Хотя бы голубей покормим

… — А ты мне всё: «Техника, техника… Компьютеры… Технология будущего», блять! А с хуя твои компьютеры вообще сдались нормальным людям? — Ты вот до сих пор не въехал, да, Олег? — Да пойми ты! Кончай в облаках витать, ну! Нам уж хотя бы от голода копыта не откинуть, а ты тут со своими… Компьютерами… Проезжающий мимо жигуль прошёлся своими колёсами как раз-таки по самой луже, обдавая идущих по тротуару рекой проточной жижи. В мгновение ока и без того нестиранное пальто Олега покрылось грязными пятнами, так отвратно стекающими вниз к ботинкам. — Ну ёбан… — Да не матерись ты, дети рядом! — Сергей тут же рявкнул на Волкова, который был готов уже отвесить здравую порцию отборного матюка в сторону непутёвого таксиста. А проходили парни как раз рядом с детской площадкой, на которой вяло катал машинку в песочнице маленький мальчик. Песок уже отсырел и превратился ни во что иное, как грязные и противные на ощупь осыпающиеся комки, вот поэтому пацану порезвиться вдоволь было невозможно. И его «игра», где обшарпанный грузовичок врезался в эти песочные глыбы не по своей воле, просто идеально вписывалась и в без того депрессивную атмосферу. — Тоже мне, тебя бабки подъездные давно не гоняли? — Я хотя бы с ними в дискуссии о постсталинизме не вступаю, Серый, — Олег закатил глаза. — А вот нам обоим очень хорошо знакомый товарищ Разумовский как наебенится, так и идёт на лавочках лясы точить с бабками. Так ведь? Нельзя сказать, что Сергей бухал без продыху. Наоборот, продых-то у него был длинною в практически целый месяц, от стипендии до стипендии. А как только появлялись у него и без того худые студенческие деньги, так сразу и шёл он к Олегу, договариваться, кто сколько на общагу отложить должен. Если цена установлена — Разумовский направляется прямиком в краткосрочный, но максимально действенный запой, аж потом на парах рыжий не появляется неделями по причине дурного самочувствия. Зато как напьётся — так сразу идёт по городу гулять, напорится на сидящих на лавочках великих циников из останков ленинского профсоюза, (они ж бабульки у подъезда), — то всё, домой не ждать, сам он не придёт, обязательно за ним тащиться надо. Дак главное успеть ещё, чтобы парень сам первый не понял, что ему домой надо, иначе если примет решение, что пора в путь выдвигаться, так либо где-то около трамвайных рельс свалится, либо в принципе забредёт к какому-нибудь бомжу Иннокентию и с ним блевать за компанию начнёт. Бомж от того, что съел хуету с мусорки, Серый — выпил больше, чем его организм способен принять. Это Олег прекрасно знал в самых красочных подробностях. Но апогеем Сергеева алкоголизма являлись длиннющие рассуждения на политические темы. Уж о чём о чём, а обосрать лишний раз коммунизм, или то, что стремились сделать сталинисты из советского общества, — Серый всегда готов. Знали, и это проходили уже. Олегу и не из такой задницы приходилось рыжего вытаскивать. По-доброму если, то пора б Серёге бросать это дело. И так денег от стипендии с гулькин нос, а тут он ещё их и пропивает. Как бы у того через несколько лет белочка не стукнула, а то и придётся Волкову не только выслушивать угарный бред парня, так ещё и думать, что с охуевшей от жизни печенью Разумовского делать. — Бля, Волче, ну кончай уже дрянь всякую вспоминать, — скис Разумовский. — Лучше дай закурить, пока дождь не пошёл. — А своих чё, нет, Мистер Программист? — ухмыляется Волков. — Все деньги на бухло пустил? Я-то, — тёмноволосый шарит по карманам в поисках помятой пачки сигарет. — Дам тебе сигаретку, я не жадина, при коммунизме ещё рос. Сам Ленин завещал последнюю сигу с товарищем делить. — Вот ты такой смешной, Олег, — рыжий передразнил мимику парня. — А я хлеб урвал последний, практически на все деньги. На неделю нам хватит. — И как ты, блять, собираешься всё это сожрать, пока хлеб не заплесневеет? — Ну, хотя бы голубей покормим. … Каждый день одно и то-же, ничего не менялось. Постсоветское общество, как и город, всё больше теряло яркие краски, всё вокруг агрессивное и серое, будто подросток, который со своими амбициями никак не извлечёт пользу из пубертата. А амбиций много, просто кто-то наверху, который зовётся Государством, сам находится в личностно-кризисном состоянии. — Меня всё заебало, Олеж, — подмяв замёрзшие ступни под себя, курил на подоконнике Разумовский. С каждой новой затяжкой вид рыжего становился всё мрачнее и мрачнее. — Вот прям… Хуйня всё это, что мы с тобой проживаем. Волков, под монотонные рассуждения Серого о жизни, которые перерастали постепенно в нытьё, с шумом поставил на общажную плиту чайник и пошарил рукой по столешнице, пытаясь нащупать в потёмках тощий спичечный коробок. Экономила общага на всём, поэтому приходилось с часов уже пяти вечера сидеть на кухне в темноте. Наконец-то под пальцы Олега попался этот злосчастный коробок, который уже прошёлся по всем рукам жильцов и имел настолько позорный вид, что не будучи Волков студентом и не зная, что там сокровище в виде спичек, то давно бы выкинул его нахер. Парень зажёг спичку и поднёс её к конфорке. — Раз тебя всё заебало, — Олег обернулся к Сергею. — То, может, пора уже что-то делать, учиться, например, а не сидеть так на подоконнике, курить, и не разводить демогогию в моментах от запоя до запоя? — Будто ты у нас святой пример русского студента, — хохотнул Разумовский. — Нет. Но я, в отличии от некоторых, не ною часами на подоконнике и голубей, прошу заметить, не кормлю вместо пар. Сергей кормление различного рода птиц называл своей психотерапией. Кому что, а вот он реально находил в этом деле успокоение и даже гармонию с собой. Странный чувак, не поспоришь. Но Олегу и эти заскоки приходилось терпеть. А что поделать? Все они не без ебанцы, может, рыжий вообще лучший вариант, который только мог быть. Терпеть удары судьбы вместе с Сергеем Волкову не в первый раз. Они с ним всё детство и юношество в детдоме пробыли, выручали друг друга. Жизни не представляли своей, если вдруг кого-то из них заберут. Держались постоянно вместе. Серый уже тогда отличался своими выходками. По крайней мере, был случай, что в пятнадцать лет ему экстрима захотелось, и притащил он в их комнату бутылку водки. Как у того получилось это сделать, кто ему эту водку вручил — история умалчивает. Но Серёжа впервые в своей жизни напился и на Олега накинулся. Даже поцеловать умудрился. А Олег, будучи уже тоже пьяным, ибо бутылку они между собой делили, уступать не собирался, и прямо-таки впечатал рыжего в стену, неумело, но под действием спирта, страстно целуя. А потом он протрезвел. И охуел от того, что натворил. Парень тогда позором это посчитал, не общался с Сергеем несколько дней. И когда разговоры в компаниях о первом поцелуе заходили, то Олег от стыда краснел, признаваться было стрёмно, что впервые засосался он с Разумовским. Детство кончилось, и судьба на время их разлучила. Разумовский попал в какой-то ВУЗ, а Олегу пришлось через колледж поступать. Честно, тяжело было без рыжего. Привыкли они друг к другу. А тут в одиночку пришлось всё переживать, так ещё и вся эта херь с расколом из колеи выбила. Но, переехав в город уже для поступления в высшее, Олег на самого Разумовского напоролся. И закрутилось всё вновь с той же силой, что и ранее, но со студенческой рутиной: совместная оплата общаги, один холодильник, кровати напротив, взаимовыручка, вечера без электричества и тоска о лучшей жизни. Только вот Олег пересмотрел свои взгляды на многое и принялся больше учиться да в передряги на тёмных улочках не влезать, а вот Серый наоборот, — дурака валяет сильно, как может только, ещё и на самые пустыри голубей кормить гоняет. — Волче, а вот ты никогда не задумывался свалить из страны? — Разумовский умел ни с того, ни с сего ляпнуть подобное. Вгонять в ступор Волкова было его призванием с детдомовской юности. — Законно может, незаконно — не очень, только вот законы соблюдать уже самому себе не выгодно, а приходится. Вот и торчу я здесь. — Да какие законы, Боже упаси, — скривился Сергей и затянулся. — У нас в стране понятие закона держится лишь на «не перечить» и «не употреблять», а на всё остальное забили уж подавно. Олег еле сдержался, чтоб не хмыкнуть. Серёжа такой вот с самого первого дня, что провёл Волков вместе с ним. Свой конопатый нос суёт везде. Всё ему знать надо. Да и сейчас он ничем не лучше. Только вот из-за недостатка солнечных лучей веснушки на его лице побледнели, аж Олег начал ностальгировать по детдомовскому Разумовскому. Тот совсем ещё ребёнком был, необременённым ничем. А сейчас… А сейчас это Сергей Разумовский, угрюмый студент информационного курса, который уходит в запои и кормит голубей. — Вот, о чём я говорю, Олежа, — рыжий опустил тлеющую сигарету в пепельницу. — Ты хоть и смеёшься надо мною, а я ж, блять, всё делаю для того, чтоб свалить потом из России. — Да ну, — расхохотался Волков. — И как? В запой чаще уходишь? — Сделаю вид, что из тебя охуенный шутник, — фыркнул Разумовский. — Нет. Вон на Западе все сейчас за науку держатся. У них там демократия. Ты просто вслушайся: звучит как услада для ушей! — Ну, предположим, демократия. А у нас что? — Да хуйня у нас одна, что наука, что уровень жизни, что в принципе даже наши с тобою вечера, — студент шмыгнул носом. Простудился слегка, видимо. Такая погода никого не щадит. — Вот ты только представь: в Америке там эти… Студенты тусоваться ходят в клубы! — Ну так и у нас студенты тусуются, — пожал плечами Волков. — По-своему, разве что. — О, да, пригласить Катьку в общагу к себе и трахаться с ней, пока соседи бегают то на другой конец города медкомиссию проходить, то просто за хлебом, — заебись, конечно, тусовка, — расхохотался Сергей. — Да на Западе всё-ж по-другому, Олег! Вот прикинь, я в этих ебенях на программиста выучусь, а там и съеду куда подальше. Это же место нас с тобою губит, Волче, ну признайся! — И что, меня с собою совсем не заберёшь? Один уедешь? Чайник присвистывающе вскипел и Олег лениво снял его с плиты. Сергею как всегда — кинуть пресный рафинад три кубика, иначе снова давление упадёт на ночь глядя, у него самого можно даже не спрашивать. Денег на чай, а уж тем более, прости Господи! — на кофе и в помине не было. Только кипяток. — Как бы глупо не звучало, но… — Сергей виновато поднял глаза на Волкова. — Не думал об этом. — Не думал о том, что будет делать без тебя твой лучший друг, твой товарищ детства? Ай-яй-яй, — шутливо цокнул языком Олег. — Дружище, не поступают так. Сергей сконфуженно отвернулся и принялся глядеть в окно. Хотя, что там можно вообще разглядывать? Внизу — дорога, слякоть, дым, дерутся какие-то алкаши. Наверх глянешь — и там не ахти виды. Небо серое, тучи тёмные. Птицы облезшие какие-то летают. Ну из занимательного максимум вороны за кусок расстаявшего сала дерутся. Орут, аж на нервы действуют. — Я б на твоём месте так особо за Америку не цеплялся, Серёжа, — произнёс Волков, разливая по гранённым