девять

она никогда не пряталась — убегала, сверкая жемчужной улыбкой и солнечными искрами на самом дне зрачков, выкорчевывая одним движением смуглых пальцев самое глубокое, потаённое, не придавая тому никакого значения. но она, йоруичи, не пряталась, ведь прятаться означало бояться. опасаться потерять ту самую единственную, драгоценную жизнь, за которую трясутся в благоговейном молчании и держатся, впившись ногтями в кожу. может, маленькая, но острая проблема заключалась в количестве — одна человеческая жизнь к девяти кошачьим. йоруичи не проверяла, плюсуются ли они или нет, это было не важно. смерть не волновала её. ей было около двухсот с хвостиком, по человеческим меркам лет двадцать, когда этот роковой дефект стал совершенно очевидным. её жизнь оберегали толпы охранников — и охранниц — с горящими преданностью глазами, а она заливисто смеялась, бросаясь в самое пекло как дворовый мальчишка, как обезумевший от брызнувшего в кровь адреналина рядовой из какого-то одиннадцатого: на поле боя выжженная трава смешивались с густой кровью — опять не её. запыхавшаяся сой фон рядом едва на ногах держалась. — йоруичи-сама! вы целы? в графитовых радужках лихорадочно пляшет, волнуется бесцветное пламя. йоруичи лишь вскользь смотрит на неё сверху вниз, но замечает: у самой рука от сгиба локтя до кисти раскроена так, что любой другой от потери крови уже лишился бы сознания. но эта стоит как вкопанная, в землю вросшая подле неё — умилительно верная, готовая жизнь отдать за госпожу. будто госпоже это в действительности нужно. будто смысл её существования — наблюдать, как кто-то за неё умирает. — цела. а ты? она стыдливо опускает голову и бормочет, что конечно же да, что не заслужила такой доброты, заливается маковым цветом сквозь подступающую мертвенную бледность. — не ври мне, пчёлка. сой фон лёгкая, как вороново пёрышко, и податливая на столько же — медик из четвёртого заботливо укладывает её на лопатки в разбитом прямо не окровавленной поляне лагере, обещает вскоре прибыть. — ты помнишь наш уговор? — им дают минут пять — раненым прописан покой. пальцы скользят от виска к щеке с мимолётной, будничной нежностью, позволять себе такое для главы спецопераций — нонсенс, но обмануть эти горящие любовью по-детски искренней глаза.. — чтобы он оставался в силе, ты должна жить. понимаешь? телохранительница торопливо кивает, затаив дыхание. йоруичи знает, чувствует — однажды придётся оставить её, и тогда вся преданность и верность обратятся проклятиями. и улыбается, пробегаясь по тонкому чёрному волосу на макушке рукой. с неё непрошенных жертв достаточно. отпускать предателей легче, чем любовников. когда слухи о приговоре киске и тессая только начинают просачиваться к капитанам, йоруичи не задумывается. она чужих жертв видела, пожалуй, слишком много — на девять кошачьих жизней хватит. и если наконец пришёл её черёд, стоит ли цепляться за одну?