***
Марволо был отвратителен. С лёгкостью оставив двухдневного младенца на морозе, он с такой же лёгкостью затащил его в хлипкую лачугу. Спустя три адских часа, показавшихся вечностью, он решил поменять своё решение. О, разумеется, этого бы не случилось, не выйди он со скуки на крыльцо. Этого бы не случилось, не увидь он мерцание защитного купола, который уже трещал по швам. Ах, как вовремя он пришёл! Ведь мог бы упустить такой потенциал. Быть может, он решил, что дитя от сквибки (от чистокровной сквибки) заслуживает хотя бы шанса на жизнь? Шанса возлечь рядом с тошнотворно пахнущим камином, отогревая в жаре огня своё замёрзшее тело? Однако уставшее от борьбы сознание было способно лишь на то, чтобы уснуть, не разбираясь во всех этих тонкостях спасения.***
Спустя пару недель, это тело назвали. Морган. Морган Марволо Мракс. До чего же смешно. Назвать хлипкого и болезненного младенца столь амбициозно, а во второе имя вложить самого себя. Видимо, для этого старика не существовало крайностей. И никакой Азкабан это не исправит. По крайней мере, ему хватало сил, чтобы примерить конфудус к недавно родившей магле, которая кормила меня молоком. Каждый раз, вцепившись в женщину с расфокусированным зрением, я мечтал лишь о том, чтобы она забрала меня из этого места. От пыли вместо воздуха, от болезненных ощущений из-за постоянной лёжки в одном положении, от холода и от собственного деда. Но магия молчала. Я был заточён здесь, в ненавистном теле, в ненавистном месте и ненавистном мире. Если бы я мог, я бы рыдал о каждом луче солнца, что остался в моей прошлой жизни. Но сил не было.***
К несчастью, не каждый чистокровный волшебник являлся предателем своей крови. Не все из них отправляли своих детей-сквибов в мир простецов, обрывая все связи. Поэтому, внезапная кончина одной из убогих родственниц привлекла внимание со стороны одарённой родни. Которые легко провели параллели между сморщенным стариком и глупой женщиной, которая в своём отчаяние возжелала хоть как-то принадлежать к магическому миру. Мерлин и Моргана, Марволо никогда не отличался умением держать язык за зубами. Снобизм, накапливаемый веками в этой семье, сочился сквозь его рот похлеще любого яда. И, конечно же, он был против пожизненного заключения. Видимо поэтому и решил вступить в бой с аврорами. Но нет ничего удивительного в том, что его попытка закончилась лишь собственным трупом. И маленьким шестимесячным ребёнком, сидящим в сундуке. О, как прекрасно, что я всегда был тихим. По крайней мере, когда дом опустел, я смог выползти наружу без страха, что меня убьют возжелавшие кровной мести родственники стороны матери. На полу валялось тело, а на доме были отталкивающие чары. Ценность была в первом, проблема — во втором. Кольцо и палочка скользнули в пухлые детские пальчики, задорно сверкнув в тусклом свете из окон. Стоя посреди развалин некогда великого рода, впервые за эту жизнь, я позволил себе рыдать. Ведь только сейчас я ощутил, насколько я одинок.***
Мне было уже три, когда Морфин вернулся. На дворе было двадцать девятое декабря, а небо было столь же серым, что и его лицо. Но прибывший отец не спешил обнять родного сына, приютившегося в магловской церквушке (о, эти прекрасные католические традиции). Уродливого, грязного сына, который уже приловчился красть всё, что напоминает еду. И, лишь иногда — другие ценности. Но когда я вошёл в ещё более покосившуюся лачугу, молчаливой тенью сев за пыльный стул, в его глазах мелькнуло узнавание. А когда я швырнул на стол палочку Марволо — понимание. Я до сих пор не мог говорить, но мне впервые повезло — от меня этого не требовали.***
