punishment

— Все старые добрые семейные фильмы начинаются с убийства: Бемби, Король Лев, Белоснежка… — Белоснежка уснула. — Конечно, напоить падчерицу клофелином тянет на Оскар семейных ценностей. Совсем другое дело. — Нет такого Оскара, и ты занудный гандон. Не цепляйся за прошлое, не будь как Трамп 6 января в Капитолии! — Прошлое — это всё, что у нас есть! Каждая секунда уже в прошлом. Помнишь, как я сказал, что прошлое — это всё? А как я напомнил, что сказал, когда сказал, что прошлое… — Боже, да завали! Я понял! Дрейфовать в открытом космосе на космолёте с запасом топлива на ближайшие три дня в условиях не использования сверхсветовой скорости — почти приятное соседство со смертью. — Он хотел справедливости, это она? — Не романтизируй, Морти, мы не в ситкоме для домохозяек с FOX. Справедливое общество, власть над миром — это идеологии. А желания — секс, месть, богатство, власть… — Я бы выбрал месть. — Верю. Если взглянуть на фермы Морти глубоко и вниз, в корневую систему мотивов, минуя осуждение и здравый смысл, можно уткнуться в древний, как дерьмо демократов, вопрос. Чего все хотят, счастья? Вы видели хоть одного счастливого человека? — Прощение того, кто создан для прощения, не стоит ничего. Но ты в такой глубокой заднице беспросветного отчаяния, что готов глотать это плацебо каждый день. — Думаешь, ты как они? — Скажешь нет? Ага, сочини сказку о том, какие с-137 первородные! Давай, в стиле Джули Плек! Отсылка к Матрице в девятом эпизоде была жирнее твоей аллюзии на капитализм в десятом! Рик выдохнул тяжело и сполз по стене вниз: — Уел. Если топливо не закончится раньше, то их прикончит нехватка кислорода. Что будет уже пасхалкой на последний фильм жирной шлюхи-франшизы зумерской поп-культуры, не будем показывать пальцем, но она начинается на «М», а заканчивается на… — Ну как, получилось? — Как у наших в Афганистане. Рик отбросил пушку в угол. Манипуляциям пришёл конец. Большим и маленьким. — Слово «семья» для меня всегда было матерным, пока моя дочь не родила тебя. — Лжёшь. — Хорошо. После её смерти слово «семья» стало для меня матерным словом, но потом моя дочь… — Встретила Джерри, потому что ты их заказал? — Бл-э-э-э-ать, ты же увидел буквально всё, — сухие ладони закрыли лицо, — так почему ты не можешь просто собрать факты! Морти, не будь таким Морти! — глаза Рика налились кровью, и это не оттого, что уровень кислорода упал на двадцать процентов за последние два часа. Санчез лихорадочно облизал губы, он подошёл к той бездне, что глазами Ницше смотрела в него. К бездне, в которой было похоронено самое постыдное, самое ужасное, сокровенное знание, какое Рики тщательно укрывали от собственных глаз. — Думаешь, мы не могли сделать её? Бывает, ищешь ключи. Перерываешь весь дом, смотришь в карманах, под столом, на столе, в прихожей, на кухне и в комнате. Обыскиваешь каждый уголок, все шкафы и поверхности, заглядываешь от безысходности в холодильник и тостер. А они на самом виду. Вот, лежали под рукой всё это время. Морти дурно, его почти тошнит. Оружие в руках обернулось против хозяина — мерзкое чувство, какое сполна может дать распробовать только этот старый мудак. — Давай, спроси, — Рик раскинул руки, будто вложил в ладони мальчишки заряженный бластер. Морти вздрогнул. — Я… — он хрипло выдохнул. — Лучше… неё? Откровениям нет конца, когда сценарий твоей жизни — будто плод любви статистки и политических компаний Кеннеди, и в нём нет ни единого слова правды. — Ты не представляешь насколько. Слова упали в пустоту. В рубке со штурвалом корабля не так много места, но эти слова бесследно затерялись меж гладких металлических стен. — Тогда почему нам так плохо вместе? — пацан зло ударил кулаком по полу, они сидели у огромного иллюминатора, и свет далёких мёртвых звёзд освещал последние минуты секретов Рика. — К