Ответы, которые лучше не знать

Брайт больше не светился, не источал надоедливую лихорадочную энергию, не пытался доказать свое превосходство. Дани чувствовала, что скучает по Малкольму Брайту, которым тот был когда-то. И ей казалось, что не она одна. А ведь по сути ей не на что было сердиться. Нынешний Брайт был собран, немногословен и тих. Он просто шел и выполнял ту работу, которую ему поручали. Она украдкой смотрела на него, стараясь заметить хоть малейшие намеки на то, каким он был. Но Брайт оказывался неизменно спокоен и деловит. Образец законника, идеал профайлера. Такого бы не уволили из ФБР. Наверное, это даже хорошо, что он стал таким. Если бы Малкольм был прежним, ему сложно было бы очаровать присяжных. Они, как и все рядом с Брайтом, чувствовали бы надвигающееся безумие. Теперь же Брайт не допускал странных высказываний и сумасшедших шуточек. Ни у кого не возникло ни единого сомнения, что убийство Хирурга было актом самозащиты. Такому Брайту нельзя было не верить, он источал уверенность и честность. Он был исключительно нормален и максимально далёк от отца во всем. Серийный убийца, отсидевший столько лет в психиатрической больнице, — каким Мартин Уитли должен быть? Конечно, настоящим безумцем, пугающим своими бесчеловечностью и жестокостью. Брайт же был эталоном благоразумности и любви к людям. И только Дани замечала, насколько все это наигранно. Насколько все это страшно. Ее не покидало ощущение, будто Малкольм теперь живёт в некой задумчивости. Живость из него ушла, потому что все энергию он тратил на обдумывание чего-то. Тему Дани видела лишь одну — смерть отца. Она даже в своей голове боялась называть произошедшее убийством, хотя там, в лесу, в первый момент в ужасе спросила у Малкольма, что он натворил. Иногда она говорила себе, что, может, это и хорошо, что Малкольм погружен в свои мысли, потому что предчувствовала: когда он перестанет размышлять, может случиться все, что угодно. Она боялась увидеть Малкольма на крыше небоскреба. Или, как вариант, что он стал монстром, как его отец. * — Вам не кажется, что с Брайтом что-то не так? — спросила Дани у Гила, когда они вместе стояли у двустороннего зеркала и смотрели на допрос, который вел Малкольм. Его спокойствие и профессионализм завораживали. — Честно говоря, я не знаю, — ответил ей Гил. Дани непонимающе взглянула на него. — Я знаю Малкольма много лет, — пояснил Гил. — Я видел, как он замкнулся и перестал разговаривать, когда начался судебный процесс над Мартином, как потом у него появились нервные тики — ты видела, как у него дрожат руки, если он испытывает стресс. Я помню, как он начал плохо спать, и постоянные кошмары привели к расстройству сна. Появилась та лихорадочная активность, которую, думаю, ты не могла не заметить. Он всегда был зациклен сначала на Мартине, а затем вообще на серийных убийцах, с этим ничего не могли поделать ни психиатры, ни лекарства, ни Джессика, ни я… Гил в задумчивости замолчал. — Хотите сказать, что то, как он ведет себя сейчас, к лучшему? — подождав, сама сделала вывод Дани. — Ну… — Гил чуть смущенно улыбнулся. — Может быть, не к лучшему в принципе, но явно полезно для самого Малкольма. Хоть выспится и поест нормально. Дани некоторое время внимательно рассматривала Гила. — Вы же не серьезно? — спросила она. Гил дёрнул плечами, на мгновение неуверенно улыбнулся и тяжело вздохнул. Дани нахмурилась. Кажется, она впервые видела начальника таким смущенным и неуверенным. — Гил, вы с ним хотя бы поговорили о произошедшем? — спросила она. — Мне кажется, что с ним уже слишком много говорили о случившемся, — Гил отвернулся от нее и взглянул на Малкольма. — Господи, Гил! — воскликнула Дани. — Вы же понимаете, что допросы и суд — это не разговор по душам. — И всё-таки на допросах и в суде ему пришлось много чего рассказывать о Хирурге, — тоже чуть повысил голос Гил. — Но вы же говорили с ним? Конкретно вы, а не полиция, адвокаты и так далее. — У него было с десяток допросов, Дани, — рявкнул Гил. — Плюс интервью с Эйнсли. — То есть вы с ним не говорили, — подвела итог Дани. — Не могу поверить, что вы испугались. — Дани! — огрызнулся Гил. — Это не страх, это понимание, что Малкольма сейчас и без моих разговоров… Дани фыркнула: — Это страх, Гил. Я точно знаю, потому что сама боюсь с ним заговорить о произошедшем. Гил посмотрел на нее. Вид у него был виноватым. — Погляди на него, — произнес он. — Ему же лучше, да? Ему же явно стало лучше после того, как он… — Гил запнулся: — После того, как умер Мартин? Дани