На полпути

Утром Масатоши с первых же секунд замечает, что Мэй в необыкновенно хорошем настроении. Бодрость, широкая улыбка и энтузиазм бросаются в глаза, потому что, как правило, в промежуток между подъёмом и звонком на первый урок, Мэй похож либо на зомби, либо раздражает нытьём в два раза сильнее обычного, хотя, казалось бы, куда ещё. Утренние тренировки у него всегда шли вяло, пробежки напоминали попытки не запутаться в ногах, а общение сводилось к жалобам и злобным огрызаниям, что в первые месяцы в одной команде выводило Масатоши из себя в среднем за двадцать минут, то есть к концу разминки. Уже значительно позже пришло смирение — Мэй просто не ранняя пташка. Точка. Изменить это вряд ли бы получилось, а потому проще принять как данность, что утром от него не дождаться ни готовности к диалогу, ни минимальной покладистости, и что всё хоть каплю важное, стоит откладывать на день или вечер. Так было всегда, но почему-то не сегодня. На разминке Мэй бежит впереди всех, ни разу не сетует на противный моросящий дождик, не спорит, когда тренер отправляет его заниматься с полотенцем вместо мяча. Сокомандники удивлённо переглядываются, заинтригованные изменениями, и даже Кунимото смотрит с долей интереса и одобрением. В выражении лица тренера почти ничего не меняется, но Масатоши уже научился расшифровывать намёки на похвалу за бесстрастной маской, и внутренне не может не согласиться с ним и с остальными, что поведение Мэя хоть и странное, но неожиданно приятное. Масатоши, как и всех, воодушевляет такой Мэй. Даже в раздевалке после тренировки шумнее обычного. Масатоши выходит из душа, когда парни дружно хохочут, держась за животы, и в центре веселья предсказуемо обнаруживается Мэй, смеющийся едва ли не громче всех. Масатоши вздыхает. Если бы тот только понимал, как его настроение влияет на других, и закатывал поменьше истерик при всей команде… — Маса-сан, а ну перестань хмуриться! — приказывает Мэй, развернувшись к нему всем корпусом и тыча пальцем в центр лба. Масатоши хочет треснуть его по руке, но Мэй оказывается быстрее, и в итоге получается только отмахнуться. — От твоего унылого выражения лица сейчас погода испортится окончательно. — Зато от твоего довольного — сведёт зубы. С утра пораньше сделал какую-то гадость и поэтому так рад? — Почему сразу гадость?! — возмущается Мэй, но Ширакава встаёт на сторону Масатоши и бормочет себе под нос, что это была гадость, непременно какая-то гадость. Слышат его, конечно же, все находящиеся в раздевалке, и Мэй отвлекается на новый спор, так ничего и не ответив. Причина его радости остаётся загадкой, что, впрочем, не очень-то большая потеря. Во время уроков Масатоши вообще забывает о необычном поведении Мэя, и вспоминает о нём только на тренировке вечерней, потому что Мэй всё ещё светится, но теперь его настроение ощущается иным — менее поверхностным, более глубоким. Он возбуждён, но в хорошем смысле. В нём бурлит незримая энергия, как перед важным, долгожданным матчем. Если бы у них была запланирована игра, Масатоши бы не сомневался в победе. И пускай ему интересно, что же такого случилось, он не задаёт вопросов, рассчитывая, что рано или поздно болтливый язык развяжется сам. Долго ждать не приходится. Они заканчивают самыми последними, отбросав под сто подач, плетутся в душевые и уже под конец, когда Масатоши решает, что несмотря на явное желание поделиться, Мэй предпочтет оставить в тайне свою загадочную причину, тот решительно поворачивается к нему и быстро выпаливает: — Маса-сан, я научился удерживать вторую форму! Вот оно что. Животная форма давалась не всем людям, а удерживать её дольше пары секунд могла лишь треть от тех, у кого она была. Масатоши овладел своей в последнем классе средней школы, выходит, на год раньше Мэя. Итого сейчас в команде было уже семеро, кто говорил, что может перевоплощаться. Видимо, не зря статистика утверждала, что среди спортсменов, в связи с более высокой нагрузкой на тело, больше человек имели шанс научиться контролировать вторую форму. Только вот практической пользы в спорте она не несла. — До этого я мог оставаться всего на пару минут, ну, максимум на десять, а вчера получилось пробыть час, и даже потом меня не выкинуло, а я сам перевоплотился, — с горящими глазами тараторит Мэй, и чувство такое, будто у него окончательно сносит плотину и сдерживаемые эмоции прорываются наружу. — Я знал, что когда-нибудь должно получиться и поэтому понемногу пытался каждый месяц, но в основном ничего не происходило. Никакие тренировки не помогали! Оно случилось само, просто взяло и не выкинуло, как обычно! Я даже не поверил сначала, что наконец-то могу ей управлять! У меня в семье только мама так умела, и то, до того, как появилась старшая сестра. — У меня мог отец и вроде бы средний брат, — отвечает Масатоши, смотря, как Мэй садится рядом на скамейку, нервно комкая в руках край полотенца, которым обёрнуты бёдра. — На следующем медосмотре обязательно сообщи врачу. В целом, нормально себя чувствуешь? — Конечно, нормально! Как можно чувствовать себя плохо после перевоплощения? Это же такое классное ощущение в теле. Или погоди... — Мэй хмурится, косясь с сомнением. — Ты ведь говорил, что тоже умеешь, неужели тебе это не нравится? Масатоши немного неловко жмёт плечами. В обществе было не принято разговаривать на эту тему вот так открыто, она считалась личной, внутрисемейной. Ничего вызывающего и неприличного, но не то, что будешь свободно обсуждать с сокомандником в раздевалке после тренировки, хотя для Мэя, который не признавал фамилий и звал почти всех по именам, а также имел весьма смутные представления о персональных границах, такие разговоры могли быть в порядке вещей. Всё же его семья частично европейская, что накладывало свой отпечаток. Масатоши смотрит Мэю в лицо, на котором отражается живой, неприкрытый интерес, и со вздохом сдаётся. — Нет, для меня это тоже никогда не было чем-то неприятным. — А во сколько ты первый раз смог перевоплотиться? — Лет в восемь, — навскидку вспоминает Масатоши, и Мэй хмыкает, преисполненный самодовольства. — А я — в шесть! Удержаться и не сбить с него спесь задача не из лёгких, но Масатоши даже не старается с собой бороться. — Зато я научился удерживать форму в пятнадцать. — Ну и подумаешь, это вообще не важно, — задирает нос Мэй, хотя сразу видно, что новость, что Масатоши справился на год раньше, его не обрадовала. Он кусает губу и вдруг спрашивает: — Маса-сан, а хочешь посмотреть мою форму? Предложение заставляет нахмуриться. Масатоши не думает, что это хорошая затея, но Мэй выглядит таким воодушевлённым и искренним, что хочется продлить его эмоцию, этот момент и просто бездумно согласиться. Пускай вторые формы не принято демонстрировать всем подряд, но ведь они с Мэем не такие уж посторонние друг другу люди, тем более Масатоши не собирается об этом никому болтать. А ещё ему банально интересно, какое животное сокрыто в Мэе. Масатоши мог бы спросить и поверить на слово, но раз тот предлагает, почему бы не взглянуть один раз? — Маса-сан, ты что, стесняешься? — насмешливо тянет Мэй, и эта глупая, совершенно детская уловка становится решающей — сомнения отступают. Масатоши любопытно и он не стесняется. Нечему тут стесняться. — Надеюсь, ты в ней не застрянешь, — ворчит он, когда Мэй расплывается в широкой улыбке, прочитав ответ по его лицу. — Если застряну, буду первый, с кем это произойдёт, — он резко поднимается со скамейки, поворачивается спиной и затем сгибается пополам. Кости ходят ходуном под кожей, у Масатоши возникает фантомное ощущение натяжения и напряжения во всех мышцах. При переходе из одной формы в другую боли нет, может, небольшой дискомфорт или щекотка, но не боль. До этого момента Масатоши видел лишь единственный раз, как перевоплощается другой человек, — отец показал ему в детстве, сразу после того, как маленький Масатоши занырнул в свою форму на пару секунд перед сном и испугался этого. Сейчас он мог сказать, что перевоплощение Мэя выглядит очень похоже на то самое. Полотенце спадает вниз, прямо на небольшое животное, свернувшееся клубком. Мэй встряхивается, и Масатоши видит сначала узкую морду с розовым носом, затем острые уши и наконец показывается длинное лисье тело целиком. Чего-то такого Масатоши и ждал. Он был уверен, что Мэй хищник, не крупный, но юркий и быстрый. Возможно, ещё стоило поставить на куницу или даже птицу вроде сокола, но сейчас можно с уверенностью признать, что лисья животная форма ассоциируется с Мэем лучше всего. Мех у него светлый, не белый, а нежно-кремовый, закономерно похожий по цвету на волосы, и на вид такой же мягкий. Мэй подпрыгивает на месте, дёргает пушистым хвостом, с явным весельем крутится вокруг: движениям не хватает отточенности, но для того, кто полностью овладел формой только вчера, у него неплохо выходит. У Масатоши начинают зудеть ладони от желания перекинуться тоже. Он давно не принимал вторую форму, и хотя для него это никогда не было жизненной необходимостью, иногда ему тоже хотелось снова ощутить — каково стоять на четырёх лапах, бежать гораздо быстрее, чем может человек, быть всё ещё собой, но другим. Мэй делает пару резвых кругов по раздевалке, без стеснения тычась носом по углам, затем припадает к полу и с фырчанием