Искусственные люди

Вону не удивился бы, узнай он, что мир оставил не только Бог, но и Сатана. Стоит только оглянуться вокруг, пока идёшь по оживлённой улице Сеула, как сразу становится понятно — людей почти не осталось. Демонам просто на просто нечем здесь нечем поживиться, ведь, если у кого-то ещё и оставалась душа, то и та была либо настолько изуродованная, либо настолько сгнившая, что те лишь вздрагивали, смотря на неё. Вону кожей ощущает дискомфорт от окружающего его общества. Лживые улыбки, лесть и подобострастие пропитали всю атмосферу в радиусе земной шара, а вместо людей можно было встретить лишь искалеченных вечноулыбающихся кукол. Сложно сказать когда именно это произошло, но в какой-то момент пришло осознание, что общество смешалось в серо-радужную массу, у которой нет ни характера, ни личности, ни собственных мыслей, у которой всё на людях только прекрасно и никак иначе. А тем временем Корея всё выше и выше поднималась в рейтинге стран с самой ужасающей статистикой самоубийств. Не то чтобы Вону был пессимистом, но людей, с которыми бы просто хотелось поговорить, он не встречал уже давно. Это действительно удручало. Возможно, даже больше, чем то, что приходится подстраиваться под новые уклады, чтобы выжить и не попасть под новомодную волну кэнселлинга. Всё-таки, что ни говори, какими бы люди ни становились, в них всегда будет продолжать цвести жестокость.       Единственной отдушиной, что была у Вону, являлась музыка. Всё, что он не мог набраться смелости сказать, выплюнув с ядом слова, он изливал то уносясь в вихре чёрных и белых клавиш фортепиано, то заставляя протяжно стонать скрипку. Но люди будто чувствовали пассивную агрессию чарующих мелодий и поэтому музыкант был известен лишь в узких кругах. Вону ничего не ждёт, выходя на очередную вечернюю смену в очередном кафе, но за полчаса до выступления видит, как официант роняет тарелку с только что приготовленным блюдом и, нервно улыбаясь, смачно матерится себе под нос. Да так проникновенно, что музыканта до костей пробирает эта искренность. — Я с Вами абсолютно согласен, — с отстранённой улыбкой комментирует Вону и официант, вероятно, не ожидающий ничего подобного, сначала с непониманием смотрит на него, а затем вдруг заливисто смеётся. — Чон Вону. — Вэн Джунхэй. Но ты можешь звать меня просто Джун, — хмыкает официант. — Я сегодня буду играть для тебя, — доверительно сообщает музыкант. — Жду не дождусь, — подмигивает Джун и уходит убирать. Вону в восторге. Закончив выступление с закрытием кафе, музыкант кланяется опустевшему залу и вдруг слышит разрезающий тишину звук аплодисментов. Это, ожидаемо, был субъект, которому посвящались сегодня не менее полутора десятка различных композиций. — Ваша музыка настолько живая, что я до сих пор нахожусь под впечатлением, — с яркой улыбкой говорит Джун, подходя к Вону. — Она сделала этот откровенно дрянной день в разы лучше, спасибо. — Всегда пожалуйста, — делано-аристократично кивает на это музыкант и усмешка пробегается по его губам. — А если согласитесь где-нибудь попить со мной кофе, я о Вас целое произведение напишу. — Отказываться не собираюсь, — хмыкает Джун и переходит на неформальный тон. — Даже за просто так. Или за поцелуй, например. Как тебе? — Никаких возражений, — только и говорит Вону, прежде чем прикоснуться к чужим губам. Возможно, ещё не все потеряны?