Звонкий стук каблучков раздавался в школьных коридорах, мандаринового цвета волосы каскадом лились вслед за владелицей. Смех, словно тысячи колокольчиков. Ее смех. Его я узнаю из тысячи, и он заставит улыбаться снова и снова. «Привет, Ран!» — словно в дымке кричит она, и я улыбаюсь. Тогда я еще помнил, как это делать искренне, и я снова улыбаюсь, в ответ крича «Ольга…». Здесь… и снова жива. Рядом. В моих объятиях. Ее счастливое лицо распадается, теряется в тумане, навеянным сном, и я снова просыпаюсь, чувствуя, как слеза скатывается по щеке. Я думал, что разучился, но сны о тебе… заставили вспомнить вкус соленой воды на губах.
Я подскочил на кровати, жадно глотая ртом воздух. Кто сказал, что самые ужасные кошмары те, в которых ты умираешь? Самые страшные — от которых не хочешь проснуться, но все равно просыпаешься, осознавая, что это была лишь иллюзия. Прошлого не вернуть, прошлого не исправить… Безнадежность, безнадежность ужом скользит вокруг меня. Я раз за разом вспоминаю Ольгу, из горла рвется панический крик, но и он никогда не прозвучит. Ни в этих стенах.
— Снова? — Кьеко приподнялась на подушках и нежно обняла меня. Мы оба словно сломанные стебельки колосьев. Оба разрушены, растерзаны до основания… но за теплом и поддержкой не можем не тянуться друг к другу.
— Да. Снова Ольга, — Кьеко рвано выдыхает.
— И Сасаки, и Ольга… два призрака. Все самое счастливое и самое кошмарное связано с ними. И… без них так мучительно больно, Ран.
— Знаю, но они последние, кто виноват в том, что они стали нашими кошмарами. Обе наших семьи… их правила. Чаще смотри на Еджи и вспоминай, кто его настоящий отец. Вряд ли я смогу его заменить. Он такой же… эмоциональный как он. Такой же ранимый и порой… жестокий, — чуть улыбнулся Ран, скривившись.
— Кто бы про эмоциональность говорил, — хмыкнула Кьеко, — Разница — что ты держал все в себе, а он был… про таких говорят «душа нараспашку». Ран, может расскажешь Лее обо всем? Я уверена, тебе станет лучше, облегчи свою душу. Больно смотреть, как она во всю старается ненавидеть тебя, хоть долго эту эмоцию выдержать не может. Больно видеть, как ты смотришь на нее. Я же вижу, что ты хочешь с ней общаться. Вижу, как хочешь до нее дотронуться. Ты же уже не видишь в ней Ольгу?
— Вижу, но могу в полной мере осознавать, насколько они разные, — выдохнул я. — Я пойду воды попью.
Ольга была… какое же страшное это слово «была», особенно в отношении нее, для меня лучиком света в безликом царстве тьмы, в которой я вырос. Да и не только я. С Кьеко мы были обручены с самого детства. Сасаки — сын партнера отца. Мы трое, как говорят, выросли в одной песочнице, знали друг друга как облупленных и, можно сказать, дружили. Старались вместе убежать от строгих правил наших семей, скрыться, затаиться, а в компании делать это было намного приятнее…
и не так страшно. Но все равно, Ольга, ты подарила мне все, ты дала мне столько счастья… и я благодарен тебе, люблю и буду любить тебя всю жизнь. Но одновременно… я ненавижу тебя. Если бы не твое присутствие, то я бы и не осознавал, в каком аду жил, в каком чертовом чистилище пребываю сейчас. Без тебя и без твоей необузданной свободы, желании познавать и творить… без этого я каждый день… задыхаюсь. Я хочу прокричать «Спаси меня», но до тебя не дотянуться. Даже писем и посылок больше нет и не будет. Единственное, что держит меня на плаву — это долг перед Сасаки, Кьеко, а теперь и перед еще более безумной копией тебя и… меня… нашей маленькой Леей.
Ольга умела разрушать миры. Случайно. Походя. Одна фраза, один взгляд — и устаревшие ценности ломались и сжигались до тла, заботливо присыпанные прахом.