прыгает на Масатоши, ставя передние лапы ему на колени. — Не наглей, — предупреждает Масатоши. Он нерешительно медлит, но всё же запускает пальцы в загривок и прочёсывает густой, мягкий мех. Наверное, очень приятно, когда тебя гладят вот так. Масатоши смотрит Мэю в яркие голубые глаза и видит в них прямое тому подтверждение, которое вселяет больше уверенности. Он чешет за ушами смелее, мягко мнёт кончики между пальцев, опускается к челюсти и чешет горло, делая ровно то, что делал бы с обычной собакой, которую хотел приласкать. Это странно, потому что Масатоши прекрасно понимает, что перед ним Мэй и тот в полном человеческом сознании, хоть и не может говорить. Но с другой стороны у Масатоши чувство, будто гладить и трогать кого-то в этой форме — значит совсем не то, как если гладить человека. Мэй елозит лапами по его ногам, больно царапая голую кожу когтями, и когда Масатоши пытается его оттолкнуть, протестующе скулит и окончательно запрыгивает на колени, тычась носом в щёку и требуя ещё больше ласки. — Мэй, какого чёрта? Слезь с меня, — Масатоши толкает его в бок, но Мэй сопротивляется. Пытаясь устоять на месте, он переступает ногами, крутится, и в итоге пушистый хвост лезет Масатоши прямо в лицо, заставляя отплёвываться от шерсти. Ну нет, на такое близкое знакомство он не подписывался! — Мэй! Свали! Масатоши подкрепляет слова, предупреждающе схватив Мэя за шкирку, и тот всё же спрыгивает на пол, но при этом на его морде настолько отчётливо читается недовольство, что Масатоши закатывает глаза. Кто из них двоих тут должен возмущаться поведением другого? — Из-за тебя я весь в шерсти! — к влажной после душа коже она липнет просто превосходно. Масатоши дует себе под нос и проводит по лицу ладонями, пытаясь избавиться от волосков, но положение только усугубляется. Чёрт, он ведь знал, что это не кончится ничем хорошим. — Всё, хватит, перекидывайся обратно. Мэй тявкает, переступает передними лапами и припадает на них к полу, затем делает это ещё раз, и Масатоши кривится, прекрасно понимая намёк. — Я не буду перекидываться. Не мечтай. Мэй не сдаётся, крутится вокруг себя, снова припадает на лапы и беспорядочно машет длинным хвостом, звонко поскуливая. Благодаря месяцам совместной практики в бэттери, Масатоши не нужно слов, он может читать желания Мэя по глазам, даже с учётом того, что сейчас тот не выглядит как человек. Кроме того, он тоже принадлежит к семейству псовых, поэтому прекрасно понимает язык его тела. — Это не обсуждается. Ты сам захотел показать вторую форму, это не значит, что я обязан показывать свою. Мэй трясёт головой, будто отрицает, и снова быстро крутится на месте, делает мелкие прыжки из стороны в сторону, приглашая к игре, но Масатоши не намерен идти у него на поводу: — Нет. Исключено. Мэй раздражённо фырчит, задирав нос, точно так же, как сделал бы в человеческой форме, и Масатоши вздыхает над чужой наглостью, но всё же смягчается. Он опять прочёсывает густой мех на холке, невольно улыбаясь тому, какой он приятный на ощупь. — Разве тебе не хочется побегать во второй форме? — спрашивает Мэй, когда перекидывается обратно. Масатоши отворачивается, давая ему время одеться, заодно вытирает лицо полотенцем, пытаясь избавиться от чужой шерсти, щекочущей нос и щеки. — Ты прекрасно знаешь, что на территории школы нельзя находиться в животной форме. Мэй громко фыркает. — Это не ответ на вопрос, Маса-сан! Ни за что не поверю, что тебе не хочется размяться. Бегать по комнате — полный отстой. Я уверен, что настоящая земля под лапами будет ощущаться совсем по-другому. Не как под ногами, а гораздо круче. Масатоши хмуро смотрит на Мэя из-за плеча: — Даже не думай носиться снаружи. Если что-то пойдёт не так и тебя выкинет из формы или кто-то заметит твои развлечения, у команды будут большие проблемы. — Да брось, я сам видел, как Карлос выходил гулять ночью, и никто ему ничего не говорил. Даже комендант общежития не сделал выговор, а тренер вообще, может, и не знает. Слабо верилось, что тренер ни о чём не знает, а вот то, что Кунимото, комендант и другие учителя смотрели сквозь пальцы на короткие вылазки Карлоса, вполне могло быть. Невзирая на запрет, Масатоши и сам иногда перекидывался, но только в пределах комнаты и когда оставался один. Много удовольствия такие моменты не приносили, потому что в целом Мэй прав — торчать в животной форме в маленькой комнатке совершенно бессмысленно. Гораздо приятнее было бы побегать, земля и трава под лапами действительно чувствовались совсем иначе, даже ветер, ерошащий шерсть, казался другим. Но это не значило, что ради этих ощущений можно идти по стопам Карлоса и нарушать школьный устав. Мэй тем временем натягивает футболку, и Масатоши надеется, что на этом они закончили обсуждать вторую форму, однако не тут-то было. — Маса-сан, а какая у тебя вторая форма? — спрашивает Мэй, вытирая волосы. Масатоши поджимает губы. Вопрос тоже довольно личный, но до сих пор не переходящий приличия, и учитывая, что Мэй вообще показал ему свою форму, Масатоши решает, что может ответить. В конце концов, тут нет великого секрета, поэтому не стоит лишний раз накручивать чужой интерес. — Волк, — коротко бросает он, стараясь выдержать безразличный тон. — Невозможно! Ты обязан быть гориллой! — в притворном шоке хватается за сердце Мэй, на что Масатоши тут же огрызается. — А ты мелким вредителем! — Я не мелкий! — Ну-ну, — тянет Масатоши и Мэй раздражённо фыркает, задирая нос, как делал, находясь в животной форме. — Не поверю, что ты волк, пока не увижу собственными глазами, — заносчиво говорит он и быстро добавляет. — И почему ты вообще не захотел перекидываться? Может, ты наврал и на самом деле не умеешь этого делать, а? — Ты серьёзно думаешь, что я куплюсь на такую подначку? — Почему бы и нет? Масатоши смотрит выразительным взглядом, и Мэй закатывает глаза. — Ну хорошо, раз ты такой умный, можешь не покупаться, а просто показать вторую форму. — Нет. — Что? Но почему?! Я показал тебе свою! — И что? Я тебя об этом не просил, ты сам захотел, — Масатоши понемногу начинает напрягать русло разговора, потому что всё больше становится похоже, что Мэй упёрся рогом и до последнего не отстанет. К великому для него сожалению, Масатоши тоже не собирался уступать. — А я тебя прошу! Тебе что, сложно? Ты точно просто не умеешь удерживать её, иначе чего стоило бы взять и перекинуться. — Всё, отвали, — кривится Масатоши, собирает вещи и поднимается со скамейки, но Мэй хватает его за локоть. — Маса-сан! Я никогда не видел, как это происходит вживую, мне любопытно! — Иди с этим к кому-то другому, к Карлосу, например. Почему я должен удовлетворять твоё любопытство? — Я не хочу к Карлосу, я хочу посмотреть на твою вторую форму. Ты что, стесняешься? Масатоши раздраженно дёргает локтем, пытаясь вырваться, но Мэй держит крепко. И чего он только заладил с этим стеснением. Масатоши не стесняется, просто таким вообще не принято заниматься за пределами семьи. — Я просто не хочу. Никто не показывает друг другу вторую форму, только потому что это интересно. — Ой, да брось, что в этом такого? — Мэй начинает трясти его за руку, как какой-то капризный ребёнок. — Маса-сан, Маса-сан! Я сказал, покажи мне! — Мэй... — всерьёз закипает Масатоши, и за секунду до того, как он повышает голос, дверь в раздевалку распахивается. Мэй вздрагивает и отпускает локоть, Масатоши же по инерции делает неловкий шаг назад и чуть не спотыкается о скамейку. Карлос с непониманием смотрит на сцену, затем раздражённо вздыхает и проходит внутрь. — Почему только мне везёт постоянно натыкаться на вас, когда вы выясняете отношения? — интересуется он, поочерёдно посмотрев на Масатоши и Мэя. — Когда вы ругаетесь перед командой, это не так стрёмно, как когда вы ругаетесь одни, потому что перед командой ссоры никогда не заканчиваются чем-то серьёзным. Что насчёт сейчас? Масатоши хмурится, не очень понимая вопрос, и Мэй тоже выглядит сбитым с толку. — Нет, ничего серьёзного, — наконец вертит он головой и резко поворачивается к Масатоши. — Просто Маса-сан упрямый и жадный! Карлос многозначительно молчит, а Масатоши делает решительный шаг на выход, потому что и так не собирался продолжать этот разговор, а в компании третьего — тем более. *** Следующие несколько дней превращаются для Масатоши в настоящий ад. Мэй умеет быть невыносимым и демонстрирует свои таланты в полной красе. — Маса-сааан... — зовёт он и по интонации Масатоши сразу догадывается, о чём пойдёт речь. Самое страшное, что на следующий же день после случая в раздевалке, Мэй меняет тактику, перестаёт требовать и начинает просить. Нытьё с просьбами не менее раздражающее, чем наглость и требования, но последнему Масатоши умеет сопротивляться куда лучше, чем первому. — Ну пожааалуйста, — громко тянет Мэй посреди столовой, когда они ужинают в окружении всей команды. Парни уже даже перестали переглядываться друг с другом и только с сочувствием смотрят на Масатоши. Вряд ли они догадались, чего от него хочет Мэй, но их полные непонимания и смущения взгляды заставляют смущаться и самого Масатоши. На третий день он осознаёт, что иногда уступка — это гораздо бОльшая мудрость, чем тупое упрямство. — Как ты меня достал, — совершенно искренне говорит он, потирая переносицу. — Я не понимаю, в чем проблема, — разводит руками Мэй, и теперь Масатоши уже и сам не может сказать, в чём проблема. Есть ли она, была ли она вообще. Он ведь просто упёрся, что не покажет вторую форму Мэю. Что же, если это было соревнование на упрямство, то Масатоши готов признать, что проиграл. И хотя простые слова "хорошо, я покажу!" уже заготовлены в голове, произнести их вслух, после часов препирательств, оказывается не так-то просто. До отбоя остаётся полчаса, когда Масатоши на телефон приходит сообщение. Конечно, оно от Мэя. Конечно, там пять предложений о том, что Мэю очень любопытно посмотреть на вторую форму Маса-сана, что нет причин ему отказывать, и без разницы, даже если Масатоши наврал и на самом деле он никакой не волк, а всё же горилла. В конце пяти предложений добавлено несколько строк, из сплошных "пожалуйстапожалуйстапожалуйста". За последние три дня Мэй произнес "пожалуйста" больше раз, чем за весь предыдущий год их совместной игры, и Масатоши уже чертовски скучает по временам, когда этого слова не было в его лексиконе. Он вздыхает, прикрывает глаза, повторяет про себя мантру про уступки и мудрость и пишет сообщение в ответ. Спустя пять минут он стоит перед комнатой Мэя. Едва дверь открывается, Масатоши решительно входит, потому что хочет разобраться со всем побыстрее и поставить в этой истории жирную точку. — Маса-сан, ты правда согласен? — Мэй светится, смотря на него широко распахнутыми глазами. — Да. Только резче, пока я не передумал, — раздражённо говорит Масатоши. Ему немного неловко от того, что он собирается сделать, но по большей части о себе даёт знать злость на Мэя, за то, что тот вынудил его согласиться. Мудрость мудростью, а проигрывать бесит! — Ладно, подожди минуту! — Мэй быстро закрывается на щеколду, задёргивает шторы и шуршит чем-то, но Масатоши не смотрит в его сторону, потому что раздевается. Он неаккуратно скидывает вещи на стул, на секунду медлит, взявшись за резинку белья, но сам же и закатывает глаза — они видят друг друга голыми каждый день. — Я готов! — восторженно сообщает Мэй и Масатоши оборачивается на него через плечо. Тот сидит, забравшись на нижний ярус кровати с ногами, и смотрит с таким неподдельным вниманием, что щёки Масатоши начинают краснеть. Как хорошо, что в животной форме его смущение будет не так очевидно. Масатоши трясёт головой и сосредотачивается на теле. Нужно потянуться к животной форме сначала мысленно, ухватить память о ней, об ощущениях, которые были тогда, заглянуть внутрь себя, и когда правильное чувство будет найдено, нырнуть в него с головой. По спине пробегает крупная дрожь, кровь в ушах на несколько мгновений начинает стучать невыносимо громко, руки выгибаются, ноги подламываются, и Масатоши падает на четвереньки, но стоять так оказывается гораздо удобнее. Он с удовольствием переступает лапами и потягивается, проседая на передние. — Вау, — шёпотом говорит Мэй. — Вау, Маса-сан, ты и правда волк… Естественно это была правда, зачем Масатоши врать? Он немного отводит уши назад и садится, смущённый и растерянный притихшим Мэем ещё сильнее. Он не уверен, сколько времени тому надо. Минута, две, три? По большому счёту Масатоши уже сделал, что Мэй выпрашивал, показав себя, значит можно перекидываться обратно и идти спать. — Маса-сан, это нечестно, почему даже сейчас ты такая громадина? — Мэй завороженно подаётся вперёд и стучит ладонью по одеялу рядом с собой. — Подойди сюда. Если бы Масатоши мог, он бы цыкнул на этот жест, но надежда лишь на то, что мысли отражаются на его морде достаточно ясно. — Маса-сан, сюда, — нетерпеливо повторяет Мэй, и Масатоши, вздохнув, подходит. Из-за изменившегося угла обзора, Мэй кажется крупнее, чем есть на самом деле, Масатоши рассматривает его с интересом, заодно улавливая новые непонятные запахи, и старые, и знакомые, вроде дезодоранта и жвачки, но более интенсивные, чем обычно. Он не волк, он не умеет пользоваться способностями этой формы и этого тела, некоторые люди учатся овладевать ими, но у них уходят целые десятилетия, и делается это не ради развлечения. — Маса-сан, как круто, — Мэй наклоняется вплотную к его морде, и Масатоши стоит больших усилий не сдвинуться вперёд и не ткнуться носом ему в уголок рта. Хочется обнюхать Мэя или лизнуть, чтобы попробовать вкус кожи, но Масатоши сдерживается. Мэй внимательно смотрит ему в глаза, кладёт руку между ушей и осторожно почёсывает. Ощущения и правда очень приятные. Постепенно движения становятся смелее, Мэй добавляет вторую руку, с нажимом чешет за ушами, проходится ногтями по горлу так же, как сам Масатоши чесал его в раздевалке. — Ты такой мягкий, — улыбается он, и Масатоши прикрывает глаза, чувствуя, как хвост все быстрее начинает качаться из стороны в сторону. — Залазь сюда. Масатоши медлит, размышляя, стоит ли забираться на кровать, но Мэй настойчиво тянет за шкуру. — Давай, Маса-сан. И почему ты всегда такой упрямый? Вот же засранец, — раздражённо думает Масатоши. За последние три дня они вроде выяснили, кто тут более упрямый. Он наконец поддаётся давлению и запрыгивает на постель, затем толкает чужое плечо лбом, вынуждая отодвинуться и освободить себе место и аккуратно укладывается рядом, подставив шею под уверенные пальцы. — Блин, так круто, — в очередной раз говорит Мэй. Судя по голосу и поражённому взгляду, он всё ещё под большим впечатлением. — Никогда не думал, что у меня на кровати будет лежать волк и что я смогу его вот так гладить. Мех такой мягкий. И, кстати, заметь, в отличие от некоторых я не возмущаюсь, что всё будет в шерсти, а ты, между прочим, линяешь! Мэй демонстрирует ладони, покрытые тонкими чёрными волосками, и Масатоши не может удержаться от мстительной мысли, что в бочке мёда Мэя будет хотя бы такая капля дёгтя. Но размышления об этом быстро отходят на второй план. Почесывания за ушами невероятно успокаивают, и теперь Масатоши прекрасно понимает, почему Мэй так легко и непринуждённо запрыгнул к нему на колени и начал ластиться — в форме животного прикосновения воспринимались менее интимно, за них не было стыда. Устроив голову на колене Мэя, Масатоши прикрывает глаза, решив, что раз ему пришлось пойти на уступки, пусть хотя бы часть из них будет компенсирована удовольствием. Мэй тем временем продолжает на все лады нахваливать его вторую форму и гладит уже не только шею. Он переходит на спину, приятно треплет бок, зарываясь пальцами в шерсть, слегка тянет и начинает чесать снова. Хочется развалиться и подставить под его прикосновения живот, но Масатоши сдерживается, потому что это было бы слишком. Однако, на взгляд Мэя — в самый раз. — Вытянись, — требовательно говорит он, расталкивая Масатоши, затем берётся за его задние лапы и вытаскивает их из-под туловища, заставляя лечь на бок. Масатоши дёргается, огрызаясь на наглость, пытается вырваться, но лишь в четверть силы. Вознамерься он вывернуться всерьёз, у Мэя не было бы шансов его удержать, а так Масатоши оказывается на боку, именно в том положении, которого добивался Мэй. — Мне всё больше нравится, когда ты в этой форме, — самодовольно заявляет тот и перемахивает через Масатоши, слезая с кровати. — Ты делаешь, что я говорю, вообще не споришь, у тебя классный мех и тебя можно мять! Жалко, что в бейсбол не сможешь играть без рук. Масатоши приподнимает голову, с подозрением наблюдая, как Мэй зажигает настольную лампу и выключает основной свет. В комнате становится темнее. — Скоро пора спать, — объясняет он и Масатоши начинает подниматься, но Мэй оказывается рядом и с силой давит ему на бок, снова опрокидывая. — Нет, я ещё не закончил. Пять минут, и потом можешь валить к себе. Если бы Масатоши был в человеческой форме, за ультимативный тон он бы выдал как минимум убийственный взгляд, а как максимум — качественный подзатыльник, но в животной форме он слаб перед почёсываниями. Мэй определённо успел это подметить, потому что незамедлительно кладёт руку ему на голову, от чего желание дёргаться сходит на нет. — Я правда думал, что ты соврал про волка, — негромко признаётся Мэй. Он опять забирается на кровать и с комфортом размещается позади, подперев щёку кулаком и не переставая уверенными движениями трепать бок. Масатоши оборачивается, безмолвно спрашивая, всё ли нормально и насколько удобно самому Мэю лежать вот так, но тот воспринимает взгляд иначе. — А что такого? — возмущается он. — Я не слышал, чтобы в Японии было много волков… Их и не было много. — ...