Только двое

Приглушённый свет настольной лампы придаёт простенькой мебели особые формы, очерчивает желтоватыми бликами стены и два силуэта на краю постели. Во всей пристройке только в этой комнате нет икон: живущий здесь давно на святых не надеется и не любит ощущать на себе чужой взгляд. Жгучая неловкость давит год за годом. Стоило бы привыкнуть. Разве позволительно священнослужителю быть настолько привлекательным? Разве справедливо обетом лишать возможности прикоснуться к человеку, за которым каждый второй после пары фраз увьётся без колебаний — только пальцем помани? Несправедливо, конечно, но у Вселенной странные сюжеты, и Всевышний делает запретными самые сладкие плоды. К счастью, никому из распалённых накатившей страстью молодых людей пренебрегать запретами Небес не страшно. Одному, связанному бесовским контрактом, дорога в Рай заказана, другому и без того есть, что замаливать. Так не лучше ли запереться в маленькой тёмной комнатке, потянуться за поцелуем, первым за долгое время, позволить тонким пальцам пробираться туда, где, по нормам приличия, им явно не место? — И этими губами ты обращаешься к Господу? — не удерживается от тихой колкости Эллиот, чуть отстраняясь, когда после очередного поцелуя Тайрелл с недвусмысленной настойчивостью тянет застёжку его худи вниз. Он напряжён, как и всегда, ещё пытается удержаться в своём коконе, нервно сдвигает колени и едва заметно хмурится. В их совместной жизни не было пылких признаний, не было ухаживаний, или чего-то хотя бы отдалённо напоминающего свидание. Никакой романтики, даже при наличии под боком сотен свечей. Просто ощущение близости, начавшееся с тихих слов поддержки, робких прикосновений, намёков на взаимопомощь и немого присутствия, зашло как-то слишком далеко. Оказавшись рядом с непривычно открытым перед тобой человеком, так хочется утолить голод, выросший за годы вынужденного одиночества. — Он сам послал мне тебя. Без наставлений и запретов, к слову. Улыбка у Тайрелла блаженная и немного пугающая в сочетании со слишком светлыми глазами. Такие глаза, такой взгляд не у каждого встретишь: на Эллиота устремлены, тая бурю не имеющих названия чувств, глаза безумца, чьи глухие стенания иногда раздаются в соседней комнате. Их природы Эллиот не знает — не спрашивал, храня немое соглашение об обоюдных личных границах, но ему нравится не чувствовать себя ненормальным на чужом фоне. Ему нравится, что Тайрелла не отгоняют его глупые попытки зацепить, подпугнуть религией. Нравится, что Тайрелл верит его нереалистичным бредням, относится к ним с пониманием — этого недостаточно для «любви до гроба», но достаточно для простейшей близости. И Эллиот вдруг ощущает непривычную лёгкость: никаких границ, никакого давления. Тянется к чужому вороту, ищет наощупь застёжку на колоратке, рвётся избавить Тайрелла от рубашки — повезло, что в достаточно жаркий день он предпочёл её привычному облачению. Так проще, пусть смущение и приливает кровью к щекам. — Ему бы это не понравилось, — наконец ворот поддаётся, и опьянённый своей маленькой победой Эллиот не сразу замечает, что опять оказался слишком близко. — Ты не можешь знать наверняка, — Тайрелл целует его глубоко и настойчиво, чтобы успеть стянуть с тонких рук худи, отвлечь, заворожить и забраться под футболку, попутно расправившись с пряжкой потёртого ремня. Всё это он проделывает настолько ловко и быстро, что Эллиот упускает большую часть действий из внимания. Только сопит и послушно выпрямляет руки. Будь здесь Мистер Робот, после таких слов он не упустил бы возможности обозвать Всевышнего вуайеристом. Не было во всём Мире существа или явления, которое ни разу не заслужило бы его колкого нелестного отзыва… Точно. Встрепенувшись, Эллиот слишком резко отстраняет от себя Тайрелла, вскидывает голову. Озирается словно полоумный, с лёгким прищуром всматривается в каждый угол и выглядит со стороны совершенно ненормально, но Тайрелл послушно держится на расстоянии, и только в глазах его проскальзывает лёгкое раздражение. — Мы одни? — Кажется, — Эллиот в последний раз крутит головой и переводит озадаченный взгляд на Тайрелла. — Что странно. Раньше он и свидания срывал, и в спальню пробирался, и… — Хватит, — голос глушит тихий вздох и напряжение в нижней челюсти. — Хоть на одну ночь оставь тему выходца из Преисподней там, где ей и место — за дверью. Никто из нас не хотел бы видеть его здесь. Просьба