***
— Первое правило, Мин Юнги, — тыкает в него ручкой Сокджин, — просыпаемся вместе, иначе совсем не здорово получается. Смысл ночных объятий улетучивается, когда просыпаешься в холодной кровати. Сегодня Ким Сокджин проснулся посреди холодной кровати Мин Юнги, пока этот самый Мин Юнги расхаживал по кухне с телефоном, прижатым к уху, и решал какие-то рабочие вопросы. — Согласен. Ещё бы он не согласился, выслушав возмущения сонного Сокджина, который просто навсего замёрз без Юнги и без одеяла, которое валялось на полу. — Так мы продолжим спать вместе? — Да, когда ты хочешь, и когда ты можешь приехать. Я не уверен, что смогу часто выбираться из дома. Юнги не вылезает из телефона, чем раздражает Джина, но тот сохраняет терпение. — Просто по мере того, как будем списываться и решать этот вопрос. Лёгкий график, так сказать. — Это звучит несерьёзно, — хмурится Джин, опасаясь того, что Юнги сейчас оттолкнет его. Прошлым вечером Юнги сказал, что не готов заводить отношения как раз из-за серьезности и ответственности перед партнером. На следующее утро Джин говорит это. Рабочая схема. Джин не знает, как описать свои эмоции, но он уверен, что хочет спать ближайшие дни в объятьях этого человека. Может быть, не именно этого человека, но Мин Юнги был единственным кандидатом на данный момент, потому Сокджин впервые в жизни боится, что его оттолкнет какой-то там парень. — Ты подошёл к этому серьезно. Не думать глубоко и жить не заморачиваясь — то, что Джин говорил себе каждый раз, когда мозг собирался вписаться в глубокие мысли о чем-то серьезном. Слова Юнги звучали так, будто он отвечает незаинтересованно, лишь бы сказать что-то в ответ. В принципе, Юнги может быть таким человеком, по голосу и поведению которого не всегда заметишь реальные мысли и намерения. Сокджина раздражает то, что из-за Юнги он нарушает свое главное правило — не заморачиваться. — Заткнись. Как насчёт… как бы сказать, сексуальной связи с посторонними людьми? Можно писать, что, мол, заняты сегодня. Вот так. — Согласен, так и сделаем. — Ты вообще не заинтересован, да? Наконец, Юнги обращает на него внимание. Поднимает голову, смотрит прямо в глаза и медленно мотает головой — сложно понять, это «да» или «нет», у Сокджина всегда были проблемы с этим. — Милый, — на обращение Сокджин пытается не чувствовать трепета, — я буду более, чем рад, если ты будешь приезжать ко мне, когда будешь чувствовать себя одиноким, чтобы мы обнялись и легли спать. Мне сегодня понравилось. Ты хорошо обнимаешь, и мне приятно обнимать тебя. А эти правила, — он указал на собственный блокнот, который лежал перед Джином, — будем создавать по мере необходимости. Говори всегда прямо, что думаешь, и будет лучше. С той минуты и начался самый непредсказуемый, одновременно самый спокойный и радостный, отрывок жизни Ким Сокджина. Тем же вечером он написал Юнги, что собирается приехать к десяти часам вечера. Как и обещал, ровно в десять вечера стучит в дверь, секундой позже Юнги открывает дверь и впускает в квартиру без единого слова. Юнги налил Сокджину чай, предложив поужинать (Джин отказался, от волнения его тошнило), а потом спросил, хочет ли Джин ложиться спать прямо сейчас. Право отметить, отвечая, Джин думал, что Юнги предложит ему посмотреть вместе фильм, но ответом Юнги было: «Я хотел бы закончить свою работу, еще полчаса, максимум — час, не против? Ты можешь заняться чем угодно». Обнаружив приставку под телевизором, Джин сел поиграть, ожидая Юнги. — Когда брат и друг приезжают, мы играем, — сказал Юнги после того, как провел пятнадцать минут, наблюдая за игрой Сокджина, стоя у него за спиной. — Ты играешь? — спрашивает, не отрываясь от игры. — Только когда они приезжают, только для того, чтобы они были счастливы, — тихо отвечает, продолжая стоять за спиной и наблюдать, — А ты хорош. — Я знаю. В ответ — шорканье тапочек по паркету и захлопнутая дверца ванной комнаты. В этот раз Сокджин взял с собой комплект для сна — брюки и рубашку, совершенно новый комплект, только из стирки. Он постирал его лучшим гелем для стирки с самым ароматным кондиционером, погладил до стрелочек, идеальнее вещи для сна еще не было. Желая покрасоваться в голубой пижаме с кроликами, Джин продефилировал перед Юнги, высоко поднимая голову: «Да, я вижу, что ты взял вещь для сна, молодец, садись, пять». Приучил себя брать с собой то, чем нужно заниматься — он захватил с собой ноутбук, и пока ждал Юнги, успел немного поработать. Он находил важным не перерабатывать и не притираться к работе в контексте «Как же она мне надоела». Потому, он работал в пользу проекта и не в ущерб себе, даже когда понимал, что сроки горят и стоит очень быстро закончить. Сколько он себя помнил, он любил заниматься своим делом, и последнее, чего он желает — это возненавидеть его. Юнги же работал наизнос — это было видно по нему, по упаковке кофе на столе, по качестве упаковок еды в мусорке, по синякам под глазами и тяжелом дыхании, когда он утыкался носом в шею Джина и мог выдохнуть, будто сбрасывая с плеч тяжесть дня. Хотел бы Джин поговорить об этом, но держит дистанцию, потому что чувствует — если перейдет хоть сантиметр от границы, то Юнги сбросит его с себя, придавит сверху грузом и уйдет, даже не оглянувшись. Сосед по кровати, живая подушка, как угодно, но не друг и не любовник, понял Сокджин, когда однажды вечером Юнги прислал ему сообщение: «Сегодня не могу, приезжай завтра как обычно». Первая и последняя мысль — Юнги, как говорил в их первый разговор на кухне, вероятно, выбрался в клуб, чтобы разгрузиться морально и физически. В голове только образ Юнги в свете огней, его рук на чьих-то бедрах, прикрытые веки в движении губ — Сокджин ненавидит это. Не его дело, повторяет каждый раз, когда образы появляются в его голове бесконтрольно. — Как прошла ночь? — спрашивает Джин, присаживаясь за кухонный столик. На часах еще нет десяти, «привычного» времени Сокджина, он приехал едва стрелка часов пододвинулась в сторону девятки. Ничего не мог с собой поделать. — Что ты имеешь ввиду? Юнги перед ним, в своих мягких спортивных штанах, такой же мягкой серой футболке с каким-то выражением на иностранном языке, с лохматыми волосами и теми же синяками под глазами, готовит для Джина чай, идеально подбирая пропорции чая и сахара, горячей воды и холодной. — Стоящий секс? Нахмуренные брови говорят за себя, но Юнги, все же, отвечает: — Что за бред? — Не хочешь говорить, не надо, я просто поддерживаю беседу. Высокая кружка с Сантой и надписью ниже «Хо-хо-хо» ставится перед Сокджином, Юнги достает из шкафа упаковку с пирожным, ставит перед Джином и собирается уходить. Останавливается, смотрит на Джина, вдыхает устало и шепчет: — Я реально был занят. Чувствует себя дураком, смотря на Юнги, такого уставшего, крошечного и сонного. — Это не мое дело, ты не должен говорить об этом. — Ты взял с собой ноутбук поработать? — Взял, но дел срочных нет. — Тогда ляжем спать раньше? Если тебе сейчас не хочется, я лягу один, просто мне нужно поспать, правда. — Умоюсь и готов. — Хорошо, — кивает Юнги перед тем, как скрыться в ванной за поворотом. Сокджин чувствует слишком многое, непозволительно многое, когда в комнате Юнги со стороны своей кровати обнаруживает прикроватную тумбочку, идеально подходящую под стиль интерьера, но совершенно иначе выглядевшая на фоне прикроватной тумбочки Юнги. — Ты купил тумбочку? За спиной Юнги справлялся со шторкой, чтобы и ему, и Джину, было комфортно спать. — У меня была только одна, с моей стороны, но и тебе куда-то нужно положить телефон и зарядное, даже книгу эту, — кивает на книгу Сокджина в руках. Завтра выходной, завтра Сокджин, как в последние их ночевки, проснется раньше Юнги. Он планировал почитать, нежась в кровати, в объятиях Юнги. А сейчас он больше, чем тронут. — Спасибо. Юнги отмахивается, заползает на свою часть кровати и ждет Джина, который этой ночью, совершенно случайно, обнимает Юнги еще сильнее, чем обычно. На следующее утро Джин знакомится с другом и коллегой Юнги, Намджуном. Конечно, Намджун попал под гневные взгляды сонных мужчин, которых он разбудил, но он широко улыбался, очаровывая в миллионный раз своими ямочками Юнги, и впервые, Сокджина. На пороге он вручает Юнги какую-то упаковку небольшого размера, сам протискивается в квартиру и спешит на кухню, чтобы взять из буфета булочку с повидлом и с горла пить молоко из бутылки, которую достал из холодильника незаметно для всех. Джин не знал, куда себя деть — то присесть за стол, заварить кофе, то ли скрыться в комнате и не вмешиваться в общество Юнги и его друга. — Это еще что такое? — Юнги не может полностью открыть своих глаз, неимоверно сонный, неимоверно вялый. Джин хочет закрутить его в одеяло и крепко обнять, чтобы тот поспал еще с несколько часов, а лучше дней. — Что именно? — бубнит Намджун с набитым ртом. Юнги вздыхает, кидает упаковку чего-то на стол и проходит к кофе-машине, чтобы хоть немного прийти в себя. Повинуясь чему-только угодно, Джин подходит в Юнги, забирает из его рук кружку и тихо говорит, чтобы Намджун не услышал: — Я сделаю тебе чай, ибо после кофе ты не уснешь, а когда твой друг уйдет, мы можем лечь снова в кровать. Поставив кружку на стол, Джин смотрит на Юнги, ожидая его ответа, и ответ его шокировал — Юнги на пару секунд припал головой на плечо Джина, кивнул и сделал шаг назад, ласково поглаживая спину Джина. Намджун что-то сказал Юнги, тот прошел к окну и сел на подоконник, отвечая, пока Джин пытался функционировать, а не думать о том, что прямо сейчас у него и Юнги состоялся тот самый момент парочек. Ведь парочки так поступают — нежатся утром, как сонные птенцы, в ласке и трепете ухаживая друг за другом. Джин понимает, что его сердце медленно забирают, он не сопротивлялся даже. Если его сердце должно быть отдано кому-то, то более надежного человека, чем Юнги — не найти. — Это визитные карточки, — слышит Джин голос Намджуна, стоя спиной к нему, — Ты давно должен был завести их, а не ходить с бумажными клочками в карманах. — У меня есть визитки. — Те, что в твоей компании? Ты их был готов сжечь, когда только увидел, не смеши. Я сделал такие, за которые тебе не будет стыдно. Хотя, тебе и клочки бумаги… — Джун-а. — Прости, что разбудил, хён, — Намджун звучал