Конфетка

      Хеллоуин. Праздник ужасов и самых страшных фантазий. Каждый праздновал его как хотел, как мог. Хоррор, например, уехал на ферму к знакомому, захватив с собой за компанию Даста, а тот в свою очередь цепочкой Блу, Блу брата, а брат Рэда, Рэд брата, Эджи за компанию Андайн, ну там и понеслось! Оутер же, которому так же настойчиво предлагал уехать на их ужасную и страшную вечеринку неизвестным образом привязавшийся к той компашке Чери, вежливо отказался и слинял неизвестно куда. Кросс решил провести это время со своей милой и солнечной омежкой – Дримом, что вместе с братом устраивал свою вечеринку, плевав на приличный возраст каждого из компании. «Для конфет и веселья не бывает границ!» — обосновал тогда Дрим свою затею, победно седлая никак не соглашающегося брата в их шутливой драке под едва сдерживающийся вой смеха загибающихся Киллера и Креста, ведь вы только посмотрите! Большого, страшного и злого дяденьку, что каждый вечер на ужин ест непослушных детей и запивает кровью девственниц, на лопатки уложил маленький мальчик, намертво пригвоздивший его запястья к скользкому паркету! Просто поразительно, как так те двое смогли навернуться на ровном месте, и что вы! Найтмер здесь не причём, отнюдь! Он ангел! Во всяком случае вечеринку решили всё же устроить.       Бредя по тёмной улице, как раз-таки на неё и направлялись двое скелетов. Высокий и чернокостный альфа – Эррор и низенький, но от этого не менее наглый и бодрый альфа – Инк. Странные друзья детства, то ладящие до такой степени, что едва не трутся друг об друга, то собачащиеся по любому поводу и без, готовые перегрызть глотки прямо сейчас. Словно парочка! По крайнем мере над этим ржал Киллер, сам с собой разделяющий подобные шутки.       Вскоре пара подошла к небольшому домику, у которого стояли его хозяева: Найт и Дрим. Рядом и Кросс с Киллом и Фрешем, от нетерпения размахивающим двумя корзинками, беся Рипера, повисшего на своём дьяволёнке-Гено.       Возгласы беседы на секунду прекратились, и улицу разразили шумные приветствия и смех, ведь многие из них не видели друг друга недели, а то и больше. И Инк хотел было уже отправиться с друзьями попрошайничать конфеты, как заметил что Эррор не идёт. Кинул лишь что-то неразборчивое Найту, а тот кивнул, пуская в свой дом. Глюку все эти детские попрошайки конфет не сильно были интересны. Куда занимательнее их поедать, чем он благополучно займётся, когда вернётся Фреш с полной корзиной конфет. С какой стати? Это было не большой платой за то, чтобы Эррор не рассказал родителям о том, что время от времени Фреш, балда, прогуливал пары, потом всё пропущенные быстро выучивая(удивительно, ведь учёба давалась ему с тяжестью. Вероятнее, быстро учил по причине подсознательного понимания того, что ему, мягко говоря, пиздец если он повалит экзамены, и никто не спасёт). Остальным такой расклад не сильно понравился, были больше за то, чтобы ушёл Рипер ибо задолбал пугать и омежек и бет и альф своей жуткой натурой (за что позже получил звиздюлей от Генки-гренки), но выступать особо они не стали и просто решили немного окунуться в детство, тобишь пошли попрошайничать сладости и терроризировать ближайшие улицы.       На улице было темно, даже в милых кварталах монстров, однако достаточно живо. Дети и подростки и взрослые праздновали этот страшный праздник по полной! Фреш убежал вперёд. И так, обхаживая дома, выпрашивая сладость или гадость, ведьмочке-Инку удалось достать одну интересную и наверняка вкусную конфетку. Такую большую, с глазное яблоко и в фиолетовой блестящей обёртке. Она была такой красивой. Её обёртка блестела, словно самое лучшее платье, сидела просто превосходно, будто на самой красивой и идеальной модели. Хотелось, задержав дыхание от предвкушения, медленно потянуть за ушки бантика, как можно аккуратнее снимая «платьице» с её воздушных форм, обнажить её тёмную шоколадную кожицу и поскорее почувствовать, как её нутро тает на языке... Нет, он не будет делиться этой конфетой... Низа что!       Обрадовавшись удаче, едва не прыгая и хвастаясь перед всеми находкой, хотел спрятать, однако не успел – уже обнаружил Дрим, заинтересованно заглянув в корзинку Инка. А за ним и Килл, в итоге Чернильному пришлось поцарапаться с Найтом и Кроссом, что как рыцари пытались стащить и предоставить её одну на двоих омежкам Дриму и Киллу, ведь те, такие милые, такие несчастные, строили глазки, словно до истощения голодные дети, цепляясь за одежду Кошмара. Рипер тоже пытался, однако то не прокатило и жнец получил по лбу. Попытка не пытка.       Инк хоть и альфа, но это не мешало быть ему врединой, потому конфетку зажал. Долго не отдавал, отнекиваясь на каждый предлог. В общем, получив наигранные обидки от омег, фыркнул, но не отдал, сказав что это Глюче, ведь тот не пошёл! А он ему эту конфету принесёт и, поняв что этот праздник не такой херовый, он пойдёт с ними собирать конфеты! Гениально? Гениально.       Но так же, как и смеха Киллера нам ними, эту гениальность никто не разделял. Все усомнились в этой идее, но, лишь пожав плечами, махнули рукой на альфу. Пусть делает что хочет, так уж и быть. И только Рипер, тварюга эдакая, почуяв подвох, видимо мстя, сказал:       — Вот значит как? Да? О-о-о, вы так сильно обидели Геночку что не поделились с ним, что он сейчас же решил пригласить меня к себе на ночь, ~       — Определённо нет, — качнул головой Афтер, скрещивая руки на груди.       — А я говорю обиделся и пригласил. Эррор точно будет дома, и я уж, так и быть, лично по своему интересу, спрошу, какова на вкус была та конфета. Всем же теперь здесь интересно, я прав? — никто не возразил словам Рипера, даже до чёртиков ненавидящий его Найт, лишь согласно кивнув.       И чувствуя себя пойманным за руку, Инку через нехочу пришлось всё же пойти к Эррору. Он даже и не знал, как подкупить того вредного, когда дело касается споров. Возможно ли хотя-бы попытаться попросить его, подкупить половиной своих конфет, сказать, что конфета была вкусной, а Инк сожрёт её сам, как истинный и тайный сладкоежка? Кто этого Эррора знал.       Скелет валялся на кровати, побросав маску и корзинку из тыквы, которые предоставил ему старший братик на Хэллоуин, и дремал. Заснуть было сложно, из-за веселящихся детишек, то и дело всё ближе и ближе приближающихся к дому. Потому он сразу отреагировал на стук в свою комнату, а чуть позже и на то, что к нему зашли.       Было трудно. Инк пытался всё преподнести всё так, словно он жертва, и вообще давно не ел конфет, и эта ему нужда очень-очень, но даже такой расклад Эррору не понравился. Фыркнув, улыбнулся, потребовал хотя-бы половину он этой чудесной конфеты, за которую они, по словам Инка, чуть глотки друг другу не перегрызли. Конечно же Инк был против, хотел скушать всю конфетку! Такую сладость просто нельзя было с кем-либо делить! И он пытался это всё разъяснить Глюку, а тому как об стенку горох! Ультиматум поставил: либо всю, либо половину. Голос перерастали в рычания, рычания в зажатые кулаки, и вот уже Инк бросился на Глюка, не видя никакого выхода, как объяснить всё кулаками.       Началась драка, слава богу, шуточная. Понять кто выигрывает было сложно — вот Эррор прижал к себе ногами Чернильного, стараясь насильно разжать его руки, разгорячившийся началом борьбы. Вот Инк сам уже старается отнять у того конфету, шутливо душа рукой, затем подушкой и путая его в одеяле. Это наверняка могло продолжаться долго, но вот Эррору удалось прямо из рук художника, едва не откусив ему пальцы, отобрать уже открытую шоколадную конфету, зажав её между зубами.       — Эй! Верни! — послышался его возмущённый и уже не такой шутливый рык.       — А ты отбери! — подразнился Глюк и с хохотом уволился на спину, с удобством устраиваясь на мягкой кровати, а тем более на подушке, дополнительно подкладывая руки под голову. С таким насмешливым видом, медленно облизывая своими длинными синими языками со своей стороны покрытую шоколадом оболочку конфеты, наблюдая как лицо Инка краснеет. О да, это недовольное выражение лица ему определённо нравилось в художнике! Забавляло и даже в некой степени заводило.       Вдруг вздохнув и усмехнувшись, Инк запрыгнул сверху на чернокостного под его удивлённый и явно не ожидавший хоть каких-то действий взгляд. Взял его лицо в свои руки и, ухмыльнувшись, не стесняясь откусил выглядывающую половину. Конфета и правда оказалась такой сладкой и вкусной. Великолепной! Не попробовать отобрать вторую половину Инк просто не мог!       Едва Эррор успел понять что-то, лишь недовольно подметить, что жизнь потеряет, а остаток заберёт себе, опьянённому первыми каплями жидкой начинки, упавшими в рот, как в его «губы» вдруг впились с требовательным поцелуем. Инк глянул прямо в глаза Глюка. Так нагло и хитро. И кто теперь смеётся?       Поцелуй, как не удивительно, получался до приторности сладким, карамельно-липким, вышибающим в космос. Сняв и отбросив надоедливую шляпу в сторону, Глюк хмыкнул, щуря глаза, и положил одну их рук на затылок Инка, притягивая ближе, вторую – на талию и без капли отвращения, наоборот, с превеликим удовольствием пустил к себе в рот чужой язычок, тут же принявшись сплетаться своими, со вторгнувшимся радужным. Шоколад был приятно горьковат, а карамельное тягучее ядро аж таяло между язычками, каждый старающийся ухватить как можно больше вкуснятина, пусть и силы на пару тройку были не равны. Перетирая сладость между собой и аж задыхаясь от жадности, скелеты плотно прижались друг к другу, не оставляя и грамма свободного воздуха, начиная потираться пахом и дразнить. И вот конфета растаяла до конца, оставляя после себя лишь приятный вкус на языке, а оба грешника с жадным причмоком отстранились друг от друга, влюблённо глядя глаза в глазницы, тяжело дыша и хватаясь пальцами за помятую одежду. Превосходно. Они оба превосходны. От вкуса, до пьянящего запаха друг друга, отложившегося где-то в подсознании каждого как наркотик, то, без чего они просто не могли нормально существовать.       — Тебя ничего не смущает? – улыбнулся Эррор, вопросительно изогнув бровь, только-только кое-как восстановив дыхание. Его руки бесстыдно забрались под короткий подол ведьмы из далёкого прошлого, широкими «шажками» разноцветных пальчиком крадясь к тугой резинке мешковатых штанов.       — Не-а, — бросил Инк, гордый за себя такого идущего против правил природы, задрав нос, и сам ничуть не отставал от Эррора в раскрепощённости. Его тонкие пальцы, чуть измазавшие в шоколаде в драке, спокойно легли на его чуть высунутый, пока сладкий язычок, и художник, глянув прямо в глаза альфе, ухмыльнулся, облизывая и посасывая оставшуюся сладость с таким соблазном, с такой аппетитностью. Эррор просто не удержался, пристал, тянясь на ещё одним желанным поцелуем, раз дело пошло в ту сторону, но над ним лишь хихикнули, и толкнули обратно. Нечего тут! — мне терять нечего, да и одна чёрная жопа куда привлекательнее какой-то там омеги, которой я даже не знаю, — фыркнул Инк, с причмоком отпуская остренькие фаланги пальцев. Тоненькая струнка слюны, столь дивно блеснувшая от света фонаря Джека на улице, потянулась от горячего языка, вплоть до остренького кончика среднего и большого пальцев, приковывая к подобной просто не имеющей права остаться без внимания картины пару заведённых глаз. Всё же и Эррор был не железный, увы. Облизнувшись с глазами, полными самого нежного и в то же время пылающего в них огнём вожделения, он мягко взял ту самую руку и поднёс к своему рту. Не стоя глаз, под ухмылку Инка, он плавно