чему были эти ебучие вороны и весь пиздец, что ты творил со мной до этого? Рик подвернул ногу под себя и наклонился вперёд, оставляя между их лицами пару сантиметров. — В тебе есть то, что делает тебя лучше всех, и хуже одновременно. Это бесит, просто убивает меня, — Рик зло оскалил зубы. — Ты можешь уйти. — А она? — Морти начинала бить крупная дрожь. Санчез слабо улыбнулся. — Не могла, и я это знал. Политические убийства существуют с древних времён распятия первой оппозиции на кресте, но никогда ещё массовые политические убийства не совершались от невыносимой, больной любви. Любить тяжело, особенно человека. Это труд. — У нас отношения, — Морти сцепил руки в замок. — В библейском смысле. — Конечно, — Рик отмахнулся и прислонился лбом к стеклу. — Я же не вконец больной ублюдок. — Нет, ты вконец больной ублюдок, и мы оба это знаем, — Морти сжал пальцы до побелевших костяшек. — Подловил, — Рик пожал плечами. — Ублюдок, который умеет себя держать, так пойдёт? — Нихера не пойдёт! — парень весь вскинулся. — Это ещё что значит? — Ты уже всё разгадала, Мисс Марпл! — Рик кисло скривился, они медленно, но верно переходили на повышенные тона. — К чему эти расспросы? — О, Рик, жертва здесь не ты, — Морти агрессивно замахал руками. — Так что засунь свои пассивно-агрессивные приёмчики в задницу! — Мир не крутится вокруг тебя, Морти, и твой дедушка не хочет достать тебя каждую минуту каждого грёбаного дня! Морти резко выдохнул через нос, он опустился на колени, сжал маленькие кулачки тонких пальцев, даже зажмурился для храбрости. — А чего он хочет?.. Рик повёл плечами, отвернулся к стеклу, голос его звучал глухо и хрипло, он не обращался ни к кому. — Того, чего не заслуживает. Чтобы обрести независимость, нужно совершить несколько ошибок. Полученные ушибы и раны будут ныть на плохую погоду и глупые решения. Так устроен человек, или жизнь, или вселенная, что положительный опыт проходит сквозь, и только боль оставляет пользу. — Ты что делаешь? — Заткнись. — Мне не-э-э-е нужна твоя жалость! — Ты заткнёшься сегодня? — Нет, если ты… Говорят, объятия — способ спрятать лицо. Может быть. Морти не хотел, чтобы Рик видел его покрасневшее лицо и глаза на мокром месте. Нежная кожа, какую ещё не тронул даже пушок, жгла его щеку нещадно. Рик выдохнул сквозь зубы и опустил подбородок на чужое плечо. Он вдруг ясно ощутил сенсорное голодание на кончиках пальцев и где-то глубоко в груди. Руки сомкнулись на тонкой спине, под тканью жёлтой футболки он горячий, упругий, живой… — Больше никаких секретов, — Морти приложил руку к груди слева. — Я клянусь больше не врать ни о портальной пушке, ни о… — Ты можешь перечислять до утра, — хрипло хмыкнул Рик. Морти надул губы, пихнул его в плечо: — Твоя очередь. — Я клянусь больше не лгать тебе, Морти, — Рик побеждённо закрыл глаза, — и начну прямо сейчас. Если это их последний разговор, Рик не в обиде. Откровение получилось что надо. Почему бы не довести дело до конца. К тому же губы у парня до того мягкие, и от него так сногсшибательно пахнет… Ничего особенного — шампунь, стиральный порошок и чернила, но это его запах, и лучше Рик ничего не знал. Конечно, Морти ответил, неумело и влажно скользнул языком в чужой рот, выдохнул высоко и рвано, тут же отстранился: — Больше не наказывай меня, как с воронами, — Морти вздрогнул от мурашек на спине. — Я никогда тебя не предам… — Знаю, — Рик нахмурился, будто от боли, прижал каштановую макушку к себе. — Я наказывал не тебя. Морти улыбнулся, нежно потёрся носом о его шею, и Рика захлестнуло десятибалльной волной. Он с трудом сдержался, чтобы не сдавить мальчишку в объятиях до сломанных рёбер. Морти прижался ещё ближе, явно исследуя границы терпения дедушки. — Мы умрём? — тихо спросил он. — Когда-нибудь обязательно. — Это будет завтра? Рик поцеловал каштановