Холодно. Жгучий мороз был первым, что ощутил Джулиан, с трудом продрав веки. Но даже открыв глаза он не сразу понял, где находится — в темени ничего не разглядеть. Покрутив головой, он уткнулся носом в снег. Снег, снег, снег… Везде, куда бы он ни рылся, парня окружал толстый слой снега, который, ко всему прочему, уже успел обледенеть. Айсберг был бы рад проклясть госпожу иронию, если бы ему не было так чертовски холодно лежать в этом чёртовом сугробе.
Наконец выкопавшись из этого могильного схрона, парень осмотрелся вокруг и, был, мягко говоря, не сильно рад увиденному. В этом месте не было ничего помимо бесконечной арктической пустоши. Снегопад — довольно обильный, но метелью его назвать пока сложно — также не давал каких-либо надежд на дальнейшее выживание. Возможно, всё было бы куда проще, если бы у Джулиана было что-нибудь потеплее, чем эта хлипкая тёмная водолазка, едва закрывающая горло. Но выбирать не приходится.
В целом, Айсберг не был сильно удивлён сложившейся ситуации. Ему в целом в последнее время было сложно удивляться чему бы то ни было, как и проявлять какие-либо иные эмоции. “Выгорание”, как он сам обычно называл своё состояние. Возможно, отнесись он к этому серьёзно ещё на ранней стадии, то теперь ему бы и не пришлось гадать: действительно ли это уже мир иной или это очередная бредовая фантазия угасающего сознания?
О самоубийстве он думал довольно часто: всё же, смерть физическая представлялась ему менее тяжким исходом, чем смерть ментальная. Джулиан не был большим мечтателем, и всё же порою, в периоды бессонницы, он иногда размышлял о том, когда он умрёт, как это произойдёт, и, вполне естественный в данной ситуации вопрос — что станется после? Вот подсознание и начало подкидывать ему во снах различные образы, которые, впрочем, имели вполне себе стандартную структуру — сцена смерти со всеми сопутствующими ощущениями и ненастоящее пробуждение в какой-нибудь неблагоприятной местности с полной уверенностью в том, что — ну уж на этот раз! — с ним покончено, он погиб, ничего реальнее быть не могло.
И каждый раз Айсберг в это верил. Уж сколько раз он ощущал, как лёгкие наполняются водой и разрываются на куски, как его череп ломается при ударе об асфальт, как несколько граммов свинца входит ему в висок и пронзает мозг… Множество раз он умирал и просыпался, но каждую ночь, вновь погружаясь в дрёму, он забывал о всех предыдущих снах и искренне верил, что вся эта агоническая боль, что сам факт его смерти был реален. Впрочем, было ли ему менее мучительней переносить все эти события, помни он в те моменты о том, что всё то — нереальное?...
Вот и сейчас, всё ещё ощущая вкус металла во рту и осколочную резь в голове, он вполне смирился со своим поражением и лишь лениво обнял себя за плечи в попытке согреться. В обычное время он не сильно стремился искать тепла, но теперь, окажись у него спички, Айсберг вполне мог бы попытаться себя подпалить. Даже у номинально хладнокровных ребят вроде него есть свой предел.
Кое-как поднявшись с земли, парень вгляделся в полотно снежного вихря, стараясь увидеть какой-нибудь ориентир для движения. Ничего, плотная завеса ограничивала видимость, солнца — и то не углядеть. Выбрав направление наугад, он побрёл вперёд, даже не столько для того, чтобы найти хоть какой-то кров, а просто так, чтобы занять приободрённое болью сознание от размышлений о всякой мрачной ерунде. Тягу к жизни Джулиан утратил ещё где-то с полгода назад.
Впрочем, тупого упорства хватило не надолго — пробираться через метровые сугробы было довольно сложно, с онемевшими-то конечностями. Айсберг пытался было отвлечь себя какими-нибудь тёплыми образами из прошлого, да вот никаких мыслей, помимо «А почему я всё ещё не сдох?» и прочего банального нытья в его голове не было. Вроде бы амнезиаков он и не принимал, да и мыслил здраво, что было довольно неплохо для человека, который чётко помнит, как он застрелился пятнадцать минут назад, но вот копаться в памяти стало труднее.
