фронталку на телефоне.       — Тогда ты будешь выглядеть совсем не так. Я тебе потом покажу — как, — пообещал Вадик, появившись в обзоре камеры и ухмыльнувшись. Алтан не удержался и шлёпнул его ладонью по лбу — Вадик в ответ счастливо залыбился.       — Ладно, пойдём, — Алтан не отводил взгляда от экрана, меняя выражение лица с довольно-затраханного на непроницаемо-холодное. Вроде бы получилось.       Хвалить дед не умел. Его сдержанное «не ожидал такого продуктивного результата… от тебя», Алтана ни капли не вдохновило, но с этим ничего нельзя было поделать — лишь терпеть. Взгляд человека, которому Алтан в машине передавал кейс с договором и остатками золота, того самого, что это золото привёз, был излишне внимательным и изучающим — Алтан усилием воли заставлял себя не краснеть, но сердце болезненно ёкало, а лёгкие сжимались в тревожном спазме.       Можно было только догадываться, что он сумел разглядеть в Алтане, и что скажет деду — может, всё обойдётся, и вечером, за полноценным разговором по видеосвязи Алтан получит ещё одну скупую похвалу. А может и не обойдётся, и что тогда Алтан получит думать было страшно.       Он почти до глубокой ночи просидел у себя в кабинете — вычитывал ворох бумаг, два раза говорил с дедом, мечтал бросить всё и уехать куда-нибудь, чтобы напиться до невменяемого состояния, и снова возвращался к бумагам.       Старик, вроде бы не смотрел на Алтана ни с презрением, ни с подозрением — только ровный, спокойный взгляд, без гордости, но и без разочарования. Алтан не слишком хорошо считывал его через камеру, вживую было привычнее и проще, а ещё он слишком устал за день, и больше всего хотел в горячую ванну, а потом в постель, хорошо нагретую одной драконьей тушей.       Вадим не отсвечивал в последние несколько часов, знал, что будет отвлекать, и крутился где-то за пределами кабинета, заглянув только когда Алтан скинул ему сообщение, что он закончил и заебался.       — И что мне сделать для заёбанной царевны? — радостно заухмылялся Вадим, перегнувшись через стол, наконец-то освобождённый от вороха бумаг. Сентиментальная стальная рамка с фотографией — мама, Алтан и Юма, — всегда стоявшая так, чтобы её не было заметно при видеоразговоре, покачнулась и чуть не упала — Вадим придержал её, поставив на место, и внимательно посмотрел на устало нахмурившегося Алтана.       Алтан встряхнулся, отгоняя непрошенные и несвоевременные мысли, но неожиданно для себя всё равно спросил:       — Юма могла бы тебя позвать?       Вадим заинтересованно наклонил голову, заглядывая в рамку.       — Наверное, золотко. Я же не гадалка, по фотографии определять, у кого и насколько кровь вкусная и сильная. Ты собрался ревновать? Просто предупреди заранее, а то я так долго этого ждал, что могу не справиться с ролью от волнения…       — Просто заткнись, — рявкнул Алтан, понимая, что ещё мгновение — и остановить эту болтовню не сможет даже торнадо. — Я хочу ванну. Горячую.       — Помочь раздеться? Спинку потереть? — мурлыкнул Вадик тем тоном, который пользовал, когда ожидал возмущённый отказ в ответ.       — И то, и другое, — кивнул Алтан, выбираясь из-за стола, бросив ещё один взгляд на фотографию. — Иди за мной.       — Злобная маленькая царевна, — мурлыкнул Вадик на грани слышимости, но именно тогда, когда Алтан проходил рядом. — Гроза империй и драконов.       — Намордник, мне кажется, не подойдёт, — преувеличенно равнодушно заметил Алтан, выходя из кабинета и проходя по залу к коридору, ведущему в спальню и смежную ванную. — Единственный выход — кляп.       — Ни одной приличной мысли, — признался Вадим, открывая перед Алтаном дверь в спальню.       — Держи их при себе, — почти благодарно — за то, что не озвучил сразу, — пробормотал Алтан, прикрыв на мгновение глаза, и расслабив плечи. — Сядь пока, — он кивнул в сторону кресел.       Ему действительно хотелось расслабиться — с ароматами благовоний, горячей водой, шелковыми простынями и жаркими прикосновениями чутких рук — полный набор удовольствий, которые он наконец-то мог себе позволить.       Запахи сандала, корицы и имбиря тяжело потекли по спальне, расслабляя и успокаивая. Вадим, пока Алтан выбирал нужные ароматы, проскользнул в ванную, включая воду, и вернулся обратно в кресло с самым невинным видом. Алтан неторопливо снимал украшения — накосники, кольца, золотую цепь с запястья, устало-небрежно ссыпая в шкатулку. Кроме цепи — её положил на стол, напоследок ласкающе пропустив между пальцами.       — Иди сюда, — поманил Дракона пальцами, и тот, гибко поднявшись из кресла, с которого наблюдал за Алтаном, подошёл, послушно наклонившись, когда Алтан потянул за кольцо на ошейнике.       — Не стоит его лишний раз мочить, — негромко пояснил Алтан, снимая широкую кожаную ленту с чужой шеи. Вадим неопределенно хмыкнул, проводив взглядом украшение, занявшее место на столе рядом с цепью.       — Раздевайся, — приказал Алтан, поддевая пальцами пуговицы на своей рубашке. Вадим справился с задачей раньше, чем Алтан добрался до последней пуговицы в ряду. Алтан скинул рубашку, облизывая наёмника жадным изучающим взглядом — длинные рельефные ноги, узкие крепкие бёдра, тяжёлый, уже чуть твёрдый член, поджарый живот, грудь и плечи, изукрашенные татуировкой. Множество шрамов на чуть золотистой коже, красивый рельеф мышц, манящий вычертить изгибы пальцами — Алтану не нужно было скрывать ни от себя, ни от Дракона, что ему нравится зрелище.       Вадим шагнул ближе, преодолевая всё небольшое, разделявшее их расстояние.       — Позволишь, золотейшество? — Коснулся пальцами бёдер, скользнув выше и подцепив ремень на брюках. Алтан кивнул, не выдержав и закусив губу.       На этот раз Вадим не спешил — звякнул пряжкой ремня, глядя Алтану в лицо, и только после этого плавно соскользнул вниз, становясь на колени и потянув брюки вниз. Алтан вышагнул сначала из них, потом из белья, зажмурившись и шумно выдохнув, когда Вадим погладил по ногам, широко и влажно лизнув мягкий, но тут же дёрнувшийся член. Кружево чулок он деликатно подцепил пальцами, продолжая посасывать головку. Сначала на одной ноге, спуская до колена, потом на другой, не выпуская член из плена мягких горячих губ. Затем всё-таки отстранился, помогая Алтану освободиться от них, влажно мазнул языком по мошонке, и неохотно, но послушно поднялся на ноги — Алтан потянул его за волосы и поманил за собой.       