Сказка о динозаврах

У них есть особая договорённость, что Фишер в любое время дня и ночи может прийти в подвал без предупреждения или объяснения и просто ютиться в комнате Ларри. Когда Салли бывает хуже и тоскливей обычного, он спускается на цокольный этаж, где его всегда готовы внимательно слушать пол часа, час или два, и вообще столько, сколько потребуется. Иногда Ларри только слушает, не отрываясь от новой картины или наброска, иногда они оба болтают, обсуждая проблемы экзистенциализма за прохождением очередной игры, иногда они могут не говорить вовсе, сидя рядом в молчаливом понимании и сочувствии. Чаще такое происходит в тяжёлые дни, - Салли тихо садится рядом, одним кивком отвечая на привычное Ларринское "Даров, чел" и смотрит, как друг рисует в большом старом альбоме, позволяя мыслям свободно бродить в своей голове. В подвале у Ларри можно практически всё. Они громко слушают музыку, много курят, протаскивают ящики с пивом, пока Лиза не видит, бесконечно играют в приставку и игнорируют проблемы до тех пор, пока те не рухнут им прямо на головы, заставив искать экстренное решение. Салли нравится, что он может не ждать осуждения или подколов помимо дружеских, может остаться здесь на сколько угодно, может занять место на полу, на стуле или кровати, - при желании он мог бы даже усесться на чужие коленки, и Ларри бы спокойно позволил. Без вопросов или претензий. Фишер не знает, что такого уютного есть в этом старом подвале, из-за чего он из раза в раз чувствует себя до абсурдного безопасно. Быть может это впитавшийся в стены запах холстов, масла и травки, к которому так быстро и легко привыкаешь? Быть может это осознание того, что дверь сюда для него вечно открыта, что он больше не одинок. Быть может это наличие уютного кресла-мешка, в котором Ларри обычно валяется, вертя в руках джойстик. Быть может, это сам Ларри. Джонсон неотъемлемая часть этого места, его атмосферы, - то, что делает их подвал подвалом, возможно он даже та самая переменная, которая делает апартаменты Апартаментами. Для Салли. В общем, точного ответа на вопрос, в чём заключается особая магия этого места у Салли нет, лишь теории. Но он продолжает неизменно приходить. Салли необходимо безопасное место, - пространство, в котором можно раствориться и хотя бы на время забыть всё то плохое и тёмное, что скребётся у него в голове в паршивые дни, когда мысли не дают Фишеру покоя, заставляя тревожиться, от чего он становится раздражительным и не может перестать кусать ногти. И никто не справляется с его беспокойством так хорошо, как Ларри. Он позволяет другу следить за процессом рисования, слушать с ним музыку или просто сидеть рядом в тишине, обхватив руками тощие коленки. Ему кажется, Салли выглядит по-особенному уютно в его захламлённой подвальной комнате, особенно в те моменты когда, привалившись к его плечу, молча смотрит в альбом с какой-то рассудительной внимательностью, присущей только ему, пока Ларри что-то карябает. От Фишера веет грустным спокойствием и задумчивостью, чем-то похожей на осень и вечерние ливни, шуршащие о стекло небольшого окошка в подвале.

***

Салли громко хлопает дверью, и Ларри из комнаты слышит сбившееся дыхание друга, - в такие моменты оно вдруг становится тяжёлым и громким, будто его кто-то гнал, - пока тот пробирается в комнату через обувные завалы прихожей. Фишер в своей манере холодно-собранный, сосредоточенный как всегда и как будто спокойный. Выдают лишь дрожащие пальцы, против воли дёргающие кончик правой косички, и короткие нервные вдохи. Ларри делает вид что так нужно, мягко стуча ладонью по ковру, приглашая под бок, начинает болтать как будто бы невзначай. Ларри умеет придумывать истории на ходу так легко и свободно, словно всю жизнь только этим и занимался. Он начинает с чего-то простого и глупого и совершенно-абсолютно неправдоподобного, чтобы перед самим собой поставить задачу убедить своих слушателей в невероятном, а потом, - когда он сам и окружающие захвачены потоком мысли, - не затыкается ни на секунду. Вспоминая об Апартаментах всё-всё, что когда-либо слышал и знал об этом загадочном месте, он рассказывает странные байки о ранее живших здесь людях, которых, Салли уверен, сам Джонсон и выдумал, о забавных историях, с ними связанных, о необъяснимых исчезновениях и загадочных звуках, раздающихся здесь по ночам. Он пересказывает одни и те же истории, перевирая их до неузнаваемости, и он всегда готов выдумать ещё сотню новых. Салли эти истории обожает; обожает следить за тем, как очередная байка рождается прямо у него на глазах, обрастая всё большим и большим количеством всевозможных подробностей и деталей, становясь реальнее и живее с каждым словом, - словно новая не_реальность возникает по одному лишь желанию Ларри только для него одного. Еще больше в такие моменты он обожает только самого Ларри, живо и красочно описывающего необыкновенные, несуществующие, казалось бы, вещи так, что невозможно не поверить в их существование, и невозможно оторваться.

