***
Вишня сидела на траве, опершись об алтарный камень. Над ней склонился мужчина с деревянной чашей в руках. - Выпей воды, успокойся, - Вишня не сказала ни слова, лишь тяжело дышала и смотрела на него широко-раскрытыми глазами. У него были ярко-зеленые глаза, черные волосы и нос с горбинкой. На крыле носа выделялась большая, выпуклая родинка. Он носил серую мантию из грубого сукна и венец из лавровых листьев. Такие носили Хранители из древних преданий. - Воду, говорю, возьми, - немного раздражённо повторил он. Вишня повиновалась, - нужно быть осторожнее, - сказал мужчина уже без гнева. Заботливо. - А нечего людей пугать! - а вот Вишня была настроена недружелюбно. - Это ты зашла на этаж Хранителей без предупреждения. Мне даже пришлось нарушить обет, чтобы твоя кровь не испортила репутацию храма. Слава богу, я не успел ничего увидеть. - Какой такой обет? - грозно спросила девушка. - Хранителям нельзя выходить на улицу. Даже смотреть наружу. - Так ты Хранитель? То есть прям настоящий? - Не думал, что люди, когда удивляются становятся похожими на лягушек. - Что? - Глаза, говорю, у тебя большие, красивые, черные, как у лягушки. - Так почему тебе нельзя выходить? - проигнорировала его замечание Вишня, - ты ведь поклоняешься лесу, а вокруг этот же самый лес. Только во много раз больше того, что в храме и немного красивее, - взгляд Хранителя стал грустным и отрешенным, голос задрожал, а после стал надломленно-торжественным. - Я обязан оберегать Храм. Если уйдет последний Хранитель, он разрушится до основания. Раньше нас было много. Мы защищали Алтарь от набегов варваров. Люди приходили к нам за пророчествами и благословением. Но потом, люди открыли в себе силы самим общаться с богами. Хранители уходили и Храм становился все меньше и меньше. Теперь я остался один. И я должен нести на себе Храм. И я не могу даже посмотреть наружу. Говорят тот, кто взглянет на лес, никогда больше не вернётся в Храм. - Это грустно, - только и смогла сказать девушка. - Нет. Я же всю жизнь так живу. - Ты всю жизнь один? - У меня есть кот, - животное которое терлось об его ноги подтвердило: - Мяяяяу! - Его зовут Ветер. Он мои глаза и уши. - А тебя как зовут? - Меня называют по названию утеса - Редклифф. - А имя? Имя у тебя какое? Которое тебе дали при рождении, - мужчина замялся. Никто никогда его так не называл. По крайней мере в сознательном возрасте. - Меня зовут Картмату.***
Прошло два дня с тех пор, как Вишня побывала в Храме. Она часто обдумывала эту ситуацию и прокручивал у себя в голове, вспоминая все до малейших подробностей. Она вспомнила, что у Ветра, как и у всех черных котов, за ушами шерсть более редкая, чем везде, она помнила, что справа от лестницы рос куст белой розы и, что на нём было три нераскрывшихся бутона и, что у Картмату глаза не полностью зелёные, а с несколькими карими и серыми пятнышками. Если сначала она была зла на него, потому, что он ее напугал, то позже она уже смотрела на него, как на фанатика, а ещё позже ей стало его жаль. А как известно, жалость в женском сердце - довольно опасное чувство. И вот она решилась снова навестить странного затворника. Когда она зашла в храм, Картмату сидел у алтаря с книгой в руке: - Благословенна матерь всего живого, та из чьего лона рождены лес, горы и человек. - И даже противная бабка в конце селения, грозящая переломать ноги всем, кто сорвёт ее яблоки, которые она сама не собирает? - И даже она.У всех свои недостатки, - сказал Картмату не оборачиваясь, - закрой пожалуйста дверь. Вишня неохотно, но послушалась. Она подошла к нему и протянула корзину битком забитую едой. - Это что? - спросил мужчина. - Меня всегда интересовало, чем ты тут питаешься. - Ягодами, грибами. Они тут растут. Вон там орехи - он показал на дерево, - в моей комнате в горшках помидоры, огурцы, мята, базилик. - Ясно-ясно, травоядное, можешь не перечислять. А мясо вам можно? И хлеб? А рыбу? - Можно. Вот только тут такого не водится. Не буду же я мышей, как Ветер есть? - Мяяяууу, - послышалось откуда-то сверху. Внезапно с ветки спрыгнул Ветер и начал крутиться вокруг корзинки. - Ну вот я это все и принесла и ещё кое-что, - загадочным шепотом добавила Вишня. - Что? - поинтересовался Картмату. - Шоколад! - радостно произнесла девушка и достала три плитки завёрнутые в фольгу. Глаза Картмату засияли. Вишню удивляло и радовало неподдельное счастье взрослого мужчины вызванное плитками шоколада. - Я о нем только в книжках читал. Их приносили прихожане давным давно. Говорят, он очень вкусный. Можно? - он взял плитку с благоговейной осторожностью. - Ну конечно, дурачок, я же все это тебе принесла. Ну и, кажется, Ветру, - кот вытащил из кулька маленькую рыбку и скрылся в неизвестном направлении. Картмату отломал один квадратик шоколадки и положил на язык. Он прикрыл глаза и долго не жевал. Его лицо выражало полное блаженство. Мягкая сладость, ореховые и земляные оттенки: все это обволакивало его рот и заставляло забывать о том, что в мире существует ещё что-либо, кроме шоколада и вкусовых сосочков по бокам языка. Наконец он проглотил его и сказал: - Спасибо тебе! - он завернул остаток обратно в фольгу и положил в корзину. - Ты больше не будешь? - Нужно оставить, чтобы растянуть на много дней. - Не нужно! - возразила Вишня, - я принесу тебе ещё. Или ты можешь ко мне прийти и взять. У меня много шоколада. - Спасибо, но я уже говорил, что не могу выйти. Храм разрушится, - лицо его стало грустно-отрешенным. - А зачем нужен Храм, куда никто не ходит? - Это мой долг.***
Вишня привыкла заходить без стука и бесцеремонно начинать разговор без "здрасьте" и "как поживаешь", даже если от тишины в данный момент зависит будущее всего человечества. Так что прерванная молитва для нее была сущим пустяком. Она зашла в Храм с уже ставшей привычной за неделю постоянных посещений корзинкой. Невидимой силой ее влекло в это людьми, но никак не богами забытое место. Может, не столько к месту, сколько к его узнику. Узнику, который мог в любой момент уйти, но при незапертых дверях, он все же оставался здесь, как бледная тень былого величия. Люди привыкли, что если мы с чем-то боремся, то это что-то плохое, а если боремся за что-то, то это что-то непременно хорошее. Но ведь противостоять можно и хорошему, а бороться за плохое. Тогда получается, что главное - не борьба, а причина. Вот только есть люди, для которых борьба, как таковая и есть цель, а превозмогать себя - наивысшая благодетель. На этом и построено общество, об этом говорит большинство религий - превзойти, превозмочь, собрать силы и выступить против... Вот только иногда нужно сдаться и разрешить себе быть счастливым. Ведь если нет счастья, то тогда к чему все подвиги? Вишня прервала молитву Картмату неуместным вопросом: - Почему ты назвал кота Ветер? - И тебе здравствуй, Вишня - он мгновенно повернулся и широко улыбнулся: - Он же черный! - И что? Ветер же не черный, он вообще невидимый, - Вишня нахмурила брови, пытаясь найти логику. Логика упорно не находилась. - Ну как же, когда ветер, небо и тучи черные! - Вообще-то тучи черными быть не могут. Они серо-лиловые. И тучи не всегда такие во время ветра. Ветер ведь не только сильный и во время бури, он может быть лёгким, приятным, почти незаметным. Как поцелуй - она смутилась от своего сравнения и поспешила добавить, - или как прикосновение листьев к коже. - Быть такого не может! - не верил Картмату, - он же надувает паруса и создаёт волны. И целые кроны деревьев шелестят из-за ветра, - кот внимательно их слушал, переводя глаза с Вишни на Картмату и обратно. Вроде бы зовут его, а еды не предлагают. Значит не так важно то из-за чего его зовут. - Мяяяу, - сказал он и демонстративно повернулся к ним хвостом. - Не веришь? А давай докажу! - Вишня направилась к двери и встала у нее - идём, с моря как раз веет бриз. Замечательно жить у моря. А на твоём утесе все ощущается ещё прекраснее - воодушевленная Вишня с жаром в глазах рассказывала ему об обыденных для нее вещах. Она любила и удивлялась жизни так, будто бы впервые вступила на планету сегодня утром. Картмату редко видел людей, женщин ещё реже, а красивых девушек, которые так трепетно уговаривают его выйти из Храма никогда. Его не учили, как сопротивляться этому искушению, ибо у рождённого в стенах и никогда не бывавшего вне них, такого искушения просто возникнуть не могло. Именно поэтому, сейчас он был растерян и не имел ни малейшего желания бороться, но все же сказал. - Я не имею права выходить отсюда. - А ты не будешь выходить. Мы просто откроем дверь. Совсем немного откроем и подставим твою унылую физиономию ветру. - Но я не могу даже смотреть на улицу. - Я завяжу тебе глаза моим шарфом, - она сняла с шеи лёгкую белую шёлковую косынку, - я сложу ее несколько раз и ничего не будет видно. - Ну не знаю... - больше для приличия отнекивался мужчина. - Давай! - она его отговорок не слушала и уже принялась завязывать ему глаза. Он не сопротивлялся. Ненарочное прикосновение ее рук к его щеке, Картмату с завязанными глазами ощутил особенно остро. Ее пальцы были тёплыми и слегка шершавыми от мозолей на кончиках. "Она занимается музыкой" - подумал он и невольно улыбнулся своей мысли. Он никогда не слышал музыки. Только читал о ней. Когда дверь отворилась, Картмату сначала услышал ветер. Он шелестел листьями и гнал волны. Картмату не видел этого, но знал, что они где-то внизу. Он проникал в расщелины в скалах и отскакивал от их стен, создавая собственную мелодию свободолюбивую и гармоничную. А потом ветер прикоснулся к его лицу и взъерошил волосы. Может так бы их гладила его мать, если бы она не отказалась от него сразу же, как Хранители помогли ей родить. Нет, касания ветра были приятнее самой невесомой и мягкой материи. Словно холодная подушка после насыщенного дня, но легче. Они были свежими, но не холодными, лёгкими, но ощутимыми. Его никогда не целовали, но сравнение поцелуя с ветром казалось ему прекрасным и точным. А потом он ощутил его запах: прохладный, свежий, словно трава, но слегка соленый. Он растворился в нем и захотел, чтобы дверь никогда не закрывалась, но испугался этой мысли и попросил Вишню закрыть ее. Когда она сняла повязку, он сказал: - Оставь меня одного. - Тебе не понравилось? - удивилась и расстроилась она. - Понравилось, - с отчаянием сказал он, - просто оставь меня. Прошу.***
Картмату запер наглухо двери и не открывал, сколько бы Вишня не стучала. Та и угрожала, и злилась и даже, хотя и никогда в этом не призналась бы, расплакалась у порога. Она пыталась забраться на крышу чтобы выбить стекла витражей, но камни были гладкими и скользкими. Вишня угрожала, что спрыгнет со скалы, если Картмату не откроет ей. Она прикладывала ухо к двери. Внутри было тихо. Ей начало казаться, что там вовсе никого нет и всё это ей показалось и, что никакого Картмату не существовало. Но ровно через две недели и два дня, холодным и влажным утром, когда она в последний раз решила пойти к Храму и постучала, всхлипывая и проклиная Картмату и все, что с ним связанно, он открыл ей. Глаза его были закрыты. Он обнял её, обернувшись спиной ко входу.***
- А что там, снаружи, самое загадочное и прекрасное, - однажды отважился спросить Картмату, - они сидели с Вишней на траве, прижавшись спиной к алтарю, касаясь локтями локтей друг друга. Девушка проводила тут целые дни. Вот и сейчас был уже поздний вечер, но уходить она ещё не собиралась. Услышав вопрос, Вишня задумалась, потом покраснела, потом подумала ещё и ответила: - Звёзды, - хотя думала она не о них, - да, пожалуй, это самое прекрасное явление природы, - поспешила добавить она. - А какие они? Это белые точки на небе? - он посмотрел на один из витражей, где было изображено ночное небо, в отличии от остальных, на которых был день. - Это очень яркие белые точки, - возразила девушка, - да и не точки это вовсе, - они как маленькие фонарики с белым светом. Очень далёкие фонарики, которые светят не совсем ровно, не то, чтобы моргают, но... Черт, это сложно описать. - Ну уж постарайся. - Нет. - Как нет? - опешил мужчина. - Нет, я не собираюсь описывать то, что ты можешь сам увидеть, я что, писатель, чтобы все описывать? - она сказала это с такой злостью, что Картмату испугался. Никогда он не видел эту добрую девушку злой. - Я не могу... - Да неужели? Ты прилип к этому добланному Храму, как пиявка к заднице. Ты похож на привидение, привязанное к месту смерти. Только ты ведь живой. Ты похоронен заживо сам собой, - она кричала, - никто тебя не заставляет быть здесь. Никто тебя не упрекнет, если ты покинешь храм. А если даже найдется такой, я лично поставлю этого ублюдка на место. - Не ругайся в святом месте. - А-то твои святые уши завянут? - Если ты приходишь только для того, чтобы убить мои принципы, то можешь больше не приходить, - сказал он так тихо, что у девушки пошли мурашки по коже. Он отодвинулся от нее и чудная связь, соединявшая их локти оборвалась. Они молчали. Вишня было поднялась, чтобы уйти, но поняла, что если она это сделает, пускай даже сгоряча, она потеряет его навсегда. Кот мурчал у ее ног, преграждая путь к выходу. - Но ты же сам попросил. Человек не может познать богов, если он не знает, что такое красота, - сказала она более спокойно. - Это откуда цитата? - Это мое. Я знания черпаю из жизни, а не из книг. - Ты что не умеешь читать? - бестактно поинтересовался Картмату. - Это ты не умеешь видеть! - горячо заверила девушка, - а я... я хотела бы, чтобы ты видел, - ее слова эхом отскакивали от стен, а лицо приобрело неведомое Картмату доселе выражение. Она была такой грустной, и совершенно не резкой, как мгновение назад.Чтобы понять, что мы чувствуем к человеку, нужно увидеть его в трёх состояниях: радости, гневе и печали. При чем именно в этой последовательности, чтобы быть готовым принять несовершенство другого и полюбить это несовершенство. - Как ты думаешь, - сказал мужчина после долгого молчания, - не будет ли актом вандализма выбить вон тот наполовину разбитый витраж полностью? - он указал на маленькое окошко в удаленном углу. Вишня ни разу не видела, чтобы он заходил туда и, видимо поэтому не обратила внимание, что стекла там, как такового почти не осталось, только острые покрытой красной краской края. Кажется, когда-то они представляли закатное солнце. Дыру, оставшуюся от него, закрывали ветви деревьев, растущих снаружи. - В детстве старшие хранители часто отгоняли меня от того угла. Странно, обычно детей ставят в угол, а не отгоняют от него, - улыбнулся Картмату. - Поможем реставраторам в их нелёгком труде, - сказала Вишня, не веря своему счастью. Она подняла один из булыжников, лежавших у алтаря и ловко бросила в стекло. Стекло с треском разбилось, осыпав травяной пол маленькими красными осколками, издалека похожими на кровь. Храм кровоточил, но продолжал стоять. Нужно быть камнем, чтобы стоять неподвижно, когда тебе выбивают глаза. - Там