Горячая вода, исходящая паром и ароматами пряной соли для ванн, расслабляла не хуже массажа — Алтан откинул голову на бортик ванны, полуприкрыв глаза и наблюдая за устроившимся напротив Драконом. Он тоже довольно щурился, искрил золотом из-под коротких светлых ресниц, довольно заурчал, когда Алтан упёрся пяткой ему в грудь, лениво погладив.       Говорить не хотелось, да и, вроде бы, было не о чем. Алтан съехал пониже, выглаживая пальцами ног рельефы грудных мышц, чувствуя вибрирующий довольный рокот, зарождающийся за чужими рёбрами. Дракон неотрывно смотрел на него, но не двигался, только довольно урчал, сжимая ладонями борта ванны. Алтан задумчиво рассматривал его, оценивая контраст — тонкой лодыжки и широких плеч, испещрённой шрамами голени и покрытой цветной татуировкой кожи. Сдвинулся, опуская ногу ниже, провел пальцами по расслабленному твёрдому животу, заинтересованно погладил ребром стопы косую мышцу, на движении вниз задевая пяткой толстый твёрдый член.       Вадим не сдвинулся с места, даже не пошевелился, когда второй ногой, чувствительным внутренним сводом стопы, Алтан огладил его член по всей длине, — только ресницы затрепетали и ноздри хищно раздулись. Алтан действовал по наитию, ориентируясь на его реакцию и собственное удовольствие от неё. Доводить его, такого огромного, мощного — было сладко. Алтан смочил водой ладонь, прежде чем погладить себя по шее, откидывая назад голову. Скользящее прикосновение, продлившееся, скользнувшее прямиком к паху, было приятно. Он дразняще-медленно ласкал себя, немного вразнобой оглаживая стопами перевитый набухшими венами член, любовался результатами своих действий — голубоватые вены вздулись на мощной шее, из-под ресниц сверкало золотом, с губ, казалось, вот-вот сорвется рык. Но сорвалось тихое, хриплое:       — Золотце… Дай сделать тебе хорошо.       — Мне хорошо, — лениво поддразнил Алтан, подняв одну ногу и уперевшись Дракону в плечо. Он шумно выдохнул и лукаво оскалился, обхватив лодыжку обеими руками — Алтан вздрогнул от неожиданности.       — Будет лучше, — пообещал Вадим.       На кровать Алтан опускался обтеревшись большим махровым полотенцем, но шёлк всё равно лип к локтям и коленям, впрочем, судя по тому, как текло с его члена и тому, как порыкивал Дракон, укладывая ладони на вздёрнутую задницу, простынь после этой ночи придётся сжечь. Позу Алтан выбрал сам, исходя из слишком долгого перерыва в такого рода отношениях и того, что упускать возможность дать Вадику вылизать его ещё раз, он не собирался.       Медлить Дракон не стал — прильнул губами к чувствительной, мягкой после горячей воды коже, сжал ладонями бёдра, развёл ягодицы, широко и мокро провёл языком между ними, и принялся лизать с ещё большим азартом, чем днём на складе. Алтана и повело ещё больше — лёгкие забивало душным, тяжёлым запахом благовоний, кожа горела после горячей воды, шёлк скользил под ладонями, то охлаждая, то обжигая, а ноги, задрожав, стали разъезжаться ещё до того, как Вадим добавил к языку пальцы, чутко и терпеливо растягивая дырку, чтобы вновь приникнуть губами, толкаясь языком внутрь.       — Кончай, царевна, — тихо рыкнул Вадим, оторвавшись всего на мгновение.       — Заткнись нахуй, — совсем не царственно всхлипнул Алтан, прогнувшись ещё сильнее, распластавшись по постели и вздрогнув всем телом, когда горячая ладонь плотно обернулась вокруг изнывающего члена. Рукой Вадим не двигал, и Алтан задвигался сам, из последних сил, но ему и не нужно было много — испепеляющий жар прокатился под кожей волной, сковывая все мышцы, оглушая. Алтан тихо выл в скомканную простынь, кончая, сжимаясь на скользнувших внутрь пальцах, вокруг которых влажно и горячо ласкал юркий язык.       — Послушный какой, — хмыкнул Вадим, мягко прикусив ягодицу и погладив раскрытую мокрую дырку. — Грубый, но послушный.       — Заткнись, — снова пробормотал Алтан, меняя позу, вытягиваясь, но просесть на коленях Вадим ему не дал — прихватил за подвздошные кости, дёрнул вверх, снова ставя на колени. Алтан вытянул вперёд руки, прижмурившись, когда Вадим опустился сверху, продолжая придерживать его бёдра приподнятыми. Потёрся пахом, притёрся членом к ягодицам, влажно вылизал спину, оставив несколько поцелуев на лопатках, с тихим урчанием прикусил за загривок, горячо дыша в шею. Алтан плавился под его весом и жаром, и едва нашёл в себе силы завести назад руку, вслепую пытаясь дотянуться до Вадима, и даже не особо удивился, когда пальцы обдало влажным жаром, и вокруг них сомкнулись горячие губы. Бёдра дёрнулись почти непроизвольно, в ответ на пока ещё слабую искру возбуждения, прострельнувшую вдоль позвоночника.       — Смазку возьми, — Алтан махнул рукой в сторону столика, до которого не успел добраться несколько минут назад.       — Как прикажете, золотейшество. — Алтан кожей почувствовал клыкастую улыбку, и постарался не вздыхать совсем уж страдающе, когда Вадим отстранился, нашаривая на столешнице тюбик геля.       Лубриканта на раскрытую мягкую дырку Вадим плеснул не жадничая, щедро — гель, нагреваясь на раскалённой коже, потёк по внутренней стороне бёдер, по яйцам, заставляя Алтана изнывать от разницы температур и слишком ярких, выкручивающих нервные окончания на максимум ощущений. Толкнул внутрь пальцы, развёл плавно и широко, ласково прижимаясь губами к пояснице, потёрся колючей щекой об изгиб, добавив ещё палец, когда Алтан нетерпеливо повёл бёдрами.       — Давай уже, — прошипел Алтан, изнемогая от затянувшейся прелюдии.       — Вот ведь нетерпеливый, — восхитился Вадик, и, раньше, чем Алтан успел вяло огрызнуться, провёл головкой между ягодиц, и плавно, одним длинным движением толкнулся внутрь.       Алтан завыл, сорвавшись на хрип, ослеплённый, оглушённый — казалось, что между висками взорвался шарик с кипятком и пролился под кожу по всему телу. Нервные окончания коротило, тело искрило, сильнее покрываясь испариной, а Вадим двигался — неторопливо, глубоко, не давая толком времени осознать, привыкнуть, подстроиться. Алтан и перестал пытаться — растёкся по постели, предоставляя Дракону всё делать самому — удерживать его за бёдра, трахать, встречая лёгкое движение бёдер навстречу, целовать плечи, ложась на спину, и жадно прикусывать загривок, всем телом вжимая Алтана в постель.       