Всё после

      Гермиона медленно провела кончиком своего пальца по краю стакана, наблюдая, как жидкость плескается от движения. Её руки начали трястись, едва не опрокинув стакан. Она сжала пальцы в кулак, пытаясь успокоиться. На периферии зрения она заметила движение позади неё, это вырвало её из мыслей.       — Ты слышала хоть что-нибудь из того, что я сказал? Клянусь, болтать с тобой — всё равно, что пытаться говорить с моей бабушкой, — поддразнил Барнаби. — Что происходит сегодня в прекрасном сознании мисс «Ярчайшая Ведьма Своего Столетия» и всех остальных прозвищ, которые её раздражают?       Она состроила виноватую гримасу.       — Извини, Би, я слушаю.       Гермиона отодвинула свой стакан. Звук скребущегося по столу стекла заставил её поморщиться. Голова раскалывалась с каждым ударом сердца.       — Пожалуйста, продолжай. Ты говорил о наборе в нашу команду? — подсказала она, снова переключая внимание на своего приятеля.       — Да, как я уже говорил — до того, как мне пришлось разбудить свою напарницу, — они наконец-то заняли старое место Перри в нашем отделе. Новый парень учился в Италии у ведьмы с обширными связями, и они целую вечность пытались завербовать его.       Барнаби приостановился, чтобы сделать глоток.       — Хорошая новость для нас — он, очевидно, блестящ в своей области.       Она бормотала себе под нос, кивая время от времени.       Он заговорщически наклонился, ухмыляясь.       — Новость ещё лучше, по словам Майсона, он очень приятен на вид.       Гермиона скептически приподняла брови.       — Майсон из отдела управления персоналом, что он привлекательный? — она усмехнулась. — Во-первых, это совершенно непрофессионально. Во-вторых, откуда вообще он может это знать? Это не по его части.       — Не будь таким сварливым загрыбастом, — он сунул ей стакан обратно в руку, — приятно иметь информатора на стороне.       — Ходят слухи, что он совершенно недоступен и уже несколько месяцев находится за пределами страны. Майсон и Дженин должны были отправиться к нему через камин, хотя раньше я не видел, чтобы они делали этого, — брови Гермионы приподнялись в удивлении.       — Когда он начинает работать? — непринуждённо спросила она.       — Понятия не имею, Майсон сказал, что ему нужно завершить проект, прежде чем он присоединится к команде, — Барнаби задумчиво посмотрел на неё. — Интересно, нравятся ли ему волшебники? Прошло так много времени с тех пор, как мы с Томасом расстались.       — Вы расстались в прошлый четверг, — заметила она как ни в чём не бывало.       — Я слишком долго… молчал, — сказал он, коротко кивнув. — Итак, что с тобой происходит? Я никогда раньше не видел тебя такой рассеянной, — спросил Барнаби, глядя на неё поверх бокала и делая очередной глоток. — Беспокоишься о презентации в понедельник?       — Просто слишком много думаю сегодня, — еле слышно пробормотала она.       — Хм, — он сухо усмехнулся, указывая на её напиток. — Ты обычно заказываешь хихи-водичку или сливочное пиво, когда мы выбираемся куда-нибудь после работы по пятницам. Я никогда раньше не видел тебя с огневиски.       Гермиона уставилась на янтарную жидкость перед собой. Прошло чуть меньше года с того момента, как она в последний раз пила огневиски. На самом деле, это было как раз перед тем, как она заняла свою нынешнюю должность в Министерстве. Она сделала глоток, наслаждаясь ощущением того, как алкоголь обжигает горло. На вкус было похоже на летние ночи под звёздным небом, а запах напоминал дрова в костре.       — Да, — она пожала плечами, надеясь, что выглядит беспечно, — просто это похоже на ночь с огневиски.       — Ладно, что бы это ни было, я здесь для этого. Нам нужно, чтобы ты расслабилась. Чёрт, после нескольких таких стаканов я мог бы даже уговорить тебя наконец-то позволить мне свести тебя с кем-нибудь! — Барнаби многозначительно повёл бровями.       Она застонала, уронив голову на руки.       — Только не снова. Я буквально недавно ходила на свидание в прошлом месяце, и ты знаешь, какой катастрофой это обернулось, — она съёжилась при воспоминании. — Знаешь, обычно свидания не попадают на обложки бульварных газет.       Барнаби бросил на неё раздражённый взгляд.       — Уильям был завидной партией. Этот человек подходил по каждому пункту твоего невыполнимого списка для свиданий, и он выглядел чертовски привлекательно в той газете, — он неодобрительно покачал головой, — я до сих пор не понимаю, что произошло между вами двумя.       Гермиона рассеяно крутила свой медальон, перебирая пальцами цепочку.       — Он не подходит. Он не в моём вкусе.       Барнаби закатил глаза.       — Тебе нужно идти в политики, потому что это был очень дипломатичный ответ, и он был далёк от истины.       — Я просто… не совсем заинтересована в свиданиях. Может быть, в следующем году, — беззаботно ответила она, махнув рукой, — я пойду на свидание в следующем году.       Он обиженно сощурился, глядя на неё.       — Это ты говорила и в прошлом году.       — Я и сходила, — напомнила она ему, пожав плечами, — считай, моя годовая норма выполнена.       Утро понедельника. Взгляд Гермионы скользил по помещению, волшебницам и волшебникам.       — В заключение хочу сказать, результаты исследования показывают, что преимущества значительно превышают любые потенциальные недостатки. Если мы не вмешаемся сейчас, последствия нарушения миграционных процессов в колониях кентавров могут привести к снижению рождаемости для будущих поколений.       По мановению палочки изображение испарилось, превратившись в дым.       В другом конце комнаты открылась дверь, а затем с мягким щелчком закрылась. Взгляд Гермионы переместился на опоздавшего. Она почувствовала, как дыхание спёрло; она застыла на месте с всё ещё поднятой палочкой для следующего выступления. Слова застряли комом в горле, поле зрения сузилось, остальная часть комнаты расплывалась, она сосредоточилась только на нём. Она моргнула раз, другой, прищуриваясь, будто это всё было лишь… её воображением.       Он и правда стоял там?       Седрик Диггори только что пришёл на её презентацию для всего Министерства. Гермиона почувствовала, как краска внезапно отхлынула от её лица, голова начала кружиться. Он стоял там в облегающих тёмно-синих брюках с коричневым поясом и белой рубашке, рукава которой были закатаны, демонстрируя сильные предплечья. Его песочно-каштановые волосы были слегка взъерошены… именно такую причёску Гермиона ему делала. Он небрежно прислонился спиной к стене, засунув руки в карманы, внимательно наблюдая за ней и изогнув губы, когда она продолжила.       — Я… — она сглотнула, убирая волосы от лица, и продолжила явно взволнованным голосом, — если вы откроете страницу восемнадцать в папке, найдёте краткое собрание моих окончательных замечаний. Спасибо, — она слегка улыбнулась, а зал наполнился звуком вежливых аплодисментов.       Гермиона не могла покинуть комнату достаточно быстро; ноги подкашивались и были чуть ли не ватными, из-за чего она споткнулась, когда подходила к двери. Адреналин прокатил по венам, сердце пропустило удар. Она усилием воли заставила себя не оглядываться на Седрика, хоть и чувствовала, что он не сводит с неё взгляда. Она почти бежала в туалет по коридору, двигаясь как можно быстрее, стараясь не привлекать к себе внимания.       Глотая ртом воздух, она пыталась отдышаться… грудная клетка спешно поднималась, руки опирались на холодный фарфор раковины. Сердце бешено колотилось, с каждым ударом обнажённая кожа соприкасалась с золотом медальона.       Гермиона не думала, что увидит его снова, только не после…       Она пыталась замедлить дыхание, сжимая в пальцах кулон. Она считала — как и раньше — до десяти. Руки дрожали, пытаясь в спешке открыть крышку медальона. Внутри двигалась маленькая картинка; Она так много раз наблюдала за ней, что запомнила каждую секунду. Один.       