ветки, - сказал Картмату с облегчением. Ничего не видно. - Стремянка есть? - Ну, допустим, есть. - Тащи, - Редклифф не мог ей отказать. Из подсобного помещения он притащил высокую, криво сделанную из неотёсанный палок лестницу. - А ты уверен, что она выдержит? - Нет. Поэтому не лезь. - Не дождешься, - сказала та, - держи лестницу крепко, если, конечно, не хочешь, чтобы тебя перестали доставать навсегда. Она взобралась по лестнице так, будто бы всю жизнь жила на деревьях, вынула нож из кармана красного в клеточку платья и принялась одной рукой срезать ветви, загораживающие небо, другой же держалаь за хлипкую лестницу. - Ты уверена, что это не богохульство и Мать не накажет нас. - Все для тебя, дорогой, все для тебя, - когда она наконец была на земле, она улыбнулась: - Ну что ж, в этот раз казнь богов миновала меня. А теперь смотри. Вид, конечно, не самый прекрасный, но парочку звёздочек видно. Он залез на лестницу и выглянул наружу, смотря ровно вверх, не крутя головой. Небо вдали от людей было темным, безоблачным и полным звёзд. Контрасты правят красотой. На контрастах играют художники. Природа же - самый великий из всех художников: человеческая душа, любовь и звёздное небо - три ее шедевра. Мрак и свет. Смерть и жизнь. Зло и добро. Природа играет на контрастах, как искусный пианист играет "Революционный этюд". Ненависть и нежность даже начинаются на один и тот же слог. Вот только у Бога нет антипода. Даже Дьявол - не антибог. Он его бывший слуга, нынешний враг, но мы же не говорим про своих врагов, что это мы, только наоборот. Антоним нам и антоним Богу - это отсутствие нас и отсутствие Бога. Является ли отсутствие чем-то плохим? Тот, кого нет, не может быть врагом, но и другом тоже не может быть. И можно ли считать грехом - уход от пустоты, даже если поклялся эту пустоту защищать. Как можно защищать то, чего нет? Пустота - антоним всему. Ее нет на контрастных картинах. Человек, который смотрит на звёзды всегда становится чуть-чуть философом и Картмату не был исключением. Он всегда чувствовал страх и трепет перед богами природы, но только сейчас он понял, насколько они сильны и насколько важна его миссия. Он так долго смотрел на небо, что Вишне пришлось прервать его. Ей пора было идти. Он прощался с девушкой, но в глазах ее видел звёзды.***
Задавать главные вопросы страшно, хоть мы и знаем, что их необходимо задать. Мы повторяем их по тысячу раз, прокручиваем у себя в голове, но редко задаём. Часто они теряются в глубинах нашей неуверенности. Те самые важные вопросы уходят навсегда так и не успев родиться. - Что такое любовь? - спросил Картмату, когда Вишня пришла на следующий день, - он не хотел потерять свой самый главный вопрос, - я читал об этом в книжках. - Ты разве не любил своих учителей и братьев по храму? - удивилась Вишня. - Это была не любовь. Скорее сосуществование, - улыбнулся он, - если тебя не высекли розгами за сломанный сучок или забытую молитву, можешь считать себя счастливчиком. А если Верховный Хранитель тебя похвалил, то можно считать, что ты получил его особое благословение, но любовью там и не пахло. - Любовь очень тяжело объяснить... - она замялась. - Да и показать ее нельзя, так что на этот раз ты не заставишь меня нарушить заповеди, - он широко улыбался, щеки его горели, а в глазах заплясал озорной огонек. - Ты так в этом уверен? - девушка придвинулась к нему поближе, взяла за руки и прижала их к своей груди, - чувствуешь, как сильно бьётся сердце? Ее густые волосы упали ему на лицо, а теплые обветренные губы коснулись его губ. - Вот это мы называем любовью, - прошептала она ему в губы, - он ответил на поцелуй инстинктивно, не до конца понимая, что он делает. Он прижал ее к себе и