Алтану не хватало ошейника на нём — он мазал пальцами по шее, заводя руку назад, царапал, вжимая пальцы, притягивая Вадима ещё ближе, чтобы вплавился в него кожей, чтобы не отстранялся ни на мгновение, даже для того, чтобы перехватить Алтана поудобнее, поперёк груди, и дать такого жара, что тяжёлая массивная кровать натужно заскрипела под ними, а Алтан громко застонал.       — Кричи, золотко, — убедительно-сладко пророкотал Дракон на ухо, сбавляя темп и, перехватив ладонь Алтана, прижал её, раскрытую, к самому низу живота, плотно прижимая сверху горячей лапищей. — Чувствуешь?       Алтан готов был бы поклясться, что чувствует глубокие, сильные движения члена своей ладонью прямо через кожу и мышцы. Вадим прижал ладонь ещё сильнее, вжимая Алтана в себя, и прикусил мочку уха:       — Пой, царевна.       Алтан застонал бесстыже, в голос, срываясь то на высоких, то на низких нотах, проваливаясь всё глубже в водоворот ощущений, слишком доверчиво, как не позволял себе ни с кем, отдаваясь собственному удовольствию.       Оргазм накатил плавно, несколькими тягучими волнами, перемежающимися вспышками от точных ударов по простате, но всё равно оглушил, выдоил досуха. Алтан едва мог открыть глаза, и видел лишь свои пальцы, сведённые судорогой, вцепившиеся в простынь, а Вадик всё двигался, и двигался, доводя до хриплого скулежа и дрожи, пока Алтан не рухнул на кровать, слабо поморщившись от мокрого пятна под животом — шёлк мгновенно прилип к телу. Тогда только Дракон чуть отстранился, вытаскивая член, вжался обратно, всем телом в Алтана, лицом в загривок, тихо рыча, и через несколько мгновений кожу на спине обожгло горячим семенем до лопаток.       Алтану даже не пришлось подбирать слова и связывать их в приказ убрать это безобразие — горячий язык прошёлся вдоль спины несколько раз, заставляя тело вновь вздрагивать от слабых искр удовольствия. Алтан расслабленно нежился в горячих руках, даже перевернулся на спину, на сухое, подпуская Вадима к себе — он опустился сверху, всё такой же горячий, и сразу полез целоваться, не особо обращая внимание на слабое алтаново сопротивление. О любой брезгливости в постели с ним стоило, кажется, забыть. Да и поцелуи были слишком хороши, чтобы отказываться.       Алтан не думал, что его хватит на ещё один заход, ему уже было слишком хорошо, оставалось только сделать несколько глотков воды, перестелить постель, переплести волосы и лечь наконец-то спать, но вместо последнего пункта, вжимаясь спиной в свежую простынь, он тихо стонал Вадиму в шею, удивляясь хрипло-мелодичному звучанию своего голоса, а Вадик, придерживая за бёдра, негромко постанывал в ответ, двигаясь медленно, тягуче-ласково, и то и дело накрывал губы Алтана поцелуем, не давая толком вдохнуть.       — Сладкоголосый, — мурлыкнул Вадик, когда Алтан зашёлся дрожащим стоном на самом пике, вновь обмякая под ним. — Сладкий, — продолжил он, приподнявшись и потянув руку Алтана к своему члену. Алтан обернул ладонь вокруг ствола, как смог туго, и притянул Вадима к себе для поцелуя, в очередной раз смутно пожалев, что так и не надел на него ошейник.       Засыпал Алтан нежась под тяжестью перекинутой через него руки, млея от влажных поцелуев, оседающих на открытой шее и плече.

***

      Следующая пара недель прошли так спокойно что, если бы не почти ежедневные звонки старика, Алтан чувствовал бы себя счастливым. Семейных дел, требовавших его личного присутствия, в расписании не было, а бумажная работа и поездки на разной степени пафосности мероприятия не доставляли ни раздражения, ни неудобств.       Алтан даже смирился — не без удовольствия, — с тем, что Дракон не ограничивал ни себя, ни его пределами постели или спальни. Помимо того, что они трахались, кажется, в каждом уголке Алтановых покоев — включая оранжерею (Алтан, упиравшийся коленями в подушки, сдёрнутые с дивана, и нависавший половиной тела над декоративным прудом, не захлебнулся только чудом, ну и из-за того, что Вадим держал крепко, дразня близостью воды, но не давая соприкоснуться с ней), и в машине, без будоражащих кровь воспоминаний не осталось ни одно мероприятие из тех, на которые Алтан выезжал, будь то открытие новой экспозиции в музее, или бизнес-форум.       Алтана всё устраивало, даже более чем. До тех пор, пока, после традиционного поклона по окончании тренировки, тренер не обронил, что надеется, что Алтан не потеряет форму за те два месяца, что пробудет в Китае.       Алтан ничем не выдал своего удивления — разговоры деда об этом не несли в себе никакой конкретики, и Алтан почти уже решил, что этой поездки он сможет избежать. Почтительно ответил, что приложит для этого все усилия, и стрелой метнулся в кабинет, по пути сбросив сообщение Вадиму, тренирующемуся в соседнем зале.       Дракон пришёл быстро, непонимающе оглядел встревоженного Алтана и вздёрнул пересечённую шрамом бровь.       — Я не хочу ехать в Китай, — выпалил Алтан, глядя на Вадима так, словно только от него зависело окончательное решение. Алтан уже почти привык, что доверяет ему больше, чем кому-либо в своей жизни.       — Не едь, — спокойно ответил Дракон, скрестив на груди ручищи. — Просто откажись.       — Он меня убьёт, — хрипло выдохнул Алтан, прислонившись к письменному столу и сжав ладонями столешницу.       — Не убьёт, — резонно возразил Вадик. — Ты единственный наследник.       — Меня силой приволокут, — Алтан сглотнул тяжёлый ком воспоминаний о том, как его притаскивали к деду в кабинет, и, если честно, не видел никаких препятствий.       — Очень маловероятно. — Вадик иногда бесил абсолютным спокойствием. — Слишком проблемно.       — Он сам за мной приедет, — выдохнул Алтан, наверное, самый страшный для себя вариант.       Вадим подошёл — медленно, спокойно, — протянул руку, погладив по стянутым в пучок волосам, и слегка прихватил за подбородок, заставив Алтана приподнять голову.       — Ты помнишь, что мне нужно от тебя, царевна?       — Вера, — шепнул Алтан после недолгого молчания, взвесив всё и выделив главное.       — Веришь мне?       Алтан тяжело выдохнул — верить, преодолевая панический страх и прошлый опыт, было слишком сложно. Стресс всколыхнул воспоминания, которых Алтан тщательно избегал, которые за последний год почти не беспокоили его — от ударов тяжёлой, унизанной перстнями ладони, до спокойного обещания уничтожить его оранжерею, от разбитых губ до выбитых соприкосновением с паркетом коленей. Алтан слишком хорошо знал, что такое боль, физическая и эмоциональная, и её боялся больше, чем чего-либо ещё.       Вадим мягко гладил по лицу, дожидаясь ответа.       — Золотце? — негромко позвал он, когда молчание стало слишком долгим. Алтан, давно уже опустивший голову, упрямо смотрел ему между ключиц, пытаясь заставить себя ответить и не солгать.       — Хочу верить, — хрипло выговорил он, не поднимая взгляда.       — Это не то, — неожиданно жёстко откликнулся Дракон, положив ладонь Алтану на шею. Большим пальцем нажал на нижнюю челюсть, снова заставив поднять голову. — Не тот ответ, царевна.       Алтан прекрасно понимал, что ответ не тот, но безоговорочная вера не была его коньком. Хотя, как назвать её безоговорочной, когда Алтан видел его, дракона, настоящим, своими глазами. Клыки, чешуя, мощь, не поддающаяся описанию.       Старик казался силой, способной переломить хребтину даже озёрной хтони.       Разговор с ним вечером добавил Алтану тревожности и страха — на приказ приехать одному, без наёмника, без какого-либо сопровождения, кроме того, что выделит ему Баатар, Алтан, едва заставляя себя удерживать спокойное выражение лица, ответил отказом. Дед не стал спрашивать причин, не стал угрожать, не стал напоминать, что это не просьба. Он только коротко, почти незаметно дёрнул бровями и закончил вызов. Алтан чувствовал, как по спине, под рубашкой, тёк холодный пот.       После этого разговора он почти сразу пошёл в спальню, сил заниматься чем-то, кроме сна всё равно не было. Принял душ, медитативно провёл полчаса, расплетая косы, и уже сидел в постели с книгой, раз за разом пробегаясь взглядом по строкам и никак не улавливая смысл, когда вернулся Вадим. Алтан не спрашивал его, куда он уезжал, в глубине души опасаясь, что после разговора в кабинете он вовсе не вернётся. Но нет, вернулся — принёс на себе запахи города: бензин, асфальт, лёгкий привкус кожаного салона автомобиля.       — Держи, золотце, не грусти, — весело рыкнул Вадик, бесцеремонно усевшись Алтану в ноги и протянув ему большой сникерс.       — Ты такой дурак, — растерянно сообщил Алтан, сняв очки и принимая подношение двумя пальцами, словно шоколадный батончик был змеёй, которая могла цапнуть за ладонь.       Вадик шумно фыркнул, сжал алтанову лодыжку через одеяло, и встал с кровати.       — Где был? — всё-таки спросил Алтан, когда Дракон, потянувшись, по-хозяйски подошёл к зеркалу и взъерошил и без того стоящую торчком шевелюру.       — Дела твои улаживал, золотко, — Вадик обернулся и подмигнул. — Хочешь верить — верь.       — Хотелось бы знать подробности моих дел, которые ты улаживаешь, — прошипел Алтан. На Вадика это, как обычно, не произвело особого впечатления. Он вернулся к кровати и наклонился к Алтану, заглядывая в глаза.       — В следующий раз, и во все последующие — обязательно.       Алтан старательно усмирял всколыхнувшуюся злость те несколько минут, что не мигая смотрел Дракону в глаза, а потом вспомнил, что он, технически, та ещё змеюка, и, не удержавшись, нервно хохотнул.       — Змеи не моргают, да? — пояснил он причину своего внезапного веселья.       — Мне почти обидно это сравнение, но драконы ближе к ящерам, золотко, а ящеры моргают, — Вадик в доказательство своих слов часто захлопал ресницами. — Переоденусь и вернусь. Скушай шоколадку и ложись спать. Если хочешь, могу рассказать тебе про фермопильское сражение, чтобы ты быстрее уснул.       Алтан показал ему средний палец, скривившись:       — Во-первых, я эту историю уже слышал. Во-вторых, спартанцы-таки проиграли, мне не нравится.       Вадик остановился в дверях, мечтательно улыбнувшись:       — Да причём тут спартанцы, золотко? Ты знаешь, какие у персов были цацки?

***

      Через пару дней, когда Алтан успокаивал нервы тем, что пересаживал гардении подальше от единственного в оранжерее дивана, вокруг которого дракон взял привычку обвиваться, если Алтан сидел там, Вадим, которого Алтан отпустил с самого утра, присел на корточки рядом, заинтересованно рассматривая цветок в руках Алтана. Земля возле гардений была примята и, хотя сами цветы задеты не были, Алтан решил не рисковать.       — Ладно, справедливо, — в конце концов прокомментировал Вадим, отодвинувшись, когда Алтан продемонстрировал ему тонкие ножницы с длинными лезвиями, лежавшие по правую руку. — Баатар приедет сегодня вечером.       — Ты откуда знаешь? — тут же отреагировал Алтан, хотя не собирался отвлекаться на разговоры, пока не закончит.       — Пацаны в курилке болтают. — Вадим оглянулся и уселся задницей на дорожку, по-турецки подтянув под себя ноги.       — При тебе-то? — недоверчиво пробормотал Алтан, вернувшись к своему занятию и настойчиво отгоняя мысли, от которых нервно сжимались желудок и лёгкие.       — Я обаятельный, — гордо сообщил Вадик. Алтану даже не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что он привычно ухмыляется. — А ещё, если хочешь знать, моя… кхм, должность, вызывает массу сочувствия.       — Ну ты и козлина, — не выдержал Алтан и запустил в него горсть сырой земли. Вадим довольно заржал, стряхивая налипшие на майку комья.       — Даже рога есть, — добавил Алтан, сердито прищурился.       Вадик продемонстрировал в улыбке клыки.       — Ладно, — Алтан слегка утрамбовал землю под очередным цветком, и задумчиво пропустил между пальцами немного земли. — Уедем на пару дней.       Вадим издал несогласный звук и покачал головой, когда Алтан обернулся.       — Хуёвая идея, золотко. Вот прям по шкале хуёвости — на самом верху. Останешься дома.       Алтан на мгновение замер от такой наглости, и медленно поднялся на ноги, снимая испачканные землёй перчатки.       — Ты не забыл, кто здесь отдаёт приказы? — холодно процедил он, подойдя, глянув на Вадима сверху вниз и подцепив пальцами кольцо на ошейнике.       — Я не забыл, кто здесь просил помощи, — усмехнулся Вадим, даже не дёрнувшись от прилетевшей вслед его словам оплеухи. — Тебя никто не выпустит из дома одного, а я никуда тебя не повезу. Хочешь бежать — беги одна, моя царевна.       — Убирайся с глаз моих, — яростно прошипел Алтан, зло толкнув его в плечо. Ощущение было такое, словно он врезался ладонью в каменную стену, но Вадим сверкнул коротко золотом радужек, и встал на ноги, нависая над Алтаном.       — Капризная ты царевна, золотко, — вдруг совершенно дружелюбно мурлыкнул он и ушёл, на мгновение запустив руку в пруд и всколыхнув воду. С нескольких отцветающих уже кувшинок лепестки упали в воду.       Алтан беззвучно завыл, сжав виски ладонями, и перебрался на диван, закутавшись в лежавший под ним большой плед.