***

Иногда Сал приходит играть на гитаре, что Джонсон ему, - с его слов, - "одолжил". "Пока играть учишься, можешь брать в абсолютно любое время, - заявил тогда он, хлопая по плечу, - Потом как-нить раздобудем тебе твою собственную." Салли не знает, когда будет "потом", но гитара стала считаться официально его уже добрые месяцы как, и он начинает подозревать, что это просто.... "Подарок?" Ларри в ответ снисходительно улыбается, пожимая плечами, - мол, не знаю, чел, а ты думай, как знаешь. И, почему-то, немного краснеет, как на морозе, делаясь по смешному домашнее и милее. "Не сильно нужна мне эта гитара, - смеётся он, потирая затылок, - У меня, вон, типа, ещё есть. А у тебя так глаза светились, прям... Как у нарика, чесн слово. Да и играешь ты просто отпадно." Салли довольно щурится под протезом, прикрывая лишь зрячий глаз. "У меня был отпадный учитель."

***

Ларри не находит себе места. Воздух в подвале становится душным и спёртым, как в старом гробу (или, по крайней мере, Джонсон уверен, что так), а тени как будто неоправданно осознанные и живые, как будто вот-вот отзовутся на шёпот движением. Сегодня Салли особенно плохо. Салли сидит, обхватив свою голову руками, как маленький, и шепчет, шепчет, с силой зажмурившись. Чужое жуткое подсознательное становится неприятно осязаемым, и футболка мерзко липнет к позвоночнику. Поселяется чувство, что коварное нечто действительно вьёт свою паутину, в которой все жители Апартаментов непременно однажды погрязнут, - уже безвозвратно. Салли мелко дрожит и вцепляется в свои руки так крепко, что пальцы белеют до самых ногтей. Ларри несчастно и тупо вцепляется взглядом в облупленный лак на этих самых ногтях. Они так беспомощны оба, что боль в превращается в злобу, - Ларри не знает, зачем ему благополучие Фишера, но видеть, как тому больно, почему-то больнее вдвойне. И всё, что он может, блин, сделать, - это просто быть в чёртовой комнате! Просто быть здесь, пока Салли плохо. Джонсон скрипит зубами. Однажды он уже проебался в попытках уверить Сала, что он в безопасности. "Чел, это просто истории! - сказал он тогда, - Их навыдумывали сумасшедшие бабки, которые жили так долго, что просто свихнулись!" Фишер не сдвинулся с места, как будто и вовсе был один в комнате. Ларри предпринял попытку ещё раз, слегка сжав его плечо, заставляя смотреть на себя. "Чел... Это просто кошмары" Сал тогда сделался холоднее могильного холода и смотрел на Джонсона так же, как на всех остальных. Тех, кто с опаской, но нескрываемым любопытством разглядывал его на улицах, тех, кто шептался о нём в школьной столовой с ноткой презрения, тех, кто с улыбкой общался с ним в Апартаментах, качая сочувственно головой, как только он отворачивался. Как на отца, кто предпочёл игнорировать проблему в лице замкнувшегося в себе ребёнка, или Лизу, отнёсшуюся к нему с через чур снисходительной теплотой . На всех тех, кто уверен, что нет ничего страшного в тёмных углах и длинных пустых коридорах. Салли смотрел на него как на всех прочих, и Ларри чувствовал себя глупее обычного. Больше он не поднимал этот разговор. Вот и сейчас он не знает, что делать. Салли держится молодцом, - Салли всегда так держится, - только вот Джонсон не хочет, чтоб он держался. Джонсон хочет, чтоб он просто жил. Так же как все подростки их возраста, без всякого превозмогания, без всего этого.... Пиздеца, иначе не скажешь. Ларри должен сказать ему, что все в порядке. Ларри должен заставить его страх исчезнуть. Ларри хочет заставить его страх исчезнуть. Потому что нет ничего страшного в тёмных углах и длинных коридорах, - взаправду. Это только старое пыльное здание, в котором им повезло вот так встретится. Ларри хотел бы и сам быть уверен в этом. Поэтому Ларри берёт в руки гитару, садится поодаль от Салли, чтоб не соприкасаться, и играет ему простые и медленные мотивы, чтобы завлечь поток мыслей, тревожащих друга, и отогнать их прочь посредством дрожащих струн. Это лучший способ для Салли помнить, что Ларри здесь, рядом, на прямую не говоря с ним. Лучший способ для Ларри просто быть в комнате. Просто быть рядом с Салли.

