я отдаю кусок себя без какой-либо выгоды

за окнами bmw мелькают дома сталинских построек и дохлые серые хрущевки. юра глубоко вздыхает и утыкается в учебник биологии, притворно изображая вникание в тему. предпоследний день учёбы, нудный по составу предметов, а последняя тема в четверти — генетика — буквально душит своей сложностью и чёрными квадратиками с кружками. парень глотает почему-то вылезающий наружу ком творога, делает потише радио в авто, вытирая параллельно пылинки со стрелочек переключения каналов. он отворачивается к окну, незаметно просовывая руку в карман за air podsaми, чтобы отвлечься на ближайшие 10 минут в пробке. холодный поток воздуха из кондиционера плохо помогает приглушить жар в пояснице и грудной клетке, отчего парень выкручивает на максимум его работу. надоедливый пейзаж загородных домов сменяется таким же приторным пейзажем центра города, погружая парня в какой-то невидимый астрал, состоящий из потока мыслей. переехав в приморье двенадцать лет назад, у юры бзиком теплится искра в голове, что он не должен быть тут: не с таким отцом, не с таким положением в семье. бесконечное количество денег и шмоток — ничтожества в жизни юры, как и он сам. отторгать любую позитивную эмоцию становиться рутиной для него, просто по причине гнетущего цикла проживания с тиллем линдеманном. за столько лет немец не смог стать адекватным родным человеком, а невозможность раскрыть его жестокость ни перед кем грызла юру апатией и паранойей. сладкие мечты о любимом человеке разбивались об отца. второго отца. парень всегда поправляет своего внутреннего «я», что тилль — третий мужчина в семье. изначально их «дом» сложился неправильно, когда мирон выбрал конченного немца — вот от этого и все беды, убеждается в сотый раз после ебли с отчимом юра. тилль кидается «ziege»* на каждую проезжающую по соседнему ряду машину. — вот откуда столько металлолома? а ещё, говорят, что денег мало в стране. юра бесстрастно хмыкает и ждет, пока отец закончит гневную тираду на немецком, а глазами скользит по кадыку мужчины. облизывает губы, чешет синяки под воротом рубашки, вспоминая зубы на них. перед глазами маячит гимназия, бегущие ученики и дорогие машины, припаркованные прямо возле входа. ремень от сумки стягивает руки, он хватает его и уже хочет открыть дверцу, но тилль сжимает его бедро. воздуха в машине резко начинает не хватать. сколько бы мужчина не насиловал или трогал, прикасался едва заметно, у юры повторяются из раза в раз целая куча зацикленных мыслей, что у кого-то всё с отцом нормально — спокойные поездки на рыбалку или загород, яркий просмотр футбола по телику, а может и вообще первоклассное путешествие по всей россии, где статут отец-сын приторно правильные. — юр, я надеюсь, что сегодня без выходок? и вытащи наушники из ушей, когда я с тобой говорю, - отец страшно лыбится, скользит по лицу сына. — если все будет хорошо, можешь погулять вечером с друзьями. - юноша с неверием таращится на тилля, силясь игнорировать дрожание нижней губы и вновь подступающую смутную тошноту. — а пока… отец резко всасывается в губы, продлевая поцелуй, поглаживает колено, лезет чуть вверх к ширинке, скользит вверх-вниз. мальчик извивается под прикосновениями, немного откидывается на сиденье, сглатывает вязкую слюну, но отвечает. тилль целуется мокро, отчего юра совсем тихо постанывает. отец так же быстро прерывает ласки, как и начал: отстраняется, вытирает рот и сует жвачку. — мы с мироном улетаем сегодня дневным рейсом на неделю на филиппины, - словно просто ставит перед фактом тилль и зачёсывает лоснящиеся чернотой волосы назад, ухмыляясь себе в зеркало заднего вида. — так что, юр, давай веди себя нормально: продуктов купи, не кури дома, позвони гувернантке и забери бампер на папину машину, - отец поворачивается и внимательно следит за каждым всплеском эмоций, сменяющихся на