В первый раз она проделала это со мной, когда только перевелась в школу. Дочка дипломата, красавица, отличница… на поверку оказалась безумной авантюристкой. По сравнению с нами она была живой, эмоциональной, сильной… и это восхищало, пробирало до костей. Я не мог оторвать от нее взгляд. А еще она оказалась на удивление честным и простым ребенком, очень добрым. Я до сих пор помню стук ее каблучков по пустынному коридору школы, волосы, сквозняком откинутые влево, ее улыбку, живые, искрящиеся глаза… у меня не было и шанса. Я влюбился сразу, бесповоротно, без надежды на спасение. Но спасения я и не хотел. Я наслаждался и наконец-то жил. Давно поблекший мир внезапно расцвел красками, яркими цветами и звуками. И в центре моего мира была она, моя Ольга.
Второй раз… она как-то умудрилась стать друзьями с Кьеко и Сасаки. И, ох, как это было непросто. Я знал, что эти двое давно друг в друга влюблены, они об этом знали… но наши семьи никогда бы не позволили этого брака. Оба очень страдали. Не знаю как, но Ольга как-то им смогла помочь, развеять их сомнения. С ней рядом все становилось возможным, на удивление простым. И только мы четверо знали, что Кьеко и Сасаки вместе.
А в третий раз было веселее. Ольга где-то умудрилась раздобыть четыре в хлам раздолбанных байка и заявила, что теперь мы будем участвовать в стритрейсинге. Она не советовалась, просто поставила перед фактом, а мы, идиоты, согласились. Даже наша милая и женственная Кьеко, хоть и жеманилась поначалу, чинить байк все-таки полезла. Сасаки и Кьеко были счастливы вместе, мы с Ольгой переглядывались и старались им не мешать. А друг тогда открыл в себе потрясающие способности к автомеханике. Ему по-настоящему понравилось это дело, и его мечтой стало открыть сеть автомастерских и самому в них работать. Вот насколько зацепило. Близилось время первых гонок. Как же мы тогда волновались, поджилки тряслись. Обычно кликухи дают стритрейсерам, но мы решили дать их нашим байкам. Мы так много с ними возились, что они для нас стали сродни живым существам, прямо как кто-то очень близкий и любимый. Сасаки дал имя своему байку — Черепаха. Самый медлительный байк, долго разгоняется, зато потом выстреливает так — что поджилки трясутся. Да и мыслил Сасаки у нас очень хорошо, по-хитрому, что немаловажно в спорте. Кьеко назвала своего, или скорее, свою красавицу Фламинго, она была заворожена тем, как закат отражается в зеркалах ее байка, как переливается разными красками и чудесными цветами. Настолько чистыми, прямо как перышки Фламинго. Почему Ольга назвала свою красавицу Стрекозой — знает только Ольга, она никогда не говорила, сколько бы мы ее ни пытали. А мой Змей, когда я ставил его на дыбы, походил на кобру, расправившую капюшон и готовую к атаке. Завораживающе. И очень опасно.
Мы не выиграли наши первые гонки, не выиграли и десятые, но мы были… просто счастливы. Мы были вместе, и рядом с Ольгой я ощущал свободу. Она сама была воплощением свободы и счастья… для меня и для других людей. Начали побеждать мы только ко второму сезону, и с тех пор побеждали практически всегда, заражая других своей энергией. Наша маленькая компания переросла в огромную и веселую тусовку, где мы четверо стали правящими королями и королевами бала. И никому из нас не были нужны сомнительные тылы в виде наших семей. Но они… не забыли о нас.
Я до сих пор помню тот страшный вечер. Мы ночевали у Сасаки в загородном поместье, я обнимал Ольгу, прижимая ее нагое тело к себе, был абсолютно счастлив, смотря на ее спокойное и нежное лицо. Дождь тарабанил по крышам, выстукивая успокаивающий и погружающий в сон ритм. Все было хорошо. Мир был донельзя гармоничен и прекрасен.
С треском выламывается дверь.
Крики и визги служанок.
Автоматные очереди.
Вскрик Ольги.
Темная тень рядом.
Боль в виске и темнота.
Я ничего не смог сделать.
Тогда я еще не понял — но в тот момент я погиб.
Погибла и Кьеко.
Пробуждение было тяжелым. На языке я чувствовал капельки соленой крови, тихие женские всхлипы слева отрезвили. Я мгновенно встал на ноги, но тут же получил по плечам тяжелой палкой и свалился на пол.
— Показывай уважение старшим, кусок дерьма! — я поднял голову и увидел властную фигуру отца. Слева тихо плакала Кьеко, обнимая себя дрожащими руками.