гладил ее непослушные волосы, целуя ее губы, глаза, щеки и шею, словно в наваждении. Она улыбалась и прерывала его, пытаясь посмотреть в его серо-зеленые глаза и понять, что же он чувствует, о чем думает. Его взгляд в этот момент был таким близким и таким отрешенным одновременно. Она знала - он любил ее. Но хватит ли ему этой любви, чтобы освободиться? - Картмату... - выдохнула она - твое имя означает бесстрашный. Носи его с гордостью, - они упали на траву. Его руки переплелись с ее. Он чувствовал силу. Он чувствовал себя бесконечно храбрым рядом с ней. Он чувствовал ветер в ее пальцах, когда она гладила его черные волосы. Он видел звёзды на ее щеках. Ее поцелуи были приятнее шоколада, а ее словах обитала сама любовь. - Я люблю тебя, Вишня. - Ты же не знаешь, что такое любовь. - Я ее чувствую.***
Дверь в Храм была распахнута. По холлу гулял сквозняк. Ветер сидел у порога и смотрел вдаль зелёными, как морская вода у берега, глазами. Шаги Вишни казались бесконечно громкими в нависшей над висками словно туман тишине. На алтаре горели десятки свечей. Картмату не было в холле. Вишня поднялась по лестнице. По спине пробежала дрожь, как в первый раз, когда она взбиралась по чересчур крутым ступенькам Храма. Она повернула ручку келии Картмату, краска с которой уже совсем сошла и теперь в нее можно было смотреться, словно в кривое зеркало. Дверь со скрипом поддалась. В комнате никого не было. Лишь серое одеяние было аккуратно сложено на белой до боли в глазах постели, а лавровый венок висел на гвозде. Сотни книг до верху заполняли грубо-вытесанные полки. На столе лежала тетрадь с одной фразой на всю страницу "ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ"? Вишня перевернула страницу назад. Та была целиком исписана именем: "Вишня" Ещё одна страница: "Может ли уход от обязанностей считаться храбростью? Всегда ли счастье - путь истинный. Если несчастье - реакция организма на плохие условия, то осуществление желаний - всегда верно? Или же отказ от эгоистичных желаний и делает нас людьми? Что меня держит - чувство долга или страх перед неизведанным? Должен ли я что-либо другим людям и почему я живу так, чтобы во всем потакать правилам, которые не делают меня счастливым? Какой смысл имеет жизнь, если ее провести не так, как хочется? Картмату - значит храбрый. Храбр ли я"? На все эти вопросы не было ответа. Ещё одна страница была написана в совершенно другом стиле: "Есть ли человек более неуклюжий и менее скромный, чем Вишня? Впервые, когда я ее встретил, она чуть не свалилась с утеса, погнавшись за кошкой. Вот только ее тело вместо того, чтобы истекать кровью, пронзенное острыми скалами, случайно очутилось в моих объятиях. Такой расклад ее очень даже устроил". Вишня невольно улыбнулась. Она перелистнула оставшиеся пустые страницы и на последней написала: "Если меня спросят, знавала ли я Картмату, я отвечу - нет. Те, кто знаком со мной удивятся, ведь кто же может знать его лучше, чем я. Тот же, кто хоть раз разговаривал с ним поймет: Картмату сам себя не знал". Она спустилась вниз, потрепала за ухом кота и вышла из Храма. Ветер проводил ее понимающим взглядом. Вишня спустилась с утеса к морю, села на берегу, подставив лицо лёгкому бризу. Она развернула плитку шоколада, которую всегда носила в сумке на всякий случай. В небе начинали появляться звёзды. - Ты храбрая девушка, Вишня. Храбрая и упрямая, - мужчина подошедший к ней был в белой рубашке и таких же белых брюках. Он уселся на песок и прижал девушку к себе. Та повернулась к нему и посмотрела прямо в зелёные, словно прибрежные волны глаза: - Нет, Картмату, это ты храбрый. Но что же боги? - А богам не важно, верят в них или нет. Храм будет стоять под присмотром Ветра.