О друзьях, плотве и хронической усталости

      Лето в этом году выдалось жарким, невыносимо жарким. Поэтому девушка даже не задумывалась, соглашаясь поехать на шашлыки со старыми знакомыми. Она купила бутылку красного вина и водку в качестве своего вклада в общую попойку, коробочку опарышей и, сообщив, что «пасаны, если че я за рулем», взяла удочку.       Бухать не хотелось. Хотелось отдохнуть.       Девушка сделала подсечку, зажав сигарету в зубах, и раздраженно повела плечом, заметив, что ее уединение собираются наглым образом нарушить.       — Занимаешься убийством беззащитных? — скривился молодой человек, спускаясь к берегу.       Парня с зелеными волосами ей представили в самом начале, но она не запоминала его имя. Хитрый, наглый, самовлюбленный. У нее на таких была чуйка. Или она просто безошибочно угадывала типаж — все ее бывшие были такими же.       — Гринпис в другой стороне, — невозмутимо отмахнулась девушка без имени. — Не раздражай, ради бога. Я отдыхать сюда приехала, а не лекции защитников природы слушать.       Вася и не собирался читать лекции. Он присел на свободный раскладной стульчик, тоже доставая из кармана пачку сигарет.       Он хотел просто отдохнуть. От шума компании, перекрикивающей гремевшую музыку, голова разболелась только сильнее, а алкоголь он уже видеть не мог.       — Как тебя зовут-то? — тоже не стал напрягаться и вспоминать ее имя Вася.       — Лив.       — Полячка что ли? — беззлобно усмехнулся и зажал сигарету зубами молодой человек, прикуривая. — Я Вася.       Возле воды было ощутимо прохладнее, парень невольно поежился, но возвращаться к друзьям не хотелось. Да и общество так называемой убийцы с жидким хвостиком безнадежно прямых блондинистых волос не так сильно его возмущало.       — Это для друзей, — пояснила девушка, не сводя глаз с поплавка.       Ее этот бессмысленный разговор вопреки собственным ожиданиям не раздражал.       — А мы друзья? — насмешливо спросил молодой человек, прикрыв глаза, перед которыми уже плясали разноцветные круги.       Если бы Вася горел живописью так же, как и музыкой, его картины, вдохновленные приходами, вполне смогли бы потягаться с бессмертными произведениями экстравагантного Дали. Но, вероятнее всего, нет.       — До врага ты не дотягиваешь, — честно ответила девушка, окинув его снисходительным взглядом.       Довольно продолжительное время они просто молчали, и Лив в какой-то момент даже забыла о присутствии нового знакомого, наслаждаясь тишиной и давно забытым увлечением детства.       — А у тебя получается все так просто? Или друг или враг? Или черное или белое? — Вася все это время внимательно следил за ее явно отработанными движениями, хотя картинка перед глазами и смазывалась. Девчонка удочку не первый раз в руках держала. Его это коробило, но не слишком.       — А ты что, расист получается? — притворно ужаснулась Лив, попытавшись свести все в шутку, но все равно ответила. — Ты сам начал ярлыки развешивать. Для меня ты, рассуждая хотя бы логически, никто.       Вася кивнул, соглашаясь.       В его жизни было достаточно много подобных знакомств. Когда ты бухущий в стельку обсуждаешь с человеком всю свою жизнь, выворачиваешь душу наизнанку так, что аж блевать тянет от той черноты, что сокрыта в пропащей глубине, а наутро не вспоминаешь уже ни человека, ни себя. Слишком много ничего не значащих людей.       — Знаешь почему рыбалка считается именно мужским хобби? — снова заговорил защитник всех страждущих и беспомощных.       — Знаю, — девушка снова забросила удочку. — Потому что ваша каша в голове устроена таким образом, что вы можете сосредоточиться только на одном действии. Поэтому глядя на поплавок вы, в отличие от женщин, которые, глядя на тот же поплавок, успеют подумать еще о тысяче и одной задаче, вы реально отдыхаете.       — Тогда в твоем случае это какой-то сомнительный отдых получается, — поморщился Вася, нехотя принимая ее ответ. Он хотел сказать что-то еще, но решил не выебываться.       Лив пожала плечами, мол «думай что хочешь, меня не ебет».       — Ты сам-то как отдыхаешь? — одарила насмешливым взглядом, снова возвращаясь к поплавку. — Вот так? Допиваешься, как и все, до беспамятства?       Молодой человек не хотел признавать, что своей попыткой посмеяться и свести все в шутку она попала в самую точку.       Беспрецедентное попадание, десять из десяти.       — Иногда, — нехотя подтвердил он. Вася ненавидел лгать, хотя и делал это с завидной регулярностью.       В этот раз Лив глянула сочувствующе. Ему эта жалость была не нужна, она это видела.       — Я мелкая была когда, больше любила на природу смотреть, а не на поплавок, — призналась девушка, отвернувшись. — А выросла, такая заебанная работой и жизнью стала, что без единой мысли пялю только на него, понимаешь?       Вася не понимал.       — Как можно было променять природу на кусок пластмассы? — задумчиво протянул он, впервые задавая свой вопрос без скрытой претензии. Отвечая девушке ее же жалостью.       — Не знаю, как так получилось, — снова пожала плечами и невольно задумалась. — Детство закончилось, мечты рассыпались. Выяснилось, что смотреть проще, чем созерцать.       А вот это Вася понимал очень хорошо. Лучше чем кто-либо даже. Они чувствовали, что защищают друг друга в каком-то бессознательном понимании. Эмоциональная забота, игнорирующая различия идеологий.       — Настоящее имя не назовешь? — из праздного интереса спросил он, снова закуривая.       — Оля.       — Почему Лив?       — Почему так много вопросов?       — Почему бы нет?       Девушка усмехнулась, признавая поражение. Она закрепила удочку в «рогатке» и повернулась лицом к новому знакомому, нагло стрельнув у него сигарету.       — Сокращение от Оливии, а Оливия созвучно с Олей, — ответила девушка, не понимая, почему вообще ему все это рассказыват.       Лив рассеянно смотрела, как уходит под воду поплавок, и очнулась только когда Вася лениво посоветовал подсекать. Он с легкой неприязнью и недоумением наблюдал, как девушка вынимает из рыбьей глотки крючок, на котором еще слабо трепыхался опарыш.       — Это хотя бы кто? — Вася указал на рыбу в ее руках.       — Плотва. Кстати, ты знал, что рыбы не умирают, а «засыпают»? Да упокой кто-нибудь ее душу, когда она отойдет в мир иной, — с самым серьезным лицом произнесла Лив, кидая рыбу в небольшой садок.       — Это ужасно, — страдальчески простонал парень.       — Это жизнь, — девушка ничуть не смутилась.       Она просто хотела отдохнуть. ***       Лив сидела и курила в открытое окно на чужой кухне. За окном только-только светало. И легкий прохладный ветер трепал ее блондинистые волосы. От нее пахло речной водой, костром и рыбой. Ее это абсолютно не волновало.       Как она оказалась на кухне съемной квартиры у музыканта для нее почему-то осталось загадкой. Едва ли она помнила, как развозила пьяное сборище старых знакомых по домам. И, конечно, не имела ни малейшего представления о том, как оказалась на обшарпанной захламленной кухне.       — Ты влюблен, безнадежно влюблен, — констатировала Лив, наблюдая, как парень, слегка хмурясь, настраивает гитару.       — Так можно сказать про любого, — не согласился Вася, не отрываясь от своего занятия.       — Отнюдь, — покачала головой девушка, отворачиваясь к окну, чтобы выдохнуть дым. — Мое сердце, к примеру, подобно пустыне. В нем километры свободы и совершенно нет места любви. А ты влюблен, мой друг. И любовь эта болезненна.                    Снова шутить про ярлык дружбы парень не стал. Из всех его ничего не значащих знакомств это, по непонятным ему причинам, значило чуточку, но больше.       — Любая любовь болезненная херня, — пожал плечами Вася.       Его сердце болело, он привык.       Привык к безнадежной безысходности. Привык хотеть орать так, чтобы сорваться в итоге на болезненный, невыносимый вой, скрести ногтями те самые обшарпанные стены, сбивать руки в кровь так, чтобы ебаные абстракционисты могли хуевы полотна создавать, макая в нее свои дешевые синтетические кисти.       Привык хотеть и не имееть возможности сделать хоть что-нибудь.       Он просто ко всему привык.       — И снова ты не прав, — улыбнулась Лив, наблюдая за слабыми солнечными бликами в окнах грязно-серого дома напротив. — Здоровая любовь не причиняет боли.       — И ты видела ее, здоровую любовь? Испытывала хоть раз что-то, что не разъедает изнутри? — он не сдержался, но в его словах не было того яда, которым он сам был пропитан насквозь.       Лив усмехнулась расслабленно. Она снова отвернулась к окну, чтобы спрятать кристально чистый взгляд в переплетении серых панельных домов города, не знавшего иной любви кроме отравленной.       — Ни разу, — честно ответила девушка.       Мелодия, рождавшаяся под длинными, немного кривыми, но по-особенному красивыми пальцами музыканта, звучала оглушающе громко ранним утром в тишине кухни. Она звучала, подобно осенней необъяснимой тоске по чему-то настолько забытому и далекому, что и не вспомнишь уже в которой из множества жизней это происходило.       Пока серый город медленно спивающихся романтиков и безнадежно жестяных карьеристов просыпался, в старой квартире, повидавшей столько историй, что еще одна не значила уже ровным счетом ничего, рождалась та самая очередная ничего не значащая история.       Этой случайной дружбы вообще не должно было произойти. Слишком убежденные в собственных ценностях, не способные сдаваться и поддаваться, они интуитивно понимали друг друга. Никогда бы в этом не признались, но понимали все слишком правильно, взаимодействуя искренне и прямо.       Их было двое. Они были разными. До невозможности. До невыносимого раздражения р а з н ы е.       Волнительно автономные, не соответствующие ни одним стандартам, сопереживающие, соперничающие и осторожные. Но такие живые, такие желающие гореть.       Уставшие, израненные, не верящие в людей, не верующие ни в одного из богов.       Они просто были.       Они просто устали.