***
— Я прочёл долбанную статью на «Wikihow», и там говорилось… там говорилось не смешивать работу с удовольствием. Ха, — Щиголев легко улыбается, оглядывает Ренегата. Прохладный февральский ветер развевает волосы двух музыкантов. Леонтьев напротив морщит нос и немного поворачивает голову. В полумраке он выглядит как герои из экшн-фильмов. Побитый судьбой немолодой, но тот ещё красавчик, которому в финале обязательно даст главная героиня. Банка с холодным пивом пустеет, но Щиголев хотел бы, чтобы пустела не банка, а его башка. На носу был концерт в Москве, который они будут записывать для лайв-альбома. Леонтьев всегда казался Поручику кем-то совершенно далеким от идиотских общественных стереотипов, установленных норм морали и элементарных приличий. В лучшие свои годы он был бунтарем. Большую часть времени вел себя совершенно неподобающе по меркам воспитанного общества. Однако хамское и вызывающее поведение стало его своеобразной визитной карточкой. Точнее, не только его, а всей группы. «Северный Флот?… Это те, у которых вокалист…». Щиголев восхищался Ренегатом, его свободой, непосредственностью. Он гордился тем, что играет с ним в одном коллективе. Он, кажется, давно был влюблен в Леонтьева по самые уши. И он не понимал — вдохновляет его это или же пугает до смерти. Уставали в самом разгаре тура абсолютно все: Поручик, сидящий за барабанами, после концертов заваливался в гримерку и около получаса элементарно пытался лишь отдышаться и пропотеть. Яков, который всегда играл виртуозно, сразу доставал пару бутылок пива и залпом выпивал их, надев наушники и включая «Depeche Mode» в попытке заглушить шум в голове, стоящий в ушах от криков фанатов. И как они голоса умудряются не срывать? У Куликова же часто буквально отваливалась шея от тяжеленной бас-гитары, хотя он честно уже признался самому себе, что это беспокоило его меньше всего. Паша просто больше всех переживал, боялся чего напутать. В общем, уставали до жути все. Кроме Ренегата. Он больше напоминал вечный двигатель, чем нормального человека. Он ещё несколько часов напоминал запущенную в космос ракету, летая туда-сюда по гримерке и тур-автобусу, заряженный энергией толпы фанатов и временами неблагоприятно действующий всей группе на последние нервные клетки. Позади были десятки концертов, городов и даже стран. Вся группа уже изрядно вымоталась, с нетерпением ожидая последний выход на сцену, в Москве, после которого наступит долгожданный отдых. Именно сегодня надо выложиться на полную. Подготовка к концерту шла полным ходом. Группа репетировала каждую песню из трек-листа до полнейшего идеала. Леонтьев был на своей волне: подбадривал всех, в особенности Поручика. Ренегат осознавал, что труднее всего приходится именно ему. После репетиций Щиголев просто-напросто отрубался. Поручика всегда удивляла эта невероятная способность Леонтьева завести толпу, будучи даже не в настроении, и умело управлять ей, едва появившись на сцене. Щиголев пришёл в группу, когда ему было пятнадцать. С одной стороны казалось, что исполнилась его мечта, но с другой стороны, вскоре у него появились новые проблемы, а точнее одна проблема под названием Ренегат. — Кажись, там имелось в виду — страдать на своëм сраном заводе и повеситься, — Ренегат встряхнул головой, ладонью поправляя разметавшиеся волосы. Поручик задержал на этом действии свой взгляд. На стремительно розовеющем небе терялись очертания облаков, и, казалось бы, большое одеяло, которое укрывало солнце, вот-вот рассыпется бесчисленными белыми перьями. Леонтьев был чертовски привлекательным под таким освещением, что Поручик не мог отвести взгляда. — Кстати говоря, Саша… Какая твоя любимая песня из альбома «Мизантропия»? — Ну ты, конечно, даёшь… — Щиголева застал этот вопрос врасплох, ведь он даже не задумывался об этом целый год с выпуска альбома. Поручик, такой же мутный и немного охмелевший, оглянулся назад на своего товарища и, словив его приятный взор, улыбнулся. Саша обожал абсолютно все песни своей группы, что неудивительно. Даже несмотря на то, что их текстами и аранжировкой занимался не он. Но до глубины души зацепила его одна конкретная песня. — Я думаю, это «Последний человек на Земле». — Почему именно она? — Ренегат усмехается, скрестив руки на груди. Он был абсолютно уверен, что любимой песней Поручика будет «210» или «Любовь и время». Щиголев смеётся, его голос сладко-медовый, глубокий, наполненный заботой. — А как же «210»? Ты ведь говорил, что она тебе так нравится! Предатель, тьфу ты! — Нравится, нравится, но круче тебя никто лирических песен не напишет. Кроме Андрея, ха-ха-ха, — После этих слов Щиголев сразу же получает лёгкий толчок в плечо. Поручик частенько подкалывал Ренегата по поводу Князя, даже когда вся группа давно успела помириться с ним, на что Леонтьев показательно цокал, кривил губы недовольством и закатывал глаза. С мокрыми от снега волосами, искренней улыбкой покрасневших от эмоций губ, Ренегат решает вернуться обратно в репетиционную базу. — Шутка. Не обижайся, Лось. — В чём-то ты несомненно прав, — Ренегат измученно вздыхает. Они проходят по коридору в курилку. Подсобное помещение, оборудованное вытяжкой, небольшим светильником и не имеющее ни единого окна, кажется жутко тесным. Щиголев принимает подкуренную сигарету из рук Ренегата и затягивается, приваливаясь спиной к холодной стене. Поручик выпускает дым и поворачивается к Леонтьеву, разглядывая его в слабом свете люстры. Щиголев отводит от него взгляд, тушит бычок и отчего-то чувствует себя сейчас особенно неловко. — Мне далековато до Князя. — Для меня вы одинаково круты, Сашка, — Поручик поднимает уголки губ. В руках Ренегата затухает сигарета, он нервно шарит руками по карманам, выуживает пустую пачку, ругается и отбрасывает её в сторону вместе с окурком. Поручик явно замечает этот жест. В опьяневших глазах отражается вышедшая из-за тяжёлых облаков луна. — Ты сегодня какой-то нервный. Конечно. Как не нервничать из-за постоянных мыслей о барабанщике, которые не давали ему покоя, роились долго в голове, зудели под кожей? «Это неправильно, неправильно, так ведь не должно быть», — говорил себе Ренегат каждый день, но жалкие попытки самовнушения только делали хуже. Паренёк, которого он встретил по приходу в новую группу, всколыхнул волны души Леонтьева. Далеко не всегда всё было гладко, в том числе из-за импульсивности вокалиста. Бывали и ссоры, бывало, они не разговаривали целыми днями, но никто не знал, насколько Леонтьев себя за это винил. Чувства к Щиголеву появились внезапно. Точнее, он осознал это совершенно неожиданно даже для себя самого. Впрочем, стиль жизни «работа-работа-работа» могли бы отвлечь, если бы он под глазами не маячал. Они вернулись в студию. Цвиркунов держал гитару в руках, аккуратно зажимая аккорды, постоянно прерываясь и начиная заново. Куликов начал играть на басе, но получалось у него весьма хреново. У него не вышло вступить вовремя с первой строчкой, парень взял не ту тональность, да и в целом звучало как-то не так. Поручик уселся за установку, сжимает барабанную палочку, внимательно наблюдая за парнями, а Сажинов смеётся, фоном играя что-то на клавишных и отвешивая шутки в сторону Куликова и Цвиркунова. Яков вытирает лицо полотенцем от пота, и натягивает на себя футболку. Время тянется убийственно медленно. Через два дня пройдёт главный концерт в столице, а группа всё так же лажает с одной и той же песней. Существует фраза о том, что бесконечно можно смотреть на три вещи: как течёт вода, как горит огонь… а дальше каждый добавляет своё. В меру собственных