виновато, — Это единственное время, когда я смог сам заехать, я так давно не был у тебя. Юнги заметно смягчился от переведенной темы. — Да все окей, я рад тебя видеть вне рабочей атмосферы и по видеосвязи, ты же знаешь. И ты хотел познакомиться с Джином. — Со мной? — удивляется Джин, поворачиваясь к мужчинам, протягивая им по кружке ароматного чая. — Он был очень обеспокоен тем, что я «сплю» с кем-то. Даже пробивал тебя по всем возможным базам, — Юнги захватился за это, чтобы заставить Намджуна покраснеть, и у него получилось. — Вообще-то не я, а твой брат! — Он младше тебя на три года, ты заставил его. — Покажи мне человека, который смог бы заставить Чонгука сделать хоть что-то. Отпивая из кружки, Юнги указывает на себя. — Ты его брат, это не считается. — Все считается. Беседа друзей разбавляется шуточками, которые понятны только им двоим, Джину же комфортно просто сидеть за столом и смотреть на их взаимодействие, на расслабленного и мягкого Юнги, который широко улыбается и подставляет лицо под первые лучи солнца. Раннее утро выдалось уютным, домашним, таким теплым, что вспоминая его из раза в раз, Джин не может сдержать улыбки. Давно ему не было так комфортно. Когда Намджун уехал, как и планировалось, они легли спать — Юнги свернулся вокруг Джина, тот дождался, пока Юнги уснет и взял в руки книгу, зачитываясь вплоть до пробуждения Мина.…
Корпоративы — зло. Ким Сокджин знаменитый рекордсмен по избеганию подобных собраний. Его интровертная сторона проявляется как никогда сильно, когда он в подобных ситуациях, когда от него зависит ровно 0% каких-либо действий. Выпивка хороша в одиночестве, либо с друзьями, а в случае Джина, с другом. Но не в обществе полусотни человек, с которыми, будь его воля, он никогда в жизни никаким образом не пересекался. Корпоративы — зло. Особенно потому, что это принятая обществом история, которая встречается в каждой компании каждую неделю. Потому, что корпоратив Джина выпал на день какого-то корпоратива Юнги (Джин слышал, как тот спорил с Намджуном, а потом весь вечер ходил и бубнил: «Намджун предатель, никак иначе, я вычеркиваю его из списка своих друзей»). Потому что, зайдя в квартиру Юнги (хотя собирался поехать к себе в квартиру, как он здесь оказался — вопрос) Джину пришлось практически (буквально) поднимать свою челюсть с пола, пораженным внешним видом своего компаньона по сну. Ни то, чтобы Юнги выглядел как-то иначе, на нем был обычный «офисный» костюм, волосы немного уложены, лицо обрело более свежий оттенок, в принципе, все то же, что и любой день до этого. Несмотря на эти аргументы, увидев Юнги, Джин скинул с ног обувь, прошел два шага к Юнги и повалился на него, обхватывая руками за плечи: — Ты выглядишь горячо в этом костюме, Юнги-я. Реально горячо. Я бы переспал с тобой прямо сейчас, но слишком ценю тебя, слишком не хочу терять то, что между нами есть, понимаешь? Но ты все равно остаешься невъебенно горячим. Как вообще кто-то не может хотеть тебя? Бред. Полнейший. Тебя ведь все хотят, да? Ты защищаешься от них? Мне помочь? Как-то? Юнги в жесте утешения поглаживает его по спине, даже раскачивает из стороны в сторону, чтобы увести его в спальню. — Ты бухой, — мягко констатирует Мин, когда Сокджин вместо комнаты сворачивает в ванную. — Конечно, ведь я тоже был на корпоративе… Ой, ты же еще не был… Младший сотрудник Чимин-ни решил напоить меня по доброте душевной. Он реально безобидный. А ты реально горячий. А если Чимин-ни перестает быть безобидным, когда кто-то трогает бумаги на его столе, то ты будешь горячим в любом виде. Факт. Поверь мне. Отойдя от Юнги на непосильные два шага, Джин взял в руки зубную щетку и пасту, принимаясь чистить зубы прямо в пальто. Рядом стоял Юнги, оставив на его талии ладонь, контролируя «контролируемые» покачивания Кима. — Тебе пора спать, Сокджин. Закончив, Джин пытается кинуть зубную щетку прямо в стакан, но не получается — щетка касается края раковины, отскакивает к душевой кабине и от нее — на пол. С горем пополам (для Юнги) Джин поднимает щетку и принимается тщательно мыть её, убивая на это пять минут и убивая терпение Юнги, который четырежды получил по рукам за попытку помочь. Когда битва с щеткой и водой была покончена, Юнги отвел Джина в спальню, по пути снимая его пальто и шарф, который был обернут вокруг талии, а не шеи. И мысли Юнги не допустил, чтобы снять с Джина одежду, но тот сам справился с этим, приговаривая: «Уличная одежда ведь плохая? Для твоей кровати — да. Есть вещи, где быть плохим — круто, но не сейчас, да?». Юнги отводил взгляд от снимающего с себя одежду Сокджина (тот еще и аккуратно сложил её), и посмотрел на него только тогда, когда Джин лег на кровать, прикрываясь одеялом. — В кровати без тебя так холодно, о нет, за что мне это, быстрее возвращайся ко мне, Юнги-я. Я буду тебя ждать. Сколько понадобится, потому отдохни с коллегами, а я буду здесь. Разбудишь, когда вернешься? Я сделаю тебе завтрак от похмелья, я его умею делать. Сокджин засыпает раньше, чем осознает, что Юнги сидит рядом с ним непозволительно долго. Корпоратив Юнги прошел без Юнги, а Намджун не стал обижаться, когда