лице сына, гладит его по скуле и кудри за ухо заправляет. — оставлю кредитку тебе, сходишь на каникулах куда хочешь с друзьями, но чтобы в адекватные места, ладно? юра сухо кивает, застегивая рубашку на последнюю пуговицу, скрывая разрисованную кожу за тканью. он подумывает с минуту уточнить у отца, почему его с собой не взяли на лазурный пляж с виллами, но потом логичный ответ сам всплывает в голове — там отсутствует возможность зажимать сына по углам. они вообще втроём не путешествовали с переезда. у юры виски стреляют от усилия не думать, что всё самое плохое связано с его ненормальным вторым отцом. парень наигранно улыбается и сгорбленно вылезает из bmw, окунаясь в новый учебный день. старинная гимназия шуршит бумагами и тетрадями, отправляющимися в учительскую на время каникул; дребезжит топотом ног младшеклассников и гремит разговорами одноклассников о планах на неделю осеннего отдыха от нелюбимой подготовки к экзаменам. девочки шушукаются у окна о предстоящем выпускном, который пройдёт через полгода, но их взбудораженные взгляды уже показывают, что платья за двадцать штук висят в шкафах, а «максим как раз недавно пригласил меня потанцевать с ним, слишком увушно, правда?» — от этого у юры желваки напрягаются, и он пропихивается в кабинет биологии, падая мешком на заднюю парту. покурить не удалось и теперь шершавая пачка вишнёвого чапмана, ненароком задетая в глубине сумки, неприятно чешет подушечки пальцев, когда линдеманн достает тетрадь. парень кидает взгляд на настенные часы и подмечает, что учительница так и не заменила батарейки в них, хотя сама с собой разговаривая, божилась о необходимости точного времени вне зависимости от занятости, по юриному мнению — просто чумная персона. — че закис? - аня улыбается бриллиантовыми грилзами. — опять батя чудит? — ага… - парень обнимает подругу и оценивает её. — снова новый маник? — ты заметил, - она расплывается в улыбке. — да, решила сделать что-то более кровавое, чтобы успокоить свою зомби лали. — зачастила она сидеть у тебя, - юра подыгрывает, чтобы оттянуть подальше тему тилля. — смотри, как бы мозги не съела. — только если твои. аня, расчесывая белоснежные волосы, параллельно рассказывала про какую-то вечернюю тусовку в клубе, но юра снова окунулся в прострацию, вырисовывая в голове картинку свободной раскрепощенной жизни михеевой, вовсе не наполненной чернотой обремененности. лояльные родители и знакомые по всем районам создавали вокруг подруги ауру той самой девочки из песен, которую все если не обожали, то хотя бы любили, а её эпатажность и вызывающее поведение дополняли образ городской оторвы. парень любил аню, но доверять ей так и не научился, поэтому тема родителей и вопросов про шрамы на плечах оставались вечным табу в их разговорах. линдеманн долго привыкал к подруге, не решаясь заговорить с ней, но она первой ворвалась в его жизнь в седьмом классе, когда в столовой подсела за стол, предлагая свой морс в обмен на последнюю булку с маком, купленную юрой. их дружба была странной, возможно, даже криповой, но, к удивлению парня, той самой, которой стоит дорожить. — юр, ты меня слушаешь? - девушка подкрасила алой помадой губы и повернулась к нему. — идёшь или да? — м? - парень прекращает теребить серёжку в мочке уха и тупо смотрит на подругу. — я не понял. — ты пойдёшь со мной и киром сегодня в юник? если что отказ не принимается. — так ты за меня уже ответила — естественно иду, - он хватает аню за запястье, чтобы поразглядывать кровавые подтеки на ногтях. — окей, напишу киру. у него, вроде, там знакомый охранник, - михеева с красным одиннадцатым отключается на десять секунд. — будет ещё, кста, алеся из второй и её парень. — это та, у которой батя теннисист? — агась, ей как раз восемнадцать исполнилось, хочет потусить, - аня откидывается на спинку стула. — бля, а я ей подарок не купила, мы же