интересов, мыслей, испорченности и всего такого. Версия Ренегата звучала так: «бесконечно можно смотреть на то, как течёт вода, как горит огонь и как Поручик волнуется перед концертами». Щиголев думает, сможет ли организм осилить ещё одну порцию вискаря для смелости, отрабатывает удары на пэде, разговаривает с Сажиновым, нервно постукивает ногой по полу, одними губами произносит: «Блять-блять-блять». Этот концерт не стал исключением, только страх возрос, кажется, в пять раз сильнее. Ренегат что-то говорит группе. Видимо, мотивационные речи, но Поручик не слушает, нервничает. Лось это замечает: — Сашка, ты чего? — Между ними почти физически ощутимо накалялся воздух. Барабанщик поворачивает голову в сторону Ренегата, глядит совсем недолго, но прямо в глаза. Он улыбается мягко, без издёвки, прижимает Поручика к себе, а тот утыкается носом в плечо. — Ты забыл, что барабанщики — самые крутые в группе? А ты вообще самый крутой барабанщик в мире! Не переживай ты так. До выхода оставались считанные минуты. Из зала даже в гримёрке слышались громкие крики толпы фанатов: «Северный Флот! Северный Флот! Северный Флот! Северный Флот!». Свет в зале потухает, и вот — группа заходит на сцену по очереди: сначала Сажинов, потом Поручик, а затем и остальные. Первой песней в трек-листе оказалась «Надвигается Северный Флот». Леонтьев смотрит в толпу, но мозг упорно требует взглянуть на Щиголева, который, виртуозно играет, вызывая бурный восторг у зала. Ренегату было интересно, испытывает ли Щиголев то же самое чувство к нему. Потому что страдать одному, сдерживаться при виде барабанщика, мягко сказать, отвратительно. Обычно на большой сцене парни много чего себе позволяют — с удовольствием играют на радость публике. Как и сегодня, Ренегат удивил мощным вокалом в «Революция на вылет» и вступлением для соло Якова: — Хэй, Москва! Соло хотели? Кричите «Яков»! Як-о-о-ов! Щиголев ловит какой-то нереальный кайф от исполнения песни — как и всегда, как и на любом другом выступлении, страх пропадает после выхода на сцену. А Ренегат во время своего исполнения просто старается не замечать его существования вовсе — на других концертах, обычно, поворачивается к нему во время песни, но не под объективами камер. Он играет на гитаре, хрипло рычит в микрофон, пропевая куплеты за куплетами, не замечая, как песня стремительно подходит к концу. Они заканчивают первую песню из трек-листа, и Леонтьев, доигрывая последние ноты заводной композиции, пытается отдышаться, с ухмылкой мимолётно кидая взгляд на Поручика. Леонтьев смотрит в толпу, читает листы с различными надписями, флаги. А Поручику остаётся любоваться спинами своих коллег. — Следующая песня крайне редка в нашем трек-листе, — Песня за песней. Концерт медленно подобрался к последней песне. Весь концерт прошёл просто на ура. — Она называется «Последний человек на Земле». Просто в Москве сейчас такая погода, что нельзя её не сыграть. Если рядом с вами девушка — целуйтесь, пожалуйста. Ренегат оглядывается на Поручика. В зале наступает мгновенная тишина, помимо каких-то тихих перешёптываний. Леонтьев подходит к барабанной установке, на которой сидел недоумевающий Поручик. Ренегат осторожно убирает выбившуюся прядь с лица Поручика, и он робко целует его в мягкие тёплые губы, краснеет. Прикосновение получается неловким, совершенно неумелым, таким, каким и должен был быть их первый поцелуй. Ренегат медленно отстраняется и смотрит на лицо Поручика. Его глаза прикрыты, на щеках розовый румянец. Губы Ренегата мягкие и горячие, и это тепло отпечатывается в голове Щиголева отчётливее, чем хотелось бы. В ушах отчего-то звенит, но этот звон перекрывает волной аплодисментов и воплей фанатов. Вся группа стоит в шоке, а Яков ржёт. — Это стоит вырезать из альбома. — Согласен.***