Юнги рассказал ему о своих причинах: «Да, я не пошел из-за бухого Джина». Намджун утверждается в причинах Юнги, когда тот просит его не говорить Джину, что Юнги не пошел из-за него. Сам Джин проснулся ближе к обеду, сказал, что в его возрасте так пить — нельзя, покушал и лег на диван в гостиной, с лицом страдальца смотря ТВ-шоу. Он помнил все, что наговорил Юнги, но решил не начинать разговор об этом. Он был пьян, он оправдан. Юнги приготовил ему покушать, дал таблетки, сидел на соседнем от дивана с Джином, кресле и тихонько работал в своем ноутбуке. Внеплановый выходной прошел с тошнотой у Джина и с головной болью от недосыпания у Юнги. Чем ближе к тридцати — тем опаснее жить. Факт. — Что будет, когда мы найдем себе тех, с кем хотели бы съехаться жить? Если у нас появятся отношения? Что будет со вторым? Вопрос был задан во время просмотра ТВ-шоу про поиск любви, Джин так и смотрел шоу, а Юнги так же смотрел в экран своего ноутбука. — Ты нашел себе кого-то? Джин вздыхает и нажимает на кнопку пульта, перелистывая канал: — Нет, я не это хотел сказать. То, что он хотел сказать так и осталось в категории «хотел». После заказанного ужина они легли спать, снова расслабляясь в объятиях друг друга. Дом — это люди. Спокойствие — это люди. Любовь — это люди. Любовь — это люди. Понял Джин, смотря на Юнги утром. Растрепанный, с чашкой кофе в одной руке и с лопаткой для жарки в другой руке. Он понял это, когда Юнги мыл посуду, аккуратно выставляя чистую посуду на подставку и рассуждая о том, какой им сейчас чай выпить. Остановившись на «Эрл Грей», Юнги сам сделал им по кружке теплого чая, улыбаясь тому, как Джин радуется, что чай идеальной температуры и цвета. Джин понял это, когда Юнги стоял у окна и смотрел на улицу спокойным, даже слегка счастливым, взглядом. Влюбиться, возможно впервые, когда тебе почти тридцать — волнительно. Влюбиться в того, кому любовь не нужна — тоже волнительно. Влюбиться в Юнги, такого уже своего, родного, подходящего как пазл — волнительно. — Я на секунду, забыл телефон у раковины, — говорит Юнги, врываясь в ванную, чтобы схватить с тумбочки телефон. Волнительно дрочить на своего возлюбленного, когда тот заходит в ванную. Джин затаил дыхание, слушая передвижения Юнги. Благодарит он самого Мина за хороший выбор душевой кабинки, ведь если бы он мог увидеть Джина, то был бы в шоке. А если бы узнал, что Джин думал о нём, когда сжимал свой член, то выгнал бы из квартиры нагишом. Дрочить на того, с кем делит постель каждую ночь — отвратительно. Но попросить о том, чтобы Юнги подрочил ему — невозможно. Волнительно. — Юнги, — выдыхает он, чувствуя волну удовольствия по всему телу, подставляя голову под поток воды. У него проблемы. Из года в год руководствуясь выражением: «Если ты недостаточно смел для чего-то, значит, ты этого не хочешь, ты этого не заслуживаешь», Джин настрого решил — признаться. Решил он это сразу, а проходили дни, которые складывались в недели. Юнги все еще был родным, все еще мог перестать быть родным, когда Джин признается. Наступают в жизни моменты, когда ты хочешь чего-то так сильно, что думаешь — либо это моё, либо я самоуничтожусь. Это чувство слабости в коленках, чувство безысходности в груди, ваты в голове. Так и с Юнги для него. Но готов ли он к последствиям? Ничего не зная о человеке, Джин влюбился в него, это чувство ни с чем не перепутаешь. Ничего не зная о Юнги, он влюбился. Насколько это правильно? Должен ли он знать всю его жизнь, чтобы поставить на себе штамп «Я влюблен в него»? Есть ли какой-то минимум того, что нужно знать о человеке перед тем, как признать для себя и признаться ему в любви? Есть какой-то стандарт, чтобы понять — это не просто увлечение, это та самая любовь? Он ничего не знает о Юнги — он видит только то, что Юнги показывает ему, и слышит только то, что Юнги говорит. Даже подразумевать отношения с ним — это опасно, ведь в отношениях все действуют иначе, Юнги может оказаться совершенно другим человеком. У Джина, очевидно, проблемы с доверием. Очередной раз приехав к Юнги с работы, он обнаружил Мина на кухне за выпечкой печенья: — Мне нужно отвлечься, хочется что-нибудь сделать, — говорит Юнги, касаясь ребром руки носа, оставляя на нем муку, — Это классная терапия. Просто я уже убрался, придумать другую терапию непросто. Рецепт я увидел по телевизору, когда ты смотрел что-то про готовку. Юнги указал на стол с запиской, на ней, его быстрым почерком был написан краткий рецепт, просто составляющее теста. В кухне пахло имбирным печеньем в форме оленьев, Джин взял в руки ноутбук, поставил его на свои колени и включил плейлист с уютной музыкой, как и попросил Юнги. И пока Мин наслаждался готовкой и музыкой, Джин вбил в поисковик слова, которые думал, никогда в жизни не наберет: «Как понять что ты любишь человека по-настоящему». Желание проводить с возлюбленным больше времени, чем с родственниками и друзьями — у Джина не сказать, что много кандидатов на вечерние посиделки, но разделить вечер с Юнги — его любимое занятие. Сексуальное возбуждение от касаний и объятий — Джину даже неловко вспоминать свои грезы об