Питерский призрак.

      Начали загораться фонари, освещая дорогу, улепленную желтыми листьями, что так быстро и весьма ожидаемо оголили ветви деревьев, забрав пышность кроны и оставив после себя острые сучья. На мокром после дождя асфальте отражались фары автомобилей, люди куда-то спешили, подобно деревьям сбросив с себя притворную красоту, оголяя свои иголки. Кто-то переходил дорогу: одни бежали, стараясь не задерживать движение машин, зеваки же получали по ушам пронзительным сигналом. Другие стояли на остановках, дожидаясь своего автобуса. За железными дверьми серых панелек скрывались жильцы, на одном из балконов стояла тучная женщина и докуривала сигарету, с ненавистью оглядывая мелких людей внизу. А они все шли и шли, уткнувшись в свои мысли, что омрачали их лица, лишь единицы из них освещали своими улыбками серую массу, что так и норовилась погасить этот свет едкими замечаниями и угрюмыми взглядами.       В одном из окон виднелся силуэт юноши, утопающий в дыме сигарет и запахе кофе, что заполнил маленькую квартиру, заставляя хозяина открыть окно. Ветер, заглянувший в гости, по-хозяйски разбросал скучающие строки недописанных стихов. Парень, загипнотизированный движением улиц, продолжал сидеть возле окна, не обращая внимание на звук разлетающейся бумаги, наблюдая, как жизнь за окнами медленно останавливается.       Чон Чонгук. Так звали юношу, чьи глаза почти закрылись и можно было подумать, что он спит, если бы не ресницы, что изредка подергивались. Неугомонные соседи прозвали парнишку наркоманом, то ли из-за его мертвой внешности, то ли из-за мертвой души. А ведь он был жив и иногда выходил на лестничную площадку покурить, за что его и невзлюбили жители дома.       Он был довольно молод, но для своих 23 лет выглядел уж слишком юным: проколотые уши, рука, покрытая рисунками, длинные волосы — все это выдавало в нем бунтарский характер подростка, коим он давно не являлся, но менять что-то в своей внешности даже и не думал, несмотря на надоедающий лепет своей тети, на чьи плечи легла забота о нем после смерти матери и ухода отца. Его мама была милой и тихой женщиной, чью жизнь забрал рак в ее ранние 50 лет. Отец, недолго думая, взялся за бутылку, а когда сын стал невмоготу, сплавил его к сестре покойной жены, продолжая тухнуть в алкогольном омуте.       Теперь, вспоминая свое детство Чонгук понимал, что это был один из самых счастливых моментов в его жизни, если не единственный. Да и вообще жизнь в Корее была счастливой и беззаботной до тех пор, пока ЮнМин, одноклассник, забравший у Чона друга, не превратил его старшую школу в ад.       Все это не прошло бесследно для мальчика. Он начал падать, не сразу — потихоньку, медленно делая шаги к той тьме, что окончательно поглотила его сейчас.       В какой-то момент огонь, который давно уже превратился в тлеющие угольки, погас окончательно. Чон утратил самое дорогое, нет, не надежду. Хоть и говорят, что она умирает последняя, надежда покинула его одна из первых. Смысл. Чон утратил смысл. Раз за разом, когда он просыпался, эти слова эхом отдавались в его голове.       Он лежала где-то на дне, он уже не сопротивлялся, лишь видел приглушенный свет сквозь толщи мутной воды. Он не открывал глаз и просто лежал с закрытыми, не желая даже видеть лучи света, которые так отчаянно пытаются проникнуть сквозь толстые занавески внутрь блеклой комнаты. Иногда он задавался вопросом, но никогда не находил ответа, по правде говоря, он и не пытался. Этот вопрос был лишь отголоском разума, что продолжал бить тревогу, но мрак, захвативший почти все сознание парня, быстро усмирял желание выбираться из объятий тьмы. Но снова и снова вопрос продолжал звучать в его голове.

      «Как это произошло?»

      Он смог понять лишь то, что эта тьма ходила за ним уже давно, ему просто нужно было сделать шаг на встречу. И он его сделал. С тех пор она плавно, но уверенно очерняла его тело, начиная с самого малого и, набрав обороты, подчинила мальчика себе.       Это происходит незаметно, постепенно, человек даже не успевает подумать о том, что что-то не так. Сначала краски мира становятся как будто матовыми, не такими яркими как раньше, потом некоторые из них теряют свой цвет, в конечном итоге превращаясь в разные оттенки серого, а затем и вовсе исчезают, как и память о том, что мир когда-то был цветным.       Чонгук этого не заметил, как и не заметил то, что тьма начала покрывать его руки, и чтобы ее больше не видеть, Чон разрисовал их, но ошибся, когда решил, что чернота прошла и он ее больше никогда не увидит. Она была с ним слишком долго, и въелась в кожу намного глубже, чем чернила татуировок. — Ради Бога, Чонгук. Сходи к специалисту, — лепетала женщина, взмахивая руками и обхаживая юношу, — ты же знаешь, я все оплачу. Каждый прием. Тётка Агата старалась вновь наполнить жизнь парня красками, но получалось это с трудом. Однако, ради нее, единственной родственницы, он собрался с силами и посетил врача.   — Чон Чонгук, ты же любишь литературу, фанат Есенина, да и сам пишешь что-то. Пойди хотя бы работать в библиотеку. Просто отдавай и принимай книжки, — сказал ему врач, слегка наклоняясь, укладывая руки на стол. Его слова он мимо ушей не пропустил и устроился в библиотеку на Невском проспекте. Место было очень уютное, он даже выделил для себя уголок между старыми стеллажами, где спокойно сидел и читал книги. Запах древесины, аромат кофе, которое сервировала кофейня напротив, все это успокаивало, создавало уют и было тёплой перевязкой ран Чонгука, которую будто бы накладывала его родная мама. В пятницу и воскресенье он приходил туда с восьми до часу и работал. По началу ему не особо нравилось взаимодействовать с людьми, особенно когда они надоедают со своим: «А что Вы посоветуете почитать?», но Чонгуку нужно было принять это как должное и собрав себя по кусочкам, он что-то бурчал в ответ посетителям. Работа хоть и была для него грузом на душе, но и являлось неким убежищем, глотком воздуха во времена дикого удушения. Вот он сидит в своей каморке на кухне и старается отвлечься от уныния. Пусть хотя бы огни светофоров и фар машин осветят ему душу. Перед глазами стоит туман, что же он мог разглядеть в будущем, во времена такой тяжкой неопределенности. Он лишь знает что стоит на самом дне бездны, а сил выбираться уже нет. Вскоре совсем стемнело, налетели тучи и пошел дождь. Опять он стучит в окна и это отвлекает засыпающего парня. Он лениво поднимается и плетется в сторону своей комнаты, которая служит ему и спальней и гостинной. Внутри нее разгром, где-то валяется одежда, на столе у двери разбросаны бумажки, книжки. Юноша обессиленно падает на свою постель и засыпает, сжимая в руках свою подушку, а на улице гаснут фонари.