можем сегодня съездить в калину выбрать что-нибудь? — да без б, после уроков сгоняем. звенит последний звонок перед уроком, и одноклассники наполняют класс, нарушая тишину, заставляя юру прокряхтеть что-то нечленораздельное и сесть поровнее за партой. бич класса голубин кидается тряпкой через весь пролёт ряда в попытке достать до максима, чтобы попросить вкинуть. наблюдая за этим цирком, юре только хотелось курить и больше не возвращаться в класс. если одноклассницы были немного адекватными и прилежными для него, то парни словно пришли из зоны вне приличного поведения, сокрушаясь над словом «человек», потому что шайка белобрысого глеба напоминала юре свору собак каменных джунглей. оставалось только ошейники им нацепить для полноты картины — от этой мысли линдеманн ядовито улыбнулся. — чё опять представляешь голубина и его брошек в ошейниках? - аня в ответ тоже улыбается. — я их нарисовала такими, смотри, - она достает скетчбук. и, действительно, на страницах изображен глеб в латексной коже: его худые руки держат три поводка, а на коленях в цепях и намордниках стоят макс, коля и данил. — фетиширую по ночам на таких боев. — пиздато, - с придыханием только и может сказать юра. — реально охуенно, ань. — а то, не зря же в художку поступаю. проходит полчаса урока, и юра вполуха слушает учительницу, поглядывая на рисунки подруги, шепотом комментируя. михеева потрясающе рисует в каком-то своём странном стиле с обилием гуро, угловых фигур и тёмных нечто, но это лишь заставляет продолжать вглядываться в каждый, находить свои страхи и развивать паранойю до трясучки ног. аня смотрит исподлобья на парня, приподнимаясь к уху, шепча: — давай свалим после следующего урока. я за-е-ба-лась. ослушаться отца — как личный девиз юры. он может не тратить деньги на сигареты, на одежду; может не гулять целыми днями или даже не ходить на посиделки с выпивкой у ани или кирилла, но прогулять школу, особенно, зная наставление немца и его томный дикий взгляд — да, он, ни на толику не сомневаясь, кивает ане и сбегает с урока почти сразу после второго звонка перемены. почему-то в голове по-болезненному возбуждённо пикает мысль, что ему пизда, но он её отторгает, потому что хочется просто съездить в тц, как обычному подростку, не задумываясь о последствиях — поступок бестолкового, думает линдеманн. они купили в «эйчике» трусы с феями винкс, которые ане так понравились, что она даже закрыла глаза на переценку почти в половину адекватной цены и пискнула, увидев такой же топ. алесе аня выбрала мятную бомбочку и лавандовый гель для душа в лаш. походив еще час по магазинам, юра со скрываемым отторжением ради приличия купил новые кроссовки и худи из бершки, чтобы хоть немного отстраниться от гнусности серого потока людей и громких возгласов подруги о новой коллекции палеток в никсе. обсуждая, кто кому нравится из феечек, они прошли весь тц, купив в бк михеевой бургер на фудкорте, и просидели там ещё на лавках возле магазинов. наконец-то, спустя три с половиной часа они вылезли на свежий воздух. юра скуривает две сигареты, а аня с удовольствием смакует новую одноразку с малиной. — сейчас кир подъедет со стаффом, - как бы невзначай подруга с кислотным паром говорит об общем знакомом. — сюда? - юра по сторонам глядит, примечая, что ментов поблизости нет. — я просто хз, настроения хуйня. — да расслабься, там просто трава, - аня в телефоне что-то печатает. — дунем и пойдём собираться в юник. линдеманн пожимает плечами, молча соглашаясь. они давно не виделись втроём, по причине занятости дилерством бледного, который год назад, после смерти матери, свернул куда-то не туда, продолжая с каждым месяцем падать на дно, но юре незачем осуждать парня, у самого дерьмо в жизни происходит. кирилл на горизонте машет руками, поддерживая рюкзак, подбегает к ане и целует её в губы, скользя языком по помаде, а