и желанно пробегался между пальчиком, ещё чувствуя сводящий зубы сладкий привкус и коньяк. Конфетка-то, с сюрпризом. Так или иначе, это роли не играло. Куда больше их волновали они сами, и то, с как вкусно Эррор покусывал пальчики, держась, чтобы не откусить, приняв случайно за лакомство. Чуть посасывая, выпускал изо рта, и чуть прикусывая, так, будто беря на пробу, повторяясь и повторяясь, пока вкус не совсем не исчез, а на фалангах не появились тёмные пятна синяков, и, прошипев, Инк отобрал руку, позволив в последний раз их влюблённо поцеловать. Довольно быстро скидывая с себя мешающий плащ, высокие сапоги, тугой ремень, всё! Всё до последней тряпки, не терпя в этой жаре, он оголился полностью, открывая и крепкое возбуждённое и прекрасное тело. «Ну, раз их драка поимела такой неожиданный поворот событий, так почему не поиметь виновника её начала?» — казалось, отличная мысль. Что может быть лучше в праздничную хеллоуинскую ночь? Ничто, помимо них двоих, их истощающих любовью до боли в желудке хаотичных поцелуев и прикосновениях и обожаемых голосов. И от наслаждения друг другом везде и всюду, их сдерживало лишь мнение противного общества. Альфа с омегой или бетой и никак иначе.       — Чёрная значит? — он маняще потянул чернильного за таз, пододвигая как можно ближе, изнемогая и уже грызя ворот промокшей от пота и слюны футболки от желания получить ещё хоть один поцелуй, хоть один!       — Ой, только не говори что тебя это оскорбило, — закатил глаза Инк. Он был нетерпелив с рождения до вполне взрослого возраста, постоянно спеша и экономия время. Подобное не могло не раздражать Глюка, и ради него художник был готов держать себя, но порой всё же скрывался, как сейчас, спеша стянуть с избранного многострадальный вверх, неуклюже путаясь в покрывале, чуть споткнуться и навис сверху, быстро пробегаясь голодным и обажающим взглядом по его ничуть не отстающим по красоте от художника ярким костям. Он их обожал, честное слово! Каждую косточку любил до потери пульса, готовый зацеловать, если то понадобиться. От черепа, до пальцев рук, что сейчас легли на талию чернильного, нежно оглаживая, они все будто бросали вызов всем остальным блёклым на его фоне альфам, и будто дурак, их владелиц совсем не использовал внимание течных омег. Каждый раз посылал их к черту, безмолвно, лишь скаля в улыбке зубы, посылал и сейчас, укладывая ладони на его зад, сжимая и едва раздвигая небольшой упругий зад.       — Ещё как. Я требую немедленную компенсацию, мой дорогой Ки-Ки, ~ — заворковал Глюк и потянулся к внутреннему карману своей куртки, вытаскивая оттуда маленький тюбик. Нет, он не миллионер, но и не столь часто нуждается в том. Он планировал позже, ну раз тут такой момент, то почему бы и нет?       Крышку откупорили, выливая немного прозрачного геля на пальцы.       — Какую?       Глюк поманил того пальцем, и, вздохнув, Инку ничего не оставалось, как послушно наклониться к нему, по пути вдыхая приятный запах чужого феромона и умиляясь подобному его нежному поведению. Это было просто очаровательно, как и чувствовать запах Эррора, тонкой ароматной плёночкой осевшую на его костях, начавшую медленно пропитывать их, будто обтирая специями и маринуя перед хорошей прожаркой и подачей.       — Чур я сверху, — это прозвучало совсем тихо, едва слышно, даже на ушко в полной тишине. С воодушевлением и неописуемой сдержанной радостью, будто счастьем ребёнка, получившего самую вкуснтную и желанную сладость в этот великолепный праздник. А вместе с тем, легонько огладив, в узенькую дырочку проник один слишком шаловливый пальчик, пока его хозяин крепко-крепко не обнял простонавшего от неожиданности Инка, крепко прижимая к себе и одаривая его аккуратные плечи любвеобильными поцелуями.       — Э-эй! Мх, подожди, я хоте-       — Ч-ш-ш, — ничуть не нагло он был перебит не успокаивающим шипение своего хитрого альфы, а очередным своим мяукающим стоном, стоило начать мягко массировать бархатистую стенку, видя и чувствуя, как тело над ним задрожало, опало, выгибаясь в попытке снять себя с острого пальца. А тот толкался лишь глубже, разводя мягкие стеночки в стороны, размазывая смазку и наслаждаясь минутами податливости и чувствительности своей второй тайной половинки, сейчас со стыда прикрывшую глаза. Это было просто потрясающе. Потрясающе смотреть и слушать, пока Инк, упираясь щекой в его рёбра, тихо мяукал, — тебе понравиться, расслабься. И к тому же как я смогу подтвердить что конфетка действительно была сладкой, толком не распробовав? — и то было волшебно — Эррор никогда ему не врал, оправдывая все ожидания, все ощущения, пока чернильный не уставал поражаться своим слабым звукам, чувствуя себя в подобные моменты действительно беспомощно и незащищёно. Поражался, как этот, действительно, ведьма умудрялся превращать его из громкого альфы в ластящуюся к рукам течную кошку — я так тебя люблю. Невыносимо сидеть и смотреть, как ты носишься среди тех шизиков и множества жадных до секса омег, — он открывал всего себя перед тем монстром, кому действительно доверял, и, постанывая, совсем не боялся, что тот его случайно поцарапает. Это было просто невозможно, как и чувствовать, как его тонкие длинные пальцы проталкиваются незаконно глубоко, как оглаживают бугорок, заставляя вздрагивать и поджимать ноги от приятно скручивающих пах ощущений, и тихо слушать чужое сердцебиение, с головой окунаясь в привлекающий разум аромат. — меня так каждый раз передёргивает, когда от тебя несёт очередной сучкой от того, что ты просто находился рядом. Хотелось бы навечно пригвоздить к тебе свой запах, а тем обновлять и обновлять его, пока твоя дырочка не покраснеет, твой аппетитный животик не вздуется, а ты не будешь истекать моим семенем, дрожа, — становилось душно. Голова уже шла кругом, перемешивая сытный коктейль из их феромонов, любви и слов, твердящих, насколько же он великолепен, порой фыркающим на проскальзывающие безумные идеяи, почему-то именно из уст Эррора звучавшие довольно занятно. Смущение давно насквозь пропитало его кости, ярким следом оставаясь гореть на щеках, и Инк клянётся, что уже чувствовал всё, что только ему говорил и обещал Глюк, и таял, вздрагивая от растягивающих ощущений вокруг его дырочки.       В один момент, его кувырнули на постель раздвигая в стороны непослушные ножки. Он видел то краем глаза, лишь чуть-чуть, притаив дыхание, как большой и твёрдый синий член мягко касается его размягчившегося колечка, потираясь головкой и узлом, смазывая, словно томя ожидание едва не пищащего художника.       — В некоторых моих одиноких фантазиях, я целую тебя на глазах у всех. А они смотрят на нас с такой ревностью и завидуют, что на моём лице расползается широкая улыбка. Я веду тебя домой и подороге хвастаюсь об этом Найтмеру, что эту ночь мы проведём вместе, любя друг друга. Пусть и он завидует, старый придурок, — его влажные от слюны губы касаются испачканной в краске щеки, даже так чувствуя приятную горечь чернил, даже если те давно засохли и въелись в кость. Он обожал целовать его лицо до такой степени, что потом губы отсыхали и болели. Глаза, щёки, скулы, лоб, носик, подбородок, губы, открывшиеся в немом стоне, когда большая горячая плоть обожгла чувствительные стенки прохода, задевая бугорок, толкаясь и мягко покачиваясь из стороны в сторону. Ему это нравилось, Эррор был уверен, припадая с покусываниями «губ», оттягивая, кусая и проникая за них. В ответ Инк прикусывал длинный синий язык, видя, как его партнёр морщиться, но не отстраняется, сплетаясь в поцелуе, перемешивая со слюной сладкий сахарный налёт. Он протяжно мычал, выгибаясь под толчками.       