Ох уж эти детки!

      ***       Смотрю на нервно мечущегося по комнате, словно лев в клетке, Чехова и впервые за много лет боюсь. Мне дико страшно видеть его таким и понимать – я ничем, совершенно ничем не могу помочь. Сейчас абсолютно не тот случай, когда можно было бы подойти, обнять, успокоить, заверить, что все наладится, все будет хорошо. Потому что я и сам не уверен, что будет. Нервно кошусь на часы. Без десяти час. Писать заявление и начинать полномасштабные поиски рано. Сидеть и ждать невыносимо. Если бы не ее сообщение «не теряй, задержусь у подружки», мы бы уже все структуры на уши подняли, а так можем только обзванивать всех, у кого может быть Настя.       Антон замирает у окна, вглядываясь в темноту.       – Что там? – осторожно спрашиваю, боясь спугнуть.       Чехов не отвечает, словно прислушивается к чему-то. Окна открыты, но я совершенно ничего не слышу с улицы. В напряжении Мыш стоит минут пять, а когда в коридоре щелкает замок, вздрагивает и едва не бегом направляется в коридор. Догоняю его в прихожей. Настя стоит в дверях, потупив взор перед отцом.       – Тебя где носит? – слышу, как Чехов сдерживается из последних сил, чтобы не заорать.       – Извини, немножко задержалась, – тихонько отвечает девочка и стягивает кофточку.       Понимаю, что мелкая уходя уже знала, что вернется поздно, прихватила кофту, чтобы не мерзнуть ночью. Засранка.       – Немножко задержалась, это когда ты приходишь в девять пятнадцать, – начинает заводиться Антон, а я лишь могу наблюдать издалека, – а не возвращаешься в час ночи.       – Я же написала Паше, что буду позже, – мелкая вскидывает глаза на отца и я понимаю – Настя пьяна!       – Да плевать, что ты там написала! Ты должна быть дома в девять!       – Детское время! – начинает повышать голос в ответ мелкая. – Мне уже четырнадцать!       – Вот именно, что тебе четырнадцать! Не восемнадцать. Где ты была?       – У подружки.       – У какой подружки? Я обзвонил всех твоих подружек.       – А то ты всех их знаешь! Не твое дело.       – Я твой отец, и то, где и с кем ты шляешься – это мое дело. Больше никаких подружек. До конца лета будешь сидеть дома.       – Да щас!       – Не щас, а уже! Она еще и огрызается, – вижу, как Антона уже откровенно трясет. – Приперлась в час ночи, еще и пьяная, и спорит со мной!       – Я выпила глоток шампанского. Не смертельно.       – В четырнадцать ты должна пить сок и смотреть мультики, а не шариться по ночам непонятно с кем!       – Паша, скажи ему? – резко переводит на меня взгляд Настя, но я молчу.       Я в их конфликт не лезу, не мое это. Настя в последнее время совсем от рук отбилась. Я понимаю, что в некоторой степени это и моя вина. Отец на нее давит, а я вроде как потакаю. Но гулять по ночам и бухать я ей уж точно не разрешал и не одобряю. А то, что лично отвел в салон пупок проколоть, так это мелочи. Лучше у профи под моим контролем, чем где-то дома грязной иглой с подружками. Да и выкрашенная в розовый челка была мной одобрена наперекор Чехову. Вот только ночные загулы с алкоголем, этого я не поддержу. Прости, мелкая. Тут я на стороне твоего отца.       – Да и пошли вы оба! – срывается Наська вглубь квартиры, даже не сняв кеды.       – Стоять! Я не закончил! – орет ей вслед Антон, но та уже захлопнула дверь в свою комнату.       – Пусть, – поглаживаю Мыша по плечу, успокаивая. – Завтра поговоришь с ней спокойно.       – Я херовый отец? – тихо произносит Антон, глядя в пустой коридор. – Не отвечай, и так знаю – херовый.       – Ты хороший отец, просто ей четырнадцать, у нее возраст такой.       – Не надо, Паш, я в курсе того, что никогда не был нормальным родителем. Она меня вообще ни во что не ставит.       – Это не так. Настя тебя любит.       – Только не уважает. Может, ты поговоришь с ней? Она же меня вообще не слушает.       – Прости меня, – прижимаюсь к Мышу, – не стоило мне позволять ей тех вольностей.       – Ты о волосах?       – Да. – Про пирсинг сейчас Антону лучше не знать, а то еще и мне прилетит за компанию.       – Это мелочи. Но вот пить. Паш, она же еще ребенок.       – Я в курсе. Я поговорю с ней на эту тему. Завтра.       – Она меня в гроб загонит, – вздыхает Чехов и идет, ведомый мной, в спальню. У нас был тяжелый вечер, нам всем надо отдохнуть.              Утром Чехов не выспавшийся и уставший ушел на работу. Я написал Тиму, что буду к обеду, благо, сам себе начальник, могу и задержаться. Дождался, пока мелкая выспится и выползет из спальни.       – Доброе утро, – бодро вещает засранка, паркуясь на стул рядом со мной.       – Доброе, завтракать будешь?       – А что есть?       Молча достаю из холодильника завтрак, выставляю перед Настей и иду делать ей сок.       – Паш, ты злишься на меня? – догоняет меня в спину вопрос.       – А не должен?       – Да что такого я сделала? Ну задержалась немного. Каникулы же.       – Настя, ты не немного задержалась, – оборачиваюсь к ребенку. Хотя, какой она ребенок? Взрослая девка. И выглядит она соответственно и вести себя пытается тоже по-взрослому. Вот только не умеет еще. – Ты пришла поздно ночью, к тому же подшофе.       – Я выпила пару глотков шампанского, и я предупредила.       – Ты написала, что задержишься, а не придешь в час, – стараюсь говорить спокойно, чтобы донести информацию. Она сейчас повышенные тона вообще не воспринимает, сразу начинает шипы выпускать. – Мы с твоим отцом волновались, а ты телефон выключила.       – Он разрядился.       – А там, где ты пила, розеток нет?       – Я не пила, Паш! – Наська вскакивает со стула и подлетает ко мне. – Пара глотков.       – Пара глотков чего? Уж точно не шампанского.       – Вино. Ну, прости, я правда не хотела. Просто… за компанию. Но я честно только пару глотков… ну, бокал.       – Я тебе верю, но это вовсе не означает, что я на тебя не злюсь. Ты прекрасно знаешь, что в твоем возрасте алкоголь пить нельзя.       – Я знаю. Я больше не буду.       – Хорошо. Очень надеюсь, что ты не обманываешь меня.       – Не обманываю. Обещаю больше не пить. Ты не злишься?       – Злюсь, – оборачиваюсь к мелкой. – Дело ведь не только в алкоголе. Ты заставила нас волноваться. На улице ночь, тебя нет, телефон недоступен. Мы с Антоном были в шаге от того, чтобы бежать в полицию писать заявление о пропаже.       – Ну, Паш, ну лето же. Загулялась. Телефон разрядился в сумке, я не видела. Я же в порядке.       – Ладно, завтракай, – отворачиваюсь от Насти и берусь за готовку сока.       