***
Деревянная бадья курилась горячим паром, но Тамирис никак не решалась раздеться. Бревенчатые стены, манившие из Топей, теперь казались клеткой, из которой можно и не выбраться. Вроде той, где обитал несчастный чижик Эми: как высоко она ни вешала клетку, а когтистые лапы Веры, кошки-фамилиара Тармаса, оказались длиннее. Кружа по комнатке, освещенной единственной сальной свечой, Тамирис чувствовала себя беспомощнее птички. Что если охранники Галена попробуют вломиться к ней среди ночи, дварф придет требовать драки и выпивки, а призрак с болот просочится сквозь щель в ставнях? Тяжелый засов на двери был задвинут, окно выходило на освещенный двор, но дурацкие страхи никак не желали отступать. И все-таки они отвлекали ее от по-настоящему черных мыслей. Тамирис уверилась в этом, когда наконец заставила себя погрузиться в воду. Расслабиться не получилось: казалось, воспоминания только и ждали, когда она остановится, чтобы наброситься и растерзать. Стоило прикрыть глаза, и снова голова дуэргара трескалась, словно орех, убитые падали в грязь, а обгорелый скелет скалил зубы в изумленной усмешке, будто сам не веря, что может называться Эми. Единственной Эми Ферн, которая осталась в Западной Гавани, и пока Тамирис с Бивилом будут как ни в чем не бывало ходить, дышать и скрести пятки в мыльной воде, череп никогда не перестанет ухмыляться вот так, среди сырой земли и червей... Тамирис ревела в бадье, пока вода не остыла. Пришлось вылезти, и собственное малодушие вызвало новый поток слез: Эми умерла, а для нее по-прежнему было важным лелеять свое живое тело, защищая его от холода! Казалось, она бросила подругу в жуткой могильной темноте и уходила все дальше, не оглядываясь. Все еще всхлипывая, Тамирис легла в постель, по привычке подсунула руку под тощую подушку. Пристыдить себя еще и за это желание комфорта не хватило сил. Голова раскалывалась, нос распух. Тамирис была уверена, что и глаз сомкнуть не сможет, но едва успела подумать об отце — поел ли он? отдохнул хоть немного? — как уже заснула. Если что и было в этих снах, Тамирис не запомнила. Только в какой-то момент ей показалось, что она снова в своей спальне, и Эми кидает камешки в окно. Они часто вызывали так друг друга из дома, когда были детьми — не из-за каких-то запретов Дэйгуна или Тармаса, просто ради секретности. Иллюзия развеялась, стоило открыть глаза, но постукивание никуда не делось. Остатки сна слетели моментально. Тамирис бросилась к окну, распахнула ставни — да так и застыла с открытым ртом. Эми не дожидалась ее ни в человеческом, ни в призрачном виде. Понять, чувствует ли по этому поводу облегчение или разочарование, Тамирис не успела. Только-только начало светать. Между строениями клубилась зябкая дымка, слишком густая для осеннего тумана. Под ее прикрытием двор бесшумно наполнялся серокожими тварями. Их было не меньше десятка: один блейдлинг, остальные дуэргары. Вот первая приземистая фигура взбежала на крыльцо и пропала из вида. За ним вторая. Третья... Отец говорил, что налетчики могут появиться снова, но так быстро? В «Плакучей иве»? Будто почувствовав неверящий взгляд Тамирис, шипастый чужак задрал голову. Глаза у него были ярко-розовые, как у кролика. Безгубый рот перекосился и вдруг выплюнул: — Калак-Ча! Мерзкое, будто сгусток мокроты, слово прозвучало сипло и громко. Твари были настоящими. Они пришли за осколком. Пришли за ней. Тамирис запоздало отпрянула от окна. — К оружию! На «Иву» напали! Казалось, ее жалобные призывы растворяются в дремотной тишине, как шаги налетчиков – в колдовском тумане. Ничего не происходило, и вдруг снизу, будто в ответ, донесся истошный вопль. Тамирис бестолково заметалась по комнате, хватая и бросая вещи. Бежать – но куда, в окно? Значит, сражаться. Но магия в тесных, набитых людьми помещениях слишком опасна! Найти оружие? Да что есть под рукой – ночной горшок, табурет? Почему ей не хватило мозгов вырезать в лесу дубинку?! Двери хлопали по всему этажу, крики множились, звенела