— Ран… они… Сасаки, Сасаки, — плакала девушка, — А Ольгу… увезли.
— И ты проявляй уважение, патаскуха! Жених рядом — а она трахается со всеми подряд! — рыкнул отец.
— И все ты виноват. Плохо я тебя воспитал, малец. Тряпка, — еще удар палкой прямо по спине.
— Что ты сделал с Сасаки и Ольгой? — рявкнул я.
— Он убил, убил Сасаки. Выстрелил, сукин ты сын, ненавижу тебя! — подняла глаза Кьеко на отца. Сердце упало вниз, Сасаки… как такое могло… А Кьеко все кричит, не может успокоится, удары летят на нее, оставляя на коже продолговатые следы.
— Смотрю, да научилась кое-чему у своей русской подружки. Та, правда, вообще не сгибалась под ударами и не срывалась на истерику. Хорош ты, сынок, любовниц выбирать. Кремень девчонка. Жаль, не породистая сука, не наших кровей. Она дочка дипломата могущественной страны, я еще не идиот с ними отношения ломать, отправил домой. Ох… как же и сопротивлялась гадина. Вот чем я восхищаюсь, так это силой духа. Так какого хера у тебя этого нет, дерьмо? Расклад таков. Вы двое через месяц женитесь, это не обсуждается. Даю вам время подумать, сидя в этой клетке, все равно отсюда не выберетесь… И да, насчет Сасаки. У его семьи штук пять детей, небольшая компенсация от нас им будет только в радость. И не смотрите на меня волком. О вас же, идиотах, беспокоюсь. Будьте благодарны, бездари, — выплюнул он последние слова.
Кьеко опустила голову на руки и заревела в голос. Дверь закрылась, оставляя нас одних. Дрожа всем телом, я подполз к ней и обнял, положив голову на плечо. Не знал, что сказать, не знал, как утешить и вообще, что делать. Произошедшее никак не укладывалось в голове, образ Сасаки маячил перед взглядом и мигом уплывал, уступая место Ольге. Никого из них в нашей жизни больше не будет… никого. Но Ольга хотя бы жива. Возможно, что я смогу перехитрить этого старого говнюка и сбежать. Снова быть с ней там, где до нас не доберутся. У Кьеко могущественная семья, ее защитят. А Сасаки…
— Ран? — всхлипнула обессилившая девушка.
— Да?
— Я… беременна. Сасаки знал… только сегодня сказала, — мир окончательно разделился на до и после. Теперь я не имел право убегать. Мы должны пройти через ад вместе. Я и Кьеко. Ольга… хотелось, биться головой о стену и проломить ее. Но я не мог… оставить Кьеко и ребенка лучшего друга одних.
— Понял. Я возьму ответственность. От старика никому не уйти. Подстроим все так, как будто ребенок от меня. Поженимся и придумаем, что делать дальше.
— А как же Ольга?
— Ольга сделала бы так же на моем месте. Как будет возможность, мы ей напишем. Пока она дочка дипломата — старик не сможет ей ничего сделать при всем желании. Мы только налаживаем связи с СССР, и скандалы для бизнеса совсем ни к месту.
— Как думаешь, нас пустят на похороны Сасаки? Ран, они убили его, он так защищал меня.
— Ты уверена, что в положении стоит туда идти?
— Не знаю…
— Эээ… значит вы его Еджи назвали? — голос Ольги, сидящий напротив меня, до сих пор звенит в ушах. Губы снова и снова сами расплываются в улыбке, когда я, как изголодавшийся, успеваю насладиться последними мгновениями с ней. Запомнить образ, носик кнопочкой… последние пять дней в Италии мы провели словно в сказке… Это был наш способ сказать «прощай», и от этого «прощай» хотелось накинуть петлю на шею. Оно засело прямо как кинжал в самом сердце, ране, не перестающей кровоточить, — Сасаки слишком очевидно… для него?
— Мы решили, что да. Еджи будет жить в чертовой, проклятой семье Нисикава.
— Надеюсь, что он когда-то обретет свободу.
— То, чего не смогли мы…
— Жизнь еще не кончена, — и она плачет, утыкаясь мне в грудь, — Ран… прощай, постарайтесь стать счастливыми. Пожалуйста, ради себя, ради Сасаки, Кьеко и ради Еджи. И я сам чуть не плачу, наконец осознавая, что это конец.