Но пару мгновений спустя подходящее воспоминание всё-таки нашлось — в поле зрения показалось несколько бараков и амбаров, наметившимися тёмными пятнами где-то вдалеке. Парню этот пейзаж слегка напомнил один очень давний инцидент, ещё в начале его треклятой службы в Фонде. Тогда им с Гирсом пришлось отправиться на дальний север, чтобы изучить один механизированный объект.
Если не считать постоянного скрежета “Машины” в голове, Айсбергу та командировка даже понравилась. А уж сколько коктейлей Молотова ему удалось тогда запалить… В то время он и не задумывался о холоде безразличия, ныне пожирающем его изнутри. Он не знал текста тасманской эпитафии, он был юн и беззаботен… И уж точно тогда этот парень не промерзал до смерти физически и ментально в середине великого ничто...
Некоторое время спустя Джулиан прислонился к металлической стене, пытаясь вернуть чувствительность в окончательно промёрзшие ноги. Отдышавшись, он обошёл барак, пытаясь нащупать дверь. С этим проблем не возникло, только вот из-за метрового слоя плотного снега пришлось дополнительно прокапываться добрые пятнадцать минут, из которых треть была занята борьбой с мыслями рода «блин, да может ну оно всё, лучше лягу да помру?». Ещё и дверь обледенела. Лучшая комбинация для полумёртвого бродяги.
Впрочем, в помещении не было теплее и на градус. Разве что ветер не надоедал, но это мало чем помогало. Около входа парень нашёл аварийный фонарь, разумеется, нерабочий. По крайней мере, из него можно было бы вытащить масло, если бы было чем его поджечь. Пришлось осматриваться на ощупь. Ящики, разламывать которые банально не было сил, металлические стеллажи с каким-то хозяйственно-бытовым хламом. Печка-буржуйка в углу. Найди Джулиан спички, то он мог бы попытаться развести огонь, чтобы хоть немного согреться… Но ничего подходящего не было.
Зато в одном из шкафчиков лежала чья-то истрёпанная походная куртка. Не телогрейка, конечно, но промёрзший чуть ли не до потери сознания Айсберг был рад и этому. Плотно укутавшись, он сел на один из ящиков и начал размышлять о том, а какого чёрта он вообще здесь делать должен.
Если он умер, то являются эти пустоши тем самым “миром иным”? В таком случае, получается, Айсбергу суждено здесь прозябать целую вечность? Или, может, мироздание рано или поздно должно будет сжалиться над ним? И сколько времени это тогда займёт? Учитывая, что парень до сих пор не умер от обморожения в терминальной его стадии, ждать он может очень долго. Не хочет, правда, но это, видимо, мало кого заботит...
После к нему пришла другая мысль: если эти бараки использовались как военные склады, то, возможно, где-то в окрестностях остался казённый транспорт. То, мог ли он проехать по снежным ухабам, вопрос отдельный. Но если двигатель просто заведётся… Чуточку теплее да станет, и это для парня главное.
С такой мотивацией он и покинул укрытие. Куртка сделала его брождение по пустоши чуть более комфортным, но не настолько, чтобы Джулиан начал чувствовать себя в безопасности. Если он мог вообще что-то чувствовать, а не просто думать о том, что ему чувствовать положено в этот миг, разумеется. Разве что парень мог бы сейчас заявить, что он чертовски устал от этой бессмысленной ходьбы, что, впрочем, и без того очевидно.
Впрочем, найденная одежда не спасла его от такого банального неудобства, как физическая боль от мало того, что обмороженной, так теперь ещё и подвёрнутой лодыжки — Айсберг умудрился споткнуться и упасть, так и не приблизившись к одному из других бараков. Попытавшись встать, он внезапно обнаружил, что споткнулся не о какую-нибудь железяку, деревяшку, да банально, чуть более уплотнённый участок снега.
Это была чья-то рука. Тощая, мертвецки-белая, похожая больше на высушенную ветку, но всё же рука. Попытавшись откопать тело, парень обнаружил, что человек этот носил такие же куртку и водолазку, как и ещё живой бродяга. Впрочем, откопав голову, Джулиан всерьёз начал задумываться о том, могло ли всё происходящее быть просто каким-то розыгрышем.