сталь. Решившись, Тамирис как была выскочила в коридор и тут же с кем-то столкнулась. Острые ногти больно впились в предплечья. — Помогите, прошу! Мой муж, он там! Пытаясь то ли удержаться на ногах, то ли привлечь внимание, какая-то женщина повисла на Тамирис, продолжая повторять: — Прошу! Прошу! Оторвать ее от себя было не проще, чем взбесившуюся кошку: чем яростней Тамирис отталкивала, тем отчаянней за нее цеплялись. Вокруг творилось не меньшее безумие: серокожие твари врывались в комнаты, дрались с постояльцами. Кто-то, потеряв равновесие, налетел на Тамирис сзади. Не враг – потому что ругнулся он вполне по-человечески, но боль придала Тамирис сил. Она ударила лбом в переносицу, как учил Бивил. Кость хрустнула, в ноздри ударил запах крови. С тонким заячьим криком противница согнулась, пряча в ладонях лицо. Тамирис отпрянула, сама чуть не плача. Вот это неравный бой, вот это героическое освобождение! — Калак-Ча! Вздрогнув, она развернулась. Расталкивая дерущихся, блейдинг шел прямо на нее. Он даже не вытащил оружие. Длинные шипы на руках и груди блестели от свежей крови. — Калак-Ча! Калак-Ча! Калак-Ча! Выкрики расходились по «Плакучей иве», словно круги от брошенного в воду камня. Один за другим дуэргары отвлекались от драк и разрушения: это на Тамирис устремлялись выпученные глаза, скалились зубы. Казалось, к ней подступали огромные крикливые индюки, готовые склевать ее живьем. Магия забурлила в крови, готовая не повиноваться, а выплеснуться потоком чистого ужаса, испепеляя все вокруг. «Звук!» — опомнившись, приказала Тамирис в последний момент. Казалось, ее выворачивает мясом наружу, так воспротивилась вмешательству сырая колдовская сила. Вместо огня по коридору прокатилась упругая грохочущая волна. Чуть не послетав с петель, захлопнулись двери, с потолка, точно снег, повалила штукатурка. В мгновение ока на ногах осталась, неудержимо кашляя, только сама Тамирис – и враги, и защитники гостиницы вперемешку полетели на пол. — За пятки предков! Азартный вопль заглушил чужие стоны. Что-то, пыхтя, прогрохотало вверх по лестнице, нырнуло в пыльное облако. Тамирис разглядела только лысую, как мяч, голову и кольчужную рубаху на коренастом торсе; не сразу удалось признать в этом воине вчерашнего задиру-дварфа. За ним по пятам, пыхтя едва ли не громче, несся громадный барсук. Тамирис невольно зажмурилась, когда утяжеленный кастетом кулак хрустко проломил висок блейдлинга, а чей-то короткий вопль оборвался под барсучьими челюстями. Она чуть не вскрикнула от неожиданности, когда за спиной вновь послышался сбивчивый шепот: — Мой муж... Его убивают... Пожалуйста... Должно быть, именно эту женщину Тамирис вчера видела в большом зале, но за столом сидела моложавая опрятная дама, а сейчас в пыли ползала полураздетая растрепанная ведьма. Вдруг захотелось влепить ей пощечину: чего эта дура хотела, кидаясь на людей? Пока она орала, ее мужа наверняка изрубили в фарш! «И это произошло по твоей вине», — голос отца прозвучал в голове Тамирис как наяву. Дэйгун велел отнести осколок в Невервинтер как можно быстрее, нигде не задерживаясь, а она захотела отдохнуть — с ужином и ванной! Тамирис почувствовала, как щеки запылали уже от стыда, а не от гнева. — Хорошо-хорошо... — забормотала она, — я помогу! Вы только отведите... За самой дальней дверью, похоже, творилось страшное. Деловитый перестук, словно два дровосека состязались в своем ремесле, не смолкал ни на секунду. В комнате царил полный разгром: шкаф накренился, стулья обезножели, балдахин обвис тряпкой на подломленном шесте. В воздухе носились сухие кусочки папоротника из разорванных тюфяков на массивной кровати — двое дуэргаров кромсали их тесаками. Злобное бессмысленное разрушение, совсем как в Западной Гавани. Нет, легкой смерти эти твари не заслуживали! Они повернулись на звук шагов, но Тамирис уже знала, куда именно хочет ударить. Дуэргары не успели даже завопить. Ледяные шипы, прорастая из глоток, разорвали разинутые рты. Лед тут же порозовел, белые бороды сделались алыми. Тамирис никогда не мутило от вида и запаха крови, но сейчас ноги почему-то отказались ее держать. Она села прямо на пол, наблюдая за тем, как женщина, бесцеремонно отпихнув трупы, ворошит постель, словно супруг мог завалиться под подушку. — Зечан, ох, Зечан! — похожие на лай всхлипы рвались из ее груди. Что-то зашуршало под кроватью. Женщина замерла. — Зечан, ты здесь? — Пупсичек? — пролепетал дрожащий мужской голос. Любоваться картиной счастливого воссоединения Тамирис не стала – выскользнула в коридор, как только отступила дурнота. Сражение закончилось. Голос странного дварфа звучал бодро и громко: — С такой разминки каждое утро начинаться должно, портками Клангеддина клянусь! Дай-ка тебя расцелую, дружище мой! Вокруг по-прежнему стонали и охали, выкрикивали имена, узнавая, жив ли, а этот чудак пытался сгрести в охапку своего барсука. Зверюга злобно визжала, выворачиваясь из объятий. Кое-кто из молодых караванщиков неуверенно хохотнул, но едва ли выходка дварфа могла разрядить обстановку. «Что за твари такие? Да откуда они взялись?» – звучало со всех сторон. Юркнув в свою комнату, Тамирис поспешно прикрыла за собой дверь. Сердце колотилось как бешеное, словно она крала, а не собирала свое. Руки никак не попадали в рукава платья, завязки путались. Она как раз давала себе зарок спать одетой, когда дверь распахнулась. Это был один из охранников Галена — уже не лощеный, весь в поту и штукатурке. Его верхняя губа морщилась, как у готовой укусить собаки, обнажая темный провал на месте передних зубов. — Ты их на нас навела! Ведьма! У него получилось: «Фетьма!», но это совсем не было смешно. Горячая, смешанная с кровью слюна полетела ей в лицо. Тамирис отпрянула, ударилась спиной о бадью. Забежать за нее не успела — на горле сомкнулись чужие пальцы. К счастью, охранник совсем забыл, что для заклинаний нужны руки. Призывая световую вспышку, Тамирис зажмурилась что есть силы, и все же ослепительно белым полыхнуло даже под закрытыми веками. По ушам почти так же болезненно полоснул чужой вопль, но хватка на горле исчезла. Тамирис слепо шатнулась в сторону, пытаясь проморгаться. В один миг комната наполнилась галдящими людьми. Кажется, никто не понял, что произошло: охранник Галена выл, растирая глаза, кто-то возбужденно кричал: «Да в окошко он сиганул!», а кто-то — «Ведьмы! Ведьмы болотные!» На Тамирис никто не обращал внимания. Ее теснили к выходу, отпихивали, ища врагов в бадье или под кроватью. Изловчившись, она схватила мешок, и, как была босиком, выскочила за дверь.***
Как и предвещал туман, утро выдалось великолепным — сухим и солнечным, но загребать босыми ногами дорожную пыль в начале марпенота было далеко не так приятно, как в середине лета. И все же Тамирис беспокоили не холод и не острые камешки. Сердце уходило в пятки каждый раз, когда за спиной слышался звук копыт. Поначалу она стремглав неслась прятаться в кусты, но мимо неизменно проезжала крестьянская телега или проносился по своим делам верховой. Конечно, это было глупостью — бояться, что за ней пустят погоню. Чтобы науськать толпу, Галену и его охране придется рассказать, что случилось в Западной Гавани. Но даже если они не побоятся выставить себя в неприглядном свете, никто не знает, куда ей было нужно. Йорик думает, что в Лейлон, но дварф, может быть, вспомнит, что собиралась она в Уотердип. Почему-то от этих благоразумных рассуждений становилось еще тошнее. Что она натворила? Разве кто-нибудь в «Плакучей иве» заслуживал увечий или смерти? А разрушения, случившиеся по ее вине?.. Да будь она Йориком, то задушила бы такую постоялицу собственными руками! О чем Тамирис ничуть не жалела, так это о выбитых зубах Галенова охранника, и все же налившиеся на шее синяки трогала с мрачным удовлетворением. Казалось, болью можно было хоть немножко что-то искупить. Доказать, что на самом деле она не такая уж... ведьма? Калак-Ча? Может быть, эти два слова значили одно и то же. Отшагав без передышки четыре мили, Тамирис уже с надеждой