Мелкая возвращается за стол, лениво ковыряется в салате, надулась. Я не лезу. Пью вместе с ней сок, собираюсь и еду на работу. Уже из офиса пишу Чехову, что поговорил с мелкой, та вроде поняла, раскаялась, обещала больше не пить. На работе немного задерживаюсь, а когда возвращаюсь домой с порога слышу ор Антона:       – А мои слова тебе уже похеру?! – орет Чехов, и я понимаю, что орет в телефон.       – Вот именно! – Антона нахожу в комнате Насти, в костюме, сразу с работы. – Ты наказана!.. И что? Он разрешил тебе пойти гулять?       Понимаю, что это про меня, но нет, я не разрешал и Антон это знает. А мелкая снова прикрывается мной, засранка.       – Что-то сильно сомневаюсь, что он тебя отпустил. Так что у тебя полчаса. Чтобы была дома!       Чехов скидывает звонок и оборачивается.       – Что мне с ней делать?       – Я не знаю, – пожимаю плечами. Я действительно не знаю, как быть. Я стараюсь не вмешиваться в их конфликт, стараюсь донести до Насти, что отец ей не враг и заботится о ней, но в последнее время мне кажется, что Настя специально выводит Антона на эмоции и делает все наперекор ему.       – Ты же не позволял ей пойти гулять сегодня? – с сомнением спрашивает Мыш.       – Конечно, нет. Я полностью согласен с тем, что Настя заслужила наказание.       – Я не хочу ее наказывать, но она же меня вообще не слушает. Ты не представляешь, как я устал за эти месяцы бесконечных огрызаний и ругани.       – Я знаю, но без понятия, как быть. Ты знаешь, у меня семьи нормальной никогда не было. Меня в четырнадцать за подобное отец выдрал бы ремнем так, что я неделю бы сидеть не смог, но это не самый лучший метод воспитания.       – Будь она пацаном, может и я бы выдрал, а с ней-то что делать? Ума не приложу. Еще и к родителям моим ехать отказалась. Знал ведь, что она за эти каникулы из меня душу вынет.       – Антон, мы справимся. Может тебе сходить к психологу семейному? Может он что подскажет, как действовать?       – Еще пара ее таких выходок и я уже не психологу, а к психиатру пойду. И совсем не семейному, – усмехается Чехов, но вид у него при этом остается совсем не радостный.       Понимаю, что он тупо боится потерять дочь, но и упустить ее воспитание не хочет, не может ей позволить делать глупости. Боится за нее, за ее здоровье, жизнь, за честь, в конце концов. Да, Насте всего четырнадцать, но мало ли уродов по улице ходит? Увидят вот так стайку малолеток ночью на улице одних и не дай бог что. Антон же не переживет.       Успокаиваю Чехова как могу, отвлекаю его на готовку ужина, а сам на телефон – звоню мелкой. Трубку долго не берет, но спустя тысячу гудков, слышу ее недовольный голос:       – Чего?       – Наська, не беси отца, дуй домой. Ужин скоро.       – Не пойду. Он опять орать будет.       – Не будет, обещаю, – говорю уверенно, потому что знаю, если попрошу Антона, он сможет держать себя в руках. Он и так уже наорал на нее.       – Время детское, почему я должна дома сидеть?       – Потому что вчера ты прокосячилась, – подливаю в голос строгости, но без фанатизма.       – У меня каникулы. Мне что, теперь все лето в четырех стенах проторчать?       – Посидишь недельку, подумаешь над своим поведением и гуляй. Надо было вчера возвращаться вовремя и трезвой. Большая уже девочка, голова на плечах должна быть.       Настя сопит в трубку минуты две, потом тяжело вздыхает и обещает быть через двадцать минут. Отключаюсь и иду в кухню, надо убедить Чехова быть спокойным.              Мелкая не обманула, вернулась через девятнадцать минут, в итоге почти уложилась в отведенные Антоном полчаса, но мы сделали вид, что все нормально. Молча поужинали и разбрелись по своим комнатам. В доме воцарилось некое подобие мира. Не скажу, что все у нас стало резко как раньше, но они хотя бы не грызутся. Антон не лезет к ребенку, Настя исправно сидит дома, целыми днями в телефоне, но это полбеды. В субботу пытался ей намекнуть, что неплохо было бы почитать то, что задали на лето, но в ответ получил лишь демонстративное закатывание глаз и три часа бойкота в своей комнате. К ужину, правда, выползла, молча поковырялась в тарелке и снова заперлась у себя. Гуляет ли она днем, пока нас нет, не знаю. Подозреваю, что да, но к нашему возвращению всегда дома, так что по этому поводу молчим. Худой мир лучше крепкой войны.              Недельную повинность ребенок отбыл и снова в гули. Хотя сильных задержек не замечаем. Приходит в девять двадцать максимум. Один раз пришла без десяти десять, но в этот раз хотя бы была на связи и строчила мне смски, уверяя, что мчит на всех парах на автобусе. Антон на это дело лишь вздыхает. Понимает, что пусть лучше она мне написывает, чем вообще молчит, потому мою позицию нейтралитета не одобряет, но поддерживает.       В субботу хотели всей семьей выбраться в парк, но мелкая наотрез отказалась, ссылаясь на подружек, но мне кажется, она просто стесняется появляться в обществе с двумя мужиками. И дело даже не столько в том, что отец с любовником, а в том, что она уже слишком большая гулять с отцом. Хотя, может это я только так себя успокаиваю и дело как раз во мне. Очень не хочется думать, что одной из причин разлада в семье могу стать я.              ***              Пашка задумчиво щелкает пультом от телевизора. Смотрю на него и думаю, а он вообще в курсе, что уже по второму кругу пошел? Перевожу взгляд на дочь – снова в телефоне. Вообще его из рук не выпускает. Написывает кому-то бесконечно. Скорее всего, даже не одному человеку. Замечал за ней, что любит она сразу с двумя-тремя подружками общаться. И ведь не создают группу, а с каждой о своем. Не понимаю. Порой хочется взять его и вышвырнуть с балкона, но нельзя. У нас и так отношения в состоянии холодной войны. Так что терплю. Пусть сидит. Надеюсь, на учебе это не отразится. Снова опускаю глаза в ноутбук. Смотрю бронь на путевки, рука тянется к кнопке отменить. Не смогу я улететь с Пашкой в другую страну и оставить Настю здесь одну. Не сейчас, когда она неуправляема. Да, мама обещала приехать, пожить у нас, пока мы в отъезде, но я же с ума сойду. Пашка, наверное, расстроится, но поймет. Знаю, он тоже переживает за Наську. Вздохнув, отменяю бронь. Не так я хотел провести этот отпуск, но что уж поделать. Мелкая внесла некоторые коррективы в нашу жизнь. Смотрю на дочь – снова в телефоне, вроде гулять не собирается, а уже накрашена. Как же быстро она выросла. Вот ведь только новый год отмечали, сидела в кафе, довольная маленькая девочка, улыбалась, радовалась подаркам и празднику, а сегодня? Сколько прошло-то? Полгода? А в мае уже запросила айфон последней модели и наотрез отказалась отмечать день рождения с нами. Моя маленькая девочка выросла.       