***

      Чуть большая, чем обычно, суета в доме подсказала ему, что старик вернулся — сидя в зале с незажённым камином Алтан слышал шаги на втором этаже и в холле, и просто ждал, когда за ним придут. Строгий чёрный костюм, облеплявший тело, играл на сегодня роль брони, хотя Алтан не отказался бы от настоящей, которая действительно могла бы уберечь его от травм. Вадим, выполняя последний алтанов приказ, не появлялся, а Алтан удерживал себя от того, чтобы написать ему — чем бы наёмник ему помог? Соврал, что всё будет в порядке?       Алтан сейчас остро понимал, что послушавшись его подписал приговор и себе, и своим каким-никаким планам на будущее, и даже своей оранжерее — её старик считал особенной придурью. Душно накатывала истерика — Алтан спасался тем, что сжимал в ладони толстую золотую цепь, перебирал звенья, выглаживал каждое, следя за ритмом дыхания, казалось, что если он собьется, то завоет в голос.       Когда к нему пришли — двое в похоронных костюмах, с неизменно каменными выражениями лиц, — Алтан не стал истерить, оценив предупреждение: хватило бы и одного посыльного, но вдвоем было бы сподручнее его волочь, если бы заартачился. Остатки гордости терять он не собирался, поэтому пошёл сам.       Впрочем, остатки этой самой гордости остались, наверное, на дорогом паркете кабинета вместе с брызнувшими из глаз слезами, сразу после первого удара, разбившего губу. Рука у Баатара по-прежнему была тяжёлая, а перстней за прошедшие годы, казалось, прибавилось.       Ему казалось, что прошла вечность, прежде чем он вышел из кабинета, едва держась на ногах. Голова гудела, лицо горело, продольные длинные синяки от трости ещё долго будут напоминать ему об этом вечере, разукрасив предплечья и, может, спину — Алтан плохо помнил, а болело всё, и больше всего — за рёбрами, жгло кислотой, разъедало.       «Продолжим разговор утром», скупо брошенное вместе с кивком на дверь, не предвещало ничего хорошего, тем более, что это были единственные слова, сказанные дедом за всё время.       Алтан даже не особо винил Вадима за то, что тот втянул его во всё это. Скорее уж себя, за излишнюю веру в него.       — Лёгок на помине, — пробормотал Алтан, мутно глянув на вынырнувшего откуда-то Вадима, открывшего перед ним дверь. Дракон выглядел непривычно серьёзным — действительно серьёзным, без налёта обычной насмешливости. Подхватил под руку, когда дверь закрылась, а когда Алтан зашипел от боли, поднял на руки и понёс в спальню, уложив на постель и стянув с ног домашние туфли. Алтан подгрёб поближе подушку и перекатился на бок, подтянув колени к груди.       — Набрать тебе ванну, босс?       Алтан видел краем глаза, как он поднял руку, но так и остановил над бедром, не решившись прикоснуться. Во рту был металлический привкус крови из разбитой губы, мыслей не было никаких.       — Холодную, — пробормотал он, сильнее вцепившись в подушку и вжавшись в неё лицом. На наволочке наверняка останется кровавый отпечаток, но шёлк приятно охлаждал горевшее лицо.       Потом Вадим помог ему раздеться — без лишних прикосновений, без ласки, совершенно не нужной сейчас Алтану. Иногда хотелось выдохнуть что-нибудь едкое, обвинительное, но Алтан каждый раз обрывал себя — если не верил, не нужно было слушаться. Если верил — нужно было продолжать.       В прохладной, освежающей, но не бодрящей воде Алтан провёл часа полтора. Сначала просто отмокал, потом рассматривал себя в зеркальце, оценивая ущерб — не слишком великий, разбитая губа припухла, на правой скуле осталась тонкая царапина, наверное от одного из перстней, но лиходарочный румянец с щёк быстро сошел, сменившись привычной смугловатой бледностью. Глаза только были дикие, тревожные, как у загнанного зверя, но с этим Алтан поделать ничего не мог.       — Остаться с тобой? — спросил Вадим, протягивая Алтану стакан воды, когда тот, переодевшись в мягкую фланелевую пижаму, перебрался под одеяло. Его совсем немного лихорадило — то ли от стресса, то ли от холодной воды — Вадим, конечно, перестраховался, и набрал чуть тёплую, но Алтан безжалостно добавил ледяной, холодная вода быстрее приводила в чувство.       — Нет. — Стакан Алтан взял и выпил одним махом. Вода горчила знакомым привкусом снотворного — Алтан когда-то не мог без него уснуть. Сейчас он растерянно моргнул и выпустил из рук пустой стакан, проваливаясь в сон — доза была больше обычной.       Правда это не помешало ему проснуться среди ночи. Он сам не понял из-за чего — то ли накрыл слишком тревожный сон, от которого захотелось побыстрее освободиться, то ли потревожил какой-то шум, правда, когда он сел на кровати, прислушиваясь, в доме было тихо. Тихо, как обычно бывает в большом доме — негромкие, едва доносящиеся до острого слуха шаги охраны не смолкали никогда. Но тревога — неоформленная, смутная и оттого ещё более пугающая, не отпускала. Алтан спустил с постели ноги, нашарил пальцами домашние туфли, и встал, продолжая прислушиваться. Ритм чужих шагов по ночам был выучен за два года, что Алтан почти не выходил из своей спальни и почти не спал. Он вбился в подкорку, как тиканье часов, которое перестаешь замечать через какое-то время. Сегодня часы едва уловимо сбоили — не критично, не сильно, но, в совокупности с необъяснимой тревогой, это пугало.       Алтан открыл дверь спальни, вздрогнув и отшатнувшись назад — Вадим сидел рядом с дверью, прямо на полу, привалившись спиной к дверному косяку.       — Иди в постель, золотко, — ласково, но твёрдо посоветовал он, подняв голову и взглянув на Алтана. Глаза в темноте, в слабом свете фонарей с улицы, желтели как-то по-особенному мистически. Алтан сглотнул и переступил с ноги на ногу.       — Почему ты здесь? — спросил он, медленно моргая спросонья, рассматривал его — одетого, при портупее и оружии, собранного, но странно-спокойного.       — Потому что внутрь ты меня не пустил, — сказал Вадим так, словно это что-то объясняло.       Следом, раньше, чем успел придумать ответ, Алтан услышал звук выстрела.       Не услышал даже, и не звук, а словно почувствовал, как меняются свойства воздуха несколькими этажами выше по траектории летящей пули — в этом было что-то от ощущения, когда он видел дракона, который умудрялся уместить всю свою огромную длину на небольшом свободном пятачке оранжереи. Звук меняющейся реальности — в прямом или метафорическом смысле.       