_
За окном проносятся равнины, подёрнутые зеленью, за равнинами стоят сизые горы, а за сизыми горами светится топазово-прозрачное небо. Расколачивая сахар в стакане с алюминиевым подстаканником, Ренджун чувствует, как под лёгкими робким мятликом расцветает довольствие, и зелёные травинки вытесняют его привычную никаковость. Хуан приподнимает старомодный стакан к лицу, чтобы солнце лучами раскрасило терракотовый напиток в блескучую сиену. Красиво. Чай вдруг решает выплеснуться из-за какого-то внезапного толчка — естественно, ес-тест-вен-но, как же иначе — ему на лицо. Тихонькое «ой» вылетает из ренджуновского рта. Хорошо, что не горячий хоть, зато сладкий до жути, как Ренджун любит, и ресницы от сахара слипаются; кожу под глазом стягивает. Жидкость затекает под подбородок, и — вот тут парень совсем уж кривится — в воротник. Вот и вылезла его любовь ему боком. — Да чтоб тебя… Молодой мужчина с соседнего сидения хмыкает («Весело тебе, да? У-у-у, сука»). Ренджун только посылает ему быструю неловкую улыбку, потому что всегда лучше посмеяться над собой со всеми остальными, чем стыдливо молчать. Тот в ответ улыбается уже вовсю, морщит большой красивый нос; родинка под глазом слегка приподнимается от улыбки, а у Ренджуна внутри вскакивает, как собака-звонок на незнакомца, порыв пакостнически показать ему язык. Что ж ты мне улыбаешься, поганец? Омега поджимает губы квадратной скобкой и ныряет в свой несессер за салфетками. Поезд стрелой мчится вперёд, пугая отходящие в стороны узкоколейки и заставляя отпрыгивать столбы._
В станционном туалете Ренджун критично осматривает свою рубашку. На ней высохшие пятна от чая — почти прозрачные, но бахрома у них тёмная, и их видно, если приглядеться. Перед работодателями появляться в грязной рубашке не комильфо. А в саквояже рубашки с заломами. И что теперь делать? Грязная рубашка, мятая или футболка (тоже с заломами)? — Дурак, — комментирует своё же поведение Хуан, потому что он действительно такой, и, в конце концов, достаёт белую футболку, а рубашку комом кладёт вместо неё. Под его замшевым оливковым пиджаком она смотрится почти презентабельно, и полы скрывают ровно-линейные полоски складок (придётся застегнуть, чтобы закрыть самую большую на животе, и потеть, но ничего не попишешь). Слегка нервно омега поправляет свои скучные каштановые волосы, смотрит на своё скучное отражение с тревожной скучной морщинкой на лбу, бесполезно приглаживает скучные борта и полагает, что выглядит приемлемо (скучно). Ну ничего. Он ведь не на свиданку едет, а на работу, и его наниматели — старые люди, которые — как и все старые люди — любят скучные вещи. Наверное, поэтому его друг Донхёк убеждён, что Ренджуну на самом деле 58, а не 20, потому что Ренджун тоже любит некричащие, сдержанные, лёгкие вещи (и ворчит как старая бабка). — Оп! Ренджун едва не клюнул носом широкую грудь в черной водолазке, выходя из туалета. — Я вижу, вы не очень-то аккуратны, да? — Мистер родинка-под-глазом (мистер-большой-красивый-нос, мистер-могучие-плечи-и-сильные-руки, мистер-белая-кожа, мистер…) поддерживал его под плечо. Да етить твою мать. — Извините, — буркнул Ренджун, выпрямляясь. — Кто вообще придумал делать в туалете порожки?.. — Ну, у вас должны быть глаза, чтобы видеть их, — беззлобно поддразнил его альфа, и Ренджун выпростал свою руку из его хватки. — Спасибо за помощь, — задрав нос, бросил Хуан и обошёл мужчину, намереваясь идти куда ему надо (а куда ему, кстати, там надо?..) — Подождите, — большая рука снова охватила его предплечье кольцом, и вот тут Ренджун уж точно имел все права выглядеть раздражённо. Что он и сделал. — Прошу прощения? — Я вас тут не видел раньше, — ну, он хотя бы потрудился убрать свои лапищи и сменить тон на более вежливый. — Вы не местный? — А вам какое дело? — неприветливо отозвался парень. — Тут все друг друга знают. Редко встретишь новые лица. Я ещё в поезде задумался о том, кто вы, подумал, может, вы куда-то с пересадкой едете, ан-нет. Я Джено, кстати, Ли Джено. Альфа снова улыбнулся, и его родинка снова чуть-чуть приподнялась, а глаза сложились в полумесяцы. Почему-то они напомнили Ренджуну чёрных пушистых гусениц из сада, дугами ползающих по листьям. Он в детстве сажал их себе на палец и хихикал от того, как они щекотали ему кожу своими крошечными лапками-присосками. Потом эти чёрные гусеницы превращались в симпатичных оранжевых крапивниц или в жутковатые павлиньи глаза. — Хуан Ренджун, — ответил студент. — Да, я не местный. Приехал поработать. — Где, если не секрет? У нас тут не то чтобы много рабочих мест. Мистер-родинка-под-… нет, Джено, оттёр его слегка вправо, чтобы не стоять у входа в туалет. Вопрос напомнил Ренджуну, зачем он вообще здесь, и омега поспешил достать из кармана бумажку с адресом и небольшими (неясными) указаниями куда идти, чтобы добраться до места назначения. — Поместье «Цветущие ромашки», — пробубнил парень и следом назвал адрес. — О, так вы, получается, мой сосед… Ну, относительно, — Джено заглянул через плечо омеги в размашистую цепочку иероглифов на бумаге. — Тут написано, что вам надо идти от станции до фонтана, а затем