поморщилась от зудящей надежды и мольбы, которыми был пропитан голос Гила. Несмотря на то, что тот недоговорил первый вариант своей фразы, мысленно Дани продолжила за него: «После того, как он убил отца». Не в силах больше выносить разговор, она вышла из комнаты наблюдения. * — Ты слышала, что Брайт натворил? — этим вопросом встретил Дани ДжейТи. — Что? — спросила она, чувствуя, как замирает сердце. Вот сейчас все и откроется. — Он на спор отгадывал разные факты из жизни полицейских в отделе, — сообщил ДжейТи. — И ты даже не представляешь, насколько часто он оказывался прав. Он явно ждал, что она тоже присоединится к его радости: еще бы, ведь Малкольм работал с ними вместе, в их команде, а значит, его успехи — их успехи. — Представляю, — буркнула она. — Всегда. Он оказывался прав всегда. — Именно! — от прошлой неприязни к Малкольму у ДжейТи не осталось и следа. — Я и раньше видел, как он проворачивал подобное, но сейчас он просто стал монстром. Дани вздрогнула. — Ему есть, в кого становиться монстром, — она нахмурилась. — Было. Улыбка испарилась с лица ДжейТи. — Вообще, хорошо, что Хирурга больше нет, — запинаясь, сказал он. — Да, — согласилась она. — Только лучше бы его не стало каким-то другим способом. ДжейТи вздохнул. — Думаешь, Брайту тяжело? — Мог бы сам у него спросить, — фыркнула Дани. ДжейТи с досадой потер шею. — Да мы вроде не настолько знакомы. Ну и я не придумал, как начать. «Я знаю, ты убил отца, тебе тяжко, понимаю, но, если что, можешь на меня рассчитывать»? Фигово звучит, мне кажется. Или ещё вариант: «Из Мартина Уитли всегда был хреновый отец, так что ты правильно поступил». Это, по-моему, вообще финиш. Дани даже не улыбнулась. — Да, я тоже не знаю, как начать и что говорить. — Вот я и решил оставить все, как есть, — пожал плечами Джей Ти. — К тому же Брайт сейчас адекватнее, чем был раньше. — Думаешь, это адекватность? — усмехнулась Дани. — Уговариваю себя, что именно так она и выглядит, — ответил ДжейТи. — Потому что другие варианты пугают. * — Эйнсли, это Дани Паувел. Я работаю с Малкольмом. Мне надо с вами поговорить о вашем брате. Эйнсли так долго молчала, что Дани подумала, что произошло что-то со связью, но потом та всё-таки откликнулась: — Мне кажется, полиция уже все выяснила с Малкольмом по поводу убийства отца. А вот Эйнсли не церемонились и называла все своими именами. Убийство — значит, убийство. — У меня вопрос не по поводу случившегося, — ответила Дани. — То есть он связан, конечно, но не совсем. — Я слушаю, детектив Паувел, — сказала Эйнсли. — Вам не кажется, что Малкольм изменился? И вновь недолгое молчание. — Не знаю, как вам, но мне кажется логичным, что Малкольм изменился, — голос Эйнсли стал холодным. — Он же не робот и не психопат. Он должен реагировать на происходящие события. Тем более такие. Дани показалось, что Эйнсли как-то по-особому произнесла слово «психопат». Так выделяют шутки, понятные только своим. Похоже, Дани в «своих» не входила, потому что не видела ничего смешного. — Я тоже так считаю, — согласилась Дани. — Но его изменение должно быть иным. — В каком смысле? — Вы же знаете, ваш брат весьма чувствительный человек, — начала пояснять Дани. — Его реакция на смерть… — Убийство, — вмешалась Эйнсли. — …отца должна была быть очень эмоциональной, а Малкольм сейчас спокойнее, чем был. Чем вообще когда-либо был. Дани услышала смех Эйнсли — будто звон разбитого стекла. — Может быть, дело в том, кого он убил? — она сделала акцент на слово «кого'. — Может быть, дело в том, кто заставлял его нервничать, пока был жив? — А не может ли быть дело в том, что он сделал для себя какой-то выбор после случившегося? Эйнсли вновь рассмеялась. — Теперь я понимаю, почему вы ему нравитесь, Дани. Думаю, он сделал этот выбор раньше. Спросите его. Если действительно хотите знать. Только потом не пугайтесь ответов. * — Малкольм… — начала Дани и замолчала. Она не знала, как продолжить. Наверное, надо было заранее приготовить какую-нибудь фразу и тогда уже попытаться заговорить. Малкольм, сидевший за столом с несколькими папками, поднял на нее глаза. Под его взглядом Дани смутилась. Никогда она не могла назвать себя неуверенной, но сейчас не знала, как быть. Вдруг он улыбнулся. Улыбка получилась привычно очаровательной и понимающей. — Дани, все нормально. В смысле это ответ на твой вопрос. Ты ведь хотела спросить, как у меня дела? Так вот, все нормально. Дани обвела глазами его фигуру и остановилась на руках, свободно лежавших на подлокотниках. Никакой