На фотографии Гермиона широко улыбается в камеру. Волосы в полном беспорядке, а щёки порозовели. Два.       Руки сзади обвили её талию, Седрик прижался к ней, а его губы коснулись шеи Гермионы. Пять.       Она повела плечами от наслаждения и сморщила носик в приступе счастья. Семь.       Её губы еле заметно шевельнулись, а он отстранился от неё, растягивая губы в улыбке. Он ни разу не взглянул в камеру, только на неё. Сердце ухнуло вниз, когда она поняла, что на их любимой фотографии не было видно его карих глаз, которые она так любила. Десять.       Дыхание нормализировалось. Она захлопнула кулон, сжимая его до побеления костяшек. Глаза наполнились слезами, и она подняла голову к потолку, пытаясь сморгнуть их.       Гермиона уже смирилась с тем фактом, что больше никогда его не увидит.       Как он тут оказался?       Что он здесь забыл?       В памяти всплыло воспоминание того, как они делали эту фотографию. — Это тот самый момент, — внезапно заявил Седрик, садясь в постели, серьёзно глядя на Гермиону. — Это тот момент, который я никогда не хочу забывать. Гермиона недоверчиво рассмеялась. — Знаешь, Седрик, не каждый захочет помнить себя в пижаме и с растрёпанными волосами. Седрик медленно покачал головой, устанавливая камеру и сажая перед ней сопротивляющуюся Гермиону. Он встал за камерой и повернул её в их сторону. — Я не поэтому хочу запомнить этот момент. — И почему из всех прожитых тобою дней ты хочешь запомнить именно этот момент? — спросила она, удивлённо уперев руки в бока. Он поправил камеру, наклонив её в сторону Гермионы. — Потому что, — его голос был полон испытываемых им чувств, — именно в этот момент я понял, что люблю тебя. Щёлк. Камера начала снимать. Щёки Гермионы заалели; глаза расширились, когда он подошёл к ней сзади. Седрик обнял её, притягивая к себе. Она потянулась навстречу его прикосновению, уверенному и такому родному. Его мягкие губы покрывали поцелуями её шею. Сердце Гермионы готово было разорваться от счастья. — Я тоже тебя люблю, — прошептала она.       Она никогда не забудет, как старательно Седрик вырезал их фотографию. — Рядом с твоим сердцем, — нежно прошептал он, прижимаясь губами к медальону, закрывая крышку; кулон опустился на её грудь, — и ты никогда не будешь одна. Родители подарили её его на шестнадатилетие, и он провалялся пустым почти три года; она всё не решалась положить туда что-то. Родители стали подшучивать над ней, мол «сначала попросит кулон, а потом ничего туда не прячет, будто не для этого он нужен». Гермиона правда пыталась что-то с ним сделать, но до этого момента всё казалось таким неправильным. Фотография идеально вмещалась, будто кулон был изготовлен именно под неё.       Тихий стук в дверь вырвал её из воспоминаний.       — Гермиона? — низкий голос Барнаби донёсся из-за двери, — ты в порядке?       Открыв дверь, она отступила в сторону, чтобы он мог войти в туалет.       — Эй, — успокаивающе пробормотал он, поглаживая её плечи, — твой доклад идеален, почему ты так быстро убежала?       Её полные слёз глаза встретились с его.       — Ты не сказал мне, что это Седрик, — едва слышно прошептала она.       — О боже, ты его знаешь?       Она поспешно кивнула, отворачиваясь.       — Он… да. Он был моим первым всем. Он был всем.       Слова комом застряли в горле.       — Я знаю его, но прошло чуть меньше года с тех пор, как я видела его в последний раз. Десять месяцев, две недели и пять дней.       Гермиона смущённо разгладила одежду и взглянула в зеркало, увидев свои же покрасневшие глаза.       — Мне так жаль, я не знал, что он приступает к своим обязанностям уже сегодня. Только сегодня утром мы получили сову, что он прибудет с уведомлением менее, чем через час. Откуда ты его знаешь?       