О мой Ангел, твой свет затмевает Луну! Я прощаю любую печаль и вину, Я прощаю любой жесточайший укор, Взгляд, улыбку, слезу, тишину, разговор.
Скрипка в запертой на ключ комнате рыдала так безутешно, что казалось - кто-то бьется в агонии и кричит об этом всему миру. Это было вполне в духе Эрика: он не умел не рвать души себе и другим, и поэтому, наверное, так долго был несчастен и так одинок. На кухне Кристина варила кофе по-турецки и старалась игнорировать раздражающе надрывный звук, но ее уши были слишком чутки к любой музыке, а сердце чувствовало чужую боль едва ли не ярче, чем свою. Они поссорились. Кажется, это не казалось редкостным случаем. Но каждый раз больно бил в самую грудь, в самую сердцевину ее странной, непостижимой любви к Эрику. Бывшему учителю и покровителю, нынешнему спутнику и мужу. Неужели он не понимал, каких усилий ей стоило каждый раз уговаривать его успокоиться, терпеливо стоя под дверью? Утешать, гладить, целовать впалые щеки и сухой лоб, когда он все же впускал ее - точно он был вечным обиженным ребенком, недоласканным и недоцелованным? Растирать холодные руки, успокоительно твердя, что нервы это все, дорогой, любимый. Нервы, и только! Нервы Кристины не выдерживали. Кофе опять убежал и лишил ее возможности начать новый день чуточку лучше, чем вчерашний. Кристина раздраженно сбросила клетчатый фартук и решила, что уйдет до позднего вечера. Достаточно потакать человеку, который этого не оценит! С нее хватит.***
День затянувшейся одинокой прогулки по городу был почти счастливым, как уверяла себя певица… Но мысли о неврастенической скрипке и чужих потухших глазах все же периодически сбивали настрой до привычной щемящей тревоги. Ну вот как с ним быть? Неужели и впрямь ее согласие остаться - это не более, чем милосердие и страх стать причиной чужой гибели? Нет, они любили друг друга. Любили странно, порой неосторожно, почти всегда - нестройно. Но шероховатости и неровности сглаживались благодаря взаимным искренним стараниям. Только вот в последнее время Кристине казалось, что старается лишь она одна.***
Вечером в их квартире совсем не горел свет. Темные окна на нижнем этаже царапнули острой паникой на миг - а потом, преодолев гулкие ступени и перешагнув порог с явным усилием, Кристина почувствовала запах роз, яблочного пирога и сладкой ванили. Едва она очутилась на кухне, как вспыхнул яркий, почти мистический, но теплый свет. Маленькая сумочка выпала из разжатых рук, с губ сорвался нервный смешок и облегченный вздох. Посреди стола, накрытого бордовой скатерью, стоял большой ароматный пирог. По углам торжественно возвышавшись четыре хрустальные вазы с алыми розами без шипов. Вся кухня пропахла ванилью и цветами, и у Кристины невольно навернулись крупные слезы. - Ты меня... ждал? - спросила она дрогнувшим голосом, не оборачиваясь, когда услышала тихие шаги за спиной. - Я надеялся, - кротко откликнулся Эрик и очень осторожно обнял свою жену со спины. – Ну так что? Ты теперь снова меня любишь, мой суровый Ангел? - Никогда не перестаю, - молодая женщина сглотнула комок и притворно нахмурилась, прежде чем обернуться и взглянуть в его глаза. - Не говори же больше глупостей, будь добр. Поужинаем вместе. А потом я расскажу тебе, каким скучным становится Париж, когда я гуляю по его улицам одна.