К тому же, ты слишком похож на обезьяну! В распоряжении Масатоши не много способов выразить недовольство, поэтому он пользуется самым простым — упирается лапами в кровать и резко толкается спиной, параллельно пытаясь вывернуться из-под руки. Однако Мэй сразу понимает правила игры: он толкается в ответ, с забавным ворчанием пересчитывает Масатоши рёбра, грубовато дёргает шерсть, но это не больно, а наоборот, очень приятно. Масатоши вторит негромким рыком, хвост ритмично бьёт по кровати и коленям Мэя. Хочется перевернуться на спину и покрутиться из стороны в сторону, но Мэй закидывает на него ногу и крепко прижимает к одеялу, не давая ёрзать. Их хватает на пару минут активной возни, потом в чужих движениях начинает сквозить усталость, и Масатоши притормаживает, так что всё затихает само собой. Какое-то время они оба просто восстанавливают дыхание. Масатоши чувствует выдохи Мэя кончиками ушей, движение его грудной клетки, крепко прижатой к хребту. Руки Мэя обнимают его, как какую-то мягкую игрушку, нога всё ещё перекинута поперёк тела. Хорошо, что сейчас Масатоши не человек, потому что в этой форме он не чувствует давления условностей и правил приличий, ему просто приятно от объятий и близости. Веки начинают тяжелеть, Масатоши старательно сопротивляется подкрадывающемуся сну, крутя в голове мысль, что нужно возвращаться к себе, что Карлос будет его искать, но вес Мэя сладко придавливает к кровати, а пальцы, медленно перебирающие мех на груди, лишают силы воли. В конце концов Мэй довольно мычит, уткнувшись ему в затылок, трется носом, и Масатоши сдаётся, дав и ему, и себе пару минут. *** Просыпается он от настойчивого стука в дверь. Серый утренний свет бьёт по глазам, так что Масатоши прикрывает их рукой и тут же вздрагивает. Чёрт. Чёрт! За спиной ворочается Мэй, бормоча под нос, что пока не прозвонил будильник, у него есть время, а значит, все могут валить нахрен. Его движения и даже дыхание ощущаются очень остро, потому что Масатоши голый. Конечно, он голый! Заснув, в какой-то момент он перекинулся обратно в человеческую форму и нагишом провёл в объятиях Мэя целую ночь! — Мэй, ты ещё спишь? — спрашивает из-за двери Карлос, отчего сердце в груди начинает биться быстрее. — Маса-сан у тебя? Он не вернулся вчера вечером... Масатоши чувствует, что стремительно краснеет. Он молча, но очень энергично тычет Мэя локтем в бок, чтобы тот ответил Карлосу, но Мэй, в отличие от самого Масатоши, не спешит просыпаться. Стук в дверь повторяется и Карлос зовёт ещё громче: — Маса-сан! Ты здесь? Ужасная, ужасная ситуация. Масатоши чертыхается сквозь зубы, вскакивает с кровати и максимально тихо и быстро начинает натягивать одежду. По закону подлости та оказывается не вывернута, рукава путаются, и пару раз Масатоши промахивается мимо штанин шорт, чуть не падая на пол. Мэй прячет лицо в сгибе локтя, не намеренный как-то помогать разрулить ситуацию, но гораздо больше выводит из себя Карлос, продолжающий настойчиво колотиться. Он что, решил перебудить всё общежитие?! — Твою мать, Карлос, хватит орать! — наконец не выдерживает Мэй и рывком садится на кровати. Выражение лица у него помятое, но зверское, он раздражённо поднимается, идёт к двери и, щёлкнув задвижкой, без предупреждения распахивает ее. Очень здорово, что к тому моменту Масатоши уже ныряет в горловину футболки, а не стоит посреди комнаты, как идиот, в одних трусах. — Какого чёрта?! Карлос от неожиданности отступает на шаг, затем тянет задумчивое "эээ" и безмолвная сцена, которая случилась с ними несколько дней назад, будто бы повторяется. — Ну что ещё? — зло требует Мэй. — Зачем орать в такую рань? Переведя взгляд с него на Масатоши и обратно, Карлос недовольно поднимает бровь. — Вообще-то до завтрака пятнадцать минут, — Мэй подозрительно щурит глаза, но часть запала всё же теряет, Карлос, тем временем, продолжает: — Я звонил Маса-сану, но он оставил телефон в комнате, а твой был недоступен. Скажите спасибо, что я не пошёл сразу к коменданту, когда Маса-сан не вернулся после отбоя. Или мне стоило вообще ничего не делать? А если бы что-то случилось? Чёрт, какая же тупая ситуация. Масатоши поджимает губы и неловко трёт затылок. Голос со сна хрипит, поэтому приходится прочистить горло. — Карлос, извини, — неуклюже говорит он. — Это моя вина, я случайно заснул. Тот на секунду стреляет глазами в сторону смятой кровати. Верхняя полка выглядит нетронутой, так что становится очевидно, что спать Масатоши мог только вместе с Мэем. Чтобы поскорее отвлечь Карлоса от размышлений на тему, Масатоши решительно шагает к двери, но, прежде чем уйти, тычет пальцем в сторону Мэя. — Не вздумай снова ложиться спать. — Я сам знаю, что мне делать, — огрызается тот. Пробуждение пришлось ему не по вкусу, но Масатоши даже рад, потому что если бы сейчас Мэй светился от счастья, было бы в три раза более неловко. Карлос молчит, пока они идут по коридору, и только за это стоит сказать ему спасибо. Со стороны ситуация наверняка выглядит крайне подозрительно, и Масатоши не знает что лучше — объяснить, что случилось, или промолчать, приняв максимально невозмутимый вид. Он не хочет скатываться к оправданиям, и судя по выражению лица Карлоса, тот не ждёт ничего такого, но Масатоши напрягает, что он мог сделать неверные выводы. Интересно, какие выводы кроме неверных, вообще можно сделать, если ты понимаешь, что двое парней спали в одной кровати, и при этом один из них еле успел одеться, после того, как их разбудили? Уже в комнате, когда Масатоши быстро меняет одежду на тренировочную, Карлос впервые подаёт голос. — Маса-сан... — нерешительно начинает он. Масатоши оглядывается через плечо, внутренне готовясь к самым неудобным вопросам, но молчание затягивается. — Что? — Ладно, это неважно, — отмахивается Карлос, но Масатоши настаивает, вскидывая брови в немом вопросе. Если тому есть что сказать, то пусть говорит сейчас. — У тебя... Эээ... — Карлос странно мнётся, но потом глубоко вздыхает и всё-таки быстро заканчивает: — У тебя трусы наизнанку надеты. — Спасибо, — после недолгой паузы мямлит Масатоши и отворачивается, чтобы не было видно, насколько краснеет его лицо. Чёрт. Лучше бы он притворился глухим. По ощущениям, щёки не перестают гореть даже к концу завтрака. Мэй за соседним столом бодро уплетает еду и вот теперь всем видом выражает счастье и довольство. У Масатоши чувство дежавю, потому что точно так же Мэй светился в начале недели, когда, как выяснилось, научился удерживать вторую форму. На тренировке он опять бежит впереди всех, громко смеётся над чужими шутками и направо и налево раздаёт комплименты, что бывает крайне редко. Остальные парни снова выглядят приятно удивлёнными, но теперь относятся к приподнятому настроению аса с опасением и нет-нет, да косятся в сторону Масатоши с задумчивым интересом. Благодаря громогласности Карлоса, ни для кого не осталось в секрете, где ночевал Масатоши, а вкупе с тем, что за завтрак и утреннюю тренировку Мэй ни разу не проныл: "Ну, пожалуйста, Маса-сан, тебе что, жалко?", выводы напрашивались сами собой — Масатоши дал Мэю то, что тот просил. Загадочное "то" наверняка заставляло парней перебирать варианты. И вся эта ситуация могла бы быть немного забавной или даже очень смешной, если бы не была настолько тупой и стрёмной. Масатоши уверяет себя, что не сделал ничего плохого, поэтому ему не нужно оправдываться, но к вечеру он хочет собрать всю команду и обстоятельно рассказать как и что было на самом деле, чтобы парни не придумывали лишнего. Конечно, всё это только мысли, и ничего такого он делать не собирается. В конце концов Масатоши немного успокаивает факт, что несмотря на интерес, сокомандники слишком уважают его, чтобы приставать с расспросами или шептаться за спиной, а потому через некоторое время всё забудется само собой. Однако на следующий день положение резко становится хуже. — Маса-сан... — как будто невзначай начинает Мэй после ужина, но Масатоши не даёт ему закончить гробовым "нет". Неизвестно, что в этот раз захочет Мэй, но нет. Нет. Просто нет. — Ты даже не выслушал! — Мне и не нужно, я всё сказал. Нет. — Да! — заявляет Мэй, и хотя очень глупо спорить, даже не зная темы спора, Масатоши делает это. — Нет. — Да! — Нет! — Но тебе понравилось! И не смей с этим спорить, я все прекрасно видел. Мимо проходит несколько ребят из второго состава, и сначала они притормаживают, с открытыми ртами прислушиваясь к разговору, а потом, стоит Масатоши поднять на них взгляд, исчезают из поля зрения за каких-то пару секунд. — Ты можешь говорить об этом как-нибудь по-другому? — с раздражением шипит он, на что Мэй непонятливо хмурится. — В каком плане, по-другому? Масатоши выразительно смотрит на него, не представляя, как должен объяснить очевидные вещи и почему вообще должен их объяснять, но Мэй не выглядит как человек, который разыгрывает идиота. Либо он слишком в этом хорош, либо он действительно идиот. — Неважно, — мрачно говорит Масатоши, решив, что на самом деле не хочет сегодня, а лучше — вообще никогда — поднимать этот вопрос. Мэй же только рад вернуться к предыдущей теме. — Так что, Маса-сан, может, всё-таки выслушаешь? — Даже если я тебя выслушаю, мой ответ всё равно "нет", — с тяжёлым вздохом предупреждает Масатоши, но Мэя это не беспокоит. — Я хочу, чтобы мы оба перекинулись, — говорит он. — Ну, знаешь, просто побыли рядом в животной форме. Похоже, его вообще не смущает, что прошлый раз, когда кто-то из них был во второй форме, закончился ночью, проведённой в одной кровати. И при том один из них был полностью голый! — Нет, — не меняет решения Масатоши, но Мэй почему-то искренне удивляется этому. — Но почему?! — Потому! Потому что мне не понравилось, чем это закончилось в первый раз! — Масатоши заставляет себя понизить голос, когда мимо проходит ещё пара сокомандников. — Отстань от меня, Мэй, я не собираюсь потакать всем твоим прихотям. — Но разве тебе самому не интересно, как это будет? Вряд ли у тебя много шансов найти кого-то, кто тоже умеет удерживать форму и согласится попробовать такое. И кстати, я не предлагаю куда-то идти, просто перекинемся на пару