***
Ветер ворошил волосы и звенел чашками о блюдце. Совсем скоро они завершат первую часть своего путешествия и для всей команды настанет второй его этап — новые острова, связанные, как и их жизни. — А помнишь, когда всё началось? Нами отпивает чаю, кусая губу и кивая подруге в сторону ребят у носа корабля. Санджи уложил голову на плечо Ророноа, скрестившему руки и слушающему что-то от Луффи, который активно размахивал руками. — Ты о Зоро и Санджи-куне? Смотря, о чём ты спрашиваешь. Когда начались их чувства, когда они стали сближаться или когда официально… — Боже, когда это было… Йоко семь и одно из её любимых занятий — подслушивать разговоры о её папах. — Санджи-кун признался, что у них был первый и серьезный разговор только через два года разлуки. — Мечник-сан очень смелый. Если бы он не начал это всё… кто знает, что бы сейчас было? — Думаю, это бы случилось в любом случае. Подумай сама, Робин, ну не могут они друг без друга. Пока мы направлялись в страну Вано у меня сердце болело из-за Санджи. Я была зла на него, но только представь, что тогда творилось в его голове. Девочка тихо садится на палубу, подгибая под себя ноги и стараясь спрятаться в мандариновой роще, чтобы никто её не заметил — уж больно интересно было слушать. — А те скандалы, когда они встретились… — Думаю, Зоро было очень больно. Он мастерски скрывает свои эмоции, но не когда это касается Санджи. — Зоро-кун тогда тоже делов натворил… — А теперь пылинки с нашего кока сдувает уже который год. Никак не могу к этому привыкнуть. — Зато теперь у нас два ребёнка на корабле. — Йоко и… — И Луффи. — Ой, я уже и забыла, а-ха-ха. — Я не ребёнок! Йоко выпрыгивает их кустов, хмуря брови, и запоздало понимает, что выдала свой шпионаж. Тётя Нами смотрит на неё во все глаза, а Нико улыбается уголками губ — она уже давно видела, кто их подслушивает. — А кто это тут у нас прятался, — рыжеволосая хватает девочку за руку и утягивает к себе, усаживая на колени, — и сколько ты успела услышать, негодница? — Я хочу послушать, что вы говорите о моих папах! Сколько лет прошло, а они всё ещё млеют от её «мои папы». О ней заботился каждый из команды: пока Усопп учил мастерить вещи, а Брук рассказывал о музыке, Луффи и Френки были такими же детьми, как и она. Носились повсюду, играя в игры, и даже опускали вниз с корабля, помочить ноги в океане, пока Ророноа не видел. Узнав он о том, что творит Луффи, началась бы новая война, в этом девушки не сомневались. — Твои папы очень классные, — Робин берёт с блюдца кусочек кекса и протягивает Йоко, — и скоро ты будешь жить с ними. — А вы? — она берёт угощение, тут же начиная его жевать. — А мы будем часто приезжать в гости. Ты будешь жить в замке и у тебя будем много-много друзей, — Нами улыбается, пододвигая к ней свою чашку с чаем, и они вновь бросают взгляд к носу корабля. Луффи смеётся, обнимая накам за плечи, и треплет их по волосам, из-за чего Санджи начинает ворчать и начинается шуточная потасовка. Как же им будет этого не хватать.***
— Ты женщина! А женщинам нужно стоять на кухне, а не сражаться! Йоко взмахивает длинной палкой, хмурясь, и смотрит на мальчишку. Тот покраснел, поднимаясь с земли, пристыженный поражением в драке, и зло смотрел на неё, тыкая пальцем. — Ты должна готовить и убирать! — У меня всегда готовит папа… — она поднимает глаза на небо, а потом поворачивает голову себе за плечо, глядя на дом вдалеке, — а убираем мы все вместе. Мальчишка дергается и в глазах пролетает искра замешательства. — А что тогда делает твоя мама?! — У меня нет мамы, — она сжимает своё «оружие», пожимая плечами, — отец рассказывал, что она умерла, когда я была маленькой, и они с папой спасли меня. Йоко девять и теперь её любимое занятие — тренироваться с отцом или рисовать. Они живут тут уже год и не сказать, что ей это не нравится. Остров был большим и интересным, но она скучала за морем и приключениями со своей семьей, пусть и всё равно часто их видела, так как они приезжали в гости, как и она — к ним. И пусть её всегда защищали и отводили подальше от места, где происходит всё самое интересное, ей всегда нравилось видеть что-то новенькое. Она всё ещё вспоминала дивные острова и животных, растения и фрукты — иногда вкусные, иногда нет. Познакомившись со многими друзьями их семьи она смогла найти друзей и себе. Скучает, конечно, но папа говорит, что у неё всё ещё впереди и незачем плакать. — В смысле «с папой»? — мальчик поднимает деревянный меч, наставляя его на неё. — У меня два папы! — она сияет, широко улыбаясь, и он опять краснеет, делая шаг назад. — Мой отец — величайший в мире мечник! А стряпню папы приезжают попробовать отовсюду! Ей нравилось говорить о родителях — её переполняла гордость. — Вел… величайший… — красные щеки тут же приобретают белый оттенок и рука начинает трястись. — Да! Это мой отец. Я говорю «отец» потому что он такой «ух», — она сжимает кулачок, показывая руку, словно красуется бицепсом, — такой большой и сильный, и всегда хмурится, а ещё его глаз на самом деле— — Твой отец — Ророноа Зоро?! Она кивает, следя за тем, как мальчик отступает маленькими шагами назад. Через две секунды он срывается на бег, даже ничего не сказав, бросая ненастоящий меч на землю. Йоко поджимает губы, разворачиваясь, и идёт в сторону дома. — Напугался, что ли?***