вверх по холму, но тут не написано, что этот путь не самый близкий. Совсем не близкий, честно говоря. Тем более с багажом. — Спасибо за разъяснение, — с несколько большим количеством яда, чем необходимо, ответил Ренджун и агрессивно запихал бумажку в карман. Почему его не предупредили об этом? Он не планировал тратиться на такси. Мужчина, казалось, не был особо озабочен раздражением нового знакомого. — Не за что. Могу вас подвезти. Как я и сказал, мы соседи, мне нетрудно. Ренджун подозрительно оглядел альфу перед ним. При всём своём внешнем добродушии, он не вызывал доверия. Может, это в нём говорили его недоверчивость и паранойя, но всё-таки… Садиться в машину к какому-то неизвестному мужику? — Нет, спасибо, — ответил омега, покрепче сжимая шлевки саквояжа. — Я как-нибудь сам. Джено щёлкнул языком и ловко выдернул саквояж из руки Ренджуна (без видимых усилий). Что за деревенщина! Никаких манер. — Эй! — Ренджун дёрнулся вслед за своим имуществом, но Джено, скорый на ногах, резво отошёл. — Если бы я хотел что-то с вами сделать, я бы давно это сделал, — шаловливо подмигнул Ли и широким жестом обвёл пустынный полустанок. Компанию им составляли жужжащие шмели, густой воздух цветения и полуденное белое солнце. — Тут никого нет, и вы полностью в моём распоряжении. Пойдёмте. Румянец глазурью осел на округлых щеках. — Что значит «если бы»? Я не выгляжу как кто-то, достойный, чтобы его обворовали или изнасиловали? — возмущённо засеменил за широко шагающим альфой Ренджун. — Отдайте мой багаж, у меня есть руки, чтоб нести его самому! Джено рассмеялся на его глупую фразу (серьёзно, кто захочет быть жертвой грабежа и насилия?) и, не оборачиваясь, поманил его рукой. Действительно, этот мужлан не понимал, что так не поступают. Ренджуну пришлось увеличить свои шаги, чтобы поспеть за новым знакомым, клянча свой багаж обратно._
Машина у Джено была довольно-таки устаревшей модели, но, очевидно, свежая рубиновая краска и чистенький вид кожаных сидений показывали, что за автомобилем бережно следят. И пахло в салоне приятной «ёлочкой», мотыляющейся под зеркалом. Однако даже хорошее, ухоженное авто не спасало от ужасных кочек, бугров и прочих неровностей на дороге вверх по холму. Это даже было не асфальтное полотно — просто хорошо уезженная и утоптанная земля (которую, Ренджун уверен, абсолютно точно развозит в сезон дождей). Листва шуршала по крыше и залезала в окна — так низко свисали ветви буков и осин; солнце просвечивало сквозь изумрудные листья (кажется, для этого зрелища даже было какое-то определённое слово в японском), а если бы Ренджун пригляделся, он мог бы уловить яркие пуговки диких цветов, рассыпанных по бархату травы. Но вот только приглядываться у него не получалось, потому что каждую минуту машина подпрыгивала на ухабах, и лёгкий по весу омега подлетал на добрый десяток сантиметров. Пару раз даже умудрился шарахнуться макушкой о потолок, после чего ему пришлось насколько возможно туго затянуть свою тонкую костлявую фигуру ремнём безопасности. — Извините, — вежливо (и уже раз в пятый) сказал Джено, когда Ренджуна снова подбросило на сиденье. — И вот так… постоянно? — пропыхтел Ренджун, хватаясь за ручку над окном. — К сожалению, — хмыкнул Джено и тоном, которым люди говорят о болячках, что с ними настолько долго (и будут ещё столько же), что не остаётся ничего, кроме как иронизировать над безнадёжностью ситуации, поведал: — Но нам обещают, что построят нормальный серпантин. — И сколько уже обещают? — Ренджун сдул сбившуюся чёлку со лба. — Больше, чем три года. Ренджун закатил глаза. Что ж, оставалось надеяться, что ему не придётся спускаться в посёлок на своих двоих, потому что если спуск он ещё как-то переживёт, то подъём уж точно нет. — Вы так и не сказали, кем будете работать в Цветущих Ромашках, — вдруг нарушил тишину Джено. — Прислуга? — Гувернёр, — сухо бросил парень. Да, по сути своей — прислуга, но «прислуга» от Джено прозвучало грубо. — А, для Джисонни? — мужчина расцвёл, и Ренджун подозревающе сузил глаза. «Чё это тебя так раскочегарило? Педофил?» — Он здесь недавно, но пацан хороший. — Наверное?.. Я ещё не видел мальчика. Джено вдруг растревожил зубами свою нижнюю губу, будто будучи в сомнениях, и губа сделалась красной. Наконец, альфа вымолвил: — Поласковее с ним… зашуганный он какой-то. Деталей не знаю, но вроде с родителями что-то не то, вот и жить здесь он будет. Наверное, он просто не привык к селу, и может быть как-то пообвыкнется скоро, но всё-таки... чтоб вы знали. — Я думаю, что справлюсь, спасибо. Вышла эта благодарность, однако, на пару градусов холоднее, чем хотелось бы, и Джено убедился в том, что не зря предупредил этого колючего омегу о Джисоне. Разве городские омеги не должны быть смешливыми кокетками со свободными нравами? Омеги в принципе разве не должны быть мягче? В Ренджуне же как будто бы не было ничего кокетливого и мягкого. Он походил на интеллигентную старую деву с ридикюлем, кружевными ночными сорочками и невероятным уровнем брезгливости. Но было в нём, однако, что-то очаровательно любопытное, может быть, городской лоск или тайна незнакомца, но это «что-то» было видно ещё в поезде, и Джено не мог не подойти к нему — особенно когда оказалось, что им обоим выходить на одной станции. — Приехали. Остановка означилась ещё одной кочкой. Ренджун издал протяжное «ху-ф-ф», приземляясь на кремовое сиденье. Нутро его будто подпрыгнуло тоже и вернулось со спазмом меж лёгких в предчувствии непонятно чего. Омега усилием стряхнул это чувство и, наконец, повернулся лицом к неизбежному — трём месяцам работы в Цветущих Ромашках. Поместье было слишком громким словом для такого дома. Тут, скорее, подходило слово «коттедж». Или «дача». Ладно, может быть, когда-то оно и было поместьем со всеми приблудами типа большого участка, ухоженным садом и всем таким, но сейчас оно медленно, но явно приходило в запустение. Об этом говорили хотя бы наглухо закрытые окна третьего этажа, сетка-рапица вместо забора (хотя Ренджун знает, что поместье предполагает отсутствие какой-либо ограды, только кубики и параллелепипеды ухоженных кустиков), диковатый садоогород, виднеющийся сквозь неё, и в принципе довольно-таки старомодный вид дома. Но… Ренджун посмотрел на почтовый жёлтый ящик с самую малость облупившейся табличкой «Поместье Цветущие Ромашки», услышал откуда-то очень уютный деревянный скрип, почувствовал свежий ветер, будто рядом где-то была вода, и вдруг ему сделалось хорошо. Спокойно. То, что сжалось раньше, вдруг разжалось, и парень ощутил умиротворение. Это будут хорошие три месяца. Солнце перевалило за полдень. — Наслаждаетесь видом? — подал голос Джено, и Ренджун, слегка испугавшись, резко обернулся. Дурак он что ли, так пугать? Альфа же водрузил локоть на крышу машины и сверкнул белозубой улыбкой. Видать, знатно развеселился с выражения чужого лица. — А багаж забирать кто будет? — А, ой, — румянец кармином плеснуло на омежьи щёки, и он поспешил к багажнику. Джено помог ему выгрузить саквояж и несессер, которые умостились между мешков с грунтом, стружкой и чёрт знает чем ещё. Это натолкнуло Ренджуна на мысли. — Вы сказали, что вы сосед… Но я не видел поблизости домов? — неуверенно озвучил их студент, перевешивая портфель с руки на плечо. — Видели, — Ли захлопнул багажник. — Последний дом, который мы проезжали — мой. Ренджун напряг память и восстановил уже зыбкую картинку добротного дома с большим гаражом и низким бело-красным забором. Видимо, у Джено это был любимый цвет. — С красным забором? — уточнил Хуан. — Точно, — мужчина учтиво открыл перед ним калитку. — Но… он же был где-то с полкилометра назад! — омега застыл перед ней и смешно уставился на альфу большими глазами. С этого тот совсем уж расхохотался и мягко подтолкнул Ренджуна ладонью в поясницу, чтобы тот не стоял столбом. — Я же сказал, что я буду вашим соседом относительно. — Но я думал… что вам будет по дороге меня подвезти… — пробубнил Хуан, ступая по большим неровным плитам дорожки, пересекающей палисадник. — А вам пришлось меня вверх по этой ужасной дороге таранить, и ещё и вниз теперь ехать. Я причинил вам неудобство. — Я лучше знаю, как мне удобно, и как мне неудобно, — сказал как отрезал Джено и поставил багаж на ступеньки веранды, но дальше не пошёл. — Поверьте, мне несложно. И зато мы познакомились, правда? Во всём ищите хорошее, Ренджун. — Вы правы. Спасибо большое, — выдохнул омега и улыбнулся широко и искренне, пускай и немного неловко. — На здоровье. Хуан неуверенно стрельнул глазами на закрытую дверь. — Я бы пригласил вас на чай, но… — Но этот дом не ваш, я понимаю. Я загляну на днях, миссис Пак меня хорошо знает и всегда мне рада. Увидимся! — До свидания! — крикнул вслед Ренджун резво уходящему относительно-соседу. Тот помахал большой рукой, прежде чем сесть в машину, улыбнулся, и был таков. Студент проводил взглядом уезжающее красное авто и затем, подхватив сумки, подошёл к двери. Самое время встретиться с хозяевами._
Миссис Пак оказалась вполне милой женщиной. Может быть, чуточку строгой, но в меру, как хорошая учительница. Ею в принципе она и была — работала профессором в университете. Специальность её была какая-то длинная и слишком заумная для гуманитарного мозга Ренджуна (нет, ну слова-то он понял, но они почти тут же вылетели из головы). Парень понял, что это что-то связанное с медициной и клеточной инженерией, и решил, что ему этого хватит. Что было более важно, так это то, что его, по сути, оставляют с ребёнком одного. — Мать Джисонни очень занятой человек. Она сейчас в Китае, поэтому ей пришлось оставить мальчика со мной, но и у меня нет времени и возможности оказывать ребёнку должное внимание, вы же понимаете, с моей должностью мне нужно успевать быть везде… Это было понятно. Несмотря на почтенный возраст шестидесяти с хвостиком, миссис Пак не была бабушкой ни в одном месте, и нянчить внуков ей ну никак не шло. Её волосы были идеально чёрными, без единой сединки, а осанка и живость движений говорили о том, что ни один мускул не закостенел в стройном для такого возраста теле. И даже её лицо, украшенное косметикой в самой нужной мере, несло благородные остатки красоты. Но вся эта преамбула в принципе не особо-то была и нужна. Ренджуна не интересовало почему его оставляют