минут и посмотрим, что будет дальше. — Нет, отвали. Мне неинтересно, — ровно говорит Масатоши, кладёт палочки на поднос, делает последний глоток чая и поднимается из-за стола. Мэй смотрит за сборами, упрямо поджав губы. — Тебе интересно, — возражает он, и уверенность в его голосе выводит Масатоши из себя, но он никак не показывает это, а только молча уходит. На самом деле ему интересно. Мэй как будто даёт время это полностью осознать, а потом через пару дней возвращается к нытью и просьбам, которым становится всё труднее сопротивляться. Масатоши старается не вспоминать о самой большой неловкости, случившейся в прошлый раз, — о том, что он спал нагишом в обнимку с Мэем, но кроме этого, если подумать, всё было не так уж и плохо. По крайней мере никто не умер и не покалечился, и уж точно не стал играть хуже. Масатоши даже кажется, что они с Мэем становятся немного ближе, а потому начинают играть лучше. Может, дело в том, что Мэй буквально липнет к нему в любой свободный момент, вынуждая согласиться, а, может, всё немного сложнее из-за личного восприятия Масатоши. Он считает, что они поделились друг с другом секретом. Пускай не невесть каким огромным, и пускай конкретно Мэй относился к произошедшему, как к весёлому незначительному развлечению, но для Масатоши оно играло определённую роль. И то, как Мэй промывает ему мозги, ежедневно напоминая, что на самом деле всё было здорово и каждый из них получил только приятные эмоции, в конце концов срабатывает. — Ладно, — Масатоши делает жадный глоток воды из бутылки и утирает вспотевшее лицо предплечьем. — Давай попробуем. Мэй непонимающе хмурится на него снизу вверх, но в следующую секунду растягивает губы в широкой улыбке. Он отжимает штангу ещё несколько раз, затем просит Масатоши помочь положить её на стойки тренажёра и садится на скамье. — Маса-сан, почему сначала ты всегда такой упрямый, если потом всё равно соглашаешься? — Я ещё могу отказаться, — хмуро напоминает Масатоши, и Мэй громко цыкает, тоже вытирая пот со лба. Он зачёсывает влажные волосы назад, устало ведёт плечами, но в целом выглядит ужасно довольным собой. На контрасте с покрасневшими от жары и работы с весом щеками, голубые глаза кажутся ярче обычного. И наглее. — После ужина, — не переставая улыбаться говорит Мэй. — И обязательно предупреди Карлоса, чтобы и в этот раз он не забыл нас разбудить. Масатоши чуть не давится водой от неожиданности. Он открывает рот, но толком не знает, что ответить, и Мэй, видя его растерянность, начинает громко хохотать. — Да шучу я! Видел бы ты своё лицо! — он складывается пополам и хватается за живот, вся качалка тут же поворачивается в их сторону, пытаясь понять, что так насмешило аса. Масатоши чувствует, как на виске проступает вена. Для профилактики он отвешивает Мэю подзатыльник, заодно крутит его макушку, превращая волосы в воронье гнездо, и под взглядами сокомандников уходит к гантелям, потому что чтобы не прибить одного засранца, ему нужно выплеснуть раздражение, и лучше всего сделать это через спорт. За последний год благодаря этому он раскачался на десять килограмм. *** После ужина Масатоши не возвращается к себе в комнату и не идёт сразу к Мэю, а выходит на улицу, чтобы купить газировки и немного пройтись. Ему не терпится, но он намеренно себя притормаживает, чтобы Мэй не увидел, насколько в действительности он заинтригован всеми этими экспериментами со вторыми формами. Кроме того, Масатоши обувается и выходит из общежития прямо на глазах Карлоса, и может это в некоторой степени глупо, но он не хочет, чтобы Карлос знал, куда на самом деле он отправится. Середина весны радует погодой, вечерний воздух приятно холодит кожу, но три круга вокруг корпуса и тренировочного поля мало чем помогают. Масатоши всё ещё взвинчен и, возможно, полная луна в небе тоже на это влияет. Возможно, сегодня вообще не лучший день, чтобы принимать форму волка. Кто знает, вдруг ему нестерпимо захочется выть в окно или что-то в этом роде. Масатоши глубоко вздыхает, выкидывает пустую банку из-под газировки и всё-таки идёт к Мэю, потому что, во-первых, они уже договорились, во-вторых, если он не явится, Мэй достанет его из-под земли, и, в-третьих, бессмысленно отрицать, что ему самому очень и очень интересно. — Долго, — первым делом недовольно сообщает Мэй, закрывая за Масатоши дверь. Видно, что он уже успел подготовиться: шторы задёрнуты, стул задвинут, все мелкие предметы убраны с пола и освобождено побольше места. Мэй стоит без футболки, сложив руки на груди, и требовательно смотрит на Масатоши, будто ждёт объяснений. Масатоши, ясное дело, не собирается никаких объяснений давать. — Не хочу, чтобы всё закончилось как в прошлый раз, поэтому поставим таймер, — говорит он и достаёт из кармана шорт телефон. — Полчаса? Мэй жмёт плечами. — Тебе нужен таймер, ты и ставь. Полчаса кажется более чем достаточным, так что Масатоши заводит часы и сразу после этого стопорится. Теперь им надо раздеться, но даже в голове это звучит странно и смущающе, а как такое взять и начать делать, он вообще слабо представляет. Мэй тоже мнётся, но всё же берётся за край штанов и, отвернувшись в полоборота, решительно тянет их вниз. Он очень старается выглядеть непринуждённо, но выходит плохо, его выдаёт дёрганность движений, нахмуренные брови и самое главное — молчание. Масатоши уже понял, что когда они переходят во вторую форму, многие вещи становятся проще, поэтому тоже принимается за одежду. Мэй перекидывается первым. Масатоши видит пушистый лисий хвост боковым зрением, прежде чем упасть на колени и ощутить, что у него и самого теперь есть хвост. Какое-то время ничего не происходит, они оба просто привыкают к новым телам, а потом Мэй обходит Масатоши сбоку, вытянув морду и осторожно принюхиваясь. Разница в их размерах теперь более чем очевидна, Мэй едва ли не в три раза меньше, но его это совершенно не смущает. Он медленно, но неотвратимо сокращает расстояние, и Масатоши даже приходится сделать шаг назад, потому что, на его взгляд, всё происходит слишком быстро. Но Мэй не обращает внимания на попытки отстраниться, он продолжает приближаться, высоко задрав голову, а потом резко тычется носом в шею Масатоши, и тот отскакивает назад, врезаясь задом в стул, и вздрагивает ещё и из-за громкого звука. Мэй ехидно фыркает, трясёт головой, виляя хвостом, даже в животной форме становится понятно, насколько его веселит чужая нерешительность. Засранец, — раздражённо думает Масатоши, но всё же берёт себя в руки и тоже подаётся вперёд. Запахов много, на этот раз знакомых почти нет. От Мэя пахнет тепло и мягко, как-то объёмно, это ощущение практически невозможно описать словами, но оно довольно приятное, и Масатоши как минимум интересно прочувствовать его получше. Он ведёт носом вдоль чужой морды, не решаясь коснуться, наклоняется к боку, но тоже не заходит далеко, потому что человеческого в нём всё же больше, чем животного, и нюхать под хвостом он не станет ни при каких обстоятельствах. А вот Мэй действует гораздо смелее. Он нагло тычется Масатоши в грудь, поднимается на задние лапы, опершись на его спину передними, лезет холодным мокрым носом в ухо, и если это попытка расшевелить Масатоши, то не очень удачная. Тот раздраженно трясёт головой и издаёт короткий предупреждающий рык, в ответ на который Мэй изображает животную версию закатывания глаз — фыркает и дёргает мордой в сторону, показывая, что нисколько не боится, но потом всё-аки отступает и смотрит внимательными голубыми глазами с узким зрачком, в которых явственно читается вопрос: что такое? Всё нормально, — безмолвно качает головой Масатоши, глубоко вздыхает и наконец чувствует, что беспокойство постепенно уходит. Он опускает морду ниже, и Мэй тут же подаётся вперёд, сначала игриво толкает его лбом под челюсть, затем прикусывает мех на шее, с ворчанием пытаясь втянуть в игру. В отличие от Масатоши, он чувствует себя совершенно свободно в этой форме и, кажется, готов отдаться животным повадкам с первых же минут. Но Масатоши пока не настолько в них уверен. Не добившись реакции на свои призывы, Мэй ещё раз фыркает и отходит. Оглянувшись по сторонам, он уверенно идёт к краю кровати, куда свалена одежда Масатоши, тычется в неё мордой, что-то вынюхивая, и одно это вызывает желание на него рыкнуть. Однако Мэй идёт дальше. Хитро стрельнув глазами, он хватает в зубы футболку и ныряет с ней под кровать быстрее, чем Масатоши может отреагировать. Чёрт! Теперь разница комплекций играет не в его пользу. Он суётся носом под кровать, надеясь ухватить Мэя за лапу или хвост, но тот слишком хорошо спрятался. Он явно проделывал это не раз и знал, в какой угол нужно забиться, чтобы его было труднее всего достать. Масатоши раздражённо рычит, пытаясь пробраться дальше, но всё же осторожничает, потому что не хочет застрять в таком дурацком положении. Мэй же неприкрыто веселится. Он ехидно поскуливает и метёт длинным хвостом, слюнявя футболку в пасти, потом подтягивает её выше и с удовольствием трётся мордой, оставляя длинную светлую шерсть на чёрной ткани. Мэй! Масатоши в бешенстве скребёт задними лапами, пытаясь протолкнуть себя дальше, и у него получается! Он хватает Мэя за самый кончик пушистого хвоста, тянет к себе, но тот уже сам пулей выскакивает из-под кровати, оставив многострадальную футболку в углу. Масатоши выкарабкивается следом, неловко пятясь назад, и Мэй откровенно смеётся, потому что ничем иным катания на спине с задранными вверх лапами быть не могут. Раздражение перекрывает остатки неловкости, так что Масатоши не стесняется грубовато толкнуть Мэя носом и прихватить зубами шкуру на шее. Тот игриво сопротивляется, отпихивая его лапами, и пытается прикусить в ответ, но ничего у него не выходит, потому что в силе он значительно уступает. Масатоши рычит ещё раз и всё же ослабляет напор, чем Мэй пользуется без промедления. Юрко вывернувшись, он пробирается между ног Масатоши, вспрыгивает на кровать, но задерживается там на мгновение, а в следующую секунду уже быстро делает круг по комнате, низко припав к полу и звонко поскуливая. Масатоши едва успевает следить за его хаотичными бегом и в конце концов понимает, что практически крутится на месте. Мельтешение перед глазами заставляет чувствовать азарт — его хвост быстро раскачивается из стороны в сторону и в какой-то момент появляется непреодолимое желание припасть на передние лапы. Мэй встречает этот жест с огромным энтузиазмом. Он радостно напрыгивает на Масатоши, прикусывает ему уши, но ловко уворачивается, когда Масатоши пытается сделать то же в ответ, и снова вскакивает на кровать. В отличие от Мэя, который умудряется носиться по маленькой комнате, Масатоши хватает места всего на несколько шагов, и это мешает полностью расслабиться, хотя попытки поймать Мэя, а также необходимость одёргивать лапы от острых зубов занимают его настолько, что звонок таймера становится полной неожиданностью. Масатоши застывает, высунув язык и навострив уши, и Мэй использует момент, чтобы вцепиться ему в шею. Это почти не больно, поэтому Масатоши пытается просто стряхнуть его, но Мэй держится неожиданно крепко, и в какой-то момент Масатоши даже покачивается под напором и заваливается на пол. Мэй победно ставит лапы ему на бок и довольно задирает нос, но триумф длится недолго — таймер продолжает раздражающе звенеть, так что Масатоши пытается подняться, но Мэй оказывается настойчив. Его уши жмутся к голове, лапы давят с ощутимым усилием, и намёк на то, чего он хочет, более чем понятен, но Масатоши всё же встаёт. Он встряхивается и надеется, что в качестве акта мести Мэй не укусит его за задницу, когда он вернётся в человеческую форму. Обратно заимев руки, первым делом Масатоши отключает телефон. Тишину теперь нарушает лишь недовольное сопение Мэя, но Масатоши слушал его столько раз, что не обращает никакого внимания. Он быстро одевается и поворачивается к дующемуся Мэю только когда вспоминает, что чего-то не хватает. — Лезь под кровать и доставай мою футболку. Мэй показательно фыркает и воротит нос, но у Масатоши припрятан козырь. — Если достанешь, я немного почешу тебя. Приходится подождать пару секунд, пока Мэй делает вид, что раздумывает над предложением, но подкуп всё же срабатывает. По-хорошему, Мэя стоило отругать, за то что он игрался с чужой одеждой, но у Масатоши слишком хорошее настроение для перебранок. Впрочем, оно портится, когда Мэй кидает перед ним футболку. В клубах пыли, слюнях и тоннах кремовой шерсти она выглядит как половая тряпка. Масатоши пытается отряхнуть её, но Мэй настойчиво царапает его ноги, пытаясь обратить на себя внимание, и сопротивляться его пищанию и верчению на месте просто невозможно. Даже в животной форме он умудряется быть не только невыносимым, но и чертовски целеустремлённым. — В этой форме ты точно такой же раздражающий, как и в человеческой, — цыкает Масатоши, всё-таки пустив его к себе на колени. Мэй прикусывает ему ладонь, выражая возмущение, но после первого же поглаживания начинает довольно постанывать. Масатоши в жизни не мог представить, что лисы способны издавать столько разнообразных звуков. Но, может, дело в самом Мэе и его природной болтливости. — Но тебе идёт быть лисом, — вынуждено признает Масатоши, пропуская густой мех между пальцами. Скажи он что-то подобное Мэю в человеческой форме, тот наверняка бы съязвил в ответ про животную форму Масатоши и что вот ему гораздо больше подошла бы форма обезьяны, а не волка, но сейчас Мэй лишь довольно жмурится и ластится под руку. В конце концов он укладывается поперёк коленей, вытянув передние лапы, и смотрит пристальным взглядом, намекая, что разлёгся он не просто так и что его полагается гладить. Масатоши кривится от чужой наглости, но исполняет обещание. По Мэю видно, что получасовой забег по комнате его измотал, поэтому он быстро начинает дремать, сладко посапывая. Глаз его приоткрыты, и это даёт понять, что он не уснул окончательно, однако с каждой минутой грань становится всё более зыбкой. Масатоши медлит, продолжая перебирать мех, оттягивая момент, когда нужно будет уходить, но всё же качает головой, когда Мэй лениво приподнимается и кивает в сторону подушки. Масатоши не станет ложиться. Он не хочет, чтобы всё закончилось, как в прошлый раз, даже если теперь спать голым будет не он. — Перекинешься обратно? — тихо спрашивает Масатоши, Мэй отрицательно фыркает и недовольно ворчит, стоит переложить его на одеяло. — Ну извини, я забыл попросить Карлоса снова прийти под утро и долбиться в дверь. Вдруг он забудет и вся команде не узнает, что мы спали вместе. Мэй фыркает ещё раз, но теперь звучит саркастично. Масатоши хмыкает в ответ и натягивает футболку, которая едва ли стала выглядеть лучше после попыток привести её в порядок. Светлая шерсть буквально везде, такое ощущение, что Масатоши возился с оравой золотистых ретриверов, а не с одним мелким лисом. — Спокойной ночи, — желает он, прежде чем выйти и осторожно прикрыть за собой дверь. Надо ли говорить, с кем он встречается за порогом нос к носу. — О, — Карлос окидывает его многозначительным взглядом и прежде, чем успевает добавить что-то ещё, Масатоши первым делает ход. — Ни слова. И оденься. *** Команда вновь с интересом поглядывает на Масатоши, когда поведение Мэя приходит к среднестатистической норме. Тот опять забывает о существовании вежливых слов, плюётся ядом по утрам и перестаёт выпрашивать что либо, но Масатоши слабо верит в затишье и, как оказывается, не зря. — Маса-сан, давай побегаем на улице во второй форме! Обеденный перерыв не предвещал беды до тех пор, пока Масатоши не выпала удача встретить в школьном коридоре Мэя. Тот тяжело дышит и выглядит так, будто гениальная идея едва-едва пришла ему в голову, и он обежал половину школы, разыскивая Масатоши, чтобы ей поделиться. — Ты сейчас серьёзно? Мэй на мрачный вопрос непонимающе хмурит брови. — Конечно, серьёзно. С чего бы мне шутить? — Нет, — чеканит Масатоши и идёт дальше в сторону класса, но Мэй не намерен сдаваться так быстро. — Но почему? Почему нет?! — возмущается он, вцепившись в руку и упираясь пятками в пол, чтобы замедлить шаг Масатоши, ни на секунду не переставая вопить. Люди в коридоре начинают оборачиваться, разговоры стихают, все явно рассчитывают посмотреть из первых рядов на разборки между капитаном школьной команды по бейсболу и звёздным питчером Нарумией. — Мэй, прекрати орать, — шикает Масатоши, тщетно пытаясь отлепить его от себя. — Только если ты согласишься! — Ты вообще понимаешь, когда тебе говорят "нет"?! — Нет! Масатоши рычит и молча продолжает тащить его на буксире через весь этаж, но за пару метров до кабинета останавливается, потому что Мэй так и не планирует отцепляться, а выяснять с ним отношения перед одноклассниками — один из нелюбимых видов досуга Масатоши на переменах. Он стискивает зубы и трясёт локтем, пытаясь выпутаться из захвата. — Проваливай к себе, скоро прозвенит звонок! — Только если ты согласишься, — пыхтит Мэй, прижимая его руку к груди так крепко, что становится больно. — Маса-сан, ну пожалуйста! Тебе что, настолько нравится, когда я прошу? Ты всегда соглашаешься, когда я говорю "пожалуйста", поэтому — пожалуйста! Мимо них проходит одноклассница Масатоши, она с явным интересом замедляет шаг, глядя на перебранку. — Маса-сан, ты слышишь?! Пожалуйста! Я знаю, что не один хочу повторить, тебе тоже понравилось, когда мы делали это в первый, и во второй, и в третий раз!.. Глаза одноклассницы округляются параллельно с перечислениями Мэя и Масатоши отвешивает ему подзатыльник, чтобы не ляпнул чего-нибудь ещё. — Заткнись, идиот! — выпаливает он, но положение уже не спасти, на лице Акино-чан читается полнейший шок, а из дверей кабинетов высовываются носы заинтересованных. — Хватит нести всякую чушь! — В каком месте это чушь? Я просто хочу, чтобы ты снова согласился и мы… — Обсудим это позже, — с нажимом прерывает Масатоши, пытаясь сохранить остатки самоуважения перед окружающими. — Но я не хочу ждать целую неделю, пока ты снова созреешь! — раздражённо огрызается Мэй. Масатоши невольно сглатывает, потому что взгляд того вдруг становится серьёзным. — Маса-сан, послушай, я ведь понимаю, что тебе было слишком мало места, и ты практически не мог двигаться. Только представь, как будет круто, если на обоим не придётся сдерживаться… Нет никаких сомнений, что Мэй получал особое удовольствие, вгоняя его в краску максимально нелепыми формулировками. — Заткнись, — Масатоши крепко зажимает болтливый рот ладонью. — Ради всего святого, можешь перестать вести себя как придурок? Мэй что-то возмущённо с очень эмоциональной мимикой выговаривает ему в ладонь, но у Масатоши ни малейшего желания узнавать, что именно. — Повторяю ещё раз — обсудим всё позже. Если ты сейчас же перестанешь меня позорить и молча пойдёшь в свой класс, я даже подумаю, ясно? — конечно, это всего лишь уловка, чтобы отправить Мэя восвояси, Масатоши не собирается ни о чём думать, ни, тем более, соглашаться. Потому что и так понятно, что это уже слишком. Одно дело перекинуться в комнате, где их никто не увидит, и другое дело — выйти во второй форме на улицу. Если Мэй в мелком теле лиса ещё может спрятаться от посторонних глаз, то для волка это будет крайне проблематично. — Я отпущу, если обещаешь больше не орать. Мэй закатывает глаза, но Масатоши не отнимает ладонь, пока не добивается от него утвердительного кивка. — А ты действительно подумаешь, — щурится Мэй, всё ещё крепко держа его за локоть. — Пообещай, Маса-сан. Пообещать — не значит согласиться. Это значит взвесить все минусы по второму кругу и принять окончательное отрицательное решение, поэтому Масатоши не долго думая кивает. — Ладно, обещаю. Доволен? Короткое согласие полностью удовлетворяет Мэя, он расплывается в ослепительной улыбке и быстро радостно кивает, за какое-то мгновение превращаясь из демона во плоти в ангела. Светловолосый, голубоглазый, счастливый — ещё бы! Масатоши даже кажется, что он слышит позади умильные девичьи вздохи. — Отлично! Тогда до вечера, Маса-сан, ты лучший! — Мэй показывает ему большие пальцы и самодовольно уходит, засунув руки в карманы брюк. Кроме своей победы он явно наслаждается и устремлёнными на него взглядами всех, кто находится в коридоре. Выпендрёжник. И засранец. — Нарумия-кун такой милашка! — возражает этим мыслям одноклассница Акино-чан, прикрывая ладошками румянец на щеках. Масатоши смотрит на неё в полном неверии. Какого?.. Она же видела, с чего всё началось и как вёл себя Мэй! — Вот бы узнать его получше, — доносится ещё один голос, и Масатоши может только закатить глаза. Все эти девушки даже близко не представляли, какой занозой в заднице на самом деле был Мэй, а если представляли и всё равно умилялись — значит, они просто-напросто сошли с ума. К вечеру того же дня, Масатоши узнает, что он, кажется, сошёл с ума вместе с ними. — Не могу поверить, что согласился на это! — он сжимает пальцами переносицу, чувствуя себя так, будто очутился во сне. В кошмаре. — Зато я нисколько не сомневался, — Мэй издевательски похлопывает по плечу, но стоит поднять на него убийственный взгляд, оскорблённо вздергивает нос. — И нечего на меня так смотреть! Всё потому, что моё предложение классное и ни один нормальный человек не стал бы от него отказываться! У Мэя весьма своеобразное представление о нормальности. — Веди себя тихо, — не найдя других слов велит ему Масатоши и приоткрывает дверь комнаты, оценивая, пустует ли коридор. После отбоя прошёл уже час и обычно к этому времени большая часть команды спала и шанс наткнуться на коменданта общежитий, делающего обход, был минимальным. Тяжёлые тренировки не располагали к ночным прогулкам вместо сна, поэтому следили за бейсбольной командой не очень пристально. — Ну всё, пошли уже! — раздражённый промедлением шепчет Мэй и пихает Масатоши в спину, заставляя вывалиться в коридор. Тот показывает ему через плечо кулак, но позволяет дотолкать себя до самого выхода на улицу, поджатыми губами и недовольным выражением лица демонстрируя, что пускай он согласился, но происходящее ему до сих пор не нравится. До самых ворот тренировочного поля они молчат, потом Мэй глубоко вдыхает и тычет Масатоши локтем в бок. — Это будет круто, — торжественно обещает он, смотря широко распахнутыми глазами в ночное небо. По Мэю видно, насколько он в нетерпении, и Масатоши не может не заражаться тем же настроем, не может не чувствовать тот же нервный интерес и азарт. Чтобы хоть немного сбить градус возбуждения, он прочищает горло. — Ага, особенно если тебя выкинет из второй формы и ты побежишь через всё поле голый. — Не выкинет, я много тренировался. Смотри, чтобы тебя самого не выкинуло, Маса-сан. Хотя это было бы очень смешно... — Мэй весело трёт подбородок. — Ну вот, теперь я хочу, чтобы это случилось с тобой! — Обойдёшься. Или по крайней мере после тебя. Они перебрасываются ничего не значащими фразами идя до булпэна, и останавливаются в густой тени под крышей. Софиты на поле конечно не горят, а света убывающей луны едва хватает, чтобы разобрать вдалеке очертания горки и предполагаемые места расположения баз. — Не тормози, — отчего-то понизив голос, шепчет Мэй и быстро начинает раздеваться, скидывая вещи на скамейку, где обычно сидит тренер Кунимото, когда смотрит за тренировками питчеров. Масатоши сглатывает и присоединяется к нему. Сердце в груди тяжело стучит из-за мешанины самых разных эмоций. Среди них есть и сладкое предвкушение, и страх, что их поймают, и стеснение, потому что торчать голышом в булпэне, где пару часов назад они отрабатывали подачи, оказывается даже хуже, чем в кровати Мэя. — Маса-сан, — тихо зовёт тот, и Масатоши оборачивается, чтобы увидеть его ухмылку. — В этот раз давай ты первый. Масатоши хмурится, понимая, что Мэй снова хочет посмотреть на него, но покорно перекидывается. За последние недели он делал это довольно часто, не только с Мэем, но и один, потому что просто хотелось. Хотя, если быть честным, — не просто, а потому что Масатоши пытался понять, чем вся эта тема настолько увлекла Мэя. Было это чистое любопытство перед новыми, недоступными до того возможностями или какое-то особенное чувство, на которое сам Масатоши никогда раньше не обращал внимания. Для него вторая форма почти не представляла интереса даже когда он только научился её удерживать. Его не тянуло экспериментировать, искать других людей, которые владели ей, бегать и взаимодействовать с ними. Заниматься всем этим с Мэем было по-своему здорово, но без его инициативы Масатоши бы ни за что не оказался здесь, ночью на школьном тренировочном поле в форме волка. Мэй, совершенно не стесняясь наготы, присаживается перед ним на колени и треплет между ушами, затем молча тянет ближе и укладывает голову Масатоши себе на плечо, а сам утыкается подбородком ему в шею, обнимая обеими руками. Масатоши неловко от такой близости, и он пытается сделать шаг назад, но Мэй держит крепко. — Это всё твой мех, Маса-сан, — мычит он куда-то в район холки. — Если бы ты был лысым, мне бы не хотелось тебя постоянно тискать. Ну, извини, — вертится на языке Масатоши. Он бы тоже не отказался, если бы Мэй был лысым, потому что его светлые, мягкие, совершенно нетипичные для Японии волосы в своё время доставляли кое-какие проблемы. — Хотя может дело в том, что в детстве у меня была собака, похожая на тебя, — Масатоши недовольно дёргает мордой, но Мэй приговаривает "ну-ну" и легко стучит ему по макушке, чем раздражает намного сильнее. — Точнее, это была собака старшей сестры, но иногда она жила с нами и всё, что я помню из того времени, что она была большая, чёрная и мягкая. Ты не совсем чёрный, но всё равно похож. Возможно, мрачно думает Масатоши, на самом деле Мэй попросил его перекинуться первым, чтобы иметь возможность подкалывать без угрозы в виде рукоприкладства. — И ещё та собака была куда дружелюбнее и слюнявее, стоило один раз потрогать её, она тут же виляла хвостом и пыталась вылизать меня с ног до головы. Почему ты не радуешься мне так же, а, Маса-сан? Масатоши дёргается сильнее, потому что хочет, чтобы Мэй увидел постное выражение на его морде. Он не собака. Это первое. Он ни за что не будет никого вылизывать. Это второе. — Ну всё, достаточно! — вдруг решает Мэй и резко отстраняется. — Иначе у нас ни на что не хватит времени! Он быстро перекидывается и Масатоши ждёт, что первым делом Мэй прыгнет к нему, но для начала тот заинтересовывается окружающей обстановкой и стремительным светлым пятном оббегает все углы, шарясь по ним носом. Смотря на это, Масатоши начинает принюхиваться тоже, хотя занятие довольно бесполезное. Он улавливает множество запахов, но понимает лишь несколько самых простых и знакомых — влажной травы, насыпи для горок и квадрата, деревянных досок и почему-то искусственной кожи. Поведя носом по воздуху, он прикрывает глаза, медленно идёт, держась невидимого следа, и в его конце действительно обнаруживает потёртый бейсбольный мяч, закатившийся к стене. Мэй подбегает сзади, нагло тычется мордой в находку и подхватывает её с довольным ворчанием. Надо бы рыкнуть на него, чтобы вёл себя потише, но Масатоши сдерживается, потому что осадить Мэя сейчас, все равно что наорать на маленького ребёнка за игру с любимой игрушкой. Мэй пару раз подкидывает мяч, каждый раз давая ему падать все дальше от безопасной крыши булпэна и в конец концов тот оказывается на поле, куда Масатоши пока опасается выходить. А вот Мэю все равно на осторожность. Забыв о мяче, он делает неширокий круг по аутфилду, а затем убегает к горке и его силуэт пропадает в темноте. На секунду становится страшно, что он может куда-нибудь деться, поэтому Масатоши идёт следом, опустив голову и воровато оглядываясь по сторонам, но кроме шелеста стоящих вдалеке деревьев ничего не слышно и постепенно его начинают отвлекать другие вещи: ощущение