— Пап, ну это уже совсем чума, — девочка садится за стол, вытирая руки полотенцем, и вздыхает, укладывая на колени сервировочную салфетку, — я тебе сейчас такое расскажу! Йоко одиннадцать и её отец — величайший в мире мечник, а у папы на носу открытие ресторана. Санджи вскидывает бровь, хмурится, а потом опять вскидывает уже две, не понимая значения слова «чума» в её ситуации. Он ставит перед ней тарелку и продолжает слушать раздраженную дочь, о её тренировке и «шайке придурков», которые мешали ей разминаться. — Они тебя обижали? — повар садится рядом, кивая на каждое слово дочки. — Нет, прибежала какая-то женщина и прогнала их, — Йоко запихивает кусок мяса за щеку, целиком, и застывает, глядя с опаской на папу. Манеры были главным атрибутом за столом и она знала это ещё с детских лет. Тогда она считала себя ребенком, ведь сейчас ей одиннадцать и это уже большой возраст — возраст свершений и гордо поднятой головы. Отец всегда говорил, что спину нужно держать ровно, а подбородок высоко. Он учил её постоять за себя и за своих друзей, которых у неё было не мало — она дружила, кажется, с каждым соседским ребёнком, и с детьми, что жили дальше, и с теми, что младше, и с теми, которым скоро исполниться тринадцать. Она была ребёнком сильной воли — так любит говорить дядя Луффи. Она была маленькой бусинкой со слов тёти Робин и супер-звездой, которой её назвали дяди Фрэнки и Брук. Юлой она была для дяди Усоппа, а зайкой — для Нами. Она была папиным солнцем и отцовским золотом. Но это солнце забыло о манерах за столом и сейчас боялось получить нагоняй от папы, который смотрел на неё с прищуром. — Всё хорошо, кушай, ты устала после игр во дворе, — он махнул рукой, тихо смеясь. — А где отец? — она смотрит на место напротив, где он всегда сидит. — Опять где-то заблудился, — Санджи смотрит туда же, пожимая плечами, и они смеются вместе, — на самом деле, он решает важные дела в Совете. — Он говорил, что ему не нравится там, — она тянется к соку, дуя губы, — и что те старые пердуны слишком тупые. — Йоко! — Санджи краснеет непонятно от чего, в шоке глядя на дочку, стушевавшуюся и булькающую в стакан с жидкостью. — Это он такое сказал? — Нет, это я подслушала, — она опускает глаза в тарелку, — он болтал с дядей Луффи ещё давно. Но, если ему не нравится, почему он ходит туда? — Ты ещё маленькая для такого, солнце, это очень сложно, — с недавних пор Ророноа вздыхает, но, заметив грозный взгляд дочки, сдаётся, — хорошо, не маленькая. — Тогда расскажи! — Скоро этим островом будет руководить твой отец, — он поднимается, улыбаясь, — так как он во владении нашей команды и твоего дяди, он решил, что нужно менять законы. Вот и назначил твоего отца тут главным. — А почему не ты главный? — она болтает ногами, получая десерт и довольно улыбаясь. — У меня забот больше, чем у него, пусть себе работу найдет, — бросает, как отрезает, и фыркает. Став свободным человеком, Луффи разделил свои владения в соответствии с желаниями членов команды. Это было нелегко, но они оставались вместе — их объединяли приключения и территории, а море никуда не делось даже после достижения Ван Писа. Санджи нашёл свой Олл Блю. Вот он — рукой подать. Их остров был одним из самых больших и туристических; тут было много купцов с разных куточков мира, рестораны на каждом шагу, а от развлечений рябило в глазах. Его опоясывало море его мечты, которая, казалось, никогда не исполнится, но море это было настолько маленьким, что было страшно даже плыть — авось исчезнет, как мираж. Когда они высадились на этот остров он рыдал до боли в груди, уже тогда понимая, что нашел свой третий дом — старик Зефф будет в ужасе и его точно хватит удар, подумал он тогда. И если вторым домом был Санни, на этой земле он останется жить после конца их главной цели. Йоко знали все. Дочь сильнейшего мечника и величайшего повара, за которую была выставлена цена в триста миллионов белли, была столь гиперактивна, но и столь узнаваема, что никто не смел её тронуть — её семья состоит не только из двух отцов, но и из Шичибукаев, коих вернули к их власти, пиратов, дозорных и людей, готовых пытать тебя месяцами за один упавший волос с золотистой макушки. — Что с твоей косой, солнце? — Санджи смотрит на растрепанную прическу дочери, вздыхая. — Нужно переплести. — Отец переплетет, — она машет рукой, уплетая пирожные за обе щеки, краснея от удовольствия. Она не любила сладкое, как и Зоро, но любила еду папы, а, значит, первое не в счет. Они жили в особняке, который Зоро терпеть не мог — десятки комнат и длинные коридоры заставляли плутать его от ванны до спальни по двадцать минут каждый вечер. За двадцать минут можно сделать кое-что и более продуктивное, чем бессмысленное скитание и поиск нужной двери, говорил он, получая по зеленоволосой макушке пяткой, стойко выдерживая удар. Но Йоко нравилось. Она любила бегать, а в длинных коридорах это было удобно, и на дверных деревянных косяках даже появились вмятины от маленьких ручек — у этой девчонки силы слишком много, тем более, когда нужно тормозить и за что-то хвататься, чтобы не пробежать столовую или гостевую. Скоро они переберутся в дом побольше, думает Санджи, и смеётся себе под нос. Зоро возненавидит его ещё сильнее.***