стаканам кипяток. — У них там другое воспитание, а мы с тобою, родной, при коммунизме ещё росли. — Да чё твой этот коммунизм обоссанный… — сплюнул Сергей. — Лишь людей загубил. И так всё хуёво было, так ещё и великой ленинской идеологией прикрывались. Да не в политическом строе даже дело, ау, Олег! — Разумовский начал расходиться. — А в людях! Там, в той же Америке, люди другие, там демократия! Там всем плевать друг на друга в плане… — В каком плане? — не без интереса спросил Олег. — Да в плане чего угодно! В плане понятий, мыслей, каких-то предпочтений… — Ты мне лучше пример приведи, Серый. — Кипяток уже был разлит по стаканам и поэтому Волков лениво отпил из своего, обжигая язык. — Чем именно она отличается, эта ваша Америка и люди её? Сергей сполз с подоконника и прошёлся вдоль столешницы, как раз к тому месту, где, оперевшись бедром, стоял Олег и дул на воду, дабы не обжечься по-новой. — Они берут и делают, просто вот берут… — И делают. — Волков сморщился: голод кое-как подавлялся из-за кипятка в теле, но это ненадолго. А язык противно ныл, ошпаренный водой. — Олег Волков, Вы такой дохуя догадливый! — наигранно всплеснул руками Разумовский. — Мне сама судьба Вас в товарищи даровала! — И я тебя тоже очень люблю, Серый, — хмыкнул Волков. — Так чё там про эту твою, молодёжь американскую? — Понимаешь, им всем похуй! А вот за некоторые поступки у нас в России и бошки открутить могут! — Это ж какие такие поступки? Сергей был на взводе. Такое настроение всегда было у него после долгого дня. Причины две: либо он опять наслушался иностранных радиоволн, либо просто отсидел шесть пар подряд в унике. От такого, чтоб ещё и в ярость не перерастало, Разумовского спасали лишь сиги, алкашка, а раз уж на сегодня у них нет в нормальных количествах ни того, ни другого, — то лишь беседа на скользкие темы. — Знать хочешь, что-ли? — приподнял бровь рыжий. — Интересно? — Ты ж интригант, ясен пень, что интересно. Сергей хитро рассмеялся, отчего Олег почуял надвижение беды. Или же чего-то просто необычного. От этого прищура, от этой ухмылки всегда надо ждать подвоха. Все эти уловки тёмноволосый опробовал на своей шкуре, да и знает он всю поднаготную Серого. А, как Волков знал на практике, никогда подобные недомолвки до добра не доводили. Олег сам не понял, как Разумовский умудрился перехватить из рук того стакан. Обнаглел, рыжий! Парень уже хотел выкатить предъяву тому по поводу «а не охуел ли он?», но рыжий вдруг вздохнул, прямо как перед прыжком в холодную воду, и притянул Волкова к себе. Конечности Олега будто окаменели. Он мог бы давно уже оттолкнуть этого дурака, мог бы отвесить знатного леща, но почему-то именно тогда он не смог. Серый вдруг зажмурился и в губы тому впился. Охуели они оба, это и ежу понятно. Первый от того, что накрыло воспоминание о пьяном поцелуе лет так в пятнадцать, второй сам не понял, что творит. Но как-то произошедшее не вязалось между собой в голове Волкова: ну да, Серёга, ну да, в детдоме одном росли, потом в одну общагу попали… Даже тот случай, когда они засосались в детдоме, можно объяснить. Но вот чтобы так — ну это ж нихуя себе! — Блять, Серый, у меня ж язык после кипятка ошпаренный, больно… ай, сука! — прошипел Волков, когда Сергей вдруг попытался своим языком в рот тому проникнуть. — А меня давление знаешь как ебашит? — в поцелуе рассмеялся Разумовский. — Могу за компанию язык свой ошпарить, чтоб тебе обидно не было. — Нет, Серый, ты это, — Волков слегка боится, что сейчас расстроит и без того взвинченного рыжего, но всё-же вылезает из объятий того. — Это все, конечно, охуенно, но… — Охуенно? — Разумовский аж расцвёл. — То