Воспоминания закрались в её сознание, затягивая, словно в омут памяти. Она вздрогнула, когда волна ностальгии захлестнула её. — Найдётся место для ещё одного? — спросил мягкий голос позади неё. Гермиона нахмурилась. — Если честно, я сейчас хочу побыть одна. — У меня есть виски. Она подумала и вздохнула. — Полагаю, мне не помешала бы компания, — признала она, двигаясь и освобождая место на подоконнике. Он уселся рядом, его нога касалась её, воздух был холодным. — Почему именно сегодня ночью Гермиона Грейнджер сидит одна здесь, на Астрономической башне? — тихо поинтересовался он, ставя между ними полную бутылку неразбавленного виски. Она с подозрением взглянула на него, прежде чем ответить. — Почему Седрик Диггори здесь, с ней? Уголок его губ приподнялся в слабой улыбке. — Туше. Я думаю, мы тут по одной и той же причине. — Чтобы спрятаться от жизни? — Чтобы спрятаться от жизни, — тихо проговорил он в знак согласия. — Не думаю, что делал что-то другое в течение последнего года. Тишина повисла в ночном воздухе. Он задумчиво уставился на звёзды. — Ты когда-нибудь чувствовала, что твоя жизнь разделена на мгновения? Будто после каких-то важных моментов жизнь делится на «до» и «после»? —Да, — признала она, испытывая болезненное чувство, — и как только ты окажешься в «после», невозможно вернуться в «до». Он обдумал её слова. — Я никогда не смог бы вернуться в «до», до войны. Я не мог больше ни минуты находиться в Большом зале; все эти речи и слова не перекроют те смерти, тот ужас, который они пережили. — Не могу поверить, что они попросили нас вернуться сюда, — с горечью выразила она свои мысли. — Как будто под видом празднования они пытаются скрыть ту резню, которая происходила здесь. Я согласилась только из-за Гарри. Этот год… был очень трудным для него. Он винит себя за каждую смерть, за каждый шрам… он думает, что мог бы предотвратить это. Он печально кивнул. — Той ночью мы все потеряли друзей и семью, но никто не говорит о потенциальных потерях. Невинность; мы все потеряли детство в этой битве взрослых. Не могу поверить, что прошёл год. Шрамы ещё не до конца зажили. — Ночные кошмары едва прекратились, — больше для себя сказала она. — Иногда мне кажется, что я никогда не вернусь к нормальной жизни. — Что такое «нормальная жизнь»? — задумчиво произнёс он. — Не думаю, что она когда-либо у тебя была. Она фыркнула. — Тебе не кажется, что это звучит довольно грубо? Не все были такими, как ты. Его брови скрылись за чёлкой, упавшей ему на глаза. — Как я? — Да, — подтвердила она. — Ты был всем. Его губы растянулись в улыбке, она покраснела и, заикаясь, пробормотала: — Ты знаешь, что я имела в виду. — Всем? — лукаво спросил он, зарываясь пальцами в свои волосы. — Перфектом, капитаном по квиддичу, старостой и участником Турнира Трёх Волшебников, — она загибала пальцы, — всем, — закончила она, щёки всё ещё горели. — Всем, — на лице промелькнула тень ухмылки. Она взяла бутылку огневиски, не прерывая зрительный контакт, открыла крышку и сделала глоток. Гермиона вздрогнула, когда обжигающая жидкость потекла по горлу. — Есть что-то, чего ты не мог бы сделать? — вопрос был риторическим, она поставила бутылку на каменный выступ. Он поднял виски, внимательно осмотрев его, прежде чем поднести к губам. — Есть много того, что я не могу сделать, — вздохнул он, обводя взглядом её лицо. — Никто не идеален. Все о чём-то сожалеют. У всех есть моменты, которые мы хотели бы изменить. Она повернулась к открытому окну, прислонилась к стене и уставилась на ночное небо. — Помнишь Чемпионат Мира по Квиддичу? — вслух задумалась она. — Ночь, когда мы сидели около палаток и вместе смотрели на звёздный небосвод? — Я никогда этого не забуду. Та ночь похожа на эту. Хоть звёзды уже и не такие яркие, а огневиски заменяет сливочное пиво, — тихо вспоминал он. — Единственное, что не изменилось, — это то, как невероятно прекрасно ты выглядишь в лунном свете. У меня никогда не было ни единого шанса. Гермиона повернулась к нему с широко раскрытыми глазами. — Ты никогда… — её голос затих. Она на мгновение задумалась, не ударило ли ей виски в голову; она взглянула вниз и увидела, что в бутылке едва остался алкоголь. — Говоря о сожалениях