— Родители вчера опять поссорились, — девочка смачивает кисточку в воде, вздыхая, и смотрит на новую палитру, которую ей подарила тётя Робин. — «Опять»? — Нико хмурится, опуская книгу, и поднимает глаза. — Отец приходит поздно, папе это не нравится, — кисточка падает в стакан с водой, оставаясь там, и Йоко решает немного отдохнуть. — У Зоро теперь много работы, — девушка откладывает книгу окончательно, мягко улыбаясь, и поворачивается к названной племяннице полностью, — этого, увы, не избежать. Йоко тринадцать и в её жизни всё слишком стремительно закручивается. Тётя Робин приехала очень неожиданно, делая ей сюрприз — из-за важных дел она не смогла побывать на дне рождении папы, поэтому приплыла как только смогла. С подарками, новыми книгами и даже с интересным рецептом для Санджи. Сейчас он занят, поэтому они остались в библиотеке вместе — тётя Робин очень умная и любит читать, а слушать её сказки и истории — одно удовольствие. А ещё она всегда рассказывала о прошлом папы и отца, что заставляло её заслушиваться до открытого рта. — А ты тоже была такой занятой? — Йоко укладывает руки на стол и ложится на них. — Нет, мне помогал дядя Фрэнки. И сейчас, когда я его оставила там, он сто процентов носится всюду и не может ничего без меня сделать, — девушка хмыкает. — А почему папа не может помочь отцу? — Он помогает, — Робин кивает, протягивая руку к волосам девочки и поправляя их, поглаживая, — но у него тоже есть свои дела. Скоро он открывает ресторан, поэтому нервничает. — Он говорил, что после того, как он его откроет, станет легче. Но он его не открывает… — Твой папа хочет открыть один из самых больших и роскошных ресторанов во всех известных морях, милая. Это очень долго, дорого и энергозатратно. Но скоро всё и правда станет легче. — Я слышала, что отец уже второй раз вспоминает какой-то пудинг, — Йоко прикрывает глаза, — а папа говорит, что он должен прекратить вспоминать об этом. Что не так с пудингом? Пудинг вкусный… Нико хмурится, убирая руку с волос, и задумывается. Пудинг… — Думаю, речь шла не о сладости, бусинка, — девушка опять улыбается, замечая нахмуренные бровки девочки, — Пудинг — это имя девушки. Зоро ревнует твоего папу даже спустя столько лет. — Ревнует? — она поднимает голову. — Это когда тебе не нравится, что кто-то общается с твоим другом больше, чем ты? — Ты уже знаешь, что это такое? — Я читала, — она кивает, — и я ревную, когда моя подружка ходит гулять без меня. То есть папа гулял с этой Пудинг и отцу это не нравится? — Да, гулял, — Робин решает, что не нужно сильно углубляться и раскрывать такие тайны прошлого так рано, — и когда твой отец об этом узнал, они очень сильно ругались. Но потом всё равно помирились. — Почему папа гулял с ней, а не с Зоро? Потому что папа любит девочек? — Да, твой папа очень сильно любит девочек. Но больше девочек он любит твоего отца. — Папа всегда готовит девочкам бесплатно, — Йоко улыбается, — потому что девочки крутые. Он говорил, что нас нужно беречь и любить. Он очень любит тебя и тётю Нами и всегда вспоминает о вас. — Мы тоже его очень любим, — Нико смеётся, улыбаясь только шире, и берёт обратно в руки книгу, — но Зоро он всё равно любит больше всех. — Мама моей подружки говорит, что хотела бы, чтобы её муж любил её так же сильно, как папа любит Зоро. И наоборот. А ещё говорила, что они очень подходят друг другу. — Сколько я их знаю, милая, и сколько людей и не людей мы повстречали… Я не знаю никого, кто подошел бы твоим родителям больше, чем они сами. — Дядя Брук сказал на дне рождения папы, что «противоположности притягиваются». Они такие разные, а всё равно вместе. — Я бы не сказала, что они разные. Они очень даже похожи. — Почему тогда ссорятся? — Потому что если люди не ссорятся — значит, они не любят друг друга. — Как это? — Йоко хмурится, возвращаясь к рисованию, и смотрит на свою тётю. — Ссориться — это плохо! — Не всегда, — Робин подмигивает. — Вот смотри. Представь, что твоя лучшая подружка решила скатиться с опасной горки. Что ты будешь делать? — Если это опасно, я скажу ей, чтобы не делала так. — А теперь представь, что она всё равно скатилась вниз, но ушибла коленку и начала плакать. — Она меня не послушала! — И что ты будешь делать теперь? — Я обработаю её рану, потому что я всегда где-то ушибаюсь и знаю, как это делать. И накричу на неё, потому что она дурочка. — А если она обидеться на то, что ты её так назвала? — А как не назвать?! Я же ей говорила! — Ты бы разозлилась? — Да! — Вот видишь. Ты бы разозлилась, потому что ты переживаешь за неё. Тебе