Просто манекен, брошенный кем-то посреди снегов. Судя по всему, помимо Айсберга здесь вообще не было чего-либо живого. Да и был ли сам Айсберг жив? Он честно надеялся, что в один момент это всё закончится, что это окажется не более, чем каким-то дурацким сном. Он ведь чётко понимал, что ну не мог он так просто взять и застрелиться. То есть да, боль была ещё как реальна, но все эти пустоши, все эти бараки… Бредятина. По-крайней мере, именно это Джулиан и думал обо всём происходящем.
В таком случае, а зачем ему вообще куда-то идти? Рано или поздно он сам и проснётся. Так какая разница: будет он мёрзнуть здесь или там, пять минут или десять, в бараке или сугробе? Лично ему — никакой. Вот и лёг рядом с манекеном, уж больно похожим на него самого. Может, он уже был здесь раньше, и эта фальшивка — как бы иллюстрация его прошлой попытки? Впрочем, то уже не важно.
А важен рыжеватый блик, столь вовремя попавший в периферийное зрение парня. Чуть приглядевшись сквозь снежную завесу он, с некоторым даже удивлением, распознал силуэт уличного фонаря, расположенного на небольшом пригорке. Всё же пересилив своё наплевательское отношение к собственной же жизни, он нехотя поднялся с земли, уже слегка засыпанный снегом.
Фонарь был обычным. С потрескавшимся деревянным столбом, такие часто можно встретить в небольших поселениях. Но самое главное: этот фонарь, каким-то образом, согревал. Рядом с ним было довольно уютно. Казалось, вся эта нарастающая метель была где-то там, вдалеке, даже не касаясь парня. Время здесь словно остановилось.
Этот островок тепла посреди снежной пустыни создавал у него ощущение некой едва ощутимой ностальгии. Словно он вернулся домой после долгих лет в дороге. Несуществующее воспоминание о делах ушедшей юности всплыло у него в голове, восполняя все те годы бесконечной апатии и отчаяния, всё то время, когда он лишь существовал, уже не считая себя за человека.
В какой-то момент Айсберг оживился, стоило его сердцу наполниться светом давно забытых чувств, столь теплившимся у него в груди, и, к сильному изумлению для самого себя, он улыбнулся. Самую малость, и всё же. Будто бы он вернул себе что-то, чего так не хватало в последние годы. Чего-то, без чего Джулиан Айсберг и самим собой-то не являлся. Простой фонарь…
Но даже так тело нуждалось в движении, чтобы окончательно не окоченеть под гнётом морозной бури. Парень начал бродить вокруг фонаря, как вдруг обнаружил на противоположной стороне столба… объявление. Или, скорее, записку. Края бумаги уже были изрядно потрёпаны на ветру, но текст оставался весьма разборчив.
ПРОПАЛ ЧЕЛОВЕК
Мы ищем тебя, Джулиан Айсберг.
Тебя здесь ждут, парень.
Мы скучаем, правда.
Поверь, у тебя получится отсюда выбраться. В этих пустошах есть выход, и ты — главный к нему ключ. Просто поверь.
И потускневшая фотография на фоне комнаты отдыха Зоны-19. Пара ребят из архивного отдела — парень любил проводить с ними свободное время за картами да обсуждениями недавно вышедшей фантастики от малоизвестных авторов. Доктор Райтс — как и всегда улыбается, приветливо машущая, стоя позади пустого кресла. Джеральд, вновь с забинтованным запястьем — извечный товарищ во всяких взрывных экспериментах... Все они так или иначе были ему друзьями, он был рад им, они — ему. Может, им действительно было бы жаль?...
И всё же, кого-то не хватало. Кого-то очень важного. Чуть присмотревшись, Айсберг обнаружил знакомый силуэт, стоящий где-то в дальнем углу. Гирс, вечно неприметный на подобного рода фотографиях, словно безмолвный призрак, казалось, смотрел прямо на него. В былые времена, пожалуй, Айсберг бы съёжился, вперив взгляд в землю — в этом, пусть и ставшим в какой-то момент привычным, взгляде не было и намёка на какие-либо чувства, никаких характерных черт. Можно было долго шутить по поводу того, был ли этот персонаж вообще когда-либо человеком, но ныне Айсберг прекрасно понимал, что к чему. Возможно, найди он где-нибудь поблизости зеркало, то не смог бы разглядеть должного количества отличий, и собственный двойник стал бы ему чужаком. Пожалуй, он мог считаться хорошей копией, идеальным образцом для подражания всем потерянным и страждущим. Впрочем, парень всё ещё был крайне рад увидеть своего старого приятеля и понимать, что он вроде как кому-то даже нужен, да и что самому ему ещё есть на кого положиться в этой жизни.
“В этой жизни”... Поначалу эта мысль даже позволила Джулиану слегка усмехнуться. Но чем больше он прокручивал её у себя в голове, тем сильнее окружающая его действительность вызывала сомнений. И в какой-то момент лампочка щёлкнула. Пластинку заело. Он сорвал послание из другой реальности, пытаясь ощупать его, убедиться в иллюзорности или не-иллюзорности происходящего. Фонарь, начальный ориентир, начал тускнеть, заглушаться разбушевавшейся метелью. Потерян в снегах, как и человек, тупо уставившийся на блеклый лист бумаги, зажатый в одеревеневших пальцах.
«Мне нужно проснуться. Я ведь не мёртв, правда?» — начал паниковать Айсберг. Всё, что было ему нужно — вернуться обратно, в реальность, туда, где он жив, и со всеми увидеться. Сказать им, что всё в порядке. Посмотреть в глаза Гирсу, убедить его, что никакого самоубийства не было и не будет. Чтобы тот сказал Айсбергу, что с ним всё будет хорошо. Да разве он многого просил? Погасший фонарь утверждает, что да, многого.
Стремительный воздушный поток накрыл парня, у того подкосились колени и, не сохранив равновесие, он покатился вниз по склону, едва обращая внимания на окружившие его тьму и холод. Куртку припорошило снегом, казалось, Джулиана закапывали заживо в только что наметённом сугробе.
«Это просто сон. Я должен отсюда выбраться. Пожалуйста...»— дрожащим голосом шептал про себя Айсберг.
«Чёрт, да я ведь… чувствую это! Я жив, мать вашу! Просто… хватит с меня...»— повторял он раз за разом, всё больше осознавая своё бедственное положение. Пытаясь убедить самого себя, он совсем забылся во времени, месте, причинах всего происходящего… Кажется, то едва-едва возвысившееся пламя, малый отблеск того фонаря, угасло в один миг, оставив парня наедине с его внутренними демонами.
Теперь его лицо едва было видно под толстым слоем снега. Вновь похоронен, затерян в могильной пустоши…
«Я проснусь. Что бы ни произошло, этому должен быть свой конец. Это лишь сон, что бы я ни видел, это не может быть так...»— повторял про себя Чарльз Гирс, смотря на неподвижное тело ассистента у его ног. Он прекрасно понимал, что всё происходящее — реальность. Но он искренне хотел верить, что это всё не большее, чем какая-то ошибка, галлюцинация, бредовая обманка.
Он не мог столь резко принять факт смерти его помощника, коллеги и — что более важно — друга, лучшего друга, по сути. Гирс знал Айсберга практически десять лет, они сильно сблизились за это время, столько всяких происшествий вместе пережили… Да, логика милостиво подсказывала Чарльзу, что именно такого исхода и стоило ожидать, иначе и быть не могло. Но он не верил, искренне не хотел верить.
«Джулиан не мог совершить подобного, я бы знал. Это лишь недоразумение, здесь должно быть какое-то объяснение...»— учёный тщетно пытался оправдать увиденную им картину, столь ярко запечатлевшуюся в его сознании. Возможно, ему удастся просто игнорировать всё это? Парня, лежащего на полу с простреленной головой, кровь, покрывшую, кажется, всё пространство комнаты, освещённое слабо моргающей лампой, закинутой в угол… Гирс ведь всегда так делал, так почему к этой смерти он не может остаться беспристрастным?...
Рука потянулась к предсмертной записке, оставленной под стопкой каких-то рабочих документов, ныне запятнанных красным. Бегло пробежав глазами первые пару строчек, Гирс вновь замер. Его лицо оставалось мертвецки спокойным, как будто он сейчас не потерял одного из близких, если не самого близкого ему человека. Нет, конечно, он ощущал эту тупую боль где-то меж ребёр. Но в мыслях — пустота. Ни сожаления, ни обиды, ни даже лёгкого потрясения. Ничего, абсолютно ничего.
Лишь усиливающийся шелест снежного вихря, гулом раздающийся в голове... 