практически наедине с подростком, его, честно говоря, беспокоил сам этот факт. Он не ожидал, что их оставят почти без надзора. Об этом не говорилось в объявлении. «Почему они не наняли нормальную няньку в таком случае? Очевидно же, что у меня нет опыта, чтобы справиться с этим одному…» — нервно размышлял студент, неуверенно шагая вслед за бодрой хозяйкой по пышным коврам цвета гейнсборо и пепельной розы. Она показала ему первый этаж с большой старомодной кухней, вымощенной мелкой плиткой, и неиспользуемой столовой; ещё большей по размерам гостиной — вся в кружевах, цветах, лампах с муаровым шёлком и рисовой бумагой и в тёмном морёном дубе. Камин («Боже мой, настоящий камин!»), выложенный кирпичом, маленькие натюрморты и вышитые птицами медальоны на шёлковых обоях, деревянные стулья с пухлыми сиденьями в полоску и книги, книги, книги. Ренджун за всеми книжными шкафами даже не сразу заметил симпатичное пианино, отделанное панелями из красного дерева, — оно уместилось в небольшой нише и было почти скрыто под облаками тюля, раздуваемого ветерком из окна. «Можно будет поиграть», — отметил про себя омега и поспешил на второй этаж за миссис Пак, потому что в принципе на первом этаже больше не было ничего — только каморка с инструментами, в которой Ренджуну не обязательно копаться, и вход в цоколь, куда ему тоже соваться незачем. Второй же этаж был почти таким же, как первый. Те же кремовые тона, лёгкость и заставленность одновременно, случайные тумбочки с вазами и бра из того же муарового шёлка. В конце коридора лаковый столик из эбенового дерева с золотыми узорами, на который водружён завитой телефон с диском. Прелесть, а не дом. — Он рабочий, — указав на него рукой, осведомила его хозяйка. — Но если будете звонить в город, то постарайтесь быть кратким. Счета за связь, знаете ли, выставляют просто астрономические… Ренджун послушно угукнул. Плечи начало тянуть от саквояжа, который он глупо таскал всю дорогу за собой. — В этом крыле будете жить только вы. Вот туалет, — на тяжёлой двери из красного дерева с круглой ручкой значок в форме ромба с писающим мальчиком. — Вот ванная, — дверь напротив. — Вот ваша комната. Вот Джисона. Ещё одна дверь. И несколько таких же по обеим стенам сторонам коридора, куда его пускать, видимо, не собираются. — В том крыле комнаты моя и Наён. Наён — это наша домоправительница, вы с ними познакомитесь на ужине. Он будет в 7. Пока располагайтесь и отдыхайте. Ренджун внутренне облегчённо выдохнул (наконец-то можно расслабиться!) и поклонился. — Спасибо большое. За гостеприимство. И за то, что приняли на работу. Я не подведу, — последнюю фразу он добавил, потому что нутро подсказало, что «Я буду стараться» или «Буду работать изо всех сил» недостаточно для миссис Пак. — Добро пожаловать в Цветущие Ромашки, — изогнула в строгой (она, видимо, всё так делает) улыбке губы женщина, кивнула и ушла прочь абсолютно бесшумно — ковры скрадывали звук её шагов. Ренджун пару секунд покачался с пятки на носок, а затем перехватил саквояж и толкнул дверь в свою новую комнату._
И она чудесна. Ренджун действительно начинает влюбляться в этот дом, пускай он не такой и помпезный, как ему представлялось. На мгновение юноша застыл, впитывая в себя громкое тиканье громоздких часов и ароматы каких-то неизвестных ему растений, которые кудряво переваливались через края своих горшков и лились водопадом по медным жардиньеркам. — Боже мой, красиво-то как, — Ренджун оставил дверь приоткрытой и, бросив саквояж у входа, поспешил к окну. Тяжёлые парчовые шторы шоколадного цвета разъехались под рукой омеги, и его глазам предстало огромное — раз, два, три, четыре створки! — окно с изящной раскладкой в клетку. Некоторые из клеточек были заполнены цветным стеклом, и Ренджун пару минут посвятил хихиканью и рассматриванию двора через рубиновые, сапфировые и изумрудные стекляшки, а потом распахнул створки настежь. Цветочный сквозняк тут же пронёсся по комнате и вырвался в дверную щель, освежая помещение. — Чудесно, — сделал вывод парень и птицей подлетел к своему багажу. Немногочисленные одежды Ренджуна отправились в гардероб (слишком большой для такого маленького количества вещей, но что тут поделать), книги — в шкафы (к другим, там уже лежащим), а распечатки нот, тетради, художественные и письменные принадлежности студент определил в письменный стол, который очень смахивал на Резолют из Овального Кабинета, но в меньшем масштабе. Ещё Ренджуну очень понравились секретер и трельяж, но ему нечего было положить туда. Расчёска-гребень и лёгкие духи, дополняющие его природный запах, смотрелись на дорогой поверхности трельяжа попросту жалко, и омега убрал их в один из ящичков. На распаковку у него ушло минут пятнадцать. Ещё десять Ренджун потратил на то, чтобы засунуть любопытный нос во все полки, тумбочки и ящики. Его комната, значит, он имеет на это право, так ведь? К сожалению, парня настигло разочарование — кроме постельного белья, одеял, полотенец и ароматических саше он ничего интересного не нашёл. С другой стороны, что он ожидал? Клад? «Просто выглядит этот дом, будто за какой-нибудь дверью прячется