больно, потому что ей больно, хоть она и не послушала тебя. Так и твои родители — они ссорятся, потому что любят друг друга. Если бы тебе было плевать на свою подругу, ты бы ничего не сделала и не сказала. Йоко задумывается, приставляя кончик кисточки к губам, и смотрит на потолок, обдумывая слова. — Так вот почему папа всегда начинает кричать, когда я прихожу с новыми ушибами после прогулок? — Да, бусинка, — Нико хлопает её по голове, — потому что он волнуется. — А отец затягивает мне косички очень туго! — она вскрикивает. — Тётя Робин, отец когда-нибудь заплетал тебе косички?! — Да, я и тётя Нами учили его это делать, — смешок. — Иногда всё идёт хорошо, мне не больно, но когда я получаю плохую оценку или папа говорит, что я поранилась, он так туго меня заплетает! Ужас! Нико смеётся, слушая громкие рассказы и возмущения племянницы о её родителях, и мотает головой — скучать им тут точно не приходится.***
— Оте-е-ец! — Я тут, золото. Йоко мотает головой, проходя пару шагов вперёд и замечая отца в кабинете. Мечник сидел в развалку на кресле, в одной руке держа какие-то бумаги, а во второй стакан с сакэ. Её всегда завораживал её отец — сильный, спокойный и красивый. Большое черное кресло за спиной было выше него, закрывая половину окна, а большой стол, на котором всегда был бардак, к которому было запрещено прикасаться, показывал то, что тут работает кто-то очень важный. Ну, как работает… Она знала, что отец любил тут больше пить, чем работать, но он отличался от родителей её одноклассников — когда те пили, то всегда вели себя неадекватно. Буянили, кричали, смеялись без причин… а её отец становился ещё спокойнее. И добрее. Она знала, что в такие моменты можно попросить больше карманных денег или отпроситься погулять с подружками подольше, потому что папа всегда запрещал. — Смотри, — она крутится на месте, от чего полы нового платья развиваются вокруг неё, и широко улыбается, — это дядя Усопп прислал! Подарок! — В честь чего? — Зоро оставляет стакан и бумаги, садясь прямее. — Тебе идёт лиловый. — В честь того, что я самая милая, — она дует щеки, словно это что-то само собой разумеющееся. Йоко четырнадцать и она просто обожает доставать своего отца. — О, не сомневаюсь, — мечник тихо смеётся. — Что папа делает? — Обед, — девочка подходит ближе и падает в кресло напротив, своё любимое, которое крутится, — он сказал, что сегодня будет что-то очень вкусное. — У него всегда вкусная еда. — Ты любишь папу, потому что он вкусно готовит? Зоро вскидывает бровь, следя за дочкой, которая никак не может сесть удобнее, и усмехается, откидываясь обратно на спинку. — С чего такие вопросы? — Я спрашивала тётю Нами, но она сказала, что не знает. И дядя Брук не знает. А дядя Джимбей вообще говорит, что вы — самые непонятные для него люди в мире и он даже боится это обдумывать. Громкий смех наполняет комнату и Йоко прячет лицо в коленках, которые подтянула к груди, неловко улыбаясь. — А ещё у меня это постоянно спрашивают друзья. Они не понимают, как двое мужчин могут друг друга любить… — Ну, — мечник хмыкает, думая, как это объяснить дочке. Он не профессионал в таких разговорах, поэтому тут как раз подойдет Санджи, но раз такое дело… — Мне нравится его еда, но это не главное. — А что ещё? — Ну, есть много вещей, которые я люблю в нём, — он тянется к стакану, делая глоток. — Длинные ноги? Йоко смеётся с лица отца, который чуть не подавился, и опять делает круг в кресле, отталкиваясь от стола. — У папы красивые ноги, тётеньки в ресторане всегда говорят мне, что в молодости у них были такие же и за ними бегали все мужики на острове! — Побольше этих тётенёк слушай, золотце, — саркастично отзывается поседевший на ещё три волоса отец, прочищая горло тем же сакэ. — Папа убивает своими ногами как врагов, так и тебя, — Йоко широко улыбается, хихикая. — Я люблю твоего папу, потому что нас связывает много приключений и воспоминаний. — А как вы полюбили друг друга? — девочка кивает, укладывая щеку на коленки и принимаясь слушать отца, который не очень-то и был готов продолжать свой рассказ. Этот вопрос откровенно ввёл в ступор. Он не мог вспомнить момент, в который всё для себя понял — всё просто шло своим чередом и их связь стала настолько сильной, что избавиться от неё стало невозможно, как бы не хотелось. Да никогда не хотелось, честно говоря. — Отец, — Йоко машет рукой перед лицом, выводя Зоро из транса, — как вы начали встречаться с папой? «О, ну это уже вопрос полегче». — Он сказал мне почистить картошку, — Ророноа пожимает плечами. — Картошку? — Сегодня твоя очередь мне помогать, — из руки вытягивают бутылку с сакэ, вкладывая нож, — хватит бухать, алкоголик, и начинай чистить картошку. Зоро моргает пару раз, хмурясь, и смотрит на руку, потом на ведро с картошкой, а потом на спину кока, что-то быстро нарезающего. Тот поворачивает голову, поднимая свою завитушку, и хмыкает: — Что, проблемы? — Зачем мне это делать? Ты всегда делал это один. — У нас в команде восемь человек и одна черная дыра, ты думаешь я