этом. Потребность делиться любыми новостями — Джин часто рассказывает Юнги про свою работу, сам Юнги делится чем-то со своей работы, чаще рассказы о том, как поживает его друг, Намджун, или как учатся его брат и друг в Пусане. Дискомфорт при разлуке — Джин и не помнит, как спал один, и честно, не особо хочет вспоминать. Он постоянно думает о Юнги, постоянно хочет упоминать его в любом диалоге. Так пристально смотрит на него, пытаясь перенять каждую черточку, каждую эмоцию, себе. Все сайты говорили — он влюблен. Даже тест на стремном сайте из 90-х говорит ему то же самое — он так влюблен. Говорят, некоторая истина ждет своего момента, чтобы показаться, когда человек готов, чтобы признать эту истину. Джин влюблен в Юнги. Истина. И он готов. — И что с этим делать? — шепчет Джин себе. — Как что, кушать, — говорит Юнги, услышав его, — Тут и правда получится больше, чем я планировал. Надо все скушать. Можно коллегам унести, но не знаю, надо ли… — Я все съем. — Ха, окей. Печенья были очень вкусными. На губах Юнги они были бы еще вкуснее. Джину не нужно пробовать их на вкус, он и так знает. Но однажды он попробует. Он должен. Все же, Джин взял с собой печенье на работу и, угостив своих коллег, он отвечал на вопрос, кто испек эти печенья, просто: «Мой парень». Ему не стыдно. — Хён, — выдыхает Тэхен по ту сторону телефонного вызова, — люди встречаются друг с другом не по любви, а интересу. Они признаются друг другу спустя какое-то время, далеко не сразу. Ты можешь просто… предложить ему? Конечно, это страшно, но вдруг прокатит? В словах друга была легкость, на душе Джина — камень, и как все это вместе заставить работать — он не знает.…
— Понимаешь, твои проекты уже не так пользуются спросом, как раньше. Ты изменился, и это плохое изменение. Может быть, тебе отдохнуть недельку? Потом вернешься, сделаешь проект, и мы просмотрим, как поступить дальше? Босс намерен уволить тебя, понимаешь? Джин-щи, мы не хотим этого. Погас свет. Начальник продолжает говорить, Джин уже не слушает, совершенно. Для него погас свет, потому что он понимает — страница его жизни переворачивается. На работе все было хорошо, его постоянные заказчики приходили снова, у него появлялись новые заказчики, проекты шли друг за другом, все было отлично, никакого застоя. Но его вызвали к начальству и говорят о возможном увольнении, а он не знает, что ответить — то ли в защиту, то ли в оправдание. Ведь он не знает, он не видел проблему. Кивает, кивает и кивает, дыхание размеренное, глаза в одной точке, слова проходят мимо ушей. Он прощается, выходит из кабинета, подходит к своему столу, хватает пальто и уходит. Не знает, навсегда ли, но уходит, не оглядываясь. Он выходит на улицу в дождь, зонт он не взял даже из офиса, пусть охранник и предлагал. Что с ним происходит, что его сердце говорит, а о чем мозг умалчивает, не знает. Он ничего не знает. Продолжает идти по дороге, которую помнят его ноги. Морозящий дождь, такой же ветер. Волосы из-за мелких капель постепенно становятся мокрыми, шея открыта, кожа покрывается мурашками. Холодно и мокро. Его квартира — холодная, не обогретая его теплом, которое оставалось в квартире Юнги уже долгое время. Он скидывает пальто, кидает его в прихожей, рядом оставляет обувь, хватает кухонное полотенце и вытирает им волосы, не думая о том, что это полотенце не для тела. Ложится на диван во влажной одежде, не закрывает глаза, а смотрит в потолок, как медленно он становится все темнее и темнее, когда наступает вечер. Уже осень, уже темнеет быстрее. Он должен был быть у Юнги сейчас, они договорились испечь имбирное печенье и посмотреть что-нибудь доброе по телевизору. Пятница ведь, завтра — выходной у Сокджина, очередной рабочий день Юнги. У них появилась рутина, они строят вместе планы, а Джин уже подумывает о том, чтобы провести Рождество вместе. Сейчас в его голове пустота, время идет, а он лежит, наблюдая за ним. Разочарование в себе, критика и осуждение одолевают Джина всего из-за возможности увольнения. Раньше он мечтал о том, чтобы работать в этой компании. Он так радовался, когда ему показали его стол в офисе, он прыгал как ребенок, когда ему выдали бейджик с должностью. Такое счастье он испытывал только от мысли, что он работает в таком большом месте, что он — часть чего-то большего. Не заметил дальше, когда этот трепет прошел. Все еще любил свое дело, все еще горел им, но коммерческие заказы, сделанные по шаблону, иерархия и давление — это заставляло его из раза в раз работать дома, вне офиса. Если бы не товарищ на работе, Чимин, то Джин не появлялся в офисе вообще. И что ему теперь делать? Тэхен, который сейчас снимает репортаж где-то на Ближнем Востоке, сказал бы твердо: «Уходи». Верит друг, что Джин может работать самостоятельно, что его клиенты уйдут за ним, что он будет востребован по-одиночке. Джин же боится быть один. Оказывается, во всех смыслах. Звонок в дверь. Джин не хочет открывать дверь, наверное, это соседские дети, которые репетируют Хэллоуин, вытаскивая у всех соседей конфеты, а то и деньги. Второй звонок. За ним третий, и четвертый. Стук в дверь. Рубашка некомфортно липнет к спине, еще влажная. Штаны липнут тоже. Он идет к двери, открывает ее, не смотря в глазок, и видит на своем пороге не детишек в самодельных костюмах, а Юнги. — Юнги? И в самое темное время, рядом с ним Юнги, даже когда Джин не просил об этом. Юнги выглядит встревоженным, даже слегка паникующим. Джин впервые его видит вне его дома, если не считать их первую встречу. Его вещи не мокрые, значит, дождь закончился. Про себя Джин отмечает, что рад этому. Тому, что Юнги не попал под дождь. — Ты заставил меня волноваться, — говорит Мин, проходя в квартиру. Не включая свет, Юнги снимает обувь, куртку, ставит все это на место. Он впервые в квартире Джина, но ориентируется в ней так, будто сам живет здесь. Поднимает с пола и пальто Джина вешает рядом со своим на крючок. Обувь ставит рядом со своей. Цокает на оставленную грязь на паркете от обуви Джина, смотрит по сторонам, находит дверь, ведущую в уборную. Как сторонний зритель, Джин стоит у входа в гостиную и просто наблюдает за Юнги, не предпринимая попыток что-то сделать. Просто смотрит. Юнги выходит из ванной с тряпкой, присаживается на корточки и вытирает грязь. Относит тряпку в ванную, возвращается и идет на кухню, согревает чайник. Поднимает на стул рюкзак, что принес с собой, достает оттуда тесто, смеси, орехи, бутылку молока. Все то, что нужно для имбирного печенья. — Что… — хрипит Джин, делая шаг на кухню, — делаешь? — Помнишь, ты говорил мне, что когда тебе грустно, ты предпочитаешь грустить в одиночестве? Когда ты не пришел, я подумал о том, что ты опаздываешь. Но прошел один час, второй, третий, четвертый, а тебя все не было. Потому я решил приехать сам. И чтобы мы испекли печенье, если тебе грустно, — он оставляет рюкзак на полу, критично осматривает продукты на столе, — Мне кажется, когда мы говорим о том, что хотим побыть наедине с собой, мы как раз не хотим, чтобы нас оставляли в одиночестве. Я тебе там ванную набираю, воспользуйся ей, пока я готовлю ужин. Потом ты выйдешь, мы покушаем, и будем печь печенья. Хороший план? Не говоря слова больше, Юнги отворачивается к холодильнику, чтобы поставить в него тесто и молоко, но не успевает сделать шаг, как Джин тянет его на себя и крепко обнимает, уткнувшись в его шею. Слезы идут сами по себе, он шепчет: «Я не знаю, что мне делать сейчас», Юнги слегка опешил на момент, в другой — уже обнимает его, поглаживая. Шепот Юнги о том, что все будет хорошо, что они со всем справятся. Джин чувствует, что может справиться с этим. Теперь ему есть, на кого положиться. Кому плакать в плечо. Кто его утешит и скажет: «Мы справимся». Он не один. — Ты не один, — шепчет Юнги, будто прочитав его мысли, — Я здесь. Надежный. Оставив Юнги в кухне, Джин идет в ванную, и как сказано, принимает ванную. Давно он себе не позволял просто лежать в ванной и наслаждаться ароматом бомбочек для ванн, не позволял лежать бездельно. Всегда времени мало, всегда ванная — лишь бы помыться достойно и сразу выбраться, не отдохнуть, а только по назначению. Юнги стучится и говорит, что ужин почти готов. Тогда Джин и выбирается из ванной, завернутый в махровый халат, подаренный Тэхеном после командировки во Франции. Интересно, думает сейчас Джин, садясь за стол, что Тэхен привезет после этой командировки. Ужин был вкусным, Джин говорит это еще в процессе трапезы, Юнги благодарит и будто смущается. Говорит, что готовит не так часто уже, сомневался, что выйдет съедобно. Джин убеждает его в том, как все вкусно, заставляя Юнги смеяться. Будто совсем недавно в этой кухне не было слез и слов утешения. После ужина они пекут печенья, включив фоном ту комедию, которую собирались посмотреть. Мало говорят, оба понимали, что сейчас не так важны слова, важны действия. Готовые печенья остаются на столе, они ложатся спать, даже не попробовав их. Ночью, положив голову Юнги на грудь, Джин вздыхает облегченно — так, как Мин вздыхает каждую ночь, когда ложится рядом с Джином. Они — отдушины друг друга. Каким бы тяжелым день не был, они возвращаются друг к другу, в объятия, которые спасут от всего. — Спасибо, Юнги. — Ты делаешь для меня то же самое каждый день, — отвечает Юнги сонно куда-то в макушку Кима, — это меньшее, чем я могу отплатить. — Хочешь отплатить мне за доброту? — Доброту нужно возвращать. Я лишь коплю её в себе. — Я знаю, что ты можешь сделать для меня. — И что это? Джин знает, что должен был сделать это иначе. Конечно, он знает, что худшего момента для такого не найти. Юнги может неправильно понять его, может даже не услышать, провалившись в сон. Но Джин хочет. Он готов. — Будь моим парнем. Знаю, ты не хочешь отношений, избегаешь их, и я не желаю обременять тебя. Ничего между нами не изменится, я не буду требовать от тебя любви, я лишь хочу называть тебя своим парнем, который всегда на моей стороне. Ведь это так, даже если ты не мой парень. — Хорошо, — отвечает Юнги прежде, чем Джин мог обдумать сказанное. Услышав ответ, Джин поднимает голову с груди Мина, смотрит на него, ждет, пока взгляд перестанет быть мутным и смотрит. Во взгляде Юнги ни намека на сон, он ясный и здравый, ответ Юнги — не сонная история, ответ Юнги — его решение. Джин поражен этому, не может найти объяснение положительному ответу, смотрит, пытаясь прочитать в глазах, но не может. Юнги улыбается ему, поднимает ладонь Кима, что до этого лежала на его животе, и целует костяшки, прикрыв глаза. — Ложись спать, дорогой, — шепчет, открывая глаза на последнем слове, смотря на то, как меняются эмоции на лице Сокджина. Дорогой. Дорогой. Одно слово, а в груди все кувырком, сердце не на месте, танцует вместе с легкими, которые отказывают в дыхании. Дорогой. Одно слово. А Джин в любви. — Дорогой, — повторяет, не веря слову. Наверняка, оно имеет другое значение, нежели которое думает Ким. — Дорогой, — подтверждает Юнги, снова оставив поцелуй на костяшках. Он не открывает глаза, показывая Джину, что он от него хочет. Сокджин действительно ложится в исходное положение, переплетая пальцы с пальцами Юнги, надеясь и веря, что все так и будет на завтрашнее утро, и это — не сон или не жалость. Он надеется, что сон станет реальностью. 4 утра на часах, когда Джин просыпается без Юнги под боком. Холодный пол, холодная подушка, холодный свет в комнате благодаря уличному фонарю. Встает незамедлительно, идет на кухню и находит там Юнги со стаканом молока в одной руке, а печенькой — в другой. Боялся, что Юнги уехал. А он здесь, на кухне. Лохматый, в шортах и футболке Джина, с сонными заспанными глазами, которые полностью все еще не открываются. — Ты проголодался? Юнги вздрагивает, услышав голос, открывает глаза широко и смотрит на Джина, в миг принимая исходное положение, излучающее спокойствие и умиротворение. Мычание в ответ, Джин улыбается на это, проходит к столу и наливает в другой стакан себе молока, отпивает и посматривает на Юнги, что так и продолжает лопать печенье. Джин предлагает ему разогреть ужин, Юнги отказывается и подбирается к нему ближе, привалившись к боку, утыкаясь носом в плечо. Трепет в груди. Поднимает руку и обнимает, поглаживая по спине. Лучшие четыре утра в его жизни. Снова Мин повел его в кровать, они снова обнялись, подняв одеяло до шеи, и уснули, отключив все будильники. К слову, у Джина тоже одна прикроватная тумбочка. Возможно, что-то из этого получится.…
Насколько все это правдиво, Джин не знает. День начался так, как начинался у них обычно — просыпаются, по очереди принимают душ, готовят поздний завтрак, в тишине кушают и планируют, чем заняться дальше. Как Джин помнит, у Юнги сегодня есть работа, но тот об этом не заикается даже, пока сам Ким не напоминает об этом: — Это не так важно, сделаю завтра, — отвечает Мин, смотря в свою тарелку. Еще никогда Юнги не относился к своей работе так. Он работал несмотря на простуду, сбои электричества в доме, несмотря ни на что. А сейчас говорит, что работа может подождать, что она не так важна, как… времяпровождение с Джином? Только от мысли об этом Джин вздыхает тяжко. Все действительно происходит? Они вместе? Или Юнги просто жалко его из-за вчерашнего? — Я хотел прогуляться, — говорит Джин, — подышать воздухом, в парке там, или просто в городе. Днем, а не вечером, мало кто сейчас гуляет днем, пусть сейчас и выходной. Да, хочу гулять. — Отличная идея, давно не гулял, — улыбается легко Юнги, вставая из-за стола, проходя к раковине. Джин следует его примеру, убирает посуду в раковину и прибирает то, что они не съели в холодильник. Освободившись, загружает посудомоечную машинку, смотрит на то, как Юнги вытирает со стола. Стоит и смотрит, наблюдая за каждым движением, за каждым вздохом. Ему просто нравится смотреть на мужчину перед собой и думать о том, что этот мужчина — его партнер. Мысль об этом делает его счастливым, он не хочет даже выяснять, так ли это. Никогда не понимал людей, которым нравилось жить во лжи, а сейчас прекрасно понимает их. Получилось так, что Джин стоял у раковины, когда Юнги нужно было сполоснуть тряпку и помыть руки, и получилось так, что Джин был слишком далеко в своих мыслях, чтобы сообразить об этом. Юнги подходит к нему вплотную, просовывает руки между талией и локтями Джина, чтобы включить воду и приняться делать то, что и хотел. Подбородок Юнги на плече Джина чувствовался так правильно. Старший буквально замер, не зная, что делать. Юнги закончил с водой, встряхнул ладонями, вырвал пару бумажных полотенец, вытер руки, и все это не отлипая от Джина. Юнги не двигался какое-то время, задержавшись вплотную к нему, когда Джин поднял руки, чтобы обнять Мина в ответ. Положив голову на плечо Юнги, он закрыл глаза, снова облегченно выдыхая, как ночью. Кажется, это не шутка и они с Юнги вместе. Не в сонном бреду, не из жалости, а вместе, потому что вместе. Слова не сказав, Юнги на мгновение сильнее обнял его, отстраняясь. Вышли они на прогулку так же молча, разговаривая друг с другом без слов, взглядами или жестами. Юнги приподнял руку, поиграл пальцами, смотря на Джина, ожидая, пока тот поймет, что Мин хочет от него. Они отошли уже от дома, прошли два светофора, остановились у третьего, когда Мин пытался жестом что-то сказать Киму. Тот, на свой страх и риск, протянул руку в ответ, обхватывая ладонь Юнги своей ладонью. Оказалось, это было именно