Нарния...» — подумал Ренджун, аккуратно закрывая дверь шифоньера. Затем Хуан повалялся на оттоманке в углу комнаты, обтянутой прохладным голубым атласом, покрутился у зеркала-псише, которое отражало его во весь низкий рост, покрутился у трехстворчатого зеркала трельяжа, опробовал щекой пышные ковры и, наконец, растянулся на огромной кровати высотой ему по пояс с монументальными ножками, столбиками и роскошным балдахином из бархата. Одна только кровать размером превосходит его туалет, а вся комната наверняка могла бы вместить в себя его спичечный коробок, который гордо носил название современной городской квартиры. — Какая кровать! — китаец, всю жизнь живший в тесных, аскетично выполненных апартаментах, прямо сейчас блаженствовал; перина проглотила его ароматной пастью, и вымученное дорогой тело запело. Омега сладко вздохнул, переворачиваясь на живот. Многочисленные подушки в хрустких кипенно-белых наволочках сияли в солнечном свете подобно пузатым сугробам в морозный полдень, и Ренджун подумал, как приятно было бы просыпаться в них каждый день. Ему хо-ро-шо. Ведомый счастливым чувством, наполняющим его изнутри пузырьками шампанского, студент вскочил на ноги на кровати, подхватил кучу мелких подушек, прижал их к своей груди и заскакал на пружинистой, мягкой постели, закружился вокруг своей оси. Пружины и рейки в глубине кровати послушно прогинались под ним и снова подбрасывали вверх, бельё хрустело, и Ренджун чувствовал себя просто невероятно восхитительно. Но на третьем круге он заметил размытый силуэт у двери и вскрикнул от испуга; подушки градом посыпались из рук. Через миг силуэт сфокусировался в долговязого ребёнка с идеально круглой стрижкой под горшок и таким же испуганным выражением лица, как у неопытного уличного воришки, пойманного за руку богатым господином. Его пухлые губы, сложенные удивлённым колечком, и румяные яблоки щёк напомнили Ренджуну о купидонах путти, и Хуан, несмотря на своё довольно компрометирующее положение, улыбнулся от этой мысли. Стало быть, это и есть Джисон? Хуан быстро слез с постели и шагнул навстречу мальчику, чтобы поприветствовать его, но прежде, чем слова успели родиться, тот сорвался с места и сбежал, сверкая пятками. Стеснительный малый._
Ренджуну удалось немножко вздремнуть, но по причинам, которые он не мог объяснить, он дремал на оттоманке — видимо, хотел оставить право первого сна в этом доме кровати. Зато, проснувшись, он себя чувствовал много лучше, чем после долгого отдыха на своей узкой, даже для его субтильной конституции, кровати, которая до острого свежо пахла химозным стиральным порошком. Часы на запястье подсказали, что до ужина осталось полчаса, и студент с сожалением расстался с теплым атласом оттоманки. Вообще-то, этого получаса ему хватило бы с лихвой для того, чтобы привести в порядок свой скромный туалет из — снова — белой рубашки, которую он заблаговременно натянул на швейный манекен (чёрт знает, зачем он здесь, наверное, просто для красоты), чтобы расправить более или менее заломы, и новых коричневых хлопковых брюк. Ренджун заправил рубашку в штаны и завёл руки за спину — все покупные брюки были ему велики (либо хороши в талии, но слишком узкие в бёдрах), поэтому он пришивал сзади крючки и всегда прокалывал раскалённым шилом дополнительные отверстия в ремнях. — Ну ничего. Заработаю денег и сошью себе в ателье по размеру целый десяток пар, — сам себе пообещал Хуан, критично оглядывая себя в зеркале и с завистью вспоминая все великолепно сидящие на моделях брюки-бананы, джинсы и слаксы, которые видел в журналах мод, которые ему подсовывал Донхёк. Брюки на нём сидели не то чтобы отвратно, но дополнительные складки, образующиеся из-за затянутого пояса, красоты ему точно не делали. Ещё полминутки у омеги ушло на то, чтобы расчесать и без того вполне себе прилично лежащие волосы, и вот он был готов. До ужина оставалось 15 минут. С сомнением и так, будто боясь, что его уличат за чем-то непристойным, Ренджун достал несессер из шкафа и нырнул узкой рукой в боковой карман, в котором лежал подарок Донхёка — тюбик коралловой помады. Донхёк — омега прогрессивный (в отличие от Ренджуна), поэтому он отлично посмеялся, глядя на сконфуженное выражение лица друга, получившего на день рождения глянцево-чёрный прямоугольник с золотой полоской посередине и сплетёнными кругляками букв логотипа. — Зачем мне это? — Ренджун опасливо снял крышечку и резко отдёрнул голову, встретившись с химозно-сладким, жирным запахом. Кончик помады, пускай и хищно-острый, выглядел так, будто вот-вот потеряет форму и потечёт красно-оранжевым перламутровым маслом. — Ну ты дурной, что ли? Не знаешь, зачем на свете помады есть? — фыркнул Ли, вырывая из рук футлярчик и уверенно выкручивая его на полную. — Сюда иди. — Э-э-э, не, спасибо. — Ренджун отошёл назад, насколько позволяла его крохотная квартирка. Помада в чужой смуглой руке смотрелась не иначе как водородная бомба в маленьком масштабе. — Ты не понял, зачем она мне? — Красивым быть! Сюда иди, говорю, тебе пойдёт. — С ухмылочкой, обещающей много плохого, Донхёк уверенно прижал грудью друга к стене и схватил