всегда успеваю всё сделать сам?! — крик врезается в ушные перепонки. — А ну начал чистить! — Хватит орать, эро-кок, — Зоро присаживается, осматривая нож и проверяя его на остроту. Он всегда точил их сам. Было это тихой традицией — это ведь его стихия, а глаз всегда дергался от попыток кока быстро подточить его о точильный камень или донышко посуды. — Чего застыл? — блондин закуривает, кивая на всё ещё не приступающего к работе мечнику. — Каждый уважающий себя человек умеет чистить как минимум картошку, чтобы выжить. А ты ещё и мечник, так чего встал? Было немного постыдным признавать, что он реально не умеет это делать. Но тут есть один важный момент. — Я думал, что это будешь делать ты. — Я тебе что, личный повар? Или ты думал, что я тебе всю жизнь готовить буду?! — Да, думал. Санджи осекается, ошарашено глядя в единственный открытый зеленый глаз, который смотрел прямо на его покрасневшие щеки, и пепел падает прямо под ноги. — Как это ми-и-ило, — Йоко пищит, крепко обнимая коленки, — и что потом?! — Ну, как видишь, картошку я чистить не научился, — Зоро смеётся, следя за подхватившей его смех дочкой, наливая себе ещё. И какая тут может быть работа?***
— Я убью каждого, кто к ней сунется! Йоко пятнадцать и вчера прошел её день рождения. Широкие полы халата развивались от длинного шага туда-сюда. Санджи следил за мужем, кусая губы, и хотел его хорошенько ударить — мозолит глаза, да и нервов у самого не хватает. Йоко пятнадцать и за возможность поцеловать её ладонь устраивают дуэли. Дуэль без реального приза, который можно воплотить в жизнь, дуэлью считать нельзя, но рыцарский долг заставлял молодых, а иногда и не очень, парней и мужчин драться в надежде, что это достигнет прекрасных ушек госпожи Йоко и она влюбится в них. Зоро бросает взгляд на стол, заваленный письмами с просьбами о женитьбе с каждого уголка мира. За неё предлагали королевства и армии, горы золота и даже неприкосновенность, которую они, черт возьми, получили ещё десяток лет назад. — Моя дочь не какая-то вещь, которую можно купить! Очередная дэн-дэн муши летит в окно и Ророноа рычит, сжимая кулаки. — Успокойся, — Санджи вздыхает, закуривая, и подходит к мечнику сзади, укладывая свою ладонь на чужую. Сжимает её и прижимается щекой к плечу, выпуская дым, — у нашей дочки день рождения, а ты на нервах. — Её день рождения был вчера, — как дикий зверь, честное слово. — А гулять люди будут ещё месяц, — напоминает, — ну кто же знал, что дети растут так быстро. О ней ходили легенды. О золотоволосой красавице с зелеными глазами и широкой улыбкой, которую защищает дракон. Почти сказка о Рапунцель, только драконом был её отец, который не подпускал ни одного представителя противоположного пола к ней и на шаг ещё с тринадцати лет. — Она уже взрослая, Зоро, — Санджи тушит сигарету в пепельнице на столе, обходя мужа, — не удивляйся, если однажды она приведёт домой парня и скажет, что хочет выйти замуж. — Убью на месте, — Ророноа рычит в чужие губы, которые кривит улыбка. Санджи тихо смеётся, сводя брови на переносице, — чего смешного? — Величайший мечник, король меча и моего сердца, дети уходят. И мы никак не сможем этому помешать. — Ей всего пятнадцать, — с таким же нажимом, но уже немного устало. — Ей уже пятнадцать, — Санджи тянется к тонким губам и коротко целует. Вчера они гуляли до самой ночи. Порт всё ещё был заполнен кораблями, на некоторых даже виднелся флаг дозора — Смокер не мог оставить приглашение без внимания. Люди плясали до боли в ногах и пили до звёзд перед глазами, а от подарков ломились двери некогда пустых комнат — в какой-то момент Санджи ужаснулся мысли о том, сколько их будет, когда Йоко исполнится восемнадцать. Помимо заморских новинок и золота, вкусностей и одеяний, пытались дарить даже свои руки и сердца. Зоро в шоке уставился на сына одного из главнокомандующих штаба дозорных, который не без дрожи в коленях протягивал ошарашенной дочери кольцо, но был выгнан пинком под зад от Санджи, иначе бы получил мечом куда-то между лопаток. Всех смельчаков пугал один только взгляд единственного глаза, когда те хотели пригласить на танец Йоко, поэтому весь вечер она плясала с подружками, громко смеясь и сводя с ума половину сыновей их друзей, друзей друзей и знакомых друзей их друзей, которые не могли не поздравить главную жемчужину Олл Блю. Зоро вздыхает, позволяя усадить себя на диван, и трёт переносицу. Ладонь любимого мягко поглаживает по лопатке, пытаясь успокоить. — Я просто… — вдох, — я просто боюсь, что она встретит не того. Что кто-то сделает ей больно. — Она должна через это пройти. Если так случится, так пусть это будет после её выбора, — Санджи мягко улыбается, — это у тебя так вышло, что влюбился в сознательном возрасте и вот, где ты сейчас. Он взмахивает рукой, показывая на кабинет, и Зоро тихо смеётся. И правда. Ему никогда не разбивали сердце, потому что в сознательном возрасте он любил только одного — тупого извращенца, бесячую завитушку, сильного противника и первоклассного кока на их корабле. Он