***
Слово «конец» перечеркнули фотографии, присланные примерно через год. Маленькая малышка на них сидела на коленях у деда, теребя его за бороду, игралась в мишуре и ярко улыбалась. Волшебные зеленые глазищи с интересом и вызовом взирали на мир.
— Лея значит… — улыбнулась Кьеко, — смотрит прям как она. Только разрез глаз выдает азиатское происхождение, да и то… не очень. А вот улыбка — совсем как у тебя, помнишь, нас прошлых?
— Такое трудно забыть. Мы смотрели «Звездные войны» и дочку Леей назвать хотели.
— Вот как… а почему без меня смотрели?
— Потому что вы с Сасаки в это время Еджи делали, — впервые за последние два года я улыбнулся.
— Он уже знает о ней?
— Да, он меня и уведомил о ее рождении, — нахмурился я. — Проследил наши с Ольгой маршруты в Европе, поэтому я официальный ее отец. Возможно, это как-то убережет малышку от старика. Я надеюсь. Но он уже хочет ее у Ольги отобрать. «Сильная кровь, хорошие гены» говорит. Хорошо, что он не знал о ее генах, когда ворвался с якудза в загородный дом. Так бы просто Ольга не отделалась.
— А я не в курсе, Ольга из голубых кровей?
— Не совсем, хотя аристократы в роду были. Просто очень часто рождались талантливые люди. Дед, к примеру, десять языков знает. Его брат — пятнадцать. Прадед — был генералом где-то на востоке. Очень многие за убеждения в революцию были расстреляны, защищали свою веру до последнего. В общем как раз все то, что отец так уважает, но при этом не обладает.
— И что Ольга?
— А Ольга с Леей поедут в путешествие. Ольга будет рисовать и показывать девочке, насколько огромен этот мир, — как она сама сказала, — И ездить она будет по самым дебрям, хрен он их там найдет. Да и сама знаешь, Ольга всегда умела общаться с людьми и находить друзей в самых странных местах и при самых странных обстоятельствах, — Кьеко только улыбнулась.
***
Ран редко бывал на кухне. И сейчас, в три часа ночи, периодически пил из бутылки воду крупными глотками и просто сидел, задумавшись. Он уже решил поговорить с дочкой, все рассказать, но не сходил с места, сам не зная почему.
Рыжий вихрь влетел на кухню, с явным неудовольствием посмотрел на отца, сцапал из холодильника яблоко и воду. Только собрался бежать в свой уютный новенький футон, как его поймала за локоть рука.
— Лея, — девушка удивленно посмотрела на отца снизу вверх, гадая, чем заслужила такое огромное количество внимания. Отцу ведь как бы пофиг… — присядь. Нам надо поговорить, — девчонка лихорадочно соображала, по какому поводу ее будут отчитывать. Поводов была масса. Неужели о ее ночных скачках с курицами прознал?
— А до утра не подождет?
— Утром ты побежишь на тренировку. Пожалуйста, сделай одолжение, — от его «пожалуйста» девушке чуть не стало дурно. Она покорно присела, исподлобья поглядывая на отца, — Я хочу рассказать тебе о твоей маме, обо мне и… о нас.
Глаза девушки на секунду расширились, она подобрала ноги под себя и начала внимательно слушать, чутко реагируя на малейшие изменения в интонациях и мимике собеседника.
Они плакали.
Они смеялись.
Она была в ужасе.
Ей было до безумия страшно.
Ей было до безумия больно.
Отец из монстра медленно превращался в папу.
Из плоти и крови. Родного папу. Папу, которому безумно больно.
Безумно одиноко.
В благородного папу, который в ужасной ситуации взял ответственность,
И не убежал.
Хотя и мог.
Папу, которого лишили самого важного в жизни.
И она внезапно поняла, почему мама его полюбила.
Лея простила…
Хотя… тут нечего было прощать.
Кроме замалчивания.
А мама говорила, что не умеет байк водить… вот врунишка.
Наверное, ей тоже было больно… вспоминать… утраченное счастье.
Лея никак не могла понять поступков деда.
Но поняла одно
Рано или поздно ей придется столкнуться с ним.
Но… она не проиграет ему. Только не ему. Только не этому человеку.
И… они снова плакали.
И снова смеялись.
И опять плакали.
До самого рассвета.
***
Немного позже Лея сидела на все том же месте и смотрела в окно туда, где разгорался рассвет. Символично, черт побери. В голове была не просто каша, а гребаные слипшиеся макароны. Миллиард вопросов, но их было так много, что выбрать из них хоть что-то не представлялось возможным. Лицо отца выглядело спокойным и умиротворенным. Сколько времени он ждал, чтобы рассказать Лее эту историю? Хотела ли мама все рассказать… «Стрекоза», ей богу, как похоже на нее. Улыбнулась, но улыбка быстро сошла с лица.
— Скажи, п-папа, — смутилась девушка. У мужчины сердце подпрыгнуло к горлу от удивления… и радости. Оковы льда, которыми он связал себя, были сняты одним лишь словом. Лея тоже… умеет разрушать миры. Он облегчил душу дочке, а сейчас она смотрела на него своими потрясающими глазами, явно не зная, как сформулировать вопрос. Или же просто боялась его задать? — Дед… он… представляет опасность для всех, с кем я общаюсь?
— Я так не думаю. Ты внебрачная дочь, пусть и пока живешь в семье. Да и договор про двадцатилетие он одобрил. Там, где ты отказываешься от своего наследства и от семьи. Однако это не значит, что ты лишишься денег и поддержки. Внебрачные дети для нас тоже важны. Хотел бы тебя использовать — ни за что бы не согласился на эти условия. И это значит, ты можешь жить свободно, — Лея облегченно выдохнула.
— Я правильно поняла, что он использует якудзу?
— Все богатые семьи Японии, начиная с определенного уровня, это делают. Можно сказать, у нас взаимовыгодный симбиоз, даже вся наша охрана является якудзой. Я думал, ты давно это поняла. А Нисикава вообще на качественно ином уровне находятся и по деньгам и по влиянию… у нас с якудзой не просто союз, а кровное родство с главами. Кьеко — дочь ныне почившего главы якудза Токио. Сейчас главой является ее старший брат. Ты поймешь про разницу во влиянии между семей, когда пойдешь в школу. Там классовость хорошо продемонстрирована.
— Поэтому вам необходимо сотрудничество с преступниками… прекрасно, — покачала скептически девушка головой.
— Наша охрана — элитные якудза, можно даже сказать, часть нашей семьи. Среди них нет маньяков и людей с проблемами с головой. Они отличные профессионалы. Я бы порекомендовал с ними общаться, многому научишься. Тем более знаю я, где и у кого вы в Индии жили. Должна меня понимать, — а Лея и общалась. Очень даже плотно общалась, ребята ее стрелять учили. Правда выяснилось, что у нее адские проблемы с глазомером, ибо промазывала она примерно на метр влево или вправо в зависимости от настроения. Лея настолько привыкла в России видеть татуировки, что и здесь как-то забывала про их значение. Не обращала внимания. Мдааа… впрочем, отношение к ним у нее все равно не поменяется. Люди как люди… со своими тараканами.
— Только не говори, что дядя Влад — твой давний приятель.
— Нет, но он приятель нынешнего главы якудза, твоего пусть и неродного, но дяди, в Токио, — девушка шаранула себя ладонью по лбу, пытаясь хоть как-то справится с наплывом информации и эмоций. Это ж пиздец какой! — Тебя с охраной ходить не заставишь, но не стесняйся довериться любому из них. Ребята они верные и каждый готов за любого из нас загрызть.
— Откуда такая преданность? Ее кровный союз дает?
— Я с нынешним главой в одной школе учился, были неплохими друзьями. Он даже с байками помогал иногда. Хороший парень… и сейчас и тогда. После того, как отец ослабил над нами влияние, я поменял охрану на его ребят.
— Сейчас угадаю, школа — та самая Катарина? — мужчина кивнул, — Я бы хотела перевестись в обычную. Это возможно? Хочу как можно меньше дерьма в своей жизни.
— Пока попробуешь там ужиться. У Ольги когда-то получалось… но ты, конечно, другая. Не получится — я тебя лично переведу и своей машиной-охраной отсвечивать у ее стен не буду. И еще, Шинджи в курсе ситуации, можешь с ним все обсуждать. Насчет Еджи… мы пока ему ничего не говорили, сама видишь, какой он.
Лея лишь кивнула, доедая заботливо сделанный отцом бутерброд, который даже в рот не помещался, а обильная заправка кетчупом залила уже полстола. Но Лея, преодолевая все мучения, обязательно его доест. Отец старался.