дрожи, никаких судорожных сжиманий кулаков. — Прости, Малкольм, но ты мой друг, поэтому мне неприятно, что ты мне лжешь, — она заговорила чуть громче и быстрее, заметив, что тот хочет перебить ее: — После произошедшего у тебя не может быть всё хорошо. Малкольм перестал улыбаться, посерьёзнел. Однако Дани не почувствовала, будто пробилась за его лживую сияющую скорлупу. Он просто стал серьезным, потому что тема, которую она подняла была таковой. Маска весёлости сменилась маской вдумчивости. То, о чем Дани собиралась говорить, требовало особого внимания, поэтому Малкольм собирался уделить его ей. Дани захотелось заорать или ударить его, но она понимала, что это не даст желаемого эффекта. Она даже не могла сказать, как он отреагирует. Наверное, попытается понять и утешить — так он повел бы себя раньше, — но сейчас это показалось бы ей неким сценарием, которому Малкольм следует, а не настоящим сочувствием. Это заранее взбесило Дани. — Мне, конечно, жаль, что все произошло таким образом, — спокойно сказал он. — Я много думал о возможностях закончить все иначе, но пришел к выводу, что у меня не было выбора. Кроме того, Хирург… Фразы, которые произносил Малкольм, звучали так обтекаемо, что по гладкости напоминали обточенные морем камни. И они были такими же холодными. Незнавший, о чем говорит Малкольм, никак не смог бы подумать, что речь идёт об убийстве. — Прекрати! — оборвала его Дани. —Если сейчас ты скажешь, что Хирург был чудовищем и его стоило убить, потому что на свободе он продолжил бы начатое двадцать лет назад, я заору, что это не ты, потому что ты не можешь быть таким! — Ты слишком эмоционально все воспринимаешь, — участливо заметил Малкольм. — Это ты воспринимаешь все слишком холодно! Малкольм тяжело вздохнул, и Дани до боли сжала зубы: настолько это было фальшиво. — Я не знаю, какого Малкольма Брайта ты себе нарисовала, но явно не того, который есть на самом деле, — проговорил он равнодушно. Дани наклонилась к сидящему Малкольму и, схватив за плечи, начала пристально всматриваться в его лицо. — Очнись, Малкольм, — почти прошептала она. — Пожалуйста. Я знаю — знаю! — какой ты. Тебе же больно. Тебе должно быть больно! Малкольм медленно покачал головой. — А чего ты хотела, Дани? — спросил он. — Чтобы я разрыдался? Ждала, что у меня случится нервный срыв? Что я впаду в кататонический ступор? — Он прищурился. — Значит, что-то из этого набора тебя бы удовлетворило, а мое спокойствие — нет? Почему? — Потому что я знаю тебя, — сказала Дани. — Ты убил отца, Малкольм, — И когда он отвернулся, повторила: — Да, убил отца! Малкольм Брайт, которого я знаю, тяжело бы это переживал и не стеснялся бы показать это друзьям, потому что мы нашли бы способ помочь. — Ты плохо меня знаешь, Дани. Он повернулся к ней, улыбнулся — и Дани вдруг отшатнулась: она будто впервые заметила, насколько все Уитли похожи друг на друга. Похожи на Мартина. — Что это значит? — требовательно спросила она. — Ты хочешь мне что-то рассказать? Потому уже было что-то, отчётливо поняла она. До убийства Мартина. И хорошо, если только один случай. — Нет, — Малкольм качнул головой. — Нет, потому что нечего рассказывать, или?.. Он несколько мгновений смотрел на нее, и Дани показалось, что она наконец видит прежнего Малкольма. — Мне жаль, что ты видела, как я убил отца, — тихо сказал он. — Мне действительно очень жаль, Дани. — А если бы не видела, что бы ты сделал? — спросила она с вызовом, стараясь не поддаваться обычной душевности, которая появилась в их разговоре. Она не хотела душевности, она хотела правды. — Придумал бы. Но тебе бы точно не было так больно, как сейчас. — Сомневаюсь, Малкольм. * Привычная утренняя прогулка по Интернету сразу бросила в Дани новостью: «В канализации Нью-Йорка найден изувеченный труп Марка Бразерса. Убитый подозревался полицией в совершении нескольких тяжких преступлений, однако доказательная база оказалась недостаточной для суда…» Дани не знала, почему эта новость зацепила ее: может быть, потому что это было их дело, это они не смогли собрать достаточно улик, или, может быть, потому что Малкольм тогда не сказал ни слова, просто долго смотрел на Бразерса и на губах его играла странная улыбка, нехорошая улыбка. Или, может быть, потому что описанные раны Бразерса были ей знакомы: в грудь (Дани была уверена, что это хитрое ранение оказалось несмертельным) и в живот (наверняка, задело печень и убило). Она видела такие в деле Хирурга на фотографиях его тела и рядом указание, кем нанесены — Малкольмом Брайтом.