Падший ангел.

Окровавленный и озлобленный ангел, который просто хотел любви и поддержки, теперь уже никогда не сможет летать, потому что крылья были вырваны, а душа раздавлена, словно паразит, ползущий по земле. Акутагава чувствовал себя именно так, вспоминая Осаму Дазая, которого, вроде, должен забыть. Или сам хотел, он ещё не понял. Только он так сильно не хотел выходить из головы юноши, что боль в раздавленной душе становилась только сильнее, а крови больше, и ее уже никак не остановить, а у других ангелов руки уже по локоть в этой красной, густой, и теплой жидкости, потому что пытаются помочь, но не выйдет. Поздно уже спасать, какой же он теперь ангел, раз уж даже крыльев нет? Теперь он уже падший, и никому давно не нужен. И все из-за вырванных чужими руками крыльев, или из-за сказанных слов, кто знает, теперь уже поздно, теперь уже плевать. «Прошу, признайте меня, Дазай-сан!» «С чего это?» «С того, что я вас люблю» И кому ты теперь такой нужен, без крыльев, без души, и без огня в глазах. Остаётся лишь ходить по земле смертных, пить их алкоголь, жить в их квартирах, влюбляться в их людей, невероятно красивых людей. Рыжих, голубоглазых, дерзких, с бокалом вина в руках, и спадающей набок шляпой. Накахара Чуя, который уже час смотрел в сторону падшего, и совсем этого не стеснялся, не спеша пил свое, вероятно(или нет) дорогое, вино, иногда отводя взгляд, именно тогда его покрасневшие щеки становились ещё краснее, словно уже пора уходить домой, да и вообще с вином завязывать, выходной, но все же. Ангел только осматривал помещение, что за место такое? Люди на ногах себя не держат, открытые все, добрые, иногда агрессивные, или даже...мерзкие, но это лишь иногда, и слава богу. Богу, из-за которого бывший ангел теперь здесь. Накахара расплатился, заметив выходящего Рюноскэ, что уже достаточно насладился компанией всех этих незнакомых людей, а глаза уже давно хотят видеть сны, которых раньше не было, потому что ангелам сны не нужны, как и сон. Но он больше не ангел. Он больше не так чист и невинен. — Простите, могу я спросить ваше имя? Рыжеволосый, пока ещё, незнакомец, выглядит настойчивым, красивым, и очень элегантным. И совсем не представляющим угрозы, да и плевать уже, умрет Рюноскэ или нет. Смысл его жизни вырвал ему крылья, и теперь у него больше нет смысла, теперь можно рисковать, теперь можно пить шампанское. — Акутагава Рюноскэ. — Довольно красивое имя. — Зайдёте ко мне? — Так сразу? Я только что вас встретил. — Плевать. Это так важно? Совсем нет. Плевать, если кто-то крикнет вслед кучу грязных слов, плевать, если кто-то ударит прямо по лицу, сломав нос, плевать на всех, просто дай мне умереть.

***

Поцелуи горячие, приятные, и очень быстрые, но не слишком. Все действия судорожные, но уверенные, словно не в первый раз они сидят вот так на кровати, и рыжеволосый касается бледной спины, ловя тихий выдох падшего. И руки остановятся на шрамах, неровных, напоминающих о недавнем прошлом, шрамах, которые только жить дальше мешают, да и в зеркало смотреть, не красиво же. Уродливо, мерзко, отвратительно. Но руки идут дальше, нежно доходя до бедер, теперь уже без спешки, и тут до уха доносится шепот. — Кто навредил тебе? Откуда шрамы? — Я расскажу тебе, но не сейчас. Если останешься до утра. — Обязательно. И руки идут дальше. Теплые. Даже горячие, нежные и мягкие, словно никогда не способны причинить боль, а только утешить, при этом прошептав теплые слова на ушко. Прекрасно. В комнате прохладно из-за открытого окна, но тепло чужого тела согревает, пока вечно холодное прижимается ближе. Накахара укрывает бледнолицего, наслаждаясь его красотой, изящностью, его голосом, который он смог услышать, и прислушаться. Абсолютно весь Рюноскэ Акутагава — слишком идеален, даже не верится, что он отсюда. Но он ведь не знает, что это чистая правда. Возможно узнает, но мы об этом точно знать не будем. Но главное у них все хорошо. Небо больно бьёт по лицу, отдавая звоном в ушах, оставляя на щеке след, который никогда не сойдёт. Или шрамы, оставшиеся на худощавой спине, всю жизнь будут напоминать о том, кто сломал, и кровь с рук уже никогда не сможет смыться, безжалостно разбивая и без того убитую душу, которая медленно но верно, все же, собирается обратно по кусочкам. Все хорошо. Смертные не плохи, а ты теперь один из них, смертный и влюбленный, падший ангел, который никогда не забудет небесный свет, под которым родился, и под которым был облит собственной кровью. Теперь все хорошо. Теперь уже плевать.