Adieu

Я устал, Эмили Он неподвижно сидит в кресле, заперевшись в собственном кабинете, смотря уставшим взглядом на портрет любимой женщины. Абсолютно не изменившаяся обстановка в его глазах кажется издевательством — как может мир оставаться прежним, если в нем самом надломилось нечто важное? Как ему теперь спокойно жить в этом самом мире, если он разрушил его собственными руками? Бражник проиграл. А ЛедиБаг, как он и ожидал, милосердной к врагу не оказалась. — Мёртвые должны быть мёртвыми, мсье Агрест, — жёстко проговорила она, когда Габриэль, сломленный от раскрытия личности Кота Нуара, находящийся на грани отчаяния и безнадёжной тоски по любимой, сдался сам, раскрыв свою личность и мотив. — Но она жива! Дайте мне спасти её, ЛедиБаг! — отчаянно взвыл он, протягивая руки к ненавистной героине в красном. Мужчина рухнул перед ней на колени, пытаясь схватить её за руку, но замер, встретевшись со взглядом, полным отвращения. — Встаньте, мсье, — в приказом тоне отвечает она, отдергивая руку и недовольно поморщившись. Выдохнув, героиня опустилась перед ним на корточки, так, чтобы глаза их оказались на одном уровне. И презрительный взгляд этих голубых глаз, упрямо поджатые губы, нахмуренный лоб говорили об одном — что бы он сейчас ни сказал, Баг не изменит своего решения. — Не унижайтесь. Учитесь проигрывать достойно, — твёрдо проговорила Леди, всё же протягивая руку, но только для того, чтобы сорвать с рубашки многострадальный Камень Моли. — Я не буду раскрывать Вашу личность, мсье Бражник. Но только ради Адриана. *** Я всё разрушил сам. Мне больше некуда деться. Что есть апатия ко всему? Это вакуумное состояние, когда чувствуешь свою достаточность и неполноценность как личности одновременно. Когда прекрасно осознаешь, что можешь жить дальше, но не хочешь этого. Когда понимаешь, что нужно бороться, но больше не видишь в этом смысла. Это трясина, в которую проваливаешься сразу и по шею, но выбираться приходится прилагая титанические усилия. Что есть одиночество? Это далеко не уединение после шумных улиц. Одиночество — это голодные глаза, жадно скользящие по взглядам вокруг проходящих людей. Это колоссальный потенциал нежности и тепла, который причиняет боль с каждой мыслью о своей беспомощности. Сын покинул его в тот же вечер, выплеснув все невысказанные обиды и объявив о своём отъезде в Лондон. Габриэль молчал — ему просто было нечего сказать, чувствуя перед сыном огромную вину. К тому же, в Лондоне ему будет куда лучше. Несмотря на неприязнь к Агресту-старшему, племянника Амели любила. И наверняка смогла бы стать для Адриана тем, кем не смог стать родной отец. Настоящей семьёй. Натали и Гориллу он уволил на следующий же день, без отработки, сроком в пару недель. И только оставшись в гордом одиночестве, Габриэль смог завершить все свои дела. За четыре жалкие недели. Поставив подписи на лежащих перед ним документах, мужчина неспешно поднялся на ноги, подходя к портрету любимой. Теперь у него есть один лишь только путь. *** Адриан помнил почти до секунды тот жаркий день июля. Когда спали все маски. Когда он, охваченный гневом, ворвался в кабинет отца, желая посмотреть в, ставшие ненавистными, серо-голубые глаза. Как отец, самый близкий человек после матери, мог так поступить с ним? Он ведь доверял, старался наладить и без того надтрестнутые отношения… А сколько всего Адриан сделал для дома моды «Габриэль», галопом носясь на фотосессии, забывая о своих друзьях и об обычных радостях подростковой жизни? А как же музыка, фехтование, китайский язык — далеко не весь список деятельности, который Агрест-младший выполнял исключительно ради него, надеясь заслужить его гордость за успехи и достижения. А Габриэль просто воспринимал это как должное, с каждым днём возводя стену между ними всё выше и выше… — Неужели в твоих глазах я мусор, недостойный твоего внимания? — прорычал Адриан тогда, стукнув кулаком по гладкой поверхности стола. Отец пытался оправдаться, уверял, что все это время он действовал во имя семьи, однако бывший Кот Нуар не желал ничего слушать. Им управляли обида и боль. Как вообще можно доверять людям, если даже самый близкий человек предал его? Предал, лишив самого дорогого… Получается, Адриан может вывернуть весь мир наизнанку, но ему никогда не быть в его глазах чем-то особенным. Никакими усилиями он не вызовет в отцовских глазах гордости. Вся жизнь Адриана Агреста, вплоть до самого факта его рождения — полная бессмыслица… И после открывшейся правды ему хотелось только одного — уехать как можно дальше и забыть обо всем. Однако, как бы Адриан ни старался, как бы ни была приветлива и ласкова с ним тётя Амели, отпустить эту ситуацию он не смог. И если днем удавалось как-то забыться, то ночью удушающая тоска заключала юношу в собственнические крепкие объятия и не желала отпускать. И Адриан не выдержал — спустя месяц он все же вернулся в родной особняк, преисполненный желанием поговорить. Понять. Простить. И просто крепко обнять. — Папа? Я вернулся, — крикнул юноша, прикрывая за собой входную дверь и бросая на пол сумку с вещами. Дом ответил ему тишиной. И предчувствуя нечто ужасное, Адриан осторожно направился в кабинет отца. Если и начинать поиски, то только оттуда. И все же осмотр кабинета ничего не дал — и Агрест бы попросту ушёл, если бы его внимание не привлекли документы с прикрепленным к ним стикером, аккуратно сложенные на столе. Будто бы ждали его. Ознакомившись, Адриан едва не рухнул в отцовское кресло. Пазл в его голове сложился. — Нет. Нет… Только не ты, — юноша потерянно осмотрелся, не желая принимать действительность. Слёзы застилали глаза, эмоции же мешали трезво мыслить. Особняк огромен. Где теперь искать отца? Он буквально мог быть где угодно, в любой комнате. Взгляд остановился на портрете мамы. Ну конечно же… Пальцы нащупали секретный механизм, и вот уже Адриан спускается вниз, мысленно умоляя лифт ехать быстрее. Возможно, он ещё успеет… Нет. Должен успеть. Отец неподвижно стоит возле капсулы мамы, что-то тихо говоря ей дрогнувшим голосом. Адриан же осторожно подходит ближе, понимая, что спешка может лишь навредить. — Я рад тебя видеть, сын, — Габриэль повернулся к нарушевшему покой юноше и улыбнулся. И это улыбка обреченного. — П-папа… Пожалуйста… — Я всё решил. Дуло к виску. Пальцы на курке. …Адриан не успел.