острый подбородок. — Донхёк, ну нет, отстань! — Ренджун завертел головой и попытался оттолкнуть парня. Его густой карамельный запах забивался в нос. — А ну, молчать! Поломаешь мне помаду, я тебе ноги поломаю! Для острастки он хлёстко припечатал бедро Хуана, и тот ойкнул, тут же хватаясь за горящее место. — Дурак что ли! — Ренджун. — тон уже откровенно угрожающий. — Ладно, ладно… — китаец почему-то зажмурился и сжал губы, чтобы ничего в рот не попало — нутро подсказывало, что на вкус помада гадость та ещё. — Расслабься и открой рот, больно не будет. Ренджун ощутил, как краска густо залила шею и щёки от деланно пошляцкого голоса друга, и сразу же услышал чужое хихиканье. — Идиот. — Всё, не напрягайся и не дёргайся, а то будешь как клоун. Хуан вздохнул и сделал, как попросили. Даже приоткрыл глаза, но вид Донхёка, сосредоточенного и пялящегося на его губы, был слишком неловким, и омега снова закрыл их. Через секунду по его губам провели липким и жирным — Донхёк помады ой как не жалел, вазюкал густым слоем взад и вперёд, и точно зашёл за контур, правда, тут же ловко аккуратно подтёр ногтем. — Ну и мерзость, — пренебрежительно высказался Ренджун, почувствовав, что его больше не насилуют косметикой. — А по-моему, очень даже симпатично. Ну-ка, посмотри на меня. Ренджун поднял веки. Он не знал, чего ему следовало ожидать, — в конце концов, это всего лишь помада, а не полноценный макияж, который бы изменил его лицо, — но дыхание всё равно чуть-чуть споткнулось на пути к выдоху. Удовлетворённое (даже слишком) выражение лица Донхёка вселило немножко храбрости в Хуана, и он перевёл взгляд на круглое зелёное зеркало с ободком из пластиковых кристалликов. — Ого, — только удивлённо выдохнул Хуан. На него в ответ посмотрел кто-то с его лицом. Это был не он и одновременно он. Блестящие распахнутые глаза, высоко вскинутые тёмные брови, пылкий румянец и губы. Они наполнились объёмом, цветом, соком, и незнакомец в отражении выглядел вульгарно и одновременно невинно, зазывающе и недоступно. Старлетка с голливудских постеров, конфетка-барбариска. Ренджун повернул голову вправо и влево — незнакомец сделал то же самое. Ренджун приоткрыл рот, и незнакомец ответил тем же. — Я же говорил, что тебе пойдёт, — Донхёк взъерошил чужие волосы, чтобы навести творческий беспорядок. — Сделай вот так. Ренджун проследил за ртом друга и повторил его движение, растёр помаду губами между собой и с звонким «па» закончил ритуал. По его мнению, ничего особо не изменилось, но Донхёк закивал довольно, значит, резон в этом всё-таки был. — Карандаш надо бы к ней, но извини, мне Марк один подарил, — Донхёк проворно расстегнул пару пуговиц ренджуновской рубашки и приспустил её с плеч, как платья у Мэрилин Монро. Ренджун оттолкнул его руки и тут же вернул воротник куда положено. — Так ты передариваешь подарок твоего американца? — Канадца, — поправил Ли и снова распахнул полы, теперь уже настойчивее. — Американец — это Джонни. — Как будто мне есть дело, кто из твоих хахалей какой национальности… Донхёк! Прекрати! — Да ладно тебе, побудь секси хотя бы чуть-чуть! Будь я альфой, я бы тебя оттанцевал, но ты, собака, дёргаешься так, аж тошно. Успокойся! Посмотреть просто хочу на тебя, потом смоем и вернём тебя в твоё скучное состояние. — Вот пристал! — Если ты мне друг, то сядь смирно и не мельтеши! В конце концов Донхёк уговорил его и на ресницы, и на брови, и на тени, и на укладку, и переодеться, и выйти в таком виде гулять, и Ренджун вдруг посмотрел на своего друга совсем иными глазами тогда. Длинные золотистые ноги в высоких американских джинсах, непослушная шапка тёмных кудрей, большая кожаная куртка, маленький смеющийся рот сердечком, накрашенный вишнёвым. Открытый юноша, свободный, горячий. Сек-су-аль-ный. Это так его видят альфы? Поэтому все штабелями у него ног падают? Так же ли выглядит Ренджун со стороны, запакованный в кожу, которая ему не принадлежит? Ренджун решил, что вряд ли так же, но сегодня он ощущал себя намного желаннее и красивее обычного, а значит, надо наслаждаться собой, и ночью, и другом. Они вернулись тогда домой заполночь, хотя их звали погулять столько альф, сколько Ренджуна в жизни не звало (Донхёк всем давал от ворот поворот). Оба напившиеся абрикосовой, тоником и отвёрткой, хихикающие, разгорячённые — конец марта выдался на удивление тёплым. Донхёк скрючился у его ног в тесной прихожей и пьяно помогал ему развязывать шнурки высоких кожаных ботинок. — Ты сегодня был супер-секси, — с придыханием поведал Хуану друг, стаскивая ботинок с ноги. Ренджун выдохнул в довольствии и пошевелил затёкшими пальцами. — Ты намного сексуальнее, — помотал головой он, блаженно улыбаясь в потолок. Кокетливый оранжевый берет упал с его головы. Донхёк хрюкнул. — Это, конечно, да, но… я серьёзно. — второй ботинок отправился куда-то в полёт за спину, обтянутую кожаной курткой. — Тебе надо чаще так одеваться и краситься. Ли, закончив с обувью, поднялся и теперь нависал над Ренджуном. — М-м-м, — снова потряс волосами Хуан, теперь уже улыбаясь Хёку. Тот в пьяном полузабытье казался слегка расплывающимся по краям, и Ренджун схватился