есть, тебе понравилось?! — Блять, Серёга… — Олег сказал, не подумав. Вот и что ему теперь делать? Как выкручиваться вообще из этой ситуации? А ведь говорили они просто о демократизме, но в какой-то момент диалог свернул явно не туда. — Нахуя ты вообще такое сделал? А Сергей лишь с искорками в глазах прошагал мимо Волкова и взял свой стакан с кипятком и с сахаром. Отпил из него; рука дико дрожала, на нервах он и так весь день. Но вот не вывернуть такой фокус он же не мог, придурок, как же… — Я просто показал тебе, что будь мы в Америке — то на такую выходку всем было бы похуй! — улыбался Разумовский. — А если честно? — в душе Волков чувствовал, что не договаривает рыжий. Не бухой, не обкуренный, а такое творит. Олег аж одёрнул себя от мысли, что он надеется услышать нечто большее, чем разговор о демократии. — А ты так ещё и не понял? Сергей стоял, закусив свою губу, выглядел ещё хитрее, чем до поцелуя. — Честно, нет. — Врёт. Олег врёт, чтобы из того больше слов вытянуть. — А вот если б никто сегодня не съебался из общаги, так и застукали нас! — Олег нахмурился. — Ты чем иногда думаешь вообще? — Ай, да расслабься ты! — ещё громче расхохотался Сергей. — Мне было охуенно, тебе тоже… А остальное разве важно? И так мы все сдохнем, не от голода, так от того, что нас в подворотне убьют, трупы на мясокостный завод сдадут, а муку из костей наших скоту скормят! — И не видать тебе твоей демократии. — Конечно, пока не съеду. — Пожал плечами Сергей. — Точнее, пока мы с тобою. Не съедем. — А, уже и меня в свои планы вписал, быстрый какой, — фыркнул Олег. Сергей не ответил. Молча принялся разглядывать, как капельки проливного дождя обгоняли друг друга, спускаясь вниз по стеклу. Окна некачественные, одни щели, как бы рыжего ещё в добавок ко всему не продуло. Но тот просто сидел, как прежде. И ничего не говорил. Аж у тёмноволосого засосало под ложечкой от тишины. Ведь где Разумовский — там шум, споры, разборки. Демогогии, в конце концов. А тут — тишина. Молчание. — Знаешь, Олег, — медленно начал Сергей. — Можешь обозвать меня как хочешь. Можешь сказать мне всё, что думаешь. Можешь отпиздить… — Я ж такого никогда не сделаю, Серый! — возмутился Олег. — Да помолчи ты, дай договорить! — рявкнул Разумовский. А потом смягчился, виновато глаза опустил. — Так вот… Скажу это, похуй, что будет. Я ж жизни своей без тебя не представляю. Понимаешь? — И поэтому ты поцеловал меня из-за…? — сердце Олега замерло. Вот и складывается один единый пазл. — Да. — Ты на что-то надеешься? — Может быть и да, но в глубине души, а сейчас я тебе просто говорю, что думаю, — рыжий улыбнулся. — Хотя, похуй, знаешь. Сегодня я тебе признаюсь, а завтра меня или тебя на улице КАМаз сбивает. Так и смысл строить планы? Я, блять, даже не знаю, что случится со мной через час! Какие планы на будущее, Господи! Позитивный настрой, ничего не скажешь. Олег мрачно отошёл от того, хотя на душе было как-то легко и необременённо… Вместе они с ним уже голодают несколько лет, так, видимо, и подохнут они вместе. Смешно, если всё сбудется точь в точь, как и слова Разумовского. На хорошую жизнь пока надеяться глупо, придётся им весело эту доживать. Волков открыл холодильник и заглянул внутрь. Слово «холодильник» несло лишь информационный характер, от прибора даже холодка не жди, коль общага на электричестве экономит. А внутри холодильника друг на друге лежали уже разбухшие батонные палки в газетных грязных обёртках. — Серый, я понимаю, что ты у нас запасливый, — вздохнул Олег. — Но куда мы хлеб девать будем? Разумовский всё также стоял со стаканом в руках и глупо улыбался. — Ну, хотя бы голубей покормим.