мягкой травы под лапами, огромное пространство вокруг, прохладный ветер и свобода. Вдруг из темноты выныривает Мэй и проносится мимо на полной скорости, пропав из вида так же быстро, как появился. Мышцы Масатоши сладко тянет, ему тоже хочется пробежаться и он невольно ускоряется, продолжая намеченный путь в сторону горки. Через несколько шагов переходит на трусцу, а до пластины дома добирается уже бегом. Все идёт лучше, чем он предполагал. Поле тихое и спокойное, словно вымершее, никто не явился разгонять их с угрозами об отчислении, по крайней мере пока, так что, наверное, можно дать развлечениям маленький шанс. Мэй словно только и ждёт этой мысли, он снова появляется будто из ниоткуда и с тявканьем врезается Масатоши в бок. Едва устояв на ногах, тот шокировано переводит дыхание, а потом группируется, чтобы толкнуться в ответ, но Мэй быстро уворачивается и заходится насмешливым скулежом. Масатоши пробует ещё раз, но снова промахивается, и теперь достать Мэя становится принципиальным делом, а для Мэя принципиальным делом становится слинять. Масатоши с рыком бежит за ним, поражаясь, насколько юркими могут быть лисы: Мэй меняет направления каждые несколько метров, не давая ни единого шанса на касание, и его ловкость заставляет Масатоши чувствовать себя ужасно неуклюжим и медленным из-за слишком большого тела. Они носятся так, пока в какой-то момент Мэй не решает, что больше не хочет играть добычу. Он резко застывает и с рычанием пытается цапнуть бегущего на него Масатоши за лапы, и тому ничего не остаётся, кроме как подпрыгнуть и уже самому пуститься наутёк. Потом всё меняется снова и снова, и Масатоши окончательно забывает о волнении, страхах, навязанных человеческим миром правилах, что нельзя просто отпустить себя и бежать-бежать-бежать. Его лапы стучат об землю, сердце гулко колотится в груди. Невозможно сказать, сколько проходит времени, прежде чем он валится на траву, чувствуя себя выжатым, но невыносимо счастливым. Мэй падает едва ли не сверху, он трётся об Масатоши мордой, зажмурив глаза. В его движениях сквозит благодарность и привязанность, тепло, радость, удовольствие, всё то же, что ощущает сам Масатоши, и он трётся в ответ, пряча нос в густом светлом меху и втягивая объёмный, уже знакомый запах шерсти. Мэй почти мурлычет от переизбытка чувств, топчась лапами по боку, как если бы был кошкой. Масатоши мягко прикусывает его шею, борясь с искушением сжать зубы крепче. Он хочет сделать это не чтобы доставить боль, а чтобы показать, как много в нём эмоций, как сильно он рад. Его вторая форма явно лучше знает, что делать в таких ситуациях, поэтому Масатоши полностью отдаётся инстинктам и широко лижет Мэя по морде, по ушам, одновременно пытаясь увернуться от его языка и даже взаимное вылизывание превращается у них в своеобразное соревнование на грани с шуточным ругательством. В конце Мэй прикусывает ему нос, но делает это настолько аккуратно, что не возникает ни капли желания отстраниться. Масатоши разваливается на траве, чтобы окончательно восстановить дыхание и с готовностью поднимает переднюю лапу, чтобы Мэй мог забраться под неё и лечь рядом, пристроившись у груди. Как же это здорово — валяться на траве под звёздным небом, не чувствуя ног от усталости. Простые удовольствия, которые на первый взгляд доступны и в человеческом теле, в теле волка кажутся какими-то по-особенному полными и значимыми. Масатоши ворчит, когда Мэй сучит лапами, пытаясь устроиться удобнее, и широко лижет его лоб, прося наконец успокоиться. Даже если ему будет стыдно за всё, что он делает, это будет позже, а сейчас он чувствует потребность выразить своё отношение, и это ощущается куда более важным, чем смутное, далёкое "потом". Мэй поскуливает, дыша с открытой пастью, широкая улыбка различима даже на лисьей морде, и такое искреннее довольство немного раздражает, так что Масатоши начинает лизать с большим нажимом, пытаясь уже не только угомонить, но и подействовать на нервы. Намерение вскрывается довольно быстро, Мэй огрызается, попытавшись ухватить его за облюбованный нос, но Масатоши уворачивается и повторяет манёвр Мэя, но прежде, чем они скатываются в очередное препирательство, до них доносится негромкий, но странный звук. Масатоши вскидывается, присматриваясь к дальней части поля. Ветер дует от него, так что запахи не помогают, но ему кажется, что он улавливает какое-то движение у ворот. На удивление, в нём больше интереса, чем страха, что их с Мэем обнаружат. Тот тоже прислушивается, навострив уши, но так и не заметив ничего необычного за минуту полной тишины, громко вздыхает и с ворчанием жуёт шерсть Масатоши на шее, отвлекая и предлагая забить. В итоге забить получается, и они валяются на траве ещё какое-то время, пока глаза Масатоши не начинают слипаться, а Мэй не зевает во всю пасть три раза подряд. Шутки шутками, а бегать голыми через бейсбольное поле — затея гораздо более глупая, чем даже носиться по нему в форме животных, поэтому они плетутся обратно в булпэн, едва перебирая ногами от усталости. После возвращения в человеческую форму всё становится только хуже, и Масатоши начинает беспокоиться, не переусердствовали ли они с физической нагрузкой. И как же хорошо, что эти мысли занимают всю его голову, не оставляя места для смущения или неловкости. Он надеется, что так оно и будет до момента, когда он ляжет в кровать, а на завтра всё случившееся вообще будет казаться сном и поэтому не придётся объясняться самому перед собой. Но вот что делать с Мэем?.. Вряд ли тот станет подшучивать, потому что принимал в происходящем непосредственное участие, но неужели он удовлетворится одним разом и больше ничего не попросит? Бред. Даже Масатоши сегодня понравилось, поэтому никаких шансов, что Мэй не потребует ещё. И эта мысль даже не вызывает отторжения... Об этом можно подумать попозже. В темноте приходится одеваться на ощупь, но теперь Масатоши внимательно следит за правильной стороной белья, потому что ему не улыбается опять попадать под многозначительные взгляды Карлоса. Хорошо, если бы тот уже спал, когда Масатоши вернётся, но с его удачей, относительно неудобных встреч, готовиться стоило к худшему. Тишина, воцарившаяся между ним и Мэем, не ощущается тяжёлой, даже наоборот, в ней смешивается усталость и удовлетворённость, которые бывают после тяжёлой, но продуктивной тренировки, и ещё она пропитана общностью. Теперь между ними на один секрет больше, и знание этого как-то по-особому согревает грудь. Впрочем, когда тишина нарушается негромким голосом, в этом тоже нет ничего неожиданного. — Маса-сан, — зовёт Мэй. Масатоши застывает с футболкой в руках и стоит так пару секунд, прежде чем вздохнуть и медленно обернуться. Он абсолютно точно уверен, о чем пойдёт речь. — Было круто. — Да, — кивает он, потому что было действительно круто. — Повторим как-нибудь? Ну и что он может ответить? У него язык не повернётся сказать “нет”, потому что пускай он чертовски устал, и пускай потом ему будет неловко, но счастливые беззаботные минуты, проведённые с Мэем на поле, уже окупили все возможные неудобства. Их никто не поймал, сегодня они абсолютно ничего не потеряли, так зачем упираться и отказываться от этого в будущем? С другой стороны, устав школы никто не отменял, и в следующий раз их могут поймать и устроить разнос. — Хах, не торопись, я знаю, что тебе нужно подумать, — беззлобно хмыкает Мэй и устало падает на скамейку, вытянув ноги и откинувшись затылком на стену позади. Масатоши быстро надевает футболку и садится рядом с ним, потому что они набегались так, что стоять физически тяжело. — Я не ослышался, ты сказал "не торопись"? Может, это кто-то другой, а не ты привязался ко мне сегодня и заставил впопыхах принять решение пойти на поле после отбоя? — Это детали, — отмахивается Мэй. — У тебя было время подумать с самого обеда. Ну конечно, у Масатоши же совершенно нет других дел, кроме как думать над предложением Мэя. По правде говоря, он вообще не думал о нём, потому что до последнего был уверен в своём "нет". Каждый раз за прошедшие две недели он был уверен, но каждый раз Мэю удавалось в конце концов вынудить, уговорить, заставить, выпросить у него изменить решение. Интересно, Мэй вообще понимал, как сильно способен влиять на других людей? Или дело не в нём, а в самом Масатоши? — Маса-сан, спасибо, что согласился, — ещё тише прежнего вдруг добавляет тот, затем сдвигается ближе и облокачивается на Масатоши, просунув руку между его телом и предплечьем и прижав за локоть к себе. Если бы сейчас он был лисом, он бы наверняка забрался на колени, но человеческая форма ограничивает не только габаритами, но и условностями. Масатоши вздыхает, подавив желание провести пальцами Мэю за ухом. — Ты заноза в заднице, но я рад, что всё получилось так хорошо. И что нас никто не поймал. — Почему никто? — улыбается Мэй и поднимает хитрый взгляд. Масатоши невольно напрягается. — Потому. Что ты имеешь в виду? — Ты что, не заметил Карлоса? — насмешливо поднимает брови Мэй. — Он тоже был в животной форме. Помнишь тогда, тот странный звук от ворот? Леопарды могут быть незаметными, но он явно не пытался скрыться. — Ясно, — кисло отзывается Масатоши. Выходит, от "удачных" встреч с Карлосом так же сложно отделаться, как от уговоров Мэя.