юру за задницу хватает, и от такого жеста линдеманн шарахается, посильней натягивает капюшон новой толстовки, небрежно накинутой поверх рубашки, и закуривает. ему становится тошно от фантомного отпечатка ладони на коже. виски резко начинают стрелять. парень считает мысленно до десяти, чтобы успокоиться, ведь это всего лишь дебильный кирилл, которому похуй на личное пространство, которому наплевать на всех и вся. бледный-то и не друг юре вовсе, просто недознакомый михеевой, почему тогда так плохо стало, что в глазах на секунду потемнело. — ты че, чувак? - бледный обнимается с аней, закуривая свой вонючий мальборо с двумя. — накидались уже без меня, что ли? — да не, всё норм, - юра отстраненно кивает. — просто перекурил. — ну ты смотри мне, я для вас припас отменной, - кирилл пятерней зелёные волосы поправляет. — погнали, че. от неожиданных колокольчиков звонка айфона линдеманна сначала встряхивает, а потом взгляд ловит косое «отец», и парень трясется, дышит через раз. на чёрном экране вперемешку плывут буквы отбоя и принятия. друзья замолкают, ожидая ответа юры. — алло… да, отец? — ты что себе позволяешь, щенок?! - рык от тилля означает полный кошмар для парня. — совсем совесть потерял?! hur-r-rensohn!** — я… ни один из подростков на курилке не смог бы даже отдалённо представить, что сейчас творилось в голове у разъяренного мужчины, но юра буквально видел ладонь отца, которая была сильно сжата в кулак, а рука с телефоном побелела от силы прижатия кожи к пластику. дыхание было резким, агрессивным, кожа лица обрела ярко-розовый цвет, а вены на шее вздулись ярко-синим. — где ты шляешься? - в трубке гремит что-то. — твой чёртов директор позвонил прямо посреди совещания! он что-то намычал про очередной пропуск моего любимого дитя. ты наглеешь, сынок, - уже тише. — вызывай такси и ко мне немедленно. — отец, пожалуйста… - звучит очень жалко. — я… - слова застревают на голосовых связках. — просто я хотел… — nain, - раскатистый смех. - ich werde dich lange ficken.*** *** юра вцепляется в толстовку перед дверью коттеджа. табличка с номером и названием улицы плывёт под взглядом парня, пугая сильней чем когда-либо. «бестолковыйбестолковыйбестолковый» крутится в голове юноши — просто насколько нужно быть самоуверенным ебланом, чтобы подумать, что тилль не узнает про пропуск, что спокойно отпустит в одиночество на неделю, но ещё большим парадоксом является то, что глубоко внутри себя юра знал, знал, что ему будет плохо, но почему-то это прибавляло по-сумасшедшему больной кайф, как от кокаина. парень шмыгнул носом, последний раз испытал практику 467 в действии и, судорожно вынимая связку ключей, пару раз уронив её на газон, прошел в прохладный холл. дом встречает юру приглушённым шторами природным светом, почти создавая атмосферу уюта и теплоты. по стенам развешаны фотографии отцов, грамоты мирона за отличную работу нейрохирургом, какие-то сухоцветы, собранные юрой в далёком детстве. кухня и гостинная пусты, лишь шумит робот-пылесос, да гудит посудомойка об окончании работы: они начинают напрягать юру слишком спокойным чувством, что звонок отца ему просто причудился, ведь, действительно, первый этаж пахнет осенней свежестью из приоткрытого окна мирона. — юра, - доносится тихий шелест мужского голоса со второго этажа, почти невесомо оседая на стенах. парню даже кажется, что ему показалось, но три буквы снова повторяются уже громче. — иду. юра скидывает толстовку на диван и кидает пакет с кроссовками возле ванной, параллельно пролезая в душевую кабину. мысли о неправильности происходящего с его отцом почти не тревожат, хотя тело уже автоматически подрагивает от невидимых прикосновений. парень набирает воды в рот, сплевывая никотиновый душок, чистит зубы и одевается. он уже спокойно поднимается в коридор, не видя тилля в родительской, но холодный взгляд сквозил из его