и потерянных моментах, я хотел сделать это той ночью, — прошептал он, наклоняясь ближе к ней, — я всегда задавался вопросом, позволила бы ты мне. У неё перехватило дыхание, она смотрела на него, пытаясь угадать его намерения. Голос дрогнул: — Я бы позволила. Он наклонил голову, и его губы встретились с её, мягкими и неуверенными. На вкус он был как огневиски и звёздный свет. — Я уже знала о командах, — призналась она ему в губы. — Что? — он отстранился, в его глазах загорелось веселье. — Ты говорил мне о квиддичных командах той ночью, о Болгарии и Ирландии, но я уже знала обо всём, что ты мне рассказывал. Я купила книгу на эту тему перед Чемпионатом Мира. Он сдержал улыбку. — У тебя была книга о квиддиче, а ты полчаса слушала мою болтовню про матч? Она смущённо пожала плечами. — У хорошего исследователя много источников, и если один из них — красивый парень, так тому и быть, — застенчиво добавила она. — Плюс, мы говорили не только о квиддиче. — Да, — его губы растянулись в улыбке, он заправил кудряшку ей за ухо. Гермиона вздрогнула от прикосновения, руки покрылись мурашками. Седрик продолжил: — Я отчётливо помню, что ты добрых двадцать минут говорила о своём коте. — Живоглот, — она не сдержала смешок. — Да, а ты мечтал стать учителем по Чарам. Он медленно кивнул. — Да. Эти мечты… — он замолк. — Я почти забыл о них. Я не подавал заявления. Это был… это был тяжёлый год. Она сглотнула, наблюдая за ним. — Ты должен стать учителем. Я не могу представить тебя кем-то другим. Это твоё призвание. — Ты веришь в это? В то, что у нас есть призвания? — Да, — согласилась она. — У всех есть призвание. Всё зависит от того, хватит ли у них смелости последовать ему. Седрик опустил глаза, вертя в руках бутылку, обдумывая её слова. Гермиона колебалась. — Я всегда задавалась вопросом… Почему ты не говорил со мной после Чемпионата Мира? Я думала, мы будем общаться, но потом я никогда не слышала о тебе в школе. Он тяжело вздохнул. — Всё было сложно. Происшествие с двумя чемпионами от Хогвартса, турнирные испытания, а потом появился Крам… я просто подумал, что неправильно понял сигналы. — Ты правильно понял сигналы, — тихо пробормотала она. — Я хотела, чтобы ты поцеловал меня, — она вдохнула, — и всё ещё хочу. — Ну, похоже, у меня есть время, чтобы наверстать упущенное, — его карие глаза остановились на её губах. Сегодня была годовщина худшей ночи её жизни. Ночи, после которой она не могла избавиться от кошмаров, горя и травм. Ночи, с которой начался отсчёт до её смерти. Именно тогда и начались визиты в Святого Мунго, к целителям, различные тесты и обследования. Вместо того, чтобы вспоминать о том, что было, она сосредоточилась на этом моменте. Жизнь полна таких моментов, некоторые из которых настолько впечатляющие, что делят человека на "до" и "после". Она обняла Седрика за шею, притягивая ближе, и закрыла глаза, теряясь в его прикосновениях. Иногда вы даже не понимаете, что находитесь в прошлом, пока не попадёте в будущее. Как только вы окажетесь в "после", невозможно будет вернуться в "до".       — Мы ходили в одну школу, но почти не общались до первой годовщины битвы за Хогвартс, — она невольно поморщилась при воспоминании. — Мы сидели у окна Астрономической башни и разговаривали до рассвета. Мы встречались около полутора лет, но он уехал, чтобы обучаться на мастера Чар, за тысячи миль отсюда. С тех пор я его не видела.       — Я даже понятия не имел, — замялся Барнаби, — он поэтому…       — Нет, — слишком быстро отрезала Гермиона. — Нет. У нас были разные цели в жизни. Этому не суждено было случиться. Для него.       — Не могу поверить, что раньше ты ни разу не упоминала его, — в его голосе сквозила обида. — Ты любила его?       — Этого было недостаточно, — горькие слова легко слетели с её губ. Я достаточно сильно его любила, чтобы отпустить.       Она кивнула своему отражению, чувствуя решимость.       — Давай вернёмся.       — Ты к этому готова? — обеспокоенно спросил он, изучая её лицо. — Я могу тебя отправить, если ты хочешь переместиться домой через камин.       — Я готова, — заверила она его. — Я просто была застигнута врасплох. Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Прошло много времени с нашего последнего разговора. — Ты должен воспользоваться этой возможностью, — яро заявила Гермиона, держа его за руку. — Во всём мире есть всего несколько мастеров Чар. Это предложение — единственная в жизни возможность, ты не можешь её упустить. — Я не хочу оставлять тебя, не после всего того, что навалилось на тебя. Должны быть другие варианты, другие целители, мы можем просто… — Ты должен идти, это твоё призвание, Седрик, — твёрдо настаивала она. — Ты должен меня послушать. Седрик заглянул ей в глаза. — Мы можем что-то придумать, ты пойдёшь работать в Министерство, я начну своё обучение; мы сможем связываться на большом расстоянии из Алжира, совиной почтой, каминной связью. Я вернусь через полгода, время пролетит незаметно. Её губы задрожали. — Этого… недостаточно. Мы с тобой оба знаем, что этого не должно было долго продлиться. Ты знаешь, что произошло со мной в битве за Хогвартс. Я не могу… я больше не могу мучить тебя этим. Мы оттягиваем неизбежное. — Прекрати, — отчаянно прикрикнул он. — Прекрати говорить так, будто всё кончено. — А разве не так? Всё закончилось ещё до того, как началось. Ты уже знаешь симптомы и понимаешь, что будет только хуже. Ты не можешь отказаться от своей мечты ради умирающей девушки. Его голос сорвался. — Я не могу сделать это без тебя. — Тебе придётся найти способ, — всхлип застрял в горле, глаза наполнились слезами. — Ты можешь жить без меня. Ты должен. — Я могу жить без тебя, — его опустошённый шёпот пронзил её сердце. — Но без тебя я в лучшем случае буду несчастен. — Мне так жаль, — она смахнула слезу, затем ещё одну, и ещё. — Поезжай учиться, Седрик. Ты заслуживаешь всего мира. Ты — это всё. Гермиона отпустила его руку и отвернулась, прежде чем успела бы потерять самообладание. Она споткнулась о выпирающий камень камина, набирая летучий порох и наблюдая, как он, сломленный, исчезает за зелёным пламенем. В камине своей квартиры она рухнула, обхватывая руками колени, и рыдала до тех пор, пока горло не начало жечь, напомнив ей о той ночи и бутылке огневиски. Она свернулась калачиком в пепле, в обугленных остатках костра.       Гермиона толкнула дверь туалета и вышла в коридор Министерства. Она считала свой отдел довольно маленьким, но пока шла обратно, поймала себя на том, что считает шаги, и их было явно больше, чем накануне.       Она мельком увидела его, когда подходила к своему кабинету. Собравшись с духом, она вошла, тихо закрыв за собой дверь. Секундная стрелка медленно передвигалась на циферблате, белый шум заполнил её уши.       Седрик сидел а столом, держа в руках фотографию в чёрной рамке, которую она поставила на край. На ней была она, Гарри, Джинни, Рон и Луна прошлым летом. Фото было подарено Луной на день рождение. Хоть она и любила фотографию, никто не заметил, что улыбка не коснулась её глаз.       — Что ты здесь делаешь, Седрик? — голос, казалось, застрял в горле.       Он поднял взгляд, его карие глаза встретились с её, дыхание перехватило.       — У меня новая работа, ты не слышала? — удивлённо спросил он. — Меня наняли, как мастера по Чарам.       — Я думала, мы решили…       — …ты решила, — исправил он, поставил рамку на место и подошёл к ней.       Она почувствовала, как стены сжались, она вздохнула: сосна, дым, Седрик.       — Я пытался держаться подальше, Гермиона. Правда, — она сделал шаг навстречу, но она рефлекторно отступила назад. — но я просто не мог позволить тебе уйти. Я не настолько силён.       — Почему ты здесь? — голос звучал едва ли громче шёпота; в нём читалась боль.       — Потому что я всё ещё люблю тебя, — его взгляд метнулся к её медальону, — и я знаю, что ты всё ещё любишь меня.       — Я не…       — …тогда покажи мне, что внутри твоего кулона. Если ты не любишь меня, покажи мне, что внутри, и если там не мы, тогда я поверю.       Дыхание перехватило; она в знак защиты сжала медальон в руке. Ей казалось, что сердце готово выпрыгнуть из груди.       Седрик был менее чем в шаге от неё, Гермиона уловила его запах лосьона после бритья и внезапно вернулась на два года назад. Ночное небо мерцало над ними, а порыв ветра поднял над парочкой дым их костра. — Боже мой, ты восхитительно пахнешь, — пробормотала Гермиона, прижимаясь к его груди, её руки сжимали его рубашку, пока она вдыхала его запах. Он громко рассмеялся. — А от тебя пахнет мёдом. Я бы мог тебя съесть. — Прости, но я не дам согласия на каннибализм. Седрик лукаво улыбнулся, наклоняясь ближе и нежно прикусывая кожу её шеи. Гермиона взвизгнула, пытаясь увернуться от прикосновения. Но не удержалась и упала на мягкую траву. — Кто вообще создал гамаки? — пробормотала Гермиона, драматично растянувшись на земле. Он перекатился на бок, намеренно падая вниз и подпирая голову локтем. — Впервые их изобрели на Багамах, жители использовали их, чтобы спать на деревьях, — небрежно добавил он. Она не сдержала смешок. — Конечно, ты знаешь это. Что ж, учитывая эту информацию, я рада, что мы не лежали на дереве. Думаю, падение не было бы приятным. Хотя, у нас же есть магия, мы могли бы что-нибудь придумать. — О, любовь моя, падение — ещё половина веселья, — он указал на землю, — это оптимальное положение. — Оптимальное положение для чего? Седрик перевернулся, нависая над ней, и наклонился вниз для поцелуя. Она схватила его за рубашку, притягивая ближе, позволяя своим глазам закрыться, наслаждаясь ощущением его губ на своих. Он безрезультатно пытался убрать чёлку с глаз, волосы снова падали, когда он смотрел на неё. — Я должна показать тебе, как уложить волосы, чтобы они не мешали, — дразнила она, пропуская непослушные локоны сквозь пальцы. — Какое кощунство — прятать от меня такие прекрасные карие глаза. — Только с тобой можно поговорить о непослушных кудрях, — съязвил он, заправляя выбившийся локон ей за ухо, нежно целуя в губы.       Воспоминания резко отступили на второй план, когда она почувствовала прикосновение его ладони на своей щеке; он убрал локон с её плеча. Это так было похоже на игру воображения, что сердце защемило.       Пальцы так и чесались прикоснуться к нему.       — Ты знаешь, что ничего не изменилось, — прошептала она, голос дрогнул. — Я всё ещё проклята, и ситуация становится всё хуже. Я умираю, Седрик. Я не могу заставить тебя пройти через это. Ты заслуживаешь построить будущее с кем-то, кто может подарить тебе… жизнь. Ты сказал…       Он оборвал её, резко вздохнув.       — Нет, ты сказала, ты решила за меня. Ты же сама сказала, что между нами всё кончено.       — Тебе нужно было время, — рассуждала она, — время подальше от меня. Я знаю, ты думал, что справишься, но я не могла обречь тебя на жизнь со мной. Ты заслуживаешь большего.       — Я никогда не считал жизнь с тобой принуждением. Я много чего узнал за последний год, но самое важное — я не могу жить без тебя, — он судорожно вздохнул, смаргивая непролитые слёзы. — Но думаю, что ты можешь жить без меня Она подавила рыдания, которые угрожали вырваться из груди. Воспоминания подсказали слова, прежде чем она смогла остановить себя.       — Я могу жить без тебя, но без тебя я в лучшем случае буду несчастна.       Указательный палец Седрика приподнял её подбородок, большой палец погладил нежную кожу, а парень притянул её лицо ближе.       Её губы приоткрылись, а тело вело неистовую борьбу с разумом. Ей страстно хотелось прильнуть к нему, прижаться к телу, ощутить вкус его губ.       Сознание кричало остановиться, прежде чем они зайдут слишком далеко. Если она поцелует его, то никогда не сможет уйти снова.       Его губы завладели её ртом.       Как и в первый раз, на вкус он был как звёздный свет.       Его прикосновения как искра, разжигающая огонь внутри. Последние два года накатывают на неё, как приливная волна. Как будто он никуда не исчезал. Ты никогда не будешь одна.       Он целовал её так, будто был утопающим, а она — его последней надеждой. Огонь поглотил её, от макушки головы до пальцев ног. Кончики его пальцев впились в поясницу, притягивая её ближе.       — Я пытался. Я не могу жить без тебя, просто не могу, — горячо прошептал он.       — Прошёл почти год, Седрик, — она запнулась, в разум закралось сомнение. — Твоё обучение закончилось почти шесть месяцев назад. Ты так и не вернулся.       — После моего обучения в Алжире я воспользовался связями своего наставника и нашёл ведьму в Малайзии; она является ведущим экспертом по ликвидации заклятий. Я взял шестимесячный перерыв, обучаясь у неё. Мы путешествовали по всему миру в поисках лекарства.       Она сделала шаг от него.       — Лекарства?       Он шумно вздохнул.       — Мы нашли проклятого волшебника в Италии. У него были такие же симптомы, Гермиона, все до единого. Он предложил себя в роли подопытного.       Она замерла.       — Это заняло почти месяц, но мы сняли проклятие. Его почти невозможно увидеть ни на одном диагностирующем заклинании. Он исцелился.       Казалось, из комнаты выкачали весь воздух.       Гермиона лихорадочно пыталась переварить его слова.       — Сняли… проклятие? Но все специалисты говорили…       — Они ошибались, — прервал её он. — Мы нашли новую технологию, созданную двумя волшебницами из Греции. Мы можем снять с тебя проклятие, как мы сделали это с Бенито.       Он сделал шаг вперёд, ладонями обхватил её лицо и большими пальцами стёр слёзы с щёк.       — Я послал сову и отправился через каминную сеть, когда узнал, что всё прошло успешно. Я даже не спал.       Голос Седрика застрял у него в горле.       — Ты не обязана так жить. Ты не должна так умереть.       — Ты потратил полгода своей жизни, путешествуя по миру, ища способ избавить меня от проклятия? — спросила она с недоверием, от этой мысли сердце пропустило удар.       — Когда проклятие встало между мной и любовью всей моей жизни, у меня не было выбора. Ты — моё призвание, и, Гермиона, я должен был тебя послушать.       Она лихорадочно соображала, обдумывая то, что ещё несколько мгновений назад казалось невозможным, — будущее.       У неё было будущее.       — Я люблю тебя, Седрик, — слова сорвались с её губ. — И никогда не переставала, ни на секунду. Я считала секунды.       Она открыла медальон, показывая ему изображение.       Он смотрел на колдографию, которая уже который раз начиналась заново, а затем перевёл взгляд на неё, его глаза блестели от слёз.       — Выходи за меня.       — Что? — она моргнула, дыхание спёрло.       — Ты выйдешь за меня? — исправился он, снова обхватив её лицо руками и изучая лицо глазами. — Ты сказала, что не можешь обречь меня на такую жизнь. Но я хочу, чтобы ты знала, жизнь с тобой — всё, чего я хочу. Жизнь разделена на моменты, на «до» и «после». Ты — моё «после». Однажды ты сказала мне, что как только ты окажешься в «после», невозможно вернуться в «до». Для меня это чертовски невыносимо. Для меня не существует никого другого. Я провёл 313 дней вдали от тебя и никогда больше не хочу проводить без тебя ни секунды.       В этот момент Гермиона поняла, что никогда больше не вернётся в «до». Он разделил её жизнь на две части, и она не хочет жить в «после» без него.       — Да, — её голос был едва слышен, она быстро кивнула, из-за чего одинокая слеза скатилась по щеке, голос стал громче. — Да!       — Да? — удивлённо повторил он, его глаза расширились.       — Да! — она обвила руками его шею, а он положил руки на её талию, комната закружилась вокруг них.       — Не могу поверить, что ты сделал это для меня, — её голос был хриплым.       — Я сделаю для тебя всё, Гермиона. Без тебя нет никакого «после».       — В ту ночь я была права, Седрик, — прошептала она ему в губы, — ты — это всё.       — А ты моё «после».