Алтан застыл. Замер, широко распахнув глаза, прислушиваясь — часы чужих шагов всё так же шли в небольшой разнобой, всё так же на грани с критичностью, почти незаметно. Больше не изменилось ничего, а через несколько минут и лишний такт в мелодии исчез — всё вернулось к привычному ритму.       — Вадим, — едва выговорил Алтан, снова опустив взгляд на наёмника. Тот тоже прислушивался — и продолжал прислушиваться до сих пор. Только руку протянул, успокаивающе погладив по голени, но Алтан всё равно вздрогнул и сглотнул. — Вадим, — позвал он снова.       Дракон перевёл взгляд на него, моргнул, и вдруг маска, напоминающая спокойного тысячелетнего ящера, сменилась более привычной — короткая усмешка изогнула губы.       — Иди в постель, царевна моя. Тебе с такой чуткостью древнюю магию творить, а не цветы растить, да драконов призывать. Иди, поспи.       Алтан, слишком оглушённый тревогой, страхом и пониманием, протянул к нему руку, привычным движением вставляя пальцы в кольцо ошейника, и потянул за собой. Дракон беспрекословно пошёл за ним, посмотрел, как Алтан возвращается в постель и лёг позади него, сунув один пистолет под подушку, а второй положив на столик. Алтан подумал, что потом нужно будет провести беседу насчёт оружия на его шёлковых простынях. Потом, но не сейчас. Сейчас он боялся, что так и не уснёт, но его быстро сморило — остатками снотворного в крови, ровным теплом, исходящим от Вадима, усталостью.       Проснулся он поздно, и чувствовал себя паршиво — то ли от снотворного, то ли от произошедшего ночью — могло бы показаться, что это был странный, пугающий сон, но не казалось. Кошмары у Алтана всегда были весьма конкретными и подробными, а других снов ему не снилось.       В доме было шумно.       — Проснулся? — Вадим ласково погладил по спине и по волосам, мягко обнял, и Алтан прижался к нему спиной, продлевая мгновение спокойствия и неги. В том, что день будет трудным, сомневаться не приходилось.       Деда застрелили ночью, в его собственной постели, настолько профессионально и тихо, что никто ничего странного не заметил. Толку не было ни от камер, ни от охраны, недосчитавшейся, в общей сложности, пятерых бойцов. Полиции на удивление Алтана в доме было немного — несколько знакомых, прикормленных лиц, с которыми он за прошедший год пересекался неоднократно.       Голова от снотворного всё ещё гудела, мысли путались, поэтому на вопросы Алтан отвечал заторможенно, а самих вопросов не запомнил. Вадим всё время был рядом — Алтан единственное, что заметил, так это, что сегодня Дракон был в водолазке — высокий ворот скрывал от чужих глаз неснятый ошейник. Его присутствие не вызывало особых вопросов, да и его самого о чём-то расспрашивали — Дракон отвечал.       — Кто это сделал? — спросил Алтан глубоким вечером, выпутавшись, наконец-то из этого бесконечно долгого дня. Дел обрушилось больше, чем он ожидал, и далеко не все были связаны с расследованием или предстоящими похоронами, в основном — с бизнесом. Алтан смутно помнил, что происходило после смерти матери, за полгода, проведённые на больничной койке, мысли о бизнесе волновали его меньше всего.       — Не я, — хмыкнул Вадик, стянув с Алтана пиджак и положив руки на плечи. Размял немного, погладил, наклонившись и поцеловав в шею у самой челюсти. — Мир, царевна?       Вместо ответа Алтан завел руку назад и потрепал его по волосам.       — Нанял кого-то?       Сожаления или горечи не было. Мстительной радости — тоже. Была усталость. Было облегчение.       — Это было бы неосмотрительно. Да и… этих людей не нанимают. Им отдают приказы. С очень большого верха.       — Каких людей? — Алтан нахмурился, но всё равно откинулся затылком на плечо Вадиму, продолжая поглаживать его по волосам. Почему-то всё, что он чувствовал сейчас, помимо усталости, сводилось к лёгкой благодарности за то, что Дракон не припоминает ему ни истерики, ни недоверия, ничего.       Вадим ответил.       — Это городская легенда, — скривился Алтан, подумав.       — Я тоже легенда, золотко, — выдал Вадик оскорблённым тоном. — Что ж теперь, не существовать?       Алтан подумал немного и пожал плечами.       — Найми новую охрану. Займись безопасностью. Всё на твоё усмотрение.       — Как прикажешь, босс, — выдох влажно обжёг кожу за ухом.       Облегчение неторопливо переплавлялось в возбуждение. Алтан прикрыл глаза, позволяя широкой ладони скользнуть по груди, мягко лаская.       — Я в душ, — пробормотал он, потеревшись затылком о твёрдое плечо. — Жди здесь.       Он кивнул на постель, выскользнув из неохотно разжавшихся объятий. Вадим посмотрел заинтересованно, и кивнул, немного отступая.       Когда Алтан вернулся, распуская по плечам чуть влажные от пара в душевой волосы, из одежды на Драконе был только ошейник, а сам он, растянувшись на постели, неторопливо, как-то даже лениво дрочил себе, искоса поглядывая на появившегося в дверях Алтана.       — Руки, — бросил Алтан, дёрнув бровями. Дракон понял без пояснений, убрал руки под голову, потянулся, бесстыже красуясь всем мощным телом — Алтан залюбовался, отпуская все мысли, к которым не хотел возвращаться, медленно, с удовольствием облизал взглядом каждый рельеф, каждый изгиб, и только после этого подошёл к зеркалу, забирая со стола оставленную там цепь.       Вадим следил за ним взглядом, приподняв подбородок, чтобы удобнее было прицепить карабин. Алтан намотал цепь на кулак, и устроился сверху, свободной рукой выгладив цветную чешую татуировки на груди снизу вверх, к шее, прежде чем наклониться, вжимаясь губами в приоткрытый горячий рот.       — Руки, — предупреждающе прошипел он, когда Вадик двинулся, явно собираясь обнять.       — Вошёл во вкус, золотце? — невинно хмыкнул Дракон, но руки послушно убрал, хоть и нахмурился страдальчески. Алтан не стал отвечать: поцеловал снова, вздрогнув — разбитая губа еще болела, и скоро поцелуй окрасился привкусом крови, — продолжая углублять поцелуй, одновременно натягивая поводок, и плавно двигаясь всем телом, притираясь к замершему под ним, тихо порыкивающему Вадиму. Когда он отстранился, ослабив натяжение цепи, голова немного кружилась, но это было даже приятно, дарило ощущение лёгкой нереальности, хотя горячее, отзывчивое тело, чувственно гнувшееся под скользящей по коже рукой, было совершенно, абсолютно реальным. Он сдвинулся, отматывая ещё виток золотой цепи, и завёл руку за спину. Приласкал дёрнувшийся в ладони член, скользнул пальцами по набухшим венам и погладил внутренней стороной ладони чувствительную, влажную головку, заставив Вадима негромко, хрипло застонать. Алтану нравилось, какой он в постели — открытый, бесстыжий, честный. С ним было легко и хорошо, а его член, медленно двигаясь внутри, заставлял Алтана невольно закатывать глаза от удовольствия ещё только от проникновения. Он принимал тягуче-медленно, позволяя себе прочувствовать всё, хватался за цепь, словно удерживаясь на плаву, и запрокидывал голову, хрипло вздыхая, чувствуя, как волосы липнут к спине. Глаза у Дракона сверкали золотом — жадным, голодным, восхищённым, но он не двигался, только тянул шею, когда Алтан слишком сильно натягивал цепь, и негромко порыкивал, тяжело дыша. Алтан и сам едва дышал, даже перестал на несколько мгновений, когда опустился полностью и замер, давая себе привыкнуть, насладиться ощущением заполненности, жаром, потёкшим по венам от паха к груди.       — Царевна, — просяще-восхищённо выдохнул Вадим, когда Алтан немного приподнялся и опустился снова, ища лучшую позу. Прикасаться к себе даже не хотелось, разве что прижать ладонь к низу живота — он так и сделал, ещё раз двинув бёдрами. Под закрытыми веками рассыпались золотые искры, обжигая удовольствием. Вадим подмахнул, поймав ритм, хлестнул яростным взглядом, когда Алтан покачал головой и сильнее натянул цепь на очередную попытку потянуться к нему. Удовольствие, чистое, концентрированное, без примесей, жгло изнутри плавило и выкручивало. Алтан отдался захватившему его ритму, двигаясь плавно, но чётко, чтобы каждое движение — сноп искр, каждое скольжение члена внутри — тягучая, прочувствованная волна. Но долго без ответных прикосновений, без поцелуев, он и сам не выдержал, несмотря на то, что желанная разрядка уже была близка.       Вадим голодно застонал в поцелуй, когда Алтан наклонился к нему, перехватывая запястье и укладывая на своё бедро. Прикосновение, особенно, когда второй рукой Вадим сгрёб копну волос, сильнее вжимая Алтана в себя, заставило дрожать от удовольствия, а через несколько мгновений уже задыхаться — чуткие пальцы гладили везде, сжимали, ласкали. Размазывали смазку по члену и тут же влажно касались сосков и губ — Алтан открыл рот, принимая, и едва не кончил сразу, как по языку настойчиво скользнули три пальца, немного надавливая.       — Вот так, мой хороший… какой же ты охуенный, золотко, — бормотал Вадик, пока Алтан, не прекращая двигаться, обсасывал его пальцы, каждый обводя языком и скользя ноющими губами по все длине до ладони. — Вот так, детка.       Алтан, сам себя почти не слыша, всхлипнул, срываясь на стон, и захныкал, не выпуская изо рта пальцев, когда Вадим легко похлопал по заднице, и задвигался сам, прижав Алтана за бедро к себе.       Уголки губ саднило, разбитая нижняя нещадно ныла, колени дрожали, как и руки, которыми Алтан упирался в постель и плечо Вадима, удерживая равновесие, всё тело стягивало мучительно сладкой судорогой, и дыхания не хватало. Алтан начал сбиваться, судорожно цепляясь пальцами за твёрдое плечо, и чуть не рухнул на Вадима, когда он медленно вытащил пальцы из его рта, тут же обернув ими, мокрыми от слюны, твёрдый, пульсирующий в преддверии близкой разрядки член.       Вадим снова зарылся пальцами в распущенные волосы, явно ловя от этого кайф, притянул Алтана к себе, прижался губами к губам, не целуя, а вылизывая, шепча разное, сладкое, нежно-жадное. Алтан провалился в оргазм, когда он в очередной раз прошептал «моя, моя золотая царевна». Несколько глубоких рывков сильных бёдер подсказывали, что Вадим кончил почти одновременно с ним — и в него, хотя Алтан никогда, блядь, этого не позволял. Разозлиться на это сил не было, было слишком хорошо, слишком горячо, а накатившая истома и вовсе распластала Алтана по широкой груди — он уткнулся носом Вадиму в шею над ошейником, сладко жмурясь от того, как он пропускал сквозь пальцы влажные пряди и поглаживал прогнутую поясницу.

***

      Расследование стихло, заглохло ещё до похорон, состоявшихся через неделю. Алтан утром, собираясь на кладбище, косил задумчивым взглядом на Вадика, ждавшего его в кресле, пролистывая очередное сообщение от ментов на тему «подвижек в деле нет».       — Это было умно, — в конце концов признал он, раздумывая одновременно над тем, будут ли золотые накосники чересчур вызывающим аксессуаром для похорон.       Вадим пожал плечами, словно они продолжали начатый разговор, и пояснил:       — Им единственным не было никакого дела до тебя, золотко.       Алтан дёрнул бровями. Действительно, мифической подправительственной организации не должно было быть дела до наследника клана, пока он сам не засветился в чём-то, что заинтересует закон.       — Твоя заботливость почти умиляет, — хмыкнул он, не став акцентировать внимания на том, что Дракон буквально сидел у него под дверями полночи, охраняя. — Моя сестра приедет на похороны, — добавил он, всё-таки сменив золотые накосники на менее вычурные, тёмного серебра. — Приезжать сюда она почему-то отказалась.       Юма позвонила днём ранее, сообщила, что остановилась в одном из отелей столицы — и не сказала в каком. В целом от разговора с ней остался неприятный привкус обоюдного недоверия, который усугублялся тем, что Алтан был всерьёз на неё обижен — за прошедшие три года со смерти мамы они не общались, хотя до этого, как ему казалось, были довольно близки. Алтан старался не думать о том, по какой именно причине сестра винит его за то, что он в той аварии выжил, но как бы то ни было, нужно было налаживать контакт, чтобы не развалить семейную империю — в том, что Юма могла доставить ему проблем, если бы захотела, Алтан не сомневался.       — Ты спрашиваешь совета или это был риторический не-вопрос? — уточнил Вадик, прикусив кончик очередной зубочистки.       — Не смей жевать эту хрень на похоронах, — прошипел Алтан, ткнув в его сторону пальцем. — И я не спрашиваю у тебя совета. Я рассказываю.       — Ладушки, золотко, — смиренно согласился Дракон. Зубочистка перекочевала из одного уголка губ в другой.       Алтан демонстративно вздохнул. Ехать на кладбище не хотелось, он не чувствовал ничего, соответствующего моменту — ни горя, ни радости. Может и к лучшему — держать лицо в таком случае было просто.       