Они не считали нужным терять время на то, чтобы отстраниться и вновь с новым уровнем жадности припасть друг к другу, не без лени прямо в поцелуе вдыхая новые порции блаженного воздуха, полного аромата распарившегося кислого одеколона Инка и ароматов, заставляющих в желании ещё большей близости сплетаться пальцами.       — Ты такой мягкий и горячий внутри. Каждый раз, как первый. Ни одна омега с тобой не сравнится, — нежно прошептал Эррор, прикусывая остистый отросток, затем размашисто облизывая, готовя нежную шею, можно сказать, к их первой брачной церемонии, и без которой у Инка подкашивались колени.       — Ещё бы они у тебя были, — несмотря на своё положение, усмехнулся чернильный, внутри гордый за себя, что у него была одна.       Наигранно обиженно глянув на альфу, чернокостный продолжил аккуратно покачиваться из стороны в сторону, обхватив свободной рукой возбуждённый член Инка, в такт движениям начиная надрачивать. Целуя каждый узор на его белой шее, он в нетерпение тихо порыкивал, желая поскорее взять его как следует. И Инк ничуть не сопротивлялся чувствуя каждый изгиб чужой плоти и то, как она начинает биться внутри него сильнее, просто восхитительно заполняя ту неправильную пустоту внутри. И ощутив наполненность один раз, Инк больше никогда не забывал того восхищения, от которого хотел забить на все предрассудки и молить, кричать о большем, извиваясь точно змея. И он ещё смел восхищаться сладостью конфеты! Настоящей карамелью был Эррор, только Эррор, без стыда выбивающий из него последние крупицы воздуха.       Он заплакал. Не от боли, не от горя, нет. Он заплакал от прекрасности происходящего, проглатывая каждый стон будто немые возгласы восхищения, получая поцелуи, несравнимые ни с одной сладостью мира, шаловливыми языками, и являющимися источниками той великолепной сладости во рту и на душе. Собственные стоны били по вискам от мягких покачиваний, заставляющих извиваться и скулить, до грубых толчков, выбивающих дух из тела и едва не воющие стоны. И, казалось, они не могли думать ни о чем, помимо топящего их в шоколаде удовольствия.       Ноги Инка дрожали, постепенно отнимаясь, лишь тот с головой нырял ощущения, как подгадано двигалась чужая рука на его члене с толчками Глюка. Короткими, наполненными страстью поцелуями Эррор впивался в шею чернильного, а сам Инк просто сдавался тому жадному и голодному зверю, закатывая влюблённые глаза. Закинув ножки ему за спину, позволяя двигаться быстрей, художник прижимался телом, чувствуя, как слюна стекает по его подбородку. Синяя плоть, пульсировала, вбивалась глубже, тёрла бугорок простаты. Влажные шлепки заполняли комнату.       Настигая пика своего наслаждения, Инк со стоном излился в руку Эррора, следом содрогаясь от жара чужого семени, разливающегося где-то там, внутри него. Со звериным рыком чернокостный впился клыками в, как ему показалось, более видное и подходящее место. Его узел на члене разбух, когда, стенки анального отверстия подавившегося стоном удовольствия Инка наоборот невольно сжались. Оторвавшись, Эррор так нежно, словно извиняясь, облизал метку, в последний раз толкаясь глубже в избранного. А затем, моськой полной удовлетворения и пьяненького довольства улёгся сверху, при этом оставаясь в чернильном.       — Кажись я застрял, — лениво и будто так и надо протянул Глюк, с такой довольной моськой.       Послышался вздох. И это была вся реакция на его слова. Потянувшись к красным позвонкам, Инк в ответ поставил метку, а затем без сил упал обратно, обнимая крепко любимого.       В ту ночь хеллоунскую друзья так и не дождались эту парочку. Гено был крайне недоволен пропажей бойца, Рипер же наоборот чему-то крайне рад. Остальные ребята же не понимали, куда же делась эта парочка голубков. Фреш же был вынужден весь последующий месяц есть сладости один, и только Киллер знал правду. И только Киллеру никто не верил…

Конец