за его запястье на всякий пожарный. Вдруг совсем расплывётся и растает. — Это классно, но… не моё как-то. — И что, такого никогда больше не повторится? Весело же было. — надулся Хёк, и Ренджун, расхохотавшись, честно пожал открытыми плечами. Он не знал. Может быть повторится. А может и нет. В конце концов, быть красивым и сексуальным, и безбашенным — это прерогатива его лучшего друга, не ренджуновская. … Донхёк с надутыми губами выглядел ещё красивее и сексуальнее обычного, хотя, наверное, это говорила выпитая отвертка. — Тогда… если этого не повторится, надо повеселиться на полную, — шепнул омега, искря глазами-созведиями и склонился к пьяному Ренджуну, чтобы смешать вишнёвую и коралловую помады в горячий, влажный и липкий беспорядок. Это потом, через пару месяцев, старшекурсник Читтапон из Таиланда объяснил ему, что необязательно класть густо, достаточно просто пару раз похлопать помадой по губам и размазать подушечкой, чтобы принести им яркий оттенок, но не быть кричаще вульгарным, и рассказал, что помада, доставшаяся ему в подарок, на самом деле очень дорогая, заграничная, и Читтапон её бы в жизни никому не отдал. Не может быть, чтобы закоренелый модник Донхёк этого не знал, подумал тогда Ренджун, но это только наполнило его грудь благодарностью и даже гордостью — его лучший друг такой щедрый и добрый. Они, конечно, потом поговорили ночью на кухне как серьёзные, взрослые люди, условились никому не говорить о том, что произошло деньрожденной ночью, и считать это просто единоразовой шалостью. Оба были одинаково счастливы устранить разговором всю неловкость, которая клубилась между ними, и эту тему больше не поднимали, а тюбик коралловой помады в чёрном футляре стал для Ренджуна символом уверенности в себе, раскрепощённости и сексуальности, которые, несомненно, были и дышали глубоко внутри него. С того раза, правда, помаду он не использовал, и воспоминания, связанные с нею, подсказали, что и в этот раз случай неподходящий (хотя немножко уверенности ему бы точно не помешало), поэтому помада отправилась обратно в несессер, а Ренджун поспешил на кухню — до ужина оставалось всего пять минут. Пахло на первом этаже невероятно вкусно — овощным рагу с мясом, густой подливкой, хлебом, тёплым деревом. Ренджун остановился, поймав взглядом между волн тюля закатный луч, и позволил себе на секунду насладиться приятным видом. В городе его квартиру от рассветов и закатов заслоняли другие дома. Но запахи еды и пунктуальность подтолкнули его на кухню, так что Ренджун, слегка нервной рукой поправив волосы в последний раз, зашел за стеклянные матовые двери. За столом уже собрались все домочадцы. Уже знакомая ему Миссис Пак чинно возглавляет натёртый стол, на котором будто раскинулась скатерть самобранка: тут было то самое овощное рагу с мясом, традиционные пулькоги и кимчхи, различные соусы и маленькие закуски; на плите начищенным боком сиял медный чайник, в котором наверняка кипятилась вода для чая. — Добрый вечер, — скромно поздоровался Ренджун, кланяясь. — Добрый, Ренджун-ши, — хозяйка указала рукой на место за столом. — Присаживайтесь, Наён сейчас подаст еду. Ренджун аккуратно сел и, наконец, смог разглядеть других домашних внимательнее. Наён была женщиной довольно-таки почтенного возраста — на вид что-то около 65, возможно, даже старше миссис Пак. Её тонкий рот с одрябшими углами книзу не оставлял надежды для приветливой улыбки, глаза у неё были глухие и чёрные, а волосы чёрной проволокой путались в низкий пучок на голове. Большие руки в старческой гречке ловко раскладывали еду по тарелкам, и Ренджун понял, что “домоправительница” — слишком громкое для неё звание. Впрочем, как и “гувернёр” для него. Наён была скорее кухаркой и уборщицей, и парень решил не заострять на ней внимание, потому что, очевидно, сама Наён не хотела, чтобы к ней проявляли внимание. Едва удостоив Хуана кивком, она расставила тарелки по столу и молча села сама. А вот тот ребёнок, что заглядывал днём в комнату, получается, и являлся Джисоном. На Ренджуна он не посмотрел, но тот с лёгкой улыбкой отметил густой румянец, покрывший мальчугана до корней волос, когда омега сел рядом. Славный малый. — Итак, — голос хозяйки разом осветил атмосферу в кухне. — Прежде чем мы приступим к трапезе, давайте друг другу представимся. Наверное, и так понятно, кто есть кто, но тем не менее. Наён, Джисонни, это Ренджун-ши, наш новый гувернёр. Наён, не стесняйтесь просить его о помощи, если что-то нужно, а ты, Джисон, слушайся Ренджуна. Делай всё, что он говорит, ты понял меня? Мальчик умкнул, нетерпеливо вертя в пальцах палочки. — Встань и поклонись старшему. И не играйся с приборами. Джисон безмолвно сделал как было велено. Ренджун с неуютным, неприятным чувством проследил, как ребёнок как кукла выполнил все движения, как будто в него вмуштровали их. Но он не посмел ничего сказать, потому что, во-первых, боялся, что вызовет недовольствие миссис Пак, а во-вторых, она в какой-то мере была права — младшие должны проявлять уважение к старшим. Но про себя он решил, что никогда не использует по отношению к Джисону подобного, слишком сухого и