то, что Юнги хотел от него. Переплел их пальцы, потянул к пешеходному переходу, улыбаясь. Трепет от простого жеста, будто они в средней школе, а не видят порог тридцати лет перед собой. Может быть, потому что это больше, чем подростковая влюбленность? — Я могу поцеловать тебя? — спрашивает Джин неожиданно не только для Юнги, но и для себя. Они стояли у полки в большом книжном магазине, Юнги листал поваренную книгу, выбирая то, чтобы им с Джином приготовить на ужин. Желание поцеловать Юнги никогда не покидало его, но именно сейчас, когда тот листал книгу с рецептами и говорил о том, что Джину не понравится то или иное блюдо, потому что в рецепте указаны ненавистные Джином ингредиенты, именно в этот момент Джин так сильно любил Юнги, так обожал его, что желание поцеловать пересиливало все эмоции вместе взятые. Юнги поднял удивленный взгляд от книги, слегка приоткрыл рот, пытаясь понять, не ослышался ли он. — Можешь, — кивает. И Джин целует. Обхватывает щеки Юнги холодными ладонями, тянется губами к губам, Юнги двигается вперед, встречая его на полпути. Юнги кое-как убирает книгу на полку, обнимает Сокджина и тянет к себе ближе, сжимая в объятиях практически до боли. — Ты уверен? — спрашивает Джин в губы Юнги, не открывая своих глаз, прижимаясь своим лбом к его, — Что ты хочешь этого? Я не уверен, что смогу быть беспристрастным и не просить тебя любить меня. Я уверен, что не смогу быть таким. — Я уверен, — твердит Мин, — я более, чем уверен, что хочу тебя в своей жизни, быть моей жизнью. — Хорошо, хорошо. Обеденное время в книжном, люди снуют повсюду, обходят их стороной, они стоят в обнимку друг с другом и не разрывают объятий непозволительно долго. Совершенно плевать на людей, думают влюбленные, когда важны только они.…
— Я думаю, пришло время съехаться. На сказанные ранним утром слова Джин подавился топленым молоком. Мгновенно Юнги вытирает со стола. — Что ты… думаешь? На тебя так повлиял наш первый секс? — Фу, Джин-а, ты так обо мне думаешь? Игривость Мина не была оценена, потому он скорчил недовольную рожицу, так любимую Джином, и присел напротив, терпеливо объясняя: — Дорогой, тебе самому наскучило жить на две квартиры. Мы идеально подходим друг другу духовно, интеллектуально, оказалось, и в сексе идеально подходим, и ты думаешь, основываясь на этом, мы вообще когда-нибудь расстанемся? Тебе не стоит переживать, что останешься без крыши над головой. Лучше ведь будет переехать ко мне? Моя квартира больше, и в собственности… Но можно продать, купить новую где-нибудь в другом месте. Или я могу переехать к тебе. Что ты думаешь об этом? Это не то, чтобы сейчас прямо, я просто рассуждаю, что однажды ты захочешь… Джин перебивает своего парня, будучи более, чем уверенным в том решении, которое принял за долю секунды. — Как думаешь, мы управимся с переездом до моего дня рождения? Широкая улыбка Юнги, морщинки у глаз и покусывание губ в желании скрыть радость — ответ. — Мы справимся. «Мы». Теперь это «мы». — Как ты там говорил, любимый? «Люди хотят потрахаться, а не побыть в объятиях друг друга»? — Я сказал иначе, но я был прав, просто совместил оба дела. — Гаденыш. На Новый Год они созывают всех своих друзей, знакомятся друг с другом, одновременно празднуя наступление нового года и новоселье. Совершенно разные люди, разные характеры, мировоззрения и даже предпочтения в свете огоньков гирлянды (битва ни на жизнь, а насмерть, что лучше — чтобы гирлянда мигала, либо просто светила огнями), но что-то склеило их вместе так, что все последующие праздники они отмечали вместе, несмотря ни на что. Однажды даже Хосок, друг Юнги, сломал палец правой ноги прямо по пути в квартиру Мин-Ким, и друзьям ничего не оставалось, как провести новогоднюю ночь рядом с очень драматичным Чон Хосоком. Сокджин и Юнги… Кажется, они попали в число тех счастливчиков, что находят «своего» человека по жизни. Или, как убеждены они сами, секрет не в судьбе, а в том, что они очень хотели, чтобы они были теми самими счастливчиками. Они очень хотели, они получили. Юнги меньше времени тратил на работу, составляя вечерами графики, чтобы идеально совмещать работу и семью (он назвал их с Джином так однажды, теперь только так и позволяет называть их). Джин послал босса на все четыре стороны и теперь был очень занят началом своего личного дела, на пару с Чимином, который ушел следом, собираясь строить свою империю (так их дело прозвал Тэхен, и не позволяет кому-то называть их бизнес иначе). Они начали в их квартире ремонт, и закончили его сразу же, решив, что купленные стройматериалы не погибнут в гараже, и им так хорошо живется. Но Юнги, все же, в тайне от Джина, из свободной комнаты сделал кабинет для «империи», решив, что гостиная и их спальня — не лучшее место для нового бизнеса. Трудности бывают, особенно когда пытаешься делать что-то неизведанное прежде, и им чертовски повезло — они есть друг у друга. Обнять чужие колени, положить на них голову и признаться в любви. Погладить по голове, поцеловать в висок и накрыть тело пледом. Любить месяцами, годами, десятилетиями. Любить мирно, страстно, отчаянно нежно. Любить.