Тайрелла едва не напоминает приказ, но Эллиот находит её весьма убедительной, а потому, лишь слегка насупившись, хватает за край и стягивает с себя футболку. Нужно действовать уверенно, пока Тайрелл не «вспомнил» о своих обетах. Последний, к слову, остаётся доволен подобным энтузиазмом и, следом за смятой рубашкой отправив на стул возле кровати ремень, наваливается на полуобнажённого Эллиота. Избавить от штанов и белья лежачего намного проще, Тайрелл этим умело пользуется. И только оставшись совсем без одежды, Эллиот ощущает холод, который сопровождает скользящий по угловатому телу взгляд голубых глаз. Чужое внимание неприятно, ведь у Тайрелла, такого ухоженного, аккуратная стрижка, чистая кожа, красивые, словно у статуи, шея и плечи, а Эллиот… Эллиот цепляется за эти плечи, тянет, заманивает в жадный поцелуй, лишь бы не позволить лишний раз смотреть на себя. Тайрелл так увлечён, что не замечает этой жалкой уловки и поддаётся, задыхаясь. Остатки одежды быстро пропадают из виду, ускользнув куда-то на пол возле кровати. Тайрелл подталкивает Эллиота чуть ближе к изголовью, а сам устраивается у него между ног, так и не отстранившись, не выбравшись из цепких пальцев. — Сделаешь что-то не так, — выдыхает Эллиот, сильнее впиваясь ногтями в бледную кожу, — всю спину тебе раздеру. — Приму к сведению, — урчит ему в ответ Тайрелл и незаметно соскальзывает одной рукой на внутреннюю сторону чужого узкого бедра. Всё ниже. Удивительно просто замкнутый Эллиот сдаётся под его напором, раздвигает ноги, подпускает всё ближе, ёжится и недовольно сопит, когда чувствует в себе чужой смоченный слюной палец. Один, второй… Тайрелл растягивает его, медленно, осторожно, хотя по странному блеску в глазах понятно, что он готов сорваться в любую минуту. Жарко. Кажется, что воздух в комнате постепенно накаляется, и, несмотря на непривычный дискомфорт, Эллиот чувствует, как сладко тянет низ живота, как пересыхает во рту от частых вздохов. Он хмурится непроизвольно, прикрывает глаза и слушает, как Тайрелл, прижимаясь и не переставая растягивать его, шепчет на грани срыва: — Моё счастье, моё благословение… Мой прекрасный Эллиот, — такое «собственничество» нравится не всем, но Эллиоту плевать. Сейчас, когда в маске праведника нет нужды, Тайрелл кажется другим человеком, с покусанными припухшими губами, кровью, прилившей к щекам, диким блеском в глазах и хваткой настолько крепкой, что на бёдрах наверняка останутся синяки. Сам Эллиот ничего не говорит, отчего-то уверенный, что это не нужно. Лишние звуки ни к чему. Только в какой-то момент он начинает ёрзать под Тайреллом, стараясь подстроиться под его движения. Это уже не остаётся без внимания. — Что же ты молчишь, м? — Тайрелл замирает на мгновение, взгляд его скользит по узкому смуглому торсу вниз, к паху, и губы искажает умильная усмешка. Эллиот возбуждён, предельно, но отчего-то не считает нужным акцентировать на этом внимание. — Не время для бесед, — огрызается он и, обхватив Тайрелла ногами, легонько пихает его пяткой. — Я думал, ты знаешь, что делаешь. — О, конечно, милый, — Тайрелл едва не мурлычет, воспринимая поведение Эллиота как своеобразный жест доверия, побуждение к действию и попытку раззадорить. Он недалёк от правды. Он отстраняется ненадолго, чтобы чуть подтянуть Эллиота к себе и, удерживая за бёдра, толкается в него первый раз. Эллиот шипит, щурится и напряжённо сжимает его, не давая войти на всю длину. Слишком рано. Слишком резко. Слишком странно. На мгновение его оглушает что-то, словно деревянная бита, занесённая над головой, вот-вот ударит по затылку, но… Ничего не происходит. Бита с треском ломается о бетонную стену, так и не достигнув цели. Голова пустеет, мысли улетучиваются, Эллиот расслабляется и звучно выдыхает, когда тёплая ладонь Тайрелла накрывает его напряжённый член. Тайрелл не спрашивает, в порядке ли он, Тайреллу достаточно шумного дыхания и попыток Эллиота раскрыться, впустить его в себя целиком даже через колкую боль. Она — ничтожная плата за живую человеческую близость, и Эллиота это устраивает. Он сильнее впивается ногтями в напряжённые плечи, царапается, потому что сейчас они должны делить на двоих каждое ощущение. Дыхание жжёт горло и искусанные губы, а грубоватые простыни стирают спину при каждом новом толчке, но Эллиоту не до этого: он тонет в сбитом неразборчивом шёпоте, непривычном ощущении заполненности и прикосновениях