— Я хотел бы с тобой навестить Ольгу, — поднялся он с места, — а потом пообедать. Полагаю, следующая неделя? Когда экзамены будут сданы, а турнир выигран?
— Почему ты так уверен, что он будет выигран?
— Твоя мама… Ольга посылала письма и посылки, показывая нам с Кьеко все твои успехи. Всегда. Что бы ни случилось. Я разговаривал с Фасянем, он лучший учитель в Китае, и даже он уверен, что по большинству своих дисциплин ты выйдешь в финал в Японии. Да и знаешь… Ольга, да и я… мы всегда верили в тебя, — Лея поперхнулась чертовым бутербродом понимая, что узнает как о себе, так и о своей семье и… папе… какое теплое, но очень неловкое слово. Прям как воробышек трепещет в руках горячим комочком.
— Папа… — покраснела девушка, — А ты придешь посмотреть?
— Я не смогу быть на всем турнире, но хотя бы часть его постараюсь застать. Обязательно постараюсь.
— Спасибо, — слезы водопадом хлынули из глаз.
***
Тренировка проходила на ура. Выкладывалась я по-полной, ведь завтра перед турниром устраивала день тишины и отдыха. Чтобы тело расслабилось, а мышцы восстановились перед главными событиями. Я прислонилась к стеночке, попивая водичку, достала телефон:
Чифуя: Привет, зараза! Еще не сдохла?
Лея: И тебе того же, побитая совесть всея жизни моей)))
Чифуя: Не такой уж я и побитый уже. Фингал почти прошел, ты ж видела вчера.
Лея: Это не меняет того, что тебя опиздюлили)
Чифуя: Точно зараза. Зараза и ехидна)) Ты не поверишь, что я сейчас наблюдаю! Девчонка признается нашему Баджи в любви и тянет тому записочку. Так мииииило.
Лея: Ооооо, и кто эта прекрасная женщина, что не побоялась признаться главному гопнику вашей школы в любви? И он что?
Чифуя: Я ее почти не знаю, Огги-сан зовут. Симпатичная, умная, отличница. По мне так серая мышка. На любителя. А Баджи застыл от шока, кажется, чешет гриву с тупой улыбкой. Гы-гы…)
Лея: Давай его свяжем и ей презентуем в качестве подарка на будущие и прошедшие дни варения))))
Чифуя: Он меня убьет_)))) Ты его сегодня застебешь)
Лея: Ой, только не говори, что на это и не был твой расчет)
Чифуя: Кто знает, кто знает. Эххх. Вот о чем я. Ты можешь с нами встретиться часов в двенадцать? Нас сегодня внезапно раньше отпускают, будут по школе насекомых травить.
Лея: Я не против. А я теперь отца зову папой)
Чифуя: Только вчера же он вроде Спермоголовым был?
Лея: Мы поговорили. Он меня поймал на кухне в три часа ночи. И, знаешь, он у меня, оказывается, тоже крутой. Не настолько крутой как мама… но все же. У нас, у нашей семьи сложная история и… все просто в голове не укладывается. Тяжело.
Чифуя: Наверное все семьи такие, со сложной историей))) Только у каждой семьи свои тараканы. Но я очень рад за тебя. Мы с Баджи переживали.
Лея: Спасибо))) Я вас люблю.)))
Чифуя: В ответ не буду писать того же)) Но, по секрету, мы тебя тоже) А то мало ли кто эту переписку найдет…
Лея: Например? Мы же по-дружески)
Чифуя: По дружески можно и в глаз схлопотать.
Лея: Буууу… ну до сегодня, мне дальше тренироваться надо.
Чифуя: Вали уже! Опиздюль их всех по полной, сестренка!
Лея: Если не опиздюлю — за меня отомстит моя личная якудза))) Все, я пошла.
***
— Личная якудза? И что это значит?
— Да прикалывается она. Тараканы в голове у нее тоже вот личные. Как дела с Огги-сан?
— Заткнись, дуралей! — густо покраснел парень, — Решили попробовать. В пятницу после экзаменов поведу на свидание…
— Оххх… кто-то такой сердцеед. Экзамены не завали, — ехидно пробурчал Чифуя.
— Ты ей сказал… Лее, — упавшим голосом прогундосил Баджи.
— Естественно. Предложила тебя связать и Огги-сан подарить, и бантиком повязать. Занятия сегодня будут веселые.
— Застебет.
— Как пить дать застебет…