Морфин был ещё отвратительнее своего отца. Меня тошнило лишь от одной мысли, что породившей меня женщине пришлось разделить ложе с этим человеком. Но, во всём есть нечто хорошее, не так ли? За всем этим алкоголем и бесполезными тратами магии, его не так уж и волновало, чем занят его сын. И лишь иногда, под воздействием выпивки, в его голове возникало желание отыскать меня и что-то прошипеть на парселтанге, удовлетворённо слушая слабое шипение в ответ. И пока его волновали выпивка и еда, я был обеспокоен вещами важнее. Собой. Бегая в лохмотьях, добывая себе еду, воруя всё, что попадётся под руку, я мог лишь тускло надеяться, что этих ценностей хватит на хогвартские покупки. Ведь, к сожалению, попечительский совет платит только за сирот. Нищие волшебники, чистокровные волшебники, не входят в число тех, на кого распространяется благотворительность. И, возможно, только возможно, меня волновало ещё кое-что. Уродство, отражающееся в зеркалах. Косящие чёрные глаза, побелка, являющаяся моей кожей и спутавшийся клок волос на голове. Ни о какой длине не могло идти и речи — пальцы не справлялись с жёсткими вихрами, а вши подстерегали на каждом углу. Нож, украденный с бакалейной лавки, стал прекрасным орудием для стрижки. Такой же убогой, как и её владелец.***
В день, когда Морфин валялся в очередном пьяном угаре, я впервые ощутил что-то странное. Оно щекотало живот, воздушными шарами застряв в лёгких. Лишь пару минут спустя я понял, что это. Надежда. Надежда на лучшую жизнь, причиной которой стала неприметная серая сова, передавшая мне заветный конверт, о котором мечтали многие. Среди той пустоты, рутины, равнодушия, что я ощущал постоянно, надежда чувствовалась ещё отчётливей. Кажется, это был второй раз, когда я плакал. Плакал, впрочем, не долго. А после — метнулся к старой половице, за которой были спрятаны все мои ценные вещи. Собрав их в неприметный мешок, я двинулся в сторону повозки молочника. Хромой старик, постоянно сплёвывающий через щель в зубах, был связующим звеном между коровами земель Реддлов и большими городами. Потребовалось три месяца тяжёлой физической работы, прежде чем он проникся к маленькому уродцу чем-то кроме презрения. И ещё два — чтобы согласился подвезти до перекрёстной дороги, откуда я мог двинуться в сторону Лондона. Впрочем, я не жаловался. Лишь молчаливо считал синяки, что останутся после столь болезненной поездки. Дабы добраться до столицы, мне потребовались все силы. Голосовые связки, болезненно воспринимающие любую речь, ныли, позволяя лишь самые скупые фразы. Количество моих унижений достигло предела. Но это того стоило. Хотя я и приехал лишь к ночи. Палочка Марволо, что неприятно оттягивала карман, ничем мне не помогла. Вероятно, её сердцевина была настолько неподходящей, что любые попытки (а они были, отчаянные и злые) сотворить что-то серьёзнее, чем стакан чистой воды, показались бы нелепыми любому, кто их увидел. Впрочем, передвигаться ночью даже лучше. В темноте никто и не увидит, что какой-то оборванец (с удивительной ловкостью избегая офицерского патруля) заходит в неприметный ломбард, вываливая перед пышной женщиной всё, что он собирал годами. Было неприятно. Видеть то, как тяжёлый труд оценивается в горстку монет. Но, никто не задавал лишних вопросов, поэтому я терпел. Тем более, что вряд ли я получу больше, даже если пойду куда-то ещё. Наконец, в час, когда близился рассвет, я получил на руки сумму, о которой трепетно мечтал всё это время. И, чувствуя, как голова гудит от недосыпа, я двинулся туда, куда следовало заглянуть до того, как взойдёт солнце. Прачечная. Одно из самых популярных мест у тех, кто считает себя хотя бы немногим выше, чем рабочий класс. И, как же это великолепно, что у таких людей обязательно найдутся дети. Дети, которых они стремятся принарядить самым лучшим образом, за чьей