пальцев, умело ласкающих его, то и дело задевая головку. И когда от нового движения Тайрелла, входящего теперь резче и на всю длину, тело на мгновение прошибает будоражащая, сладкая дрожь, Эллиот позволяет тихому стону сорваться с губ. Между глубокими неровными вздохами Тайрелла проскальзывает странный, едва различимый комплимент его голосу, и Эллиот куксится, крепче обхватывает партнёра ногами и снова стонет, но значительно глуше, сквозь сомкнутые зубы. Он и сам не замечает, что полностью отдаётся в чужие руки, позволяет Тайреллу вести. Распространится ли эдакое доверие на прочие аспекты жизни? Думать об этом стоит явно не сейчас. Тело словно горит, когда Тайрелл, наращивая темп, чуть оттягивает кожу на члене Эллиота, заставляет его на мгновение едва не скулить, а сам жмётся сверху и утыкается носом в смуглое плечо. Эллиот под ним дрожит, но оттолкнуть не пытается, и Тайрелл снова и снова, будто одержимый, бормочет что-то о красоте его волос, запахе кожи, голосе и линии губ. Их встреча не случайна, нет, такого быть не может. Путь Эллиота кончился в этих стенах, чтобы Тайрелл мог спасти, очистить его и самого себя… Или же чтобы хватать ртом воздух через раз, сгорая в болезненных и сладких объятиях друг друга. Тайрелл вжимается в податливое тело и замирает на секунду, прихватив зубами чувствительную кожу у основания шеи — привлекает к себе внимание Эллиота, заставляя его запрокинуть голову и едва не всхлипнуть сладко, кончая себе на живот. Ещё не пришедший в себя, не восстановивший дыхание Эллиот, как и обещал, стирает его раскрасневшуюся кожу ногтями, расслабляет подрагивающие ноги и почти что виснет на партнёре, пока тот, после ещё пары движений, не доходит до разрядки и сам. У Эллиота глаза туман заволакивает и дыхание никак не восстановится. У Тайрелла щёки горят румянцем и волосы впервые растрепались настолько неряшливо. Они оба валятся на кровать: Эллиот смотрит в потолок, Тайрелл — на Эллиота, и надо бы что-то сказать, но слова подобрать не выходит. — Ты сейчас такой красивый, — без задней мысли подмечает наконец Тайрелл. — Врёшь, — отвечает Эллиот, и губы его ломает кривая усмешка, а сердцу становится необъяснимо тепло. — Вовсе нет. Им бы встать и вытереться хотя бы, но сил у обоих хватает только на то, чтобы перебраться на чуть более чистую сторону и без того узкой кровати, устроиться как можно ближе друг к другу и накрыться общим одеялом. Тела не оставляет приятная вязкая слабость, и даже мысль о том, что близость ошибочна, недопустима. Эллиоту хорошо. Он почти готов признать это, но усталость берёт своё и усыпляет, так и не дав толком ничего обдумать. Его тихое сопение сквозь дрёму, подрагивающие, слегка влажные ресницы приковывают к себе внимание Тайрелла, не дают отвлечься ни на миг. Жить становится проще и приятнее, дышать — легче. И Тайрелл со всей положенной ему искренностью готов подтвердить, что не слукавил ни в одном из озвученных за вечер нежных слов. Быть убаюканным теплом чужого тела рядом оказывается удивительно приятно. Однако ночь, меж тем давно опустившаяся на приход, не готова отпустить любовников так легко. Тайрелл чувствует мороз, пробирающийся под кожу, и не может пошевелиться, глядя в ядовито-зелёные глаза напротив, раскрывшиеся всего пару мгновений назад. Он чувствует, как ложится на шею рука Эллиота, Эллиоту не принадлежащая, пропускает на пробу медленный вдох и на выдохе произносит одними губами: — Изыди. Глаза во мраке щурятся с долей презрения. — Одна ошибка — и ты не вышел бы из этой спальни, — нечистое создание шепчет голосом Эллиота, едва не шипит, ведь Тайрелл воспринимается им как угроза. — Ты дышишь только потому, что он этого хочет. Тайрелл сглатывает. В чужой постели он чувствует себя совершенно безоружным и только надеется, что Эллиоту хватит сил проснуться и взять ситуацию под контроль. Но демон отступает сам. Отводит руку, прикрывает глаза. — Рядом с тобой он… Спокоен, — к концу фразы голос сходит на нет. Ещё пару мгновений Тайрелл лежит неподвижно, пытаясь избавиться от образа горящих в темноте фосфорных глаз. Потом чуть придвигается к Эллиоту, прислушивается, чтобы разобрать его тихое дыхание. Спит. Прикосновение к руке, которая только что могла лишить его жизни, кажется Тайреллу необходимостью. Засыпать рядом с Эллиотом и его Демоном страшно, но Тайрелл видит в себе достаточно силы для того, чтобы преодолеть этот страх.