приказного тона. Таким общаются со студентами преподаватели в университете, но использовать его на четырнадцатилетнем мальчике, — тем более на своём внуке, — казалось совершенно неправильным. Так что Ренджун вежливо поклонился в ответ и ободряюще улыбнулся. Джисон не увидел этого — его глаза были опущены к полу. После формальных знакомств и пожеланий приятного аппетита, все принялись за еду. Она была отменной; Ренджун сказал об этом с улыбкой для Наён. Та посмотрела на него из-под редких бровей, ответила глухим “спасибо, на здоровье” и продолжила метать себе в рот рагу. Основное блюдо все доели в молчании, но на чае с пудингом Наён и миссис Пак разговорились о рабочих делах и продолжении дорамы по телевидению, и Ренджун мозгом отключился от их диалога. Зато ему выдался шанс понаблюдать за мальчиком, что он и делал исподволь и искоса. Джисон расковырял ложкой пудинг, превратив его в розово-белое месиво («Кощунство...», — подумал Ренджун), и ел его большими ложками, не запивая чаем. С первой порцией он разделался быстрее всех и очень скромно и очень тихо попросил вторую. Ему не отказали, и он, приободрившись, принялся и за неё тоже, но медленнее. — Скажите, Ренджун-ши, как вы добрались? Как дорога? — спросила миссис Пак внезапно. Ренджун вздрогнул, но улыбнулся и ответил: — Нормально. От станции меня подвёз Джено. «Но было бы классно, если бы ты мне сказала о том, что мне придётся струячить в гору, старая карга», — подумал Хуан. — О, так вы уже познакомились с мистером Ли? — Да, познакомился. — И как он вам понравился? — встряла Наён. Ренджун приподнял брови, как бы говоря, какая вам разница, но всё же сказал: — Достаточно приятный молодой человек, — в этот ответ он постарался вложить как можно больше тона «отстаньте от меня». — М-м-м, — толстыми пальцами Наён поскребла чахлый подбородок. — Он холост, кстати. Рукастый парень. Хозяйство ведёт. — Чудесно, — совсем уж холодно выцедил Ренджун, яростно протыкая ложкой пудинг. Миссис Пак откашлялась и взяла разговор в свои руки. — Так о чём мы там говорили, Наён? — А, так вот, Сувон сказал Джине, что он не ходил никуда в тот вечер, но мы ведь-то знаем... «О, снова дорама», — фыркнул про себя Ренджун и снова отключился на добрые несколько минут, позволяя женской болтовне отойти на второй план. — … Мне понравилась ваша новая брошка, такой красивый синий цвет... — залетело вдруг в одно ухо Ренджуна и тут же бы вылетело из другого, если бы не следующее. В один момент миссис Пак и Джисон начали говорить: — Да, мне её подарила дочь, оче-... — Я сегодня видел синюю бабочку в саду! Миссис Пак остановилась на полуслове, а Джисон, радостно выкрикнувший сие известие, снова залился краской и съёжился на стуле. — Не вмешивайся в разговоры старших, Джисон, — очень раздельно и чётко выговорила хозяйка, впиваясь тёмными глазами в внука. Тот кивнул и снова уткнулся в пудинг. После пары очень тяжёлых секунд женщины продолжили разговор. У Ренджуна аж кишки свернулись от желания приободрить мальчика. Кинув быстрый осторожный взгляд на хозяйку, он набрался смелости и, чуть наклонившись к Джисону, шепнул ему: — Я бы тоже хотел её увидеть. Поищем завтра в саду? Джисон, наконец-то, взглянул на него. Удивительно, но его щёки приобрели ещё более густой оттенок красного, однако он всё же кивнул, и Ренджун, довольный собой, продолжил спокойно есть свой пудинг._
После ужина, когда Наён убрала всё со стола, а Джисон сбежал в свою комнату, миссис Пак задержала Ренджуна. Тот был к этому готов. — Понимаете ли, Ренджун-ши, Джисон — неплохой ребёнок... Это Ренджун уже знал, поэтому просто кивнул, показывая, что слушает. — Но он очень невнимательный и часто витает в облаках. Мы пытаемся приучить его к порядку и дисциплине, но вы видели, что было сегодня за ужином. В него плохо входит что-либо. Мы уже поняли, что у мальчика абсолютно отсутствует хоть какой-то талант к точным наукам, поэтому я надеюсь, что у вас получится приучить его хотя бы к гуманитарным. Учите его языкам, истории, литературе. Я хочу, чтобы наша династия учёных продолжалась. Пускай и в другой сфере. Я не хочу, чтобы мой внук вырос раздолбаем и тунеядцем, у которого в голове одна пустота. Я надеюсь, вы поможете мне в этом, Ренджун-ши. Ренджун почувствовал, как всё в нём воспротивилось этому. Они хотят заковать ребёнка в тиски, чтобы он вырос таким же сухим, как страница учебника, чтобы он улыбался нешироко и редко. Они хотят стереть всю эту детскую непосредственность, мечты и сладкую юность, и он, Ренджун, должен этому способствовать. Да ни за что. Но сказал он вот что: — Конечно, миссис Пак, — и вежливо улыбнулся. — Чудесно, — ответила та, кивнула и без дальнейших слов вышла из кухни. Ренджун же, поднимаясь на второй этаж, думал, что да, он научит Джисона и языкам, и истории, и литературе. Но будет учить он всему этому через песни, сказки и интереснейшие рассказы. А ещё научит музыке, поэзии, рисованию, они вместе исследуют окружающий мир; Ренджун подарит Джисону самое лучшее лето в его жизни. В жизни их обоих. Омега остановился у двери мальчика, постучал в неё и громко спросил: — Можно войти, Джисонни?