комнаты. — я виноват, - сразу оправдывается юра, проходя внутрь родных стен с опущенной головой. — прости меня, отец. — за что? — за прогул уроков. мужчина сделал шаг навстречу и его сильный запах кожи сразу обволок парня, отчего у юры в голове пронесся поток кадров, которые могут последовать за одним-единственным действием отца. тилль пару мгновений смотрел на него так, что юра был почти уверен, что сейчас он побьёт его, а потом последовал удар по щеке, потом ещё один и жар, растекающийся по лицу. грубые руки хватают челюсть и долго сжимают, но юра закрывает глаза и не видит, что этим немо хочет сказать отец. тилль перемещает руки ниже и кулаками хватается за рубашку, резко разворачивая и жёстко толкая назад. сделав быстрый шаг следом, он схватил юру за предплечья и повернул к себе спиной, с силой толкнув ещё раз, заставляя его ухватиться руками за письменный стол. — пап, я хочу…. — ты и так натворил того, чего не следовало. юра пришибленно выдохнул, не отойдя от хлёсткой пощёчины, но не успел ничего сделать, как его с силой вжали животом в лакированную поверхность. вторая рука тилля тяжело припечатала затылок, не давая поднять голову, а сам он плотно прижался сзади. юра с трудом втянул воздух. — сука, - прорычал отец и двумя пинками раздвинул его ноги. в нём не было больше никакой осторожности, только животное бешенство. юра сглотнул, напрягаясь. внутри кипела смесь эмоций вперемешку с адреналином, и он вдруг ощутил, как его накрывает. он мог бы просто не ехать домой, ведь отец всё равно бы улетел. но он не хотел. мог приехать с аней, мог притворно подчиниться. но он не хотел. такой отец стал слишком привычным, и эта агрессия, жар, сила и злость превратили юру в больного ребёнка. отсутствие страха уже не ужасало, а только торкало нутро приятным возбуждением. юра подавил стон, чувствуя, как в бедро с силой впиваются пальцы. тилль до боли сжал руку в его волосах и, практически рыча, выдрал его рубашку из штанов, задирая наверх. зубы впились в шею сзади, и юра всё-таки замычал от зашкаливающих ощущений. — какой же ты дрянной, - хриплым срывающимся голосом выдохнул отец, казалось, распаляясь ещё больше. — прости… - простонал юра, закусывая губу и упираясь в стол уже напрягшимся членом. стокгольмский синдром сделал парня настоящим больным, которому не следовало даже обращаться к психологу за помощью, а сразу отправляться в психбольницу. тилль прервал поток мыслей, когда юра понял, что плотно прижат к столу сильными руками, а спина вся горит отметками от зубов. у парня в глазах темнело от невозможности пошевелиться, от грубых движений отца, от его горячего неровного дыхания на своей голой коже, от твёрдого члена, крепко прижимающегося к заднице. юра, не в силах сдерживаться, прогнулся в пояснице и наполовину прошептал, наполовину простонал враз севшим голосом: — папа… он не различил, какие ругательства тилль выдавал в ответ, слушая только его низкий, загнанный голос и подаваясь навстречу широким ладоням, грубо хватающим его за бёдра. отец дёрнул его назад и схватился за пряжку ремня, практически выдирая её. юра вздрогнул и судорожно взвизгнул от шлепка бляхи по заднице, но потом почувствовал, как дорожка непрошенных слёз покатилась вниз на стол, оставляя блямбы соли на поверхности. после трех шлепков ремня сзади вжикнула ширинка тилля, и спустя секунду он ощутил холодный воздух на своей обнажившейся заднице и услышал, как отец сплёвывает. тилль всё это время что-то говорил на немецком, но юре стало слишком плохо, чтобы различить что именно. тяжёлая, влажная от слюны головка толкнулась внутрь без всякого предупреждения. сильные мозолистые пальцы вминаются в его голые ягодицы, раздвигают их до предела. ещё этим вечером тилль долго занимался с ним сексом, и поэтому мышцы упруго поддались, пропуская член внутрь. но юра всё равно дёрнулся вперёд, уходя от резкого