По окончании церемонии — разумеется, пышной, разумеется роскошной, разумеется с долгими хвалебными речами (Алтан потратил три вечера на свою, выверяя каждое слово вместе с Вадимом, всё-таки в том, что у него язык был подвешен как надо, были неоспоримые плюсы) — Юма, за всё утро не сказавшая Алтану ни слова, хотя они стояли у гроба рядом, неожиданно направилась к машине вместе с ним. Дракон бровью не повёл, открывая дверь сначала ей, а потом Алтану, прежде чем сесть за руль, а Алтан оцепенел — не знал, что ей сказать. Юма заговорила сама, едва они выехали за ворота.       — Если бы ты не упёрся рогом и приехал, ничего этого не случилось бы. Что на тебя нашло?       Алтан от неожиданности чуть не открыл рот. Сдержался усилием воли, и наконец-то посмотрел на сестру — пялиться на неё на кладбище, пытаясь узнать в ней девушку, которую Алтан помнил, было бы неуместно.       Образ скорбящей внучки ей шёл. Алтан полутра тихо бесился, из-за того, что на своих высоченных шпильках она была почти на полголовы выше его, но выглядела она эффектно, ловко балансируя на грани с приличем. И уж конечно, в её скорби, выражавшейся в гневе, было куда больше искренности, чем у Алтана.       — Я не мог знать, — честно откликнулся он. — Вы ладили? — Прозвучало очень по-детски, но удержаться от вопроса Алтан не смог. Юма посмотрела непонимающе, словно он спросил о чём-то, не требующем пояснения. Словно Баатар был этаким любящим дедулей с полным карманом конфет или типа того. Алтан мысленно встряхнулся, избавляясь от ненужных мыслей — кажется, Юма действительно не понимала, а говорить о том, что происходило последние три года в особняке, Алтан не хотел ни с ней, ни с кем-то ещё.       — Тебе понадобится помощь в Китае, — в конце концов сказала она после долгого молчания. Вадим остановил машину у названного ею отеля. — Я уезжаю сегодня.       — И я с радостью приму твою помощь, — кивнул Алтан — выбора всё равно не было. Выходя из машины Юма окинула длинным взглядом Вадима — ошейник он, конечно надевать не стал, и вообще выглядел соответственно ситуации, но почему-то этот взгляд Алтана зацепил.       — Ведьма, — хмыкнул Вадик, вернувшись за руль.       — Вообще-то, она моя сестра, — процедил Алтан, недовольно поморщившись скорее от того, что мысленно с Вадимом был согласен.       — Ну так, ты та ещё ведьма, царевна, — это Вадим произнёс так спокойно, как само собой разумеющееся, что Алтан просто закатил глаза и промолчал.       — Едем домой. Дел много.              Эпилог.              Когда Алтан в очередной раз вернулся в свою спальню, и, не раздеваясь, грохнулся на постель, уткнувшись лицом в подушку со словами «я заебался, я хочу отдохнуть», меньше всего он ожидал, что Вадик, идущий следом, и не ставший упускать возможности уложить ручищи Алтану на задницу, предложит:       — Ну так давай я отвезу тебя отдохнуть, царевна.       Алтан громко фыркнул — в основном недоверчиво, — и пробормотал «ну отвези», подумав заодно, что если всё-таки удастся вырваться на месяцок из круговорота работы, то нужно будет наконец-то начать ремонт в особняке — слишком многое Алтан хотел переделать, от слишком многого избавиться. Единственное, что держало его на этом месте — оранжерея, перевозить её было бы слишком сложно, и даже сам Алтан не мог быть уверен, что все его питомцы выдержат переезд. Проще было перекроить особняк.       В Марокко — Марракеш, как на испанский лад мурлыкал Вадик, — Алтану не понравилось настолько сильно, что это была ненависть, граничащая с влюблённостью. Жара, толпы людей, раздражающе громкая арабская речь, узкие улочки, странная еда из крохотных лавочек на площади Джамаа-эль-Фна, древние постройки и обилие ярких цветов — всё это так выбивало из колеи, что было отвратительно до восхищения.       Алтан, войдя во вкус, до белых глаз торговался с лавочником в каком-то безымянном переулке за шёлковый золотого цвета халат с узором в виде чешуи. Первые пару минут Вадик ещё переводил — Алтан никак не мог подстроиться под быструю, англо-франко-испанско-арабскую речь торговца, а потом замолк, наблюдая за Алтаном со смесью умиления и обожания. Халат Алтан себе выторговал за совершенный бесценок, получил к нему в знак уважения ещё и шёлковый платок в тон, и вышел на узенькую улочку, пышущую жаром совершенно довольный.       — Ни слова, — рявкнул он заржавшему Вадиму, и тот правда никак не стал комментировать, только легко, незаметно приобнял за пояс на мгновение.       Халат был хорош — Алтан с первого взгляда влюбился в чешуйчатый узор, в тяжёлую, приятную гладкость ткани, так что нырнул в него сразу же, как вернулись в огороженный высокими стенами особняк. Здесь Алтану нравилось — мозаичная плитка под босыми ногами, обилие зелени, большой бассейн с прозрачной водой, в которой дракон лениво нежился по вечерам, поглядывая золотыми глазами-блюдцами на Алтана, балдеющего в шезлонге с бокалом холодного вина.       Такого Алтан не ожидал, он скорее представлял себе отель, но на предложение Вадика всё равно согласился, из любопытства, заодно пошутив про «несметные драконьи сокровища». Драконьи сокровища в наличии, видимо, имелись — судя по особняку.       — Зачем я вообще тебе оклад плачу, — хмыкнул Алтан, когда выбравшийся из воды Дракон, сел у него в ногах на кушетку, без лишних разговоров переложив ноги Алтана себе на колени. Кушетка жалобно скрипнула под его весом — не рассчитана была тонкая-хрупкая мебель на такую громадину.       — Я денежки люблю, — мурлыкнул Вадик, скользнув влажными ладонями по голени. — Раньше хорошо было, золотом платили, — он погладил под коленями, заставив Алтана поморщиться от щекотки.       — Хочешь, буду платить золотом, — рассмеялся Алтан, отложив книгу, и потянувшись.       Глаза наёмника полыхнули жёлтым — он воодушевлённо закивал, пробираясь ладонями выше, под тяжёлые складки нового, пропахшего благовониями халата.       Алтан откинул голову на подушку, прикрывая глаза — вечернее солнце уже не слепило, только золотило округу, путаясь лучами в светлых мокрых волосах Дракона, играя бликами на спокойной поверхности бассейна — будто вода не бурлила несколько минут назад переливами красно-синей чешуи. Алтан протянул руку, окунул пальцы в жёсткие пряди, сжимая, и послушно раздвинул ноги для настойчивых влажных поцелуев, ласкающих внутреннюю сторону бёдер.