одеждой следят не менее зорко, чем за своей. Маленькая ало-хо-мо-ра, и доступ к бесценной одежде открыт. Для того, кто носил лохмотья все одиннадцать лет, небольшая комната с простыми костюмами разных размеров кажется едва ли не королевским гардеробом. Пока я надевал чистую ткань, у меня дрожали руки. Пуговицы выскальзывали из-под пальцев с обкусанными ногтями (как жаль, что все найденные ножи слишком громоздки для них), но я справился. И, взглянув в зеркало, разглядел висевший на тощем теле костюм. Разглядел, прежде чем кинуть в отражающую поверхность тяжёлой катушкой ниток (быть может, эта лавка осуществляет ещё и ремонт одежды?). Но, поморщившись, осторожно подвинул к себе большой осколок и схватил изогнутые ножницы, дабы привести в порядок то, что по ошибке считалось моими волосами. Жёсткие, неприятные чёрные патлы упали на пол. Пытаясь воссоздать нечто, с чем ходят люди этого времени, я замер, когда дело дошло слишком длинной чёлки. С тряской, будто бы я выпил несколько энергетиков залпом, я срезал и её. Открывая вид на своё уродство.***
Солнце всходило медленно. Я успел подремать пару часов в самом неприметном закутке Лондона. И хотя голова всё ещё болела, я двинулся дальше. Ведь начались мои поиски места, в которое мне жизненно необходимо было попасть. Плутая между бесчисленными улочками, порою грязными, как моё тело в худшие свои дни, я всё больше поддавался отчаянию. Прошло более четырёх часов, но ничего, что могло бы сойти за легендарный паб, в округе не было. Не было и странных людей, одетых не так, как все остальные. Ногти впились в ладони, оставляя след. Дышать внезапно показалось сложно. Но я упрямо побежал вперёд, уже выдыхаясь от мешка на плече. В какой-то момент где-то сбоку мелькнуло нечто. Я застыл, резко обернувшись. Длинная серая мантия (о, несомненно, это была именно она) волочилась за своим владельцем, что брезгливо осматривал людей вокруг. Небритый мужчина двинулся в сторону очередных переулков, и какая-то часть внутри меня возликовала, поднимая в груди воздушные шары. Мы шли не более получаса, но за это время я успел понервничать, предположив, что мы отдаляемся от нужной цели, а не наоборот. Это был второй раз в жизни, когда мне повезло. Добротная деревянная вывеска не оставляла сомнений, где именно мы находимся. Дырявый котёл. Внутри было чисто, если не сказать опрятно. За барной стойкой сидела пожилая женщина, забавно двигая кудрявыми локонами каждый раз, когда брала очередной стакан. Незнакомец прошёл куда-то в угол зала, приветствуя ещё одного безымянного человека. Я застыл в раздумьях. Но, после нескольких секунд всё же двинулся в сторону стойки. Шаги отзывались эхом в голове, а горло тревожно щипало. Во рту было сухо. Я прикрыл один глаз, вторым смотря прямо на женщину. Она замерла, с подозрением меня оглядывая, но, не найдя ничего подозрительного, ждала моих действий. — Хогвартс. Проход. Пожалуйста. Следом раздался кашель. Я согнул спину, с удивлением смотря на свою обувь. Точно. Обувь, которую стоило бы сменить любому, на ком она одета. За всеми этими хлопотами, я и забыл, что помимо одежды на мне должно быть что-то, в чём мне удобно ходить. Мазоли неприятно заныли, из одной пошла кровь. Я медленно выпрямился, встречаясь взглядом с карими глазами. Мои чёрные ямы, столкнувшись с этим теплым цветом, дрогнули. В ореховом оттенке плескалось что-то такое, что я не мог понять. Не мог, или забыл. Но, там не было омерзения. И это было самым главным. Меня осторожно поманили куда-то вбок, а я был готов завилять несуществующим хвостом, точно пёс, предвкушающий награду. Грязный закуток, постукивания, кирпичи и магия. Словно ласковый ветерок, она лизнула жёсткие кудри, вызывая табун мурашек. Вздрогнув, я неожиданно открыл второй глаз. Рядом раздался вздох. Встретившись взглядом с теплой женщиной (а она просто не могла быть другой, не с такими глазами), я резко отвернулся, не желая видеть, как туда заберутся негативные эмоции. Пробормотав благодарности, я шмыгнул в проход, сливаясь с толпой. Какая теперь разница, закрыт ли глаз? Здесь они холодные у всех.***
Гоблины были терпимы. Зеленоватые, зубастые банкиры, которых интересовало лишь количество магловских денег и то, сколько мне нужно дать на обмен. После блистательного банка, на плече появилась приятная тяжесть монет. Перечитывая помятое письмо, я осторожно двинулся в лавки, где продавали подержанные вещи. Опустошение, которое я ощущал, наблюдая за тем, как монеты исчезают час за часом, было неприятным. Мне не хотелось тратиться даже на самую отвратительную тряпку, казалось, что можно обойтись чем-то дешевле. Владелица мантий с брезгливым недоумением смотрела на меня, когда я просто схватил самый дешёвый вариант достаточно больших размеров. Котлы и чернила — единственные вещи, на которых я не стал экономить. Но, зайдя в книжную лавку, я застыл. Казалось, здесь даже воздух был пропитан книгами, заставляя делать судорожные вздохи трепета. Вид заполненных стеллажей был столь очарователен, что я не сдержался, пробегая пальцами по ближайшим корешкам. Близстоящий мужчина на это только ухмыльнулся. С неведомой скоростью собрав то, что требовалось на первый курс, я застыл, до крови впиваясь ногтями в ладони. Красные капли текли, пока мои мысли бежали, обдумывая каждый вариант, которым грозила обернуться внезапная трата. «Колдомедицина и всё, что вам нужно знать о её основах» Я дрожал лишь от одного взгляда на увесистый томик среди кучи подержанных книг. Это могло бы задать мне курс знаний. Я мог бы знать, к чему стремиться. Всего лишь галлеон и горстка сиклей. Но палочка… Мне могло не хватить. Подрагивающей рукой, я медленно вцепился в корешок. У меня ведь всё ещё есть наследие Марволо, не так ли? Шаг в сторону прилавка. Я ведь никогда не собирался блистать в магии? Стук кучки книг, приземлившейся на деревянную поверхность. И неслышно упавшая капля крови следом, прямо на обложку, от которой я с ужасом был готов купить ещё три таких книги, вспоминая, как ценна волшебная кровь и что с ней может сотворить неприятель. Руки саднило, пока шёл подсчёт монет. Наконец, послышался стук закрытого ящика (касса, её аналог, не так ли?), и сдача возникла предо мной. Я непонятливо моргнул. Ещё раз. И ещё. Потом — взглянул на ухмылку усатого мужчины, стоявшего за прилавком. — Небольшая скидка в честь первого учебного года. Его глаза были серыми, холодными, но они смеялись. И я почувствовал, как моё лицо непривычно тянет в районе щёк. Это была улыбка.***
Пыль в лавке Олливандера отдавала чем-то привычным. Похожая была в старой лачуге. Правда, перед прилавком не было трупа змеи, прибитого на ржавый гвоздь. Но пахло замечательно. Деревом и краской. Немного — свежими кожаными изделиями. Я побродил между стеллажами, нерешительно стирая пальцами пыль на некоторых коробках. Где-то раздавалось тиканье часов. Зачем часы месту, что источает запах магии? — …приветствую вас. Чей-то голос раздался сбоку. Но меня волновало другое. Часы. Я двинулся туда, откуда раздавался этот звук. Шаг, ещё один. Быстрее и быстрее. Но на месте, где они должны были стоять, была лишь пустота. Я вздрогнул от тихого покашливания. Человек, ещё молодой мастер, приложил палец к губам и указал куда-то на потолок. О. Потолок. С часами, стоящими на нём. Самыми обыкновенными часами, что свисали с потолка и едва слышно стучали стрелками. Я пробормотал извинения. Серые глаза легко улыбнулись на чужом лице. — Итак первая палочка, да? Приветствую вас в