прислушивалась к скрипу колес — не подвезет ли ее добрая душа до Лейлона? — но повозки грохотали мимо, лица возниц были насупленные и злые. Впрочем, удивляться не приходилось: кого не напугала бы босая девица, обсыпанная с ног до головы штукатуркой, словно серой пудрой? В конце концов она совершенно выбилась из сил. Сдавшись, Тамирис сошла с тракта, присела на поваленное дерево. Таким блаженством было просто вытянуть гудящие ноги! Конечно, она вовсе не собиралась засиживаться — только минутку... — Эй, девочка, ты ж... это... не мертвая? Она вскинулась, чуть не потеряв равновесие, и охнула — так затекла шея. В довершение всех неприятностей, дварф из «Плакучей ивы» стоял перед ней, участливо заглядывая в лицо. — Зову-зову, а ты не откликаешься. Думал, случилось что. Дороги-то, видишь, неспокойные. Было непохоже, что он собирался вытрясти из нее душу, но все-таки, притворившись, что отряхивает юбку, Тамирис украдкой сложила пальцы в магический пасс. — Нет, все в порядке. Я просто решила отдохнуть. До Лейлона путь неблизкий, ну и... Боги, зачем она сболтнула про Лейлон?! — Ты же вроде в Уотердип собиралась. На бородатой физиономии по-прежнему читалось только простодушное недоумение, и Тамирис почувствовала, что краснеет. Она торопливо направилась к тракту. — Передумала. — Бывает! Согласие прозвучало так искренне, что Тамирис остановилась. — Я-то сам, думаешь, в Невервинтер собирался? Ха! Терпеть не могу ваши города, там все такое хрупкое. Особенно в тавернах. Ну, знаешь, всякие стульчики, столики... посудочка! Я, что ли, виноват, что эта дребедень не переживет и одной хорошей драки? Сидеть надо на прочном камне, а пить... Видела когда-нибудь настоящую дварфийскую кружку на четыре пинты? С ней не нужен таран, чтобы проломить ворота крепости, я тебе говорю! Как-то так вышло, что теперь они шли рядом. Дварфу совершенно не требовались ответы (даже мычание и кивки) собеседника, и Тамирис воспользовалась передышкой, чтобы присмотреться к неожиданному попутчику. При свете дня он больше не выглядел грязным бродяжкой: может, ему и приходилось ночевать на куче соломы, но запыленная одежда была из добротного сукна, а пояс украшен серебряными клепками. И, кажется, дварф был довольно молод, — конечно, насколько молодо может выглядеть кряжистый бородач с голосом, как из бочки. — ...И никаких переплетов в окнах, тело должно лететь вольготно! А вот клумбочку помягче под окном можно и разбить... Похоже, он был готов часами разглагольствовать о преимуществах в драке дубовых скамей над липовыми, и Тамирис не без труда сдерживала полные досады вздохи. Хуже скуки была только резь в пустом желудке. Остатки вчерашнего рагу стояли перед глазами. Тамирис недоумевала, как могла не понимать очевидных вещей: надо съедать свою порцию до крошки и запасаться едой при первой же возможности — кто знает, когда удастся поесть в следующий раз? Какой же дурой она была! Ей следовало отделаться от дварфа вежливо, деликатно и как можно быстрее — до того, как разговоры о тавернах сведут ее с ума. — Это все, конечно, очень интересно... то есть спасибо за интересный рассказ! Надеюсь, вы удачно доберетесь до Невервинтера и побьете там всех, как того желает ваше сердце. Ну а мне... мне надо... В животе зарычало так, что Тамирис сбилась с шага. Неужто ко всем мукам этого дня добавится еще и позор? Она не решалась взглянуть на дварфа, страшась увидеть на его лице глумливую ухмылку. — Тебе с сыром или так?.. — А? Кого? — Тамирис не поверила собственным ушам. — Хлебушка. С такой нежностью он мог бы произнести имя матери. На ходу дварф развязал котомку и вытащил завернутую в тряпицу ковригу ржаного хлеба — ноздри Тамирис затрепетали, улавливая восхитительный кисловатый аромат. Глаза наполнились невольными слезами быстрее, чем рот — голодной слюной. — Просто кусочек, — шепнула она виновато. Дварф мог быть забиякой, даже сумасшедшим, но сейчас, когда мякиш таял во рту, а корочка хрустела на зубах, Тамирис не могла пожелать себе лучшей компании.