Рыба

      Женя ушёл из полиции, когда осознал главную истину — рыба гниёт с головы.       Женя ушёл из полиции, потому что понял, наконец, что значило это выражение. Для этого ему понадобилось больше двадцати лет жизни, множество набитых синяков, а ещё один очень, очень вежливый разговор.       Может быть, Женя был впечатлительным. Даже слишком впечатлительным. Легко поддающимся чужому влиянию. Ему об этом говорил Семён Палыч, ему об этом говорили родители, ему об этом говорили учителя, преподаватели и наставники. Сам себя Женя считал непреклонным, рациональным, и в прошлом — немного идеалистом.       В юности очень хотелось верить, что в мире существует волшебный способ удержать всё под контролем. Волшебный способ поддержать порядок. Волшебный способ исправить все ошибки и наказать всех преступников. Хотелось верить, что существует бумеранг добра, карма, хотелось верить, что все поступки имеют последствия. И что добро всегда восторжествует над злом.       Всё на первый взгляд казалось простым: полиция расследует дело, ловит преступника, и тому назначают наказание. На деле всё обернулось куда сложнее, многомернее и многограннее: преступники притворялись жертвами, суд верил им и выпускал на свободу — преступники творили ещё больше преступлений. Полиция продолжала бездействовать.       Поэтому Женя ушёл оттуда. И не жалел об этом.       Сделать это надо было уже очень давно — он просто никак не решался. Ждал подходящего момента. Всё время казалось — нет, ещё терпимо. Нет, ещё можно что-то сделать. Как-то повлиять.       Хотелось верить — один человек может перевернуть всё с ног на голову. Уговорить остальных начать поступать правильно, по совести. Это как с МММ — один человек приводит двоих, те ещё двоих, и так далее, пока весь участок не заполнится честными людьми. Не берущими взятки, помогающими слабым и беззащитным, выполняющими свою работу.       Жене хотелось сказать, что ему нравится быть полицейским. Нравится носить с собой свисток, носить форму, носиться по отделам, заполняя бумаги, и вставать в шесть утра. Но это было бы лицемерием — и ему не хотелось, чтобы умение врать стало единственным приобретенным на работе навыком.       В отделении стояли цветы — пластиковые, которые не нужно было поливать. В отделении дрались за кофемашину. В отделении кричали на собак, которые прижимали уши и смотрели в ответ испуганно. В отделении били в печень так, что допрашиваемый обмякал в руках.       В отделении всё гнило.       Запах стоял ужасный. Пахло кровью, старой бумагой, пахло сыростью и ржавчиной. Смердило из всех щелей. Из открытых ртов, когда сослуживцы смеялись во всё горло, из открытых ран — от дубинок и от степлеров, из раскрытых папок с делами, из горшка с пластиковым фикусом. Смердило от собак и от людей, от испорченных продуктов и подгнивших личностей. Иногда Жене казалось (он надеялся, что только казалось), что смердит от него самого.       Смердило в первую очередь от Семёна Павловича. Нафталином, старческой кожей, кислой капустой. Гнилью. Смердило от его обвисшей кожи, от грязи под ногтями, от брызжущей изо рта слюны, от формы, поросшей плесенью. Или форма всегда была такого цвета?       Гнили раны на теле общества. Люди приходили жаловаться на симптомы — но тщетно. Полиция не помогала. И Женя помочь был не в силах.       А потом появился он.       Настоящий герой.       Безупречный хирург.       Дипломатор не испугался. Не спрятался, не замолчал — поднял шум. Кинулся в самое пекло и уверенно вскрыл все гнойные раны. Убирая скальпель, посмотрел на всех сурово и спросил: «И что вы собираетесь с этим делать?».       Полиция кинулась в ответ с кулаками — Дипломатор легко увернулся и сбежал, махнув плащом. Женя смотрел ему вслед с восхищением.       Сначала ему сказали — Дипломатора надо поймать. Это ощущалось важным. Это было заданием. Миссией. Потому что в прогнившем здании им всем, с выглаженной плесневелой формой и свистками, говорили: он всё испортит. Он всё сломает. Всё станет только хуже.       Люди ведутся на него. Это новое МММ. Человек за человеком.       — Ты думаешь, полиция помогает людям? Защищает их? Оглянись вокруг, Евгений! — сказал ему Дипломатор, глядя в глаза. Бумага на столе говорила — это простой человек. Антон Эдуардович. Такой же, как ты.       Не гнилой. Свежий. Настоящий.       — Я не могу смотреть, как такой светлый человек, как ты, помогает таким, как он. Все люди могут измениться, Евгений, и начать поступать правильно. Ты готов поступать правильно?       Антон Эдуардович прекрасно знал, как работает полиция. Был там не раз — не только как пойманный Дипломатор — как сын рыбы покрупнее. Антон Эдуардович знал, как всё устроено, и видел систему насквозь.       Может быть, Женя действительно был легковнушаемым. Но Дипломатор помог ему понять: по справедливости не получится. И лучше отступиться, убежать. Лучше не мешаться под ногами — и дать Дипломатору дорогу. Чтобы тот, наконец, закончил дело. Чтобы в отделении больше не смердило. Чтобы преступников наказывали. Чтобы преступления никому не сходили с рук.       Семён Павлович сказал, что Женя слабый. Что Женя внушаемый. Что Женя глупый. Потом вздохнул тяжело и добавил: “Если попадёшься с ним — не пожалею, закину в одну камеру”. Женя поклялся, что никуда не полезет. И что проблем с ним не будет. Только отдайте трудовую книжку.       В какой-то момент ему показалось, что он совершает ошибку. Что сдаётся слишком рано. Но вкрадчивый голос Антона Эдуардовича шепнул на ушко: “Мы же не станем больше это терпеть?”       И когда он, наконец, покинул участок, то сразу ощутил: дышать стало легче.