***

Фишер спускается в подвал ночью, комично шлёпая в тишине по холодному полу, потому что дверь никогда не бывает закрыта. Даже если Ларри заснёт не дождавшись, Салли знает, что они не найдут неудобным обнаружить друг друга под одним одеялом на утро, как будто так и должно быть. В первый раз, когда Сал нелепо мялся в дверном проёме комнаты Ларри, потирая босую ногу об ногу, он ждал застать друга в кровати, и честно, боялся его разбудить, но к удивлению обнаружил его за столом полным хлама с каким-то гигантским альбомом в руках. Резко оторванный от творческого процесса хозяин комнаты явно не успел до конца вернуться в реальность, встретив друга почти вопросительным "привет?" "Наверное странно явиться в комнату к парню, которого едва знаешь, ещё среди ночи, да?" "..." "Ты сказал.... Я могу прийти, если кошмары", - Сал шагнул внутрь, прикрывая за собой дверь. Ларри, кажется, начал соображать. Он моргнул, посмотрел на набросок, на нервного Салли в дверях, запоздало ещё раз моргнул, наклонил голову, комично встряхнув небрежно собранными в пучок волосами, откуда вылетел огрызок карандаша. " А чё, сейчас ночь?" С тех пор были сотни вечеров, когда Ларри стелил им двоим на полу рядом с кроватью, и они болтали до раннего утра, пока оба не засыпали, утомлённые долгой таинственной ночью, наполненной сотней историй. Были дни, когда Джонсон, вернувшись в подвал, находил друга спящим поверх покрывала, облокотившись о спинку кровати. Зная, что у Салли бывают кошмары, Джонсон лишь аккуратно накрывал его пледом, чтоб не будить. Были и ночи, когда Салли случалось задремать в большом кресле-мешке на полу, где он случайно мог отключиться, слушая одну из придуманных Ларри историй. В одну из ночей Салли поднял его среди ночи, шмыгнув ему под бок и свернувшись уютным комочком, что было бы даже умильно, учитывая его почти что трогательно замёрзшие ноги, если б не его дрожащие плечи и неадекватно грохотавшее сердце. "Должно быть бежал по лестнице." - подумалось тогда Лари. (Салли не любит их лифт, особенно ездить без Ларри, но о причинах упрямо не говорит, и отдаёт предпочтение лестницам.) Почему-то легко представлялось, как Сал, окружённый ненавистной ему темнотой, озираясь и нервно водя плечами, торопится вниз, пропуская по три ступеньки, - лишь бы скорей оказаться в подвале. И, выждав время, Джонсон немного неловко положил свою руку поверх одеяла, скрывавшего Фишера с головой, и тихо спросил "Сал... Ты там как?" Салли только мотнул головой, боднув при этом в плечо, и продолжил молчать, только дыхание становилось спокойнее и спокойнее, пока рука Ларри покоилась поверх одеяла. Справляться с кошмарами рядом с Ларри быстро вошло в привычку. Салли привычно забивается под одеяло почти с головой, утыкается Ларри в плечо и лежит так, пока страх не отпустит. Порой, обхватив голову руками, мелко дрожит, подбирая коленки к груди, - неизменно кому-то шепчет. Ларри тепло и размеренно дышит в макушку, помогает прогнать эту дрожь. Успокоившись, Сал засыпает, прижимая к ногам Ларри холодные ступни. Просыпаются они чаще всего в обнимку, перемешав по подушке ворох каштаново-бирюзовых неряшливых прядей.