влюбился однажды и ни разу даже не задумывался о ком-то другом, в то время как его мужу, в прошлом — профессиональному бабнику, разбивали сердце с сотню раз. — Плюс, к этому всему, кажется, в голове у неё далеко не мальчики… — Санджи усмехается, ловя подозрительный взгляд мужа. — Девочки? — Как побыстрее надрать зад кому-то в полную силу. Зоро смеётся, запрокидывая голову на спинку дивана. Как бы они не хотели, Йоко не любила ни мечи, ни стиль боя папы, который включал ноги. Она была быстрой и проворной, а оружием сначала выбирала палки, а потом — копьё, которое так пришлось ей по вкусу, что теперь она мечтает о своём собственном, настоящем. — Кстати, Трафальгар подарил ей одно. — Что?! — Санджи во все глаза смотрит на мужчину, не веря своим ушам. — Подозреваю, что это была идея Луффи. Ло переместил его в её спальню на кровать и я сразу понял по их с Йоко переглядкам, что, наверное, это было спланировано. Я сразу из неё всё вытянул, но минимум до шестнадцати она его использовать не будет. — Они там подурели что ли?! Ей всего пятнадцать, какое оружие, Зоро?! — То есть для мальчиков ей «уже», а для оружия — «всего»?! — Да! — Санджи резко поднимается на ноги, из-за чего резинка с конца волос падает на пол и он цокает, наклоняясь за ней. Его волосы отросли чуть ниже плеч и красиво завивались на концах, к чему мечник пытал сильную тягу — кок стал ещё более привлекательным. — Я убью этого ублюдка. — Он уже уплыл, — Зоро усмехается, — а вот Луффи остался, можешь его отпинать. — Идея замечательная, пойду воплощу в жизнь, — повар кивает, щелкая пальцами в его сторону и подходит, наклоняясь и чмокая в губы, но оказывается утянутым на диван обратно. — Сначала в жизнь я воплощу свои надежды на вчерашний секс, — мечник улыбается, нависая над мужем. — Ты весь вечер носился туда-сюда с банкетом и я уснул без тебя. А ты был таким красивым в той праздничной рубашке. — Вау, Ророноа, это что за комплименты? — одна из длинных ног была закинута на сильный таз любовника, прижимая ближе. — Я даже забыл о том, что хочу надрать зад Луффи. — У тебя будет на это ещё целая вечность, — он наклоняется ниже, проводя губами по шее. — Папа, отец! Я отправляюсь с дядей Луффи в плавание! Мы будем искать приключения! — Черт его дери, Луффи! Йоко пятнадцать и она невообразимо громкий, гиперактивный ребёнок.***
— Он красивый? — Очень. — А мозги есть? — Его мама — ювелир, и он учится у неё… — О. Санджи вскидывает брови, подходя к витавшей в облаках дочке. Она мечтательно вздыхает, не глядя накалывая на шпажку желейную конфету и отправляя её в рот, прикусывая дерево. Йоко шестнадцать и это — её первая влюблённость. — Я тренировалась в лесу и увидела, что кто-то сидит возле водопада. Он рисовал и ловил рыбу… — Он заметил тебя? — Конечно же нет, — Йоко прыскает со смеху, краснея и нервничая, — пап, ты что. — А откуда знаешь, кто его мама? — Ну… — шпажка ковыряет тарелку и девушка хмурится, пряча глаза, — я проследила за ним, когда он шел домой… и это была ювелирная лавка, где отец покупал тебе браслет… — То есть, отец уже знает его маму, — Санджи вешает полотенце на спинку стула и присаживается, вздыхая, — уже немного легче. — Он меня убьет, да? — она поднимает глазки, начиная шептать, словно у стен есть уши. — Ну, не убьет конечно, но ты же его знаешь, — повар цокает, опять вздыхая. — Он меня гиперопекает, — ещё тише, — мне это не нравится. Я уже взрослая, а с мальчиками нормально не общаюсь уже лет пять… Они все боятся меня… — Я говорил с ним на эту тему, — Санджи берёт руку дочки в свою, поглаживая по пластырю, который был наклеен поверх новой царапины, — и поговорю ещё раз. — Это ничего не даст, они все боятся меня, — девушка кусает губу, быстро моргая из-за подступающих слёз, — и он, наверное, тоже… — Не говори так, вы же ещё не познакомились даже, он тебя не знает. — Меня все знают, пап! — она вскакивает, выхватывая свою руку, и слёзы текут по щекам вниз. — Я никогда не смогу встречаться с парнями, пока я тут! — Не говори так! — Санджи поднимается следом. — Ты прав, я нигде не смогу это сделать, потому что меня знают все ваши друзья! И поэтому обо всём узнает отец! Я всегда буду одинока! — Йоко! Девушка убегает из зала, утирая слёзы, и парень не знает, куда себя деть — то ли побежать за дочкой, то ли остаться, но в комнату почти сразу заходит виновник истерики — Зоро хмуро смотрит в коридор, а потом на мужа. — Что с Йоко? Что за крики? — Это нужно спросить у тебя, — Санджи раздраженно цокает, доставая сигареты и новую зажигалку, — подарок от мужа на годовщину — закуривая. — Я только пришел, — Ророноа подходит ещё ближе, ничего не понимая, но уже начиная злиться, — её что, кто-то обидел? — Да, ты, — тычок пальцем, — гиперопекающий оболдуй. Мы говорили об этом десятки раз, тебе что, совсем плевать на то, что наша дочь не может насладиться своей и так сложной подростковой жизнью?! — Если это касается парней — даже слышать не хочу. — Ну вот, опять, — блондин вскидывает руки к потолку, усмехаясь, — за что ты, боже, послал мне такого упертого барана? — Я не упертый баран, я знаю, что на уме у каждого из них, — мечник скидывает свои катаны, — и ты тоже это знаешь. — А теперь она в слезах, плачет из-за того, что всегда будет одинокой! — Она гиперболизирует, ей шестнадцать. — Так дай ей заниматься тем, чем занимаются шестнадцатилетние девчонки! — Санджи старается держать свой тон на том уровне, чтобы эхо не разлеталось коридорами. — Её подружки ходят на танцы, целуются с мальчиками и учатся отсеивать идиотов, пока она сидит в своей комнате или тренируется, потому что ты воруешь у неё молодость. — Это я ворую у неё его? — Зоро показывает на себя пальцем, не веря своим ушам. Санджи цокает, подходя к мужу вплотную, и без страха хватает за ворот юкаты, рыча: — Она прямо сейчас рыдает у себя в комнате, тупой баран, и мне нужно её успокоить, потому что ты — последний, кого она хочет сейчас видеть. Что мне ей говорить? А? «Твой отец будет опекать тебя до старости и ты никогда не встретишь того, кто не будет тебя бояться, потому что его запугали»? Или, может, чтобы привыкала к слезам по ночам? Зоро не находит, что сказать, и тяжело вздыхает, прикрывая глаза. В этом была правда, но отцовское переживание побеждало здравый смысл каждый раз при мысли, что кто-то может навредить его золоту, и с этим было тяжело бороться. — Вот именно, — блондин отпускает ткань, делая затяжку, и проходит мимо, — ужина сегодня не будет. И тебе лучше найти удобный диван, если не найдешь, что ответить сначала мне, а потом — ей. Он выходит из зала, оставляя мужа стоять посреди него и пялиться куда-то в окно, разбираясь со своими бесами.***
— Отец! Санджи застывает, слыша крик дочери, и поворачивает голову на звук, прямо в центр зала. — Если ты сейчас же не уберешься отсюда, от тебя не останется и кусочка. — Я сказала не трогать его! Кончики золотистых волос струятся по полу, колыхаясь при каждом движении. Звон каблуков словно оглушает — в зале тихо, никто не смеет сказать и слова, а куряги стараются выдыхать дым как можно тише, носом, лишь бы не разозлить хозяина дворца ещё сильнее. Йоко восемнадцать и на её день рождения что-то должно было произойти. Санджи это чувствовал и знал, он был уверен, поэтому уже месяц строил план по разруливанию ситуаций, которые могли произойти. Налёт бандитов, драки, грабёж, да даже государственный переворот и война — абсолютно всё. И, конечно же, первым предположением была злость мужа на предложение руки и сердца его дочери. — Я прошу вас благословить наш брак! Гости расступаются перед вторым хозяином, позволяя Санджи оценить ситуацию. Совсем молодой, не сильно старше дочери, парень стоял на колене, преклонив голову перед его мужем. Он обливался холодным потом, но не двигался, чувствуя бешенную ауру Зоро, который уже успел достать катану и предупредительно навести её на смельчака. Санджи закуривает, что в тишине звучит ну очень громко, и усмехается. — Если ты сейчас же не опустишь свой клинок, отец, — Йоко шипит, как змея, и блестит своими зелеными глазами, придерживая платье. Она останавливается прямо напротив его меча, оставляя возлюбленного сзади, и с силой ставит копье на пол, проделывая в плитке дыру, — сражаться будешь со своей дочкой. — Отойди. — А ты заставь. Подумать только, думает Санджи. Завтра об этом будет знать весь Гранд Лайн из новостей. О том, как на празднике на острове Жизни и Пира, под руководством величайшего мечника, была развёрнута настоящая семейная драма, о просьбе благословения, о том, как дочь пошла против отца… Они были одинаковые. Уже давно он заметил, что Йоко вылитая копия отца — упёртого барана, темпераментного и горячего воина, который любит делать так, как считает нужным, и который не боится идти против кого-то. — Он не достоин- — Достоин. — Ты не понимаешь, что- — Понимаю. — Прекрати меня перебивать! Она не сводит с отца глаз, сжимая оружие сильнее. Красивейшее копье было подарено ещё три года назад и ждало своего времени — отец запретил ей трогать его сначала до шестнадцатилетия, а потом до восемнадцатилетия. Фиолетово-золотой цвет лезвия привлекал внимание и словно гипнотизировал, будучи украшенным мелкими камнями и ободками из кайросэки. На другом конце — острая пика, которая сейчас вонзалась в плитку, разрушив её этим. — А то что? Убьешь его? Убьешь моего возлюбленного? Он дергается, слыша слово «возлюбленный», и немного ослабляет хватку. Секунда, вторая, и катана возвращается в ножны, но Ророноа не двигается. — Я не позволю, чтобы какой-то про- — Ты не позволишь? Санджи решает прекращать это представление. Он достаточно знает своего мужа и дочь, чтобы понимать уровень упертости этих двоих. И ладно Йоко — она была более современной, чем её неродивый отец, который гиперопекает и всегда следит за тем, где она и с кем. Кажется, не знай он о секретных побегах дочери сам, уже давно бы вытаскивал своего мужика из запоя под «ну почему она ушла, она что, меня не любит?». — Тупое маримо, — теперь по плитке стучат его каблуки и он стреляет взглядом в мужа, разминая кулаки, — перед тем, как принимать такое решение тебе нужно на лбу высечь, что она наша дочь и я тоже её родитель? — Ты неправильно понял, — Зоро вздыхает, прикрывая глаза, и казалось, уже даже забывает о просьбе благословения. — Ло! «Пространство» Они перемещаются в одну из гостевых спален, скорее всего, самого Трафальгара. Он и его упертый муж — не такой злой, сколько уже напуганный. Года совместной жизни показали, что каким бы главным он не был на этом острове, в этом доме он может быть главным только в их постели. Кроме вторников. Когда ты связан, главным быть невозможно. — И что же я неправильно понял? Зоро вздыхает, набираясь смелости и глядя на злого мужа. Но слова не лезут — а что говорить-то? — У нас уже был этот разговор, — Санджи затягивается, — и не раз. И не пять. Даже не сто раз. — А почему ты-то такой спокойный? — Ророноа хмурится. — Наша дочь собирается замуж, а ты словно обо всём уже давно знаешь! — Потому что я знаю, — он пожимает плечами, меняя сигареты, и присаживается на кровать, — они встречаются уже второй год. — Второй год?! И не сказать, что он был готов к этому разговору. С Зоро в делах любовных быть к чему-то готовым невозможно — тем более, если это касалось Йоко. Но они были вместе достаточно, чтобы он знал главное — его мужу нужно время самому всё обработать в голове. Санджи скрещивает лодыжки, выдыхая дым, и опять спокойно кивает. — И ты мне ничего не говорил?! — А зачем? — Потому что я, черт возьми, её отец?! — Тогда кто я? Мечник вскидывает брови, словно услышал самую бредовую чушь в своей жизни. — В смысле «кто»? Ты тоже её отец! — Тогда какого хрена ты решил, что имеешь право самостоятельно решать, благословлять их брак или нет? — Мы сейчас говорим о том, почему они встречаются уже второй год, а я нихрена об этом не знаю! — Вот почему! — Санджи вскакивает, не выдерживая, и тычет пальцем в его грудь. — Потому что из-за тебя к ней не приближается ни один парень на острове! Потому что ты, гиперопекающий болван, делаешь так, как хочешь ты, а не так, как хотим мы! — Я не хочу, чтобы ей было больно! — Ей было больно, потому что из-за тебя она чувствовала себя одиноко… — У неё куча подружек, Санджи, хватит! — …а она хотела целовать парней! Лицо мечника искривляет гримаса ужаса и отвращения, из-за чего бывший Винсмоук не выдерживает и прыскает со смеху, тут же беря себя в руки. — Что кривишься, парней целовать не любишь? — он напирает на мечника, подходя ещё ближе. — Или заниматься сексом? А? Ты впервые потрахался в шестнадцать, и то не со мной, спешу напомнить, а она— — Не смей это произносить! Пространство вокруг содрогается от всплеска энергии, но на Санджи это не действует уже лет так десять и он ловит руку мужа, схватившего рукоять катаны в ножнах. — Зоро, вот почему она тебе ничего не рассказывала. Она счастлива и ты должен быть счастлив за неё, но ты опять хочешь накинуть на неё то одиночество, которого она боится. — Не трогай меня сейчас. — Ой, давай без этого, — он цокает, не убирая руки, — ты же всё понимаешь. Сейчас парень, который украл первый поцелуй в чертовые семнадцать лет у твоей дочки и с которым у неё был её первый секс стоит внизу и ждет своей казни. Он пришел просить благословение у величайшего мечника, который способен лишить его жизни за секунду, и не сдвинулся с места, когда ты наставил на него катану. Он не сбежал от нашей дочки и не воспользовался ею. Мужчина громко вздыхает, отворачиваясь, и поджимает губы. Убирает руку с рукояти катаны, пряча в вороте парадной юкаты, и опять смотрит на мужа. — Ты должен был рассказать мне всё раньше. — Ты должен был слушать меня раньше. — И что мне теперь делать? — Благослови их и дай народу хорошенько отдохнуть, — Санджи поглаживает щеку мужа, задевая шрам, — мы все поговорим об этом в ближайшие дни. — Ты знаешь этого парня? — Он сын женщины из ювелирного магазина. — Мозги есть? — Я спросил то же самое, когда Йоко мне впервые о нём рассказала, — он смеётся, целуя чужой уголок губ, — есть. Она первая познакомилась с ним. А потом у них был очень неловкий конфетно-букетный период. Ты бы видел, как я прикрывал их ночные свидания от глаз твоих людей. — Ты им ещё и помогал, — Ророноа опять вздыхает, прикрывая глаза, но позволяет целовать себя губам в усмешке. — Ты тоже получишь. — Уж лучше я, чем они. Вспомни нас в их года. — Это не одно и то же, — мечник всё же обхватывает чужую талию поперек, прижимая ближе, и шепчет в губы: — я всё ещё зол. — Не сомневаюсь, — Санджи лохматит чужие волосы на затылке и целует первым — пылко и страстно, как в лучшие их ночи. Иногда жизнь заворачивает туда, откуда, казалось бы, нет выхода. Иногда она подкидывает испытания, одно за другим, и ты не можешь отступить. Иногда она дарит тебе любовь, самую неожиданную и, одновременно с этим, самую превосходную. Вместе с ней искать выход и преодолевать испытания намного легче. Даже когда у твоего мужа топографический кретинизм, а у дочери — отсутствие инстинкта самосохранения. Всё же, это лучшая жизнь, о которой он мог только мечтать.