проникновения, выгибаясь в спине, разорвав до крови внутреннюю сторону запястья ногтями, от первой — жесткой фрикции. тилль удержал его за бёдра, не давая отстраниться, продолжая неумолимо проталкиваться внутрь. от накрывающих ощущений перехватило дыхание, и усилием воли юра заставил себя расслабиться. парень шумно выдыхает через нос и закусывает кровоточащее запястье, из раза в раз не хочется показывать отцу, что его тело реагирует ненормально на всё это насилие. юра задушено мычит, сквозь сжатые зубы, в такт первым мелким, но частым толчкам, которыми отец вгоняет свой член в тело. одна рука тилля опускается на талию, насаживая его на себя, а потом следуют глубокие, размашистые и сильные фрикции, от которых у юры непроизвольно начинают дрожать ноги, подкашивая тело. напряженно сведённые вместе лопатки тут же начинают ныть. — давай, сынок, постони. я же слышал как ты меня любишь. тилль продолжает вдалбливаться в парня, подхватывая его с силой под рёбрами, отчего юра оказывается в вертикальном положении, и теперь член отца елозит по простате. другой рукой опускаясь на полувставший член. и юре становится сложнее сдерживаться. он отпускает себя и начинает тихо стонать от безысходного наслаждения. тилль тянет бедра сына на себя и гладит затылок. — хороший мальчик. отец хлопает его по мокрой от слёз и пота щеке раскрытой ладонью, и парень морщится, но в следующую секунду он впивается зубами в ребро ладони мужчины, настолько сильно, насколько позволяют челюсти. тилль захлебывается стоном. — gott, scheisse.**** мужчина не пытаясь высвободить свою руку, начинает двигаться куда резче, выбивая из парня новые стоны и мычание. юра чувствует, что его губы в крови, но челюсти все равно не разжимает. позади его придавливает тяжелое горячее тело отца, заставляя опереться на руки, чтобы не упасть. парень бессменно хрипит на каждое проникновение, от чего вскоре болеть начинает не только задница, но и горло. мышцы и сухожилия на спине сводит от напряжения. в голове бешено стучит кровь. тилль стонет, утыкаясь лицом в затылок юры и вдыхая его запах. зубами жестко сжимает кожу на шее сына и отец глотает кровь вперемешку со слюной. тилль делает еще несколько резких глубоких толчков и замирает. юра отпускает руку мужчины и вдавливается головой в стол, ощущая, как внутрь стреляет горячая сперма отца. подождав, пока все волны оргазма пройдут, мужчина делает еще несколько глубоких толчков, а затем перекатывается выходит, тяжело дыша. — хороший мальчик, - повторяет тилль, ерошит кучерявые волосы парня и давит по синякам на бедрах. — потрясающе, - он шлёпает по заднице сына, наблюдая стекающее по ногам собственное семя. юра продолжает стоять раком, глотая воздух, а потом зажимая рот ладонью, сдерживая накатывающие приступы тошноты. ему резко становится плохо и противно — не от отца — от себя. тело всё ещё потряхивает, и влажная сперма вызывает лютое отвращение, но юру снова хватают и разворачивают. тилль целует его, почти не касаясь языком, лишь лижет окровавленные губы, а потом прикусывает шею, ставя еще несколько засосов на несошедшие. у парня в голове всегда один из нескольких вопросов: как еще мирон не заметил их. отец застёгивает на себе рубашку и поправляет галстук. — я уже говорил, но повторюсь, раз ты меня не понял с первого раза — давай без выходок, на сегодня их хватит, - в зеркале на опущенного юру смотрит тёмный влажный взгляд. — кредитка всё ещё на трюмо в прихожей. я сразу в аэропорт — миро ждёт. приведи себя в порядок, позвони горничной, ну ты и сам знаешь… — да, я помню, - тихо отвечает юра. — хорошо вам отдохнуть. — спасибо, привезу сувенир какой-нибудь. тилль напоследок касается его шеи, оглаживая кровоподтеки, целуя каждый поочередно и вызывает убер, скрываясь в коридоре. * — козёл ** — сукин сын *** — я буду трахать тебя долго **** — господи, ебнуться можно