***

На улице едва-едва начинает темнеть, это видно в небольшое подвальное окошко под потолком пыльной комнаты. Пахнет подсохшей масляной краской и чем-то ещё непонятным, - таким знакомым для комнаты Ларри, что Салу становится странно, как это он забывает из раза в раз этот запах? Фишер, свернувшись внутри одеяла словно внутри убежища, крутит у себя в голове воспоминания об этом запахе чтоб воскресить в памяти его название. Может быть, если он вспомнит, это прогонит те мысли, что звучат не его голосом в его голове. Салли так хочется верить, что их звуки извне, снаружи. От Ларри под боком идёт тепло. Приятно-живое и настоящее. Такое, в котором Фишер нуждается, как ни в чём больше. Салли практически слышит, как Ларри думает что-то своё, - беспокойно и шумно, - Фишер всегда может сказать, если друга что-то волнует, как бы тот не скрывался. Салли сегодня не шепчет, Джонсон лишь чувствует, как крепко впиваются пальцы в бирюзовые пряди. Сегодня Сал весь пропитан напряжением. Значит это всё же один из таких дней. Ларри беспокойно хмурится. -Сал, я хотел спросить. Ты когда шепчешь, типа... -Это пугает? - звучит приглушенно под одеялом со слышимым беспокойством. -Нет! Блин, Салли, ты че? Нет, конечно. Просто... что-то пугает Салли, что-то в апартаментах, что-то "большое, Ларри, очень большое..." Джонсон хочет узнать что это? -Что это, чел? Это как... Большой поток мыслей? Такой, типа, огромный, что аж не умещается в голову? Или это как... - Ларри запинается, переводя взгляд на комок одеяла. -Голоса, - слышится шёпот оттуда. Ларри задумчиво жуёт губы. Беспокойство за Фишера сверлит в груди необъятных размеров дыру. Он просто бессилен... Он не знает так много, как знает Салли, он не видит всего, что способен увидеть Салли. Он никогда в жизни не слышал в Апартаментах ничьи голоса. Он даже не знает насколько они.... Настоящие. Как бы там ни было, Салли от них страдает, значит, они не хорошие, а это уже как-то плохо. И он не знает, как это спросить, чтобы не навредить Салли. Джонсон берёт кислорода в лёгкие. кто они? -Они, типа, в твоей голове? - холм одеяла еле заметно вздрагивает, - Извини. Не отвечай, если хочешь, - очень серьёзно уточняет Ларри, опуская руку поверх. Тепло. Хочется уточнить у Салли точно ли ему не трудно дышать в его коконе. Салли под под боком отмирает, и слепо тычется лбом. -Не знаю, - признаётся так честно, как может, зажмуриваясь до пятен под зрячим веком. Теперь вздрагивает рука Ларри. Фишер чувствует это сквозь своё одеяло, но чужие пальцы тут же снова становятся смелыми, нежно сжимая плечо. -А что они... Что... Они говорят? Салли долго молчит, только медленно дышит, вцепляясь в футболку Ларри вместо своих волос, упирается лбом в его грудь. Вдохи кажутся очень тяжёлыми и горячими, лёгкие неприятно сводит. Но Ларри бережно гладит его по плечу, сведённым напряжением рёбрам, и дышится легче. Бирюзовая макушка показывается из-под одеяла. Салли внимательно смотрит в чужое лицо, в кофейного цвета глаза, размышляя о чем-то своём, словно забыв нить всего разговора. В конце концов его взгляд фокусируется где-то на подбородке Ларри, хотя смотрит он, скорее всего, сквозь, будто не видит вовсе. -Плохие... Ужасные вещи, - выдаёт он спокойно, только чуть дрогнувший голос его выдаёт. Ларри не может простить - ему, себе, всему миру - этот виноватый тон Салли. Словно он и правда проблема. Или угроза. Или какой-то.... Неконтролируемый чокнутый! Словно все, кто его презирают, жалеют и опасаются, - правы. Ларри чувствует, как знакомая злость греет кровь. Нет, его Салли замечательный, необыкновенный и очень сильный. И никакая он не проблема, и не угроза. Он странный и необычный, и Ларри это нравится, и поэтому он будет рядом и расскажет ему миллион невообразимых историй, чтобы Салли не пришлось разговаривать с этими его... Голосами. Джонсон неловко ёрзает, чтоб полноценно развернуться и наконец оказаться лицом к лицу. Салли непромедлительно укладывает ладони на его грудь, чувствуя тихие толчки сердца где-то внутри грудной клетки. Он больше не выглядит страшно напуганным или нервным, только кончики пальцев немного дрожат и на ощупь ещё холоднее холода. Голоса, - в голове они будь или нет, - явно проигрывают сегодня, оставляя их только вдвоём. -Рассказать тебе про динозавров? - очень искренне и очень серьёзно спрашивает Ларри без тени его короной улыбки, для пущей уверенности чуть хмуря густые брови. Это немного комично и довольно нелепо, но выбивает из Салли смешок и не менее искреннюю улыбку, и это меньшее, что Ларри смог бы для него сделать. Остатки осевшего в лёгких тяжёлого страха постепенно рассасываются, отступая перед наплывом почти что наивной влюблённой нежности, когда Фишер тихо фыркает, утыкаясь лбом с свои же ладони, греющиеся на чужой груди. -Да, чел. Расскажи мне о динозаврах.