Не слышать мне больше пения птиц

Наконец-то солнце встало. Летом рассвет ранний, наверное сейчас около пяти тридцати. Вот и птицы проснулись. Я так люблю их безмятежное пение. Они как маленькие живые флейты с крылышками. А вот и первые пчелы полетели к раскрывшимся бутонам цветов. Такой приятный ненавязчиво-сладкий запах. Не приторный, как у роз или лилий. Я не люблю розы и лилии, они слишком похожи на упрямых, высокомерных девушек. Не то что ромашки или васильки — скромные, красивые и не перебарщивают с ароматом. Роса ледяными капельками блестит на каждой травинке, и если бы у меня могли быть мурашки, то сейчас бы я был похож на ощипанного гуся. Курочки бы, да с овощами под соусом. Мама ненавидит мясо, а потому отведать свое любимое блюдо, будучи ребенком, я мог только у бабушки. Как она готовила, позавидовали бы лучшие французские повара! Вы читали "Вино из одуванчиков" Рея Брэдбери? Я перечитывал эти рассказы по много раз, и мне никогда не надоедало. Каждый раз находилось что-то новое. Меня захватывала его манера письма, к тому же бабушка Дугласа мне напоминала мою собственную. Наверное поэтому я настолько увлекался чтением. Читал допоздна, пока в комнате не выключали свет. Я даже хотел стать писателем, как и мистер Брэдбери, но мама хотела, чтобы я стал судьей. Не понимаю, что она нашла в этой профессии. Почему не врач, как хотели родители Чарли, или журналист, как хотел сам Чарли? Теперь солнце светит прямо мне в глаза. Оно такое теплое. Нам говорили когда-то в школе, что оно в миллионах километров от нас, а мы живем на третьей от него планете. Еще говорили, что остальные планеты необитаемы, а Рей Брэдбери писал, что на Марсе есть жизнь. Я не верил нашей учительнице, миссис Каравей — она однажды сказала, что Майки вечно будет в пятом классе, если не начнет хорошо учиться. А потом его нашли в лесу на полянке, неподалеку отсюда. Ну и как ей верить? Майки не был трусом, но у него был такой странный вид, будто он чего-то сильно испугался. Давно это было, но я до сих пор помню, как плакали его родители. Полицейские рассказывали, что тут орудует маньяк, когда через год нашли и Чарли, только уже на другом месте. А еще через год — мальчика с соседней улицы, не помню его имени. На щеку села пчела. Или муха. Отсюда не видно, но оно очень щекочет. Что ей надо? Неужели она приняла меня за цветок? Разлагаться я еще не должен, меня сюда только вчера ночью принесли, так что точно не на запах прилетела. Я даже помню, где он шел — там осталась примятая трава. Он воткнул мне в шею шприц, а потом я проснулся у него в подвале с привязанными к столбу руками. Он всегда много говорил со мной обо всем, даже когда я впервые только оказался там. Его голос все еще звучит у меня в голове. — Привет, Никки. Ты очнулся. — У него был обычный голос. И выглядел он обычно. Я думал, что маньяки сильно выделяются, а он был совсем обыкновенный. — Здравствуйте. — Соображал я еще туго. Да и руки затекли. — А где я? И что я тут делаю? — Я привез тебя сюда. — Зачем? — Честно? Я боюсь. — Чего? — Его. — Он постучал пальцем по виску. — Висок? — Нет, голос внутри. Он говорит мне... — Мужчина схватился за уши и начал трястись. Он просил его замолчать, умолял. Я не мог смотреть на его страдания. — Почему вы его боитесь? Он же просто голос. — Но он совершает страшные вещи. Он заставил меня убить нашего Шпица. Я любил эту собаку, как себя, а он его убил. — Его голос дрожал. Еще чуть-чуть и мужчина бы расплакался. — То есть, вы его убили? — Он меня заставил! — Простите. — Мне стало неловко от того, что я его обвинил. — А почему он хочет убить меня? — Я не знаю. Он не говорит почему. Просто он злой и ненавидит людей. И я его боюсь. — А когда вы... То есть, он меня убьет? — Через неделю. Не волнуйся, он хорошо убивает. Практически не больно. Хочешь есть? А то ты тут провалялся почти весь день. — Видимо, ему лучше. Он перестал сотрясаться и открыл глаза. — Очень. — Тогда я принесу курицы. Ты любишь курицу? — Ага. С овощами — это мое любимое. — И мое. — Он улыбнулся и ушел. Щека чешется. Жалко, что я не могу до нее достать. Фух! Насекомое улетело! Мне становится так жарко под палящим солнцем. Оно поднялось совсем высоко. Неужели уже полдень? Как быстро течет время. Я помню как мы с Эрнестом болтали про прошлое. Эрнестом звали моего убийцу. Оказывается, он знал моего папу. Папа оставил нас, когда мне было семь, но я не сержусь, потому что он был лучшим и любил нас с мамой. Он всегда говорил, чтобы я не боялся смерти, а то проживу остатки дней, как он. И с тех пор я ничего не боялся. Только клоунов, но это секрет. — А у тебя есть секреты? — Эрнест протирал мое тело губкой, смоченной в каком-то растворе. Кожу жгло, на ней появлялись красные пятна. — Ага. Я клоунов боюсь. Я всем говорю, что ничего не боюсь, но на самом деле это не так. Только вы никому не рассказывайте. — Обещаю. — А у вас есть? — Сквозь зубы спросил я, когда он очередной раз оставил на моей груди красный след. — Да. Я никому его не рассказывал, но если хочешь, то расскажу. Только не смейся! — Ну, вы же не смеялись над моим секретом. — Ладно. — Он наклонился ближе и от него пахнуло деревом и лаком. Подвал никогда не был хорошо освещен, наверное я даже немного побледнел за целую неделю пребывания в нем. Как только мужчина наклонился, я смог разглядеть его глаза. Они были серые. Не такие серые, которые еще называют металлическими, нет. Его глаза были теплого серо-зеленого цвета с темной каемкой. В этих глазах читалась усталость, страх и немного неуверенности. — Я никогда не был с девушкой. — Совсем никогда? — Ага. — Эрнест вздохнул. — Я всегда был очень необщительным. В школе надо мной смеялись и называли "чудиком". Мне было обидно и я еще больше от них отдалялся. Была одна девочка... она одна со мной разговаривала. Нормально разговаривала, иногда даже смеялась над моими шутками. Тогда появился голос. Он сказал, что она меня обманывает. После школы я ее не видел. Кажется, она переехала в другой город. А в колледже я влюбился в Салли. Мы встречались. Она не нравилась голосу, и он пытался заставить меня ее убить. Она была первой, кого он убил. Больше я не хотел влюбляться. Я не хотел, чтобы он их убивал. — Я наклонился к нему, заговорщически улыбаясь. — Я тоже. — Эрнест непонимающе на меня взглянул. — Я тоже никогда не был с девушкой. Подул ветерок. Деревья зашумели темно-зелеными листьями, как морской прибой. Волнами покачиваются их упругие крепкие ветки. Я никогда не был на море, но уверен, что звучит оно именно так. Если бы я мог закрыть глаза, то может быть мне бы казалось, что я на пустынном пляже. Из-за высоких коричневых стволов выходит еще молодой олень. Я посмотрел на него, а он посмотрел на меня. Мне кажется, что он понял, как я им восхищаюсь — его силой и свободой, а потому подошел ближе. Его голова закрыла палящее солнце, и я бы его поблагодарил, умей он разговаривать. Мне видно только его стройные жилистые ноги, низ которых скрывается в высокой траве. Он понюхал мои волосы, а потом шею. Мокрый холодный нос касается кожи, мне щекотно и приятно. Я и раньше видел здесь оленей, но никогда так близко. Через минуту он уходит, а я даже попрощаться не в силах. Так грустно, что он ушел. Теперь я снова один. Эрнест тоже всегда был один. — Ну что, готов? — К чему? — Мне было трудно и больно говорить. Голос заставил Эрнеста сшить мне губы, но мужчина не выполнил поручения, точнее выполнил наполовину, чтобы я мог с ним болтать. Бедняга Эрн – он потом мучился от головной боли целый вечер. — Голос говорит, что день пришел. — День, когда он меня убьет? — Да. — А как он меня убьет? — Я не знаю. Я не запоминаю сам процесс. Но я точно знаю, что больно не будет. Голос говорит ужасные, но правдивые вещи. Чаще всего. — Повисла тишина. Мы смотрели на пол, он переминался с ноги на ногу, а я думал. Думал обо всем, чего я не смогу сделать. Думал об Эрнесте, как он будет жить этот год, как его заставили убить нескольких моих одноклассников, пару горожан, его собаку. Я не сержусь, я бы никогда не стал на него сердиться. — Я буду скучать по вам. — Наконец вырывается из наполовину парализованного рта. — Я тоже, Никки. С тобой было здорово болтать. Наверное мы даже стали друзьями. — Наверное. А вас будет очень тяжело убивать меня? — Физически – нет, а морально – очень. Может, даже хорошо, что я не помню убийств. Я бы не смог сам причинить тебе вреда. Но если я этого не сделаю, то голос... — Да, я знаю. — Мы снова затихли. Мужчина взял большой нож, висящий у него на ремне. Он осмотрел его, словно видел впервые. Потом поговорил с голосом, попросил еще немного времени, на что тот отозвался резкой болью в висках, судя по выражению лица Эрнеста. Он сдался, боль отпустила, занес нож над моей головой. — Пока, друг Никки. — Прощайте, друг Эрнест. Солнце опускается. Без него становится темно и прохладно. Пчел сменили мотыльки и светлячки. Я уже вижу первые звездочки на постепенно чернеющем небе. Что это за шум? Словно кто-то пробирается сквозь кусты. Ломаются ветки, птицы полетели подальше от нарушителей покоя. Пара человек. Даже целая группа людей. Слышно голоса. Это... Офицер Шервуд? А, они видимо меня искали. Вот показались лучи карманных фонариков. Прямо на меня светят. Интересно заметят? — Вон он! — Боже, Никки, что же он с тобой сделал. — Монстр! Заметили. Не слышать мне больше пения птиц.