Настя спрыгивает с дивана и идет к себе, забыв телефон на диване. А мне казалось, она даже в душ с ним ходит. Смотрю на экран, на котором в этот момент появляется уведомление о входящем сообщении:       «Дэн: Привет киса. Я соскучился по твоим губкам. Приедешь сегодня?»       Моментально подрываюсь с дивана, скидывая ноут, хватаю телефон.       – Антон? – Паша реагирует моментально.       – Убью, – рычу, едва сдерживая гнев, и показываю Пашке Настин телефон.       – Успокойся, – вижу, как Паша немного бледнеет.       – Ты видишь, что он ей пишет? Ей четырнадцать.       – Антон, спокойно, сейчас разберемся.       В комнату возвращается дочь. Замирает в пороге на секунду, а после выхватывает у меня телефон.       – Кто это? – ору на мелкую.       – Не твое дело, – орет дочь в ответ, кинув взгляд на экран.       – Еще как мое! Не рановато ли с мальчиками общаться?       – Не рановато. Тебя это не касается.       – Ошибаешься. Еще как касается. Ты моя дочь.       – Ага, только ты вспоминаешь об этом только тогда, когда тебе удобно!       – Что за бред?       – Ты только и можешь, что шпынять меня бесконечно и все запрещать.       – Я запрещаю тебе только то, что тебе пока рано. Гулять с мальчиками тебе рано!       – Все гуляют, а мне рано!       – Мне насрать на всех. Я о тебе забочусь. Мозгов еще не хватает, чтобы в любовь играть.       – Сам дурак. Паша, скажи ему! – мелкая резко переводит взгляд на Пашку.       – Отец прав, рано еще, – твердо произносит Котик и я вижу, как он хмурится. Возможно впервые вижу, как Паша дает жесткий отпор Насте. На душе становится чуть легче, ощущая поддержку.       – И ты тоже за него? – на глазах у ребенка появляются слезы. Не ожидала, что Пашка поддержит меня.       – Настя, серьезно, – все также твердо отвечает Котик, – в твоем возрасте надо об учебе думать, а не о мальчиках.       – Ага, сам-то ты когда первый раз влюбился?       – В шестнадцать, – безбожно врет Пашка. – И ничем хорошим это не закончилось. Даже несмотря на то, что я мужик и от некоторых проблем из-за этого избавлен. Хотя у меня и в шестнадцать мозгов не много было. Откуда у вас-то им взяться?       – За это можешь не переживать, у Дэна мозгов хватит, ему двадцать.       С трудом пытаюсь втянуть воздух в грудь. Оглушающую тишину нарушает звук входящего сообщения на Настин телефон. С силой вырываю аппарат из ее руки. Убью гада. Выясню, что за урод совращает мою дочь, и утоплю. Настя виснет на моей руке, пытается вырвать аппарат, но я лишь отпихиваю ее в сторону.       – Ты не будешь с ним общаться! – рявкаю на ребенка так, что та вздрагивает. – Я запрещаю тебе выходить из дома без моего или Пашкиного сопровождения. Ты не будешь пользоваться телефоном или компьютером. А с этим Дэном я разберусь.       Дочь пулей улетает в свою комнату, саданув дверью. Иду следом, захожу в спальню, мелкая начинает орать, чтобы я вышел. Да я и не собирался задерживаться. Вырываю из компа кабель интернета, забираю планшет. Все, хватит с меня. Пусть посидит под замком немного. Возвращаюсь в гостиную к Пашке.       – Планшет в сейф убери, – советует Котик. – Только, Антон, ты же понимаешь, что это не выход?       – Что ты предлагаешь? Закрыть глаза на то, что она встречается со взрослым мужиком?       – Конечно нет! – Паша заметно вздрагивает. – Предлагаю с ним поговорить. А когда мелкая чуть успокоится поговорить с ней спокойно, без ора.       – Я не смогу без ора. Ей четырнадцать, понимаешь? Ей рано… – запинаюсь. Не могу даже вслух произнести это по отношению к дочке. К своей маленькой девочке.       – Я понимаю, Тош, я все понимаю, и меня эта ситуация пугает не меньше чем тебя, но криком ты ее только еще больше оттолкнешь.       Вздыхаю, Пашка прав. Тут хоть голос сорви, до нее не дойдет. Смотрю на смартфон. Этот мудак продолжает написывать Наське. Выключаю нахрен аппарат, чтобы не разнести его об стену. Мне нужно успокоиться.              Обед мелкая пропускает, к ужину выползает зареванная, надутая. С нами демонстративно не разговаривает, набирает себе еды и пытается снова спрятаться в спальне, захожу следом.       – Выйди, – шипит на меня дочка.       – Поговорим?       – Я не буду с тобой разговаривать, выйди!       – Не забывай, что я твой отец, – прохожу в комнату, присаживаюсь на край кровати. – Настя, послушай. Я не хочу тебе зла, я хочу защитить тебя.       – От кого?       – Да хоть от того мужика, с которым ты общаешься. Ему двадцать, он чертов извращенец.       – Сам ты извращенец.       Сдерживаюсь, чтобы не принять снова эту игру во взаимные оскорбления. Я выше этого.       – Ты думаешь, ты ему нужна? Он на шесть лет тебя старше. Вам даже поговорить не о чем.       – Лев старше Тимура на пятнадцать лет, им же есть о чем поговорить.       – Неудачное сравнение. Когда они познакомились Тиму было двадцать два. А ты школьница. Думаешь, твой Дэн в тебе видит умную зрелую личность?       – Ты его не знаешь. А уже осуждаешь.       – Я тебя знаю. А еще я знаю, что волнует парня в двадцать лет. И уж поверь мне, это ни хрена не твой ум.       – Дэн не такой. Он добрый и веселый. Ты его совсем не знаешь. Ты всех по себе судишь.       – Да твою мать, – все-таки не выдерживаю, снова начинаю заводиться. – Что я там должен узнать? Взрослый мужик таскается за малолеткой. По-твоему, это нормально?       – Ты вообще с мужиками спишь и ничего! Типа это нормально?       На секунду забываю как дышать. Вскакиваю с кровати в единственной надежде, что этого не услышал Пашка.       – С одним мужиком, взрослым и раньше тебя это не смущало.       – Раньше ты не был таким мудаком.       Молча выхожу из комнаты. Пашка бледный под дверью.       – Не слушай ее, она на эмоциях, – пытаюсь успокоить Котика, но тот лишь мотает головой и уходит в нашу спальню.       – Может мне лучше уехать? – тихо спрашивает Пашка, садясь на край кровати.       – Не лучше, – тут же хватаю его за руку, опускаясь перед ним на колени. – Не слушай ее, она же просто со зла.       – Антон, а если не со зла? Если для нее это действительно важно? Она ведь в последнее время совсем никуда с нами не выходит. Сторонится нас.       – Потому что ей некомфортно гулять с родителями, – пытаюсь вразумить Пашу. Не верю, что Настя действительно может стесняться именно наших отношений. Не хочу выбирать между любимым человеком и дочерью. Не смогу выбрать.       – Не знаю, Антон, не знаю.       – Паш, не дури, Настя тебя любит даже больше чем меня. Как ее могут напрягать наши отношения? Глупости это. Она просто ляпнула первое, что придумала, чтобы меня задеть.       Котик не ответил, но я вижу, что не сильно его мои слова успокоили. Прижимаюсь к нему, упираюсь головой в его живот, а руками обхватываю за спиной. Чувствую, как рассеянно Паша начинает перебирать мои волосы. Я не смогу выбрать между ними. Я просто не смогу жить без кого-то из них.              Дочь со мной не разговаривает, я с ней, собственно, тоже. На работе оформил отгул на неделю, со следующей в отпуске. Сижу, как цербер сторожу ребенка. Интернет ей не возвращаю, как и телефон. Через Сергея пытаюсь выяснить личность Наськиного ухажера, благо номер ее оформлен на меня. На единственную просьбу дочери позвонить Дэну и предупредить, что она под домашним арестом отвечаю отказом. Пусть понервничает, ушлепок. В четверг получаю полную информацию на этого Дэна – возраст, телефон, адрес прописки. Дожидаюсь возвращения Пашки с работы и еду на беседу. Живет парень от нас далековато, понятно, почему она добиралась до дому так поздно. Паркуюсь во дворе, набираю его номер. Отвечает не сразу.       – Алло.       – Денис? – уточняю на всякий случай.       – Ну, – не очень доброжелательно отзывается собеседник.       – Меня зовут Антон. Есть разговор и он не телефонный.       – И че? В душе не ебу, кто ты.       – Отец Насти Чеховой.       Собеседник на какое-то время замолкает, видимо переваривает услышанное.       – Когда? – наконец отзывается тот, но уже не так борзо.       – Сейчас. Ты живешь по прописке?       – Да.       – Спускайся, я у твоего подъезда.       – Я не дома, – чуть неуверенно отвечает парень.       – Так будь дома. Я тебя жду.       – Минут десять, – отзывается тот.       Сбрасываю звонок, жду. Минут через пятнадцать во дворе появляется молодой человек. Довольно смазливый, чем, видимо, и пользуется. Мнется у подъезда, немного затравленно оглядывается по сторонам, косит на мою ауди. Моргаю фарами. Парень замирает, а после не очень смело идет в мою сторону. Останавливается у машины. Опускаю стекло.       – Денис?       Парень неуверенно кивает. Видимо, не так себе представлял отца подружки. Хотя, что уж там представлять. Настя у меня одета с иголочки, макияжем пользуется профессиональным, айфон последней модели. Неужели ожидал увидеть клерка средней руки? Машу головой, чтобы садился в машину. Парень мнется, но все-таки обходит тачку, забирается в салон. С трудом сдерживаю себя, чтобы сразу не удавить выродка.       – Я хочу, чтобы ты отвалил от моей дочери, – стараюсь говорить спокойно, на парня не смотрю.       – У нас все по обоюдному, – тут же отзывается засранец. Сжимаю руль крепче.       – Мне похер. Если не хочешь сесть, рекомендую свалить с горизонта.       – А че ты мне сделаешь? Настя подтвердит, что у нас с ней все по согласию. Ниче мне не будет, – говорит бодро, но я слышу как голос подрагивает.       – Ты думаешь, ее кто-то спросит? По согласию с шестнадцати.       – Так ей… – парень на секунду замолкает, задумывается. – Ей же есть шестнадцать, – а это уже не очень уверенно.       – Ей четырнадцать. Паспорт могу показать. Так что сам понимаешь...       Краем глаза замечаю, как парень начинает бледнеть, трястись, нервно вытирает руки о джинсы.       – У нее на странице указано, что ей шестнадцать, – совсем тихо оправдывается подонок.       – Еще раз повторяю – мне похер. Отвали от моей дочери. По-хорошему прошу.       – Слушай…те. У нас ничего не было, я клянусь. Мы только целовались.       – Закрой пасть, – сжимаю руль еще сильнее, кажется сейчас кожа лопнет. Не хочу слушать этот лепет. Не хочу знать, что этот выродок делал с моей девочкой, не хочу представлять, как он ее трогал.       – Я клянусь, я ее не тронул. Она не захотела.       Дергаюсь в его сторону, парень от меня, но я замираю. Значит она не захотела, а этот ублюдок захотел? Медленно втягиваю воздух.       – Пошел вон отсюда. Еще раз узнаю, что ты ей пишешь, звонишь или как-то еще пытаешься выйти на контакт – закопаю. Увижу рядом с ней – и ты труп. Понял?       – Я понял, – парень пулей вылетает из машины и скрывается в подъезде.       Минут десять сижу не двигаясь, стараюсь успокоиться. Стараюсь унять дрожь в пальцах, начать мыслить трезво. Постепенно меня отпускает, набираю Пашку.       – Привет, родной, как вы?       – Привет, хорошо. Ну как, сидим по углам. Как мыши.       Улыбаюсь, Пашка шутит, а мне становится легче от его голоса, от его спокойствия.       – Ты сделал что планировал? – осторожно спрашивает Паша.       – Мы поговорили. Вроде все улажено. Надеюсь, он понял. Говорит, что был не в курсе ее возраста. У нее в соцсетях указан возраст шестнадцать.       – А по ней не видно? Хотя не видно, наверное.       – Я не знаю, но вроде он обещал отстать от Насти. Я сейчас домой поеду.       – Хорошо, я тебя жду.       Выдыхаю и завожу мотор. От разговора с Котиком легче дышать. Его голос меня всегда успокаивает. Домой доезжаю без приключений, переодеваюсь, захожу в комнату к дочке. Выкладываю на стол ее телефон.       – Можешь пользоваться, но гулять тебе все еще запрещено.       Мелкая смотрит волком, но не огрызается. Молчит, забирает телефон, сразу включает и тянется за зарядкой. Пусть, выхожу из спальни иду к Пашке. Мне просто жизненно необходимо почувствовать его рядом.              До конца недели Настя ведет себя тише мыши. В воскресенье начинает с нами разговаривать, сама вызвалась помыть посуду после обеда. Ведет себя почти нормально. Почти. За тем лишь исключением, что я знаю причину ее хорошего поведения. Она хочет задобрить меня и получить свободу. Выдерживаю режим до вечера, а утром понедельника разрешаю ей погулять, но пока только до восьми. Чуть недовольно хмурится, но принимает мои условия. Пашка еще с утра укатил на работу, а Настя свалила в четыре. Впервые за долгое время остаюсь в квартире один. Как же я устал от всей этой ситуации, от этой ругани. Хочу сохранить семью, вернуть то время. Когда Наська была мелкой, радостная бежала после школы домой, когда мы могли спокойно пойти в аквапарк втроем или поехать за границу, где вообще можно не скрываться и всем демонстрировать – смотрите и завидуйте! У меня лучший мужчина и лучшая дочь! Вернуть то время, когда в нашей семье был мир.       Стараюсь отвлечься на работу. Пусть у меня отпуск, но я прошлую неделю отсутствовал, работал удаленно, вот и эту решаю хотя бы так поприсутствовать в офисе. Резкий хлопок двери отвлекает от отчета.       – Это все ты! – в комнату врывается зареванная Настя. – Ненавижу тебя!       – Успокойся, – поднимаюсь из кресла, хочу подойти, но дочь отступает назад.       – Это ты! Ты во всем виноват! Из-за тебя он меня бросил!       – Так будет лучше для тебя.       – Для тебя! Ты всегда только о себе думаешь! Ты ему угрожал, сказал, что посадишь его. Ненавижу тебя! – не прекращая реветь орет Настя, а я теряюсь.       Да, я говорил с ее ухажером, но не ожидал такой реакции.       – Настя, успокойся. Он бросил тебя из-за того, что ты его обманула на счет своего возраста. Он тебе не пара.       – Он бросил меня из-за тебя! Из-за тебя! Пока ты не полез, у нас все было хорошо! Ты даже не представляешь, как больно мне сделал. Ты скотина, думаешь только о себе.       – Я думаю о тебе, – чуть повышаю голос. – Если бы он реально любил тебя, то не испугался бы и не сбежал.       – Ты сказал, что посадишь его в тюрьму! Ты угрожал ему!       – Неважно. Я сделал то, что должен был.       – Ненавижу тебя! – дочь резко разворачивается и вылетает из комнаты.       Снова опускаюсь в кресло, понимая, что, возможно, совершил огромную ошибку и не знаю, как ее исправить. Как вернуть дочку.       Спустя минут пятнадцать Настя возвращается со спортивной сумкой в руках.       – Я ухожу к маме. Не смей мне больше звонить и приезжать!       – К какой маме? – снова подрываюсь из кресла. Это еще что за новости?       – К своей! К той, которую ты бросил, о которой мне не говорил, которая меня любит, в отличие от тебя!       – Ополоумела? Да ты ей с рождения не нужна была. Где ты ее искать собралась?       – Это тебе я была не нужна. Это ты отобрал меня у мамы, а сам даже не воспитывал, спихнул бабке. А она меня нашла. Сама нашла!       – Какого хрена ты несешь? Твоя мать не интересовалась твоей жизнью с рождения. Куда ты пойдешь? Ты ей не нужна.       – Она ждет меня. Она меня понимает, в отличие от тебя. А ты больше ко мне не приближайся. А то я сделаю так же, как ты!       Стою в полном шоке, сжимая кулаки, слушая эту истерику.       – Попытаешься меня забрать у мамы, я на твоего Пашу заявление напишу. Скажу, он меня домогался!       – Что?       – Что слышал. Ненавижу тебя. Пусть тебе будет так же больно, как мне! Его посадят. Там никто не станет разбираться.       Дочь, развернувшись на пятках, быстро выходит из комнаты, а я, обессилев, опускаюсь в кресло. Руки трясутся. От одной мысли, что мелкая может написать заявление на Пашку, становится тяжело дышать. Она ведь права, разбираться не станут. Мы с Пашей живем вместе, а в нашем государстве это уже преступление. Его посадят. И даже если она попытается забрать бумагу, дело уже не закроют. Она просто убьет его! Я не переживу, если Пашка пострадает из-за меня.              ***              К дому подъезжаю уже основательно взвинченный. Антон не отвечает уже почти час. Настя тоже трубку не берет. Лифт снова тащится словно улитка, уговариваю себя не паниковать раньше времени. Стараюсь быть спокойным, открываю замок, захожу в квартиру. Тишина. Разуваюсь, прохожу. Заглядываю в спальню – пусто, подхожу к кабинету. Антон сидит в кресле, какой-то весь поникший, подхожу ближе и вздрагиваю. Он словно постарел на несколько лет за те полдня, что я его не видел. Мешки под глазами, остекленевший взгляд и седина. Еще утром она не казалась такой яркой, словно виски выбелили.       – Антон, – осторожно касаюсь его колена.       Чехов вскидывает на меня полные боли глаза и тут же сгребает в объятия.       – Паша, – начинает горячо шептать мне в висок Мыш. – Тебе надо уехать. Сейчас. Спрятаться где-нибудь.       – Зачем? – не понимаю, что на него нашло. Что вообще произошло?       – Пашка, я не смогу тебя потерять, слышишь? Я не переживу, если с тобой что-то случится.       – Да что со мной может случиться? Антон, что произошло?       – Настя, она сказала… Боже, я даже в слух это произнести боюсь. Паш, уезжай, а?       – Что она сказала? – кое-как выпутываюсь из его хватки, смотрю в глаза.       – Паш, она сказала, что заявит на тебя в полицию, за домогательства. Они ведь не станут разбираться, Паш. Им же плевать. Увидят, кто мы, и все.       – Глупость какая! – отшатываюсь от Чехова. Не верю. – С чего бы ей так делать?       – Это я, я во всем виноват. Я угрожал этому Дэну, а он все ей рассказал. Паш, она отомстить хочет.       – Успокойся, Настя не идиотка. Она так никогда не поступит. Я поговорю с ней, где она?       – Не смей! – Чехов подрывается с кресла и преграждает мне путь из комнаты. – Даже не подходи к ней. А если она уже написала заявление?       – Антон, успокойся. Ничего она не написала. Где Настя?       – У матери.       – Я позвоню Ольге, поговорю с ней, потом поеду и встречусь…       – Она у своей матери, Паш.       Зависаю. У своей? Но ведь… я не слышал о ней ни разу. Все, что я знаю про мать Насти, то, что она пыталась убить ее маленькую. Что с ней стало дальше я не в курсе.       – Я не знаю, как она нашла Настю, – словно отвечая на мой немой вопрос, говорит Антон, – но мелкая сказала, что они общаются, и та позвала Настю к себе.       – Как-то я сильно сомневаюсь в проснувшемся материнском инстинкте.       – Да нет у этой суки никакого инстинкта, кроме жажды денег.       – И ты отпустил к ней дочь?       – А что я мог сделать? Ты слышал, что она сказала?       – Антон, она твоя дочь. Дай ей остыть пару дней, а потом заберешь домой.       – Паш, она не поедет. А если я приеду…       – Ничего она не сделает, – обрываю его домыслы. Не верю, что Настя действительно может сделать что-то подобное. Как бы сильно она ни обиделась, но ведь должна понимать, что это конец для меня. Билет в один конец. С моей ориентацией и таким обвинением… назад я уже не выйду. Страшно представить, как это перенесет Антон.              Два дня стараюсь не отходить от Чехова. Он с каждым днем словно истончается. Не ест, пьет кофе и слоняется из угла в угол. От каждого звонка вздрагивает. Я пытался звонить Насте, но та не взяла трубку. Вечером в четверг раздался звонок с незнакомого номера. Антон долго не решался ответить, а когда под моим укоризненным взглядом все же принял звонок, переменился в лице.       Я почти не слышал собеседника, но по тем фразам, что успел уловить и что отвечал Чехов понял – дело дрянь. Настина мать решила пошантажировать Антона. Ребенком. Снова.       – Что она хотела? – осторожно уточняю у Мыша, когда тот заканчивает разговор.       – Сказала, что отправит дочь обратно, если переведу ей пять миллионов.       – Настя хочет вернуться?       – Нет, но Светка обещала отправить ее ко мне.       – А если ты не заплатишь?       – Увезет ее из города. Я ее больше не увижу. Обещала сделать все, чтобы дочь меня возненавидела.       – Тварь, – не сдерживаюсь, сажусь рядом с Антоном. – Чехов, не раскисай. Я попробую поговорить с Настей.       – Я боюсь, Паш, – очень тихо заговорил Мыш. – Не знаю, что делать. Я не могу оставить Настю ей. И забрать не могу.       – Можешь. Мы заберем ребенка.       – Если я попытаюсь приблизиться к Насте, она…       – Ничего она не сделает. Собирайся, поедем за дочкой.       – Паш?       – Все, давай, собирайся, едем за ребенком.       Антон долго сверлит меня взглядом, но все же кивает. Собираемся. Вижу, как он взвинчен, предлагаю сесть за руль, но Мыш непреклонен. Едем не быстро, у нужного подъезда замираем. Минут десять сидим в машине, в тишине.       – Может подождешь меня в машине? – несмело уточняет Чехов, отрицательно дергаю головой.       Выходим, поднимаемся на нужный этаж. Перед дверью снова замираем. Антон заметно нервничает, вижу, как у него дрожат руки. Не тороплю. Стоим около минуты, после чего Чехов глубоко вздыхает, собирается с силами и жмет на звонок. Дверь открыла довольно красивая дама. Сразу видно, в кого Настя пошла. Мать у нее модельной внешности. Хотя и слишком силиконовая, на мой вкус. Не хотел бы я, что бы Настя с возрастом стала такой. Искусственной.       – Какие люди! – наигранно удивленно восклицает Светлана. На меня не смотрит, словно меня и вовсе тут нет.       – Я за дочерью, – твердо говорит Антон.       – Уже привез деньги?       – Привезу позже, я хочу поговорить с ребенком.       – Чехов, я тебе сказала, привезешь бабки, отправлю соплячку к тебе, – тише говорит женщина. В квартиру нас так и не пускает.       – Свет, я привезу тебе всю сумму, дай поговорить с дочерью.       – Нет, Чехов. С дочерью своей ты поговоришь только после того, как я получу свое. Я ведь не так много прошу. Я знаю, что у тебя этих денег хоть жопой ешь. Мне надо совсем немного.       – Я же сказал, что привезу деньги.       – Вот как привезешь, так и поговоришь. А чтобы ускорить этот процесс, намекну: чем дольше ты тянешь, тем больше она от тебя отдалится. Ты ведь для нее скотина. А я хорошая. Я ей все-все позволяю. И с мальчиками гулять и домой поздно приходить. Сам понимаешь, мне-то похер, что из нее вырастет.       – Света, она же твоя дочь! – повышает голос Антон.       – Твоя дочь, – совсем тихо говорит женщина. – Мне она стала не нужна, когда ты меня кинул.       – Какая же ты сука. Какой была, такой и осталась. Ребенок-то тебе что сделал? О ней подумай! – Чехов снова начинает заводиться, хочу взять его за руку, но понимаю, что нельзя. Возможно, она еще не догадалась, кто я.       – Ты тоже не подарок, дорогой, – снова повышает голос Светлана. – Орал, что ребенок тебе не нужен, приказывал аборт сделать, а теперь что? Вдруг воспылал большой любовью? Или просто боишься, что я на тебя на алименты подам? Сколько там у тебя доходы? Жалко будет тридцать процентов-то отдавать.       – При чем здесь деньги? Меня волнует только Настя.       Замечаю в коридоре вышедшую мелкую. Стоит, смотрит осуждающе.       – Настя! – ее так же замечает Антон.       – Я сказала тебе не приходить, – очень тихо говорит ребенок, но мы слышим.       Антон моментально бледнеет.       – Детка, – елейным голосом тянет женщина, оборачиваясь, – иди к себе. Я разберусь. Никто тебя не заберет, родная.       – Пусть они уйдут, – бросает Настя и уходит в комнату.       – Ты слышал, Антон, – снова улыбается Света. – Советую поторопиться, с каждым днем дочь от тебя отдаляется.       – Я привезу тебе деньги, тварь. Не смей настраивать ее против меня!       – Меньше слов, больше дела. Иди, дорогой, часики тикают.       Светлана захлопывает у нас дверь перед носом. Антон бледный, как смерть. Осторожно беру его за локоть и пытаюсь увести. Пару секунд он стоит как каменный, а после сдается, идет следом.       – Антон, давай я поведу, пожалуйста, – прошу возле машины, но он меня словно не слышит.       Обходит, садится за руль. Сажусь рядом. Вижу, как его трясет, стараюсь успокоить, обещаю, что все наладится, что мы обязательно справимся, разберемся. Заберем Настю, помиримся и снова заживем нормальной жизнью. Антон молчит, смотрит на дорогу, но взгляд стеклянный. Замечаю, что спидометр уже больше семидесяти. Не то чтобы в это время плотный поток, но Чехов жмет вперед, лавируя между машинами.       – Паш, я ее потеряю. Она никогда меня не простит, – тихо и как-то безжизненно говорит Антон.       – Глупости. Заберем домой, успокоится, поймет. Она умная девочка.       – Сколько ей Светка мозг промывает? Как минимум с весны. Она раньше такая не была, она слушалась.       – Антон, мы справимся.       На светофоре Чехов резко давит педаль в пол. Выжидает момент и поворачивает обратно. Во взгляде решимость.       – Антон? – окликаю Мыша, не понимая, что он задумал.       – Эта сука мою дочь решила использовать, – твердо произносит Антон. – Хер я ей ее отдам. Мы едем за Настей.       Не знаю, радоваться такой решимости или бояться. До самого дома Светки молчим. Антон сосредоточен. У подъезда тормозит, едва не врезавшись в припаркованный автомобиль. Выскакивает из машины. Я следом. Поднимаемся на тот же этаж, Чехов с силой вдавливает кнопку звонка, а как только дверь открывается, отталкивает женщину и врывается в квартиру.       – Настя! – орет Чехов так, что стекла звенят, – быстро домой!       Девчонка выскакивает в коридор, мордашка снова зареванная. Смотрит на отца зло.       – Я с тобой не поеду!       – Поедешь. Не хочешь жить со мной, поживешь у бабушки, но с этой сучкой ты не останешься.       – Она моя мама, – звучит как-то не очень убедительно.       Смотрю на ребенка и понимаю, пусть она злится на отца, но кажется, и мать она тоже раскусила. Светлана бросается к ним, но я останавливаю.       – Сами разберутся.       – Ты? – переводит взгляд на меня.       – Моральная поддержка, – отвлекаю женщину, пока Чехов, не обращая внимания на крики дочери, по всей видимости, собирает ее вещи.       Из комнаты выходит, таща за руку Настю.       – Я сказала, я с тобой не поеду. Оставь меня!       – Идем, – бросает мне Антон и я спешу за ним в подъезд.       Чехов буквально силой запихивает дочь в машину, закидывает в багажник ее сумку. Сам снова прыгает за руль, я рядом.       Мелкая на удивление не пытается выскочить из машины, сидит, скрестив руки и насупившись. Чехов командует ей пристегнуться и срывается с места.       – Я все равно с тобой жить не буду, – огрызается девчонка.       Оборачиваюсь, Настя уселась позади меня, но пристегнулась. Антон молчит, взгляд злющий. Понимаю, что в таком состоянии лучше молчать, он от любого слова взорваться может.       – Я к бабушке уеду. Лучше снова с ней жить буду.       – Живи, – соглашается Чехов, сжимая руль.       – Ты не лучше, чем она. Вам обоим на меня плевать.       – Не смей меня сравнивать с этой дрянью, – повышает голос Антон.       Снова оборачиваюсь к Насте, шикаю на нее, чтобы заткнулась. Мыш и так на взводе.       – А ты мне вообще никто! – резко заявляет мелкая, от чего я дергаюсь, словно от удара. Больно, очень больно.       – Не смей так с Пашей разговаривать! – уже орет Чехов.       Отворачиваюсь от Насти, стараясь не подать виду, как больно она мне сделала.       Эти двое продолжают огрызаться и орать друг на друга. На перекрестке замечаю, что Антон проскакивает на желтый, встречный ряд уже встал и тут нам в лоб вылетает паркетник. Не успеваю сообразить, откуда он взялся на встречке, но Антон резко дергает руль вправо, а дальше темнота.       С трудом соображаю, что произошло, разлепляю глаза, в голове шум, вокруг суета. Меня кто-то тормошит. Фокусирую взгляд на незнакомце, резко оборачиваюсь к Антону. Тот безжизненно висит в кресле, на лице кровь. Бросаюсь к нему, запутываюсь в ремне. Вижу, что с другой стороны тоже люди. Не врачи, видимо, очевидцы. Значит, отрубился ненадолго. Оглядываюсь назад, Настя сидит на месте, но ее уже пытаются вытащить из машины. С виду цела, только напугана. Снова перевожу взгляд на Антона. Осторожно трясу его, тот не отзывается. Понимаю, что паниковать нельзя. Рядом мелкая. Надо выбраться из машины, вытащить Мыша. Осторожно касаюсь его щеки, теплая, перевожу руку к носу – дышит. Главное живой, остальное переживем, справимся. Мне все же помогают выбраться из машины. Дико тошнит и кружится голова, но я отмахиваюсь от предложения помощи. Мне важнее Антона вытащить. Обхожу машину, вся бочина всмятку… внедорожник стоит рядом, морда разворочена, водитель с разбитым носом кому-то названивает. Настя белая стоит в паре метров, с ужасом смотрит на машину, но с ней люди. Отворачиваюсь, пытаюсь открыть дверь ауди вместе с очевидцами. Мне что-то говорят, но голоса словно в вакууме. Почти не разбираю слов. С трудом срываем дверь, перегибаюсь через Чехова, выдираю ремень безопасности, мне помогают вытащить его из покореженного салона авто. Антона аккуратно укладывают на асфальт.       Рядом оказываются врачи, меня оттесняют, не мешаю. Стою в стороне, смотрю, как над Чеховым колдуют специалисты и вдруг слышу совсем рядом разговор.       – Да этот дятел на паркетнике на встречку выскочил на полном ходу. Мы то уже встали, а эти на ауди как раз перекресток проехали. Паркетник видать в телефон залип, не заметил светофор, хотел объехать, а тут эти. Мужик на ауди в последний момент руль вывернул, себя подставил.       Оборачиваюсь, рядом какой-то тип рассказывает в красках обстоятельства аварии гаишнику. И когда успели?       – Видимо, пассажиров спасал, молодец, – поддакивает ему еще один.       – Там двое было, мужик на переднем и девчонка сзади.       – А пассажиры где? – уточняет сотрудник.       Очевидец указывает на меня и на Настю.       Подхожу к ним, останавливаюсь.       – Я пассажир.       – Что произошло?       – Мы ехали на зеленый, или желтый уже. Он на встречку выскочил.       Головная боль накатывает с новой силой, чувствую, как к горлу подкатывает тошнота, морщусь.       – Вас врач осмотрел? – теребит меня гаишник, но я не отвечаю. Боюсь, если скажу хоть слово, меня просто вывернет.       Снова оборачиваюсь к Антону, его уже грузят на носилки, иду к нему, сотрудник следом.       – Этого тоже заберите, походу сотряс, – подпихивает меня к карете. Врач кивает, я не сопротивляюсь. Настя заскакивает в карету в последний момент и молча вцепляется в руку отцу.       Едем в больницу. По дороге мне тоже уделяют внимание, но я с трудом могу сфокусироваться на вопросах врача. Смотрю на Антона и не верю, что это правда. Я его уже один раз потерял. Почти. Я уже думал, что он погиб в аварии. Не может же это произойти теперь на самом деле? Настя по-прежнему молчит, держит руку Антона и не отвечает на вопросы.       Врач кивает головой на мелкую с немым вопросом.       – Дочь, – отвечаю.       Врач кивает. В больнице нас с Чеховым разлучают. Его увозят на операцию, а нас с мелкой в смотровую. Настя не пострадала, напугалась сильно, но кроме пары ушибов с ней все в порядке. Мне поставили небольшое сотрясение. Хорошая система безопасности у ауди. Сидим в коридоре, ждем.       – Прости, – едва слышно шелестит мелкая.       – Прощаю, – так же шепотом отвечаю я.       – Я не хотела. Не хотела, чтобы так. Не хотела, чтобы папа пострадал.       – Я знаю.       – Это из-за меня все.       – Это из-за водителя, который выехал на встречку, – кошусь на ребенка. Не хватало еще, чтобы мелкая на себя вину взваливала.       – Он всю жизнь без аварий отъездил. А тут…       – А тут просто не повезло.       – Он из-за меня расстроенный был. Ты не знаешь, что я ему наговорила.       – Я знаю, мелкая. Я все знаю.       Настя вскидывает на меня испуганный взгляд и снова начинает плакать.       – Я не хотела, Паш. Правда. Я бы никогда так не сделала.       – Я знаю, – вздыхаю. Как же я устал за эти несколько дней.       Хочется уснуть, а проснувшись понять, что все это лишь дурацкий сон. Настя со своим великовозрастным ухажером, ее мать со своим шантажом и эта авария. Если Чехов не выживет, я не справлюсь. За ним уйду. Снова кошусь на мелкую. Сидит, ревет в три ручья. А я тут раскисаю. Чехов жив и еще поживет. А мне за ребенком присмотреть надо. Куда я ее одну брошу? Не на бабушку с дедушкой же. Резко вспоминаю, что надо позвонить родителям Антона.       Набираю Ольгу, как можно спокойнее объясняю, что произошло. Стараюсь не пугать, но та все равно срывается в слезы. Павел Олегович обещает приехать сразу в больницу. Отключаюсь. На горизонте маячит тот самый гаишник. Видит же, сволочь, что мне хреново, но опросить-то надо. Не мелкую же допрашивать. Этот не озабоченный подросток, видит, что ей восемнадцати далеко нет.       Встаю и сам иду на допрос. Пытаюсь вспомнить подробности, но вроде все и так ясно. Антон не может быть виноват в аварии, мы успели проскочить перекресток на желтый. Гаишник, удовлетворенный уходит, а ко мне снова подходит Наська.       – Паш, это правда, что если бы папа не подставился под удар, я бы пострадала?       Задумываюсь. В ауди хорошая система безопасности. Передние подушки спасли бы нас с Чеховым от травм при лобовом. Не такая уж там была скорость, чтобы нас размотало. А вот мелкая нос бы точно о переднее сидение разнесла. Думал ли об этом Антон, когда выворачивал руль? Или просто пытался избежать удара? Не знаю. Мелкая, так и не дождавшись от меня хоть какого-нибудь ответа, снова усаживается на лавку, ждать.       В коридоре появляется врач.       – Вы родственник Чехова? – спрашивает у меня.       – Друг семьи, – ориентируюсь я. Родственником я ему не являюсь.       – С родственниками связались?       – Да, родители едут, скоро будут. Это его дочь.       – Как родители приедут, пусть зайдут, поговорим.       – Что с ним?       – Не родственнику ничего сообщить не могу.       – Мне скажите, – тут же подрывается мелкая.       – Жить будет, – смотрит врач на ребенка, вздыхает. – Бабушка с дедушкой подъедут, я им все расскажу.       Вижу, как мелкая злится, но я ничего не могу сделать. Я ему никто.              Спустя время подъехали родители Антона, забрали Наську, пошли всей семьей общаться с врачом, а я так и остался сидеть в коридоре. От обиды хочется выть, но я терплю. Из кабинета все вернулись чуть повеселевшие, тут же подхожу к Павлу Олеговичу, интересуюсь состоянием Мыша. Его жизни ничего не угрожает. Сложный перелом голени, ушибы внутренних органов и общее истощение, вызванное скорее всего трехдневной голодовкой и нервами. Врач, здраво оценив финансовое положение пациента, предложил платную индивидуальную палату и лечение повышенной комфортности. Естественно, родители Чехова отказываться не стали. С облегчением выдыхаю, Антону ничего не угрожает, а уж пару костей срастить это ерунда.              ***              В больнице тихо, лежу в палате, думаю. События этого вечера немного спутались. Плохо помню, как срался с матерью Насти, как забирал ее из чужой квартиры. Зато прекрасно помню, как увидел летящий в лоб паркетник. Не помню, о чем я в тот момент подумал, но понял, что мои оба сидят справа. Очнулся уже в палате. Пашка рядом, сидит на стуле, сгорбившись, вцепившись в мою руку. Чуть дальше Настя, спит, забравшись с ногами в кресло. Оба рядом, значит не пострадали. Остальное мелочи.       Наутро моих выгнали из палаты, остался один. Пришли родители, мама плакала, хотя и понимала, что в целом моей жизни ничего не угрожает. Немного посекло лицо да сломана нога. Остальное в относительном порядке. Отец велел поправляться. К обеду заявились Пашка с Настей. Ребенок бледный, не накрашенный, непривычно. Отвык я от нее такой, домашней.       – Привет, пап, – осторожно присаживается на край койки.       – Привет, мелкая, – смотрю на дочь и понимаю, что не могу на нее злиться.       – Пап, прости меня, пожалуйста.       – За что?       – Я такая глупая. Ты из-за меня чуть не погиб.       – Ерунды не говори, я в порядке. И ты тут не при чем. Виноват тот тип, что на встречку выехал.       Настя вздыхает, но не уходит, сидит рядом, глаза опущены. Даже думать не хочу, что моя девочка в чем-то может быть виновата. Я контролировал дорогу, хоть и орал на нее. Так что ее вины тут нет совсем. Кидаю внимательный взгляд на Пашку, стоит, уставший, но улыбается. Знаю, он тоже не станет винить мелкую. Он прекрасно понимает, что она ни при чем. А с другой стороны, я рад, что все так сложилось. Мои вроде целы, только что испугались, а я заживу. Главное, дочь со мной. А с остальным мы как-нибудь разберемся.              В доме суета. Пытаюсь быть полезным, но Пашка с мелкой гонят меня с кухни. Я, конечно, понимаю, что на своих костылях больше мешаю, но посмотреть-то охота. Они там затеяли торт. Просто так, потому что им хочется праздника, а я невыездной. Мне еще минимум неделю скакать. Только потом будут делать снимки и решать, снимать ли гипс. А потом ведь еще реабилитация. Так что, пока я войду в норму, лето закончится. Вот они и развлекаются. Обиженный скачу в гостиную, отсюда не видно, что они там делают, но прекрасно слышно, как эта парочка уничтожает мою кухню. Нет, я конечно не против, но уборщица только завтра, а срач развезли уже сегодня.       Против воли улыбаюсь, понимая, что та ссора, что произошла между нами до аварии, да и сама авария нас сблизила еще сильнее. Моя девочка вдруг поняла, что не хочет торопиться становиться взрослой. В этом ее решении немалую роль в тот раз сыграла мать. Светка вышла на дочь аккурат за месяц до ее дня рождения, наплела ей с три короба. С легкой руки одобрила косметику, короткие юбки и дружбу с мальчиком, которому двадцать лет. Уверяла, что сильно упорствовать с оценками не стоит. С ее-то внешностью, главное быть красивой, а остальное приложится. Вот ребенка и понесло. С одной стороны, строгий отец, который и гулять-то разрешает лишь до девяти, а с другой добрая мама, которая поддерживает абсолютно во всем. Конечно, подростку крышу-то и снесло. Осознала она, какое дерьмо ее мать, лишь очутившись на ее попечении. Оказывается, как бы Светка не старалась, мелкая слышала весь наш разговор. Как только мы с Пашкой ушли, в лоб спросила, зачем она матери, и хоть та и юлила, уверяя, что деньги им нужны будут двоим и что отдавать она ее не собирается, но Настя все поняла. Поняла, насколько матери на нее плевать. Потому и не сильно сопротивлялась, когда я внезапно решил за ней вернуться. Злилась на меня, орала, но уже тогда была готова вернуться домой.       Потом уже долго извинялась перед Пашей за свои слова. Клялась, что так не думает, что любит его и считает вторым отцом. Клялась, что никогда бы и ни за что не стала обвинять Пашу в домогательствах. Даже среди друзей бы такого не смогла сказать. Эта фраза, с ее слов, вообще предназначалась исключительно мне. Хотела задеть побольнее. За что тоже долго извинялась. А еще уверяла, что не считает нас извращенцами, принимает нашу семью и другой ей не надо. Мы ей поверили. Ну а как? Это же наш ребенок. Мы с Пашкой сами его воспитали. И пусть она по-прежнему психует, когда я звоню ей в девять с вопросом, где ее черти носят, но ведь сразу после звонка она всегда возвращается. Фыркает, порой даже огрызается, но я понимаю, что не со зла, а лишь потому, что она подросток, не может она себя сдерживать. Да и не так часто она теперь где-то шарится по вечерам. Все больше дома с нами. А не это ли есть самое большое счастье для мужчины? Когда родной человек и родной ребенок под боком, любят, оберегают и готовят торт на кухне? За всех не скажу, но за себя могу ответить точно. Я свое счастье нашел, сковал и слепил своими руками. И за него буду бороться хоть против всего мира. Потому что я не один. У меня есть Пашка и Настя, а они всегда за меня. В любой ситуации. И я это знаю.       

05.09.2021