своём магазине, мистер?.. Язык слушался плохо. — Морган. Морган Мракс. На меня удивлённо взглянули. — Мракс? Как интересно! Не ожидал, что кто-нибудь из вас пожалует в мою лавку. Неужели вы отказались от наследственной палочки в пользу новой? Я едва удержал равновесие. О-ох. Так вот, о чём порою бормотал Морфин, завидев в моих руках палочку Марволо. От деда к внуку, две палочки на поколение. Видимо, обнищавший род стремился к традициям, что отсекали лишние траты. Смешно. — Не подходит. Мимо меня шмыгнула стайка линеек. — Неужели? Нет ничего страшного, мы обязательно подберём вам подходящий инструмент! Ваша ведущая рука? Я с подозрением взглянул на обе руки, ладонями вверх. Какую из них я использовал чаще? Правая рука повисла плетью, оставив вторую протянутой к мужчине. — Хорошо-хорошо, очень даже хорошо, мистер Мракс. Энергично двигаясь, этот человек шустро сделал нужные замеры, уже через секунду скрываясь в глубине стеллажей. Когда он показался вновь, за ним летело по меньшей мере двадцать коробок с палочками различных размеров. Я застыл, непонимающе оглядывая столь большой ассортимент. Разве может моя палочка отличаться от кучи самых распространенных начинок? — О, не волнуйтесь, всего лишь любопытство! Уже несколько поколений в этой лавке не было никого из Мраксов, так что мы должны попробовать всё, что могло бы вам подойти даже в теории. Прошу! Из горла выдался сиплый свист, отдалённо напоминающий смешок. «Моргану Мраксу, дом Мраксов, чердак» — возможно, в этом и была причина, почему Мраксы не заходили к Олливандерам? Письмо шелестит в кармане при каждом движении ноги, напоминая о финансовом состоянии усопшего рода. Тем временем палочки вели себя странно. Отпрыгивали, плювались огнём, холодили руку и даже опрокидывали ближайшие к ним предметы. Один из глаз дёрнулся, когда в очередной раз упала ваза. Её мгновенно вернули на место, задумчиво хмыкая. Я впервые взглянул на лицо мужчины, отчётливо понимая, что уже не помню, что значат некоторые эмоции людей. Где-то в груди зазвенел колокольчик, а я опустил веки, видя перед собой не пыльные стеллажи, а морской берег, песок и мужчину. Теплые глаза, прямой нос и замечательная улыбка. Улыбка, которую я больше никогда не получу в свою сторону. — Что же, не думал, что такое возможно, но стоит попробовать, да, определенно… Я зажмурил глаза ещё сильнее, не желая отпускать прекрасный мираж. Но пустота уже съела все эмоции. И я смотрел на человека, что был увлечён очередной идеей дать мне что-то необычное. Есть ли моя вина в том, что я не прошу его перейти на более простые ингредиенты? — А вот и она, попробуйте, смелее! Ни о чём не задумываясь, я взял шершавое дерево, ожидая, что новая знакомая попытается оттолкнуть меня, как и все остальные. Но дерево задумчиво щипало кончики пальцев, пока робко не ответило теплом. Я задержал дыхание. Медленно, боясь спугнуть неизведанное чувство близости, я сделал лёгкий взмах рукой. Неожиданный порыв ветра всколыхнул неровно стриженные пряди, и часы в магазине внезапно застучали громче. Послышались лёгкие аплодисменты владельца лавки. И я лишь крепче сжал новую напарницу. — Право слово, как удивительно, что это случилось так быстро. Никак не ожидал, что между этими покупками пройдёт всего пара дней, стало быть, нас ждёт что-то интересное… После этих бормотаний по моей спине прошёлся холодок, а мысли в голове застучали как колёса поезда, на котором мне предстояло ехать в ближайшее время. Нет. — Ах, простите меня за мой энтузиазм, мистер Мракс. Видите ли, с этой палочкой связана одна любопытная история. Но прежде, чем я вам о ней скажу, позвольте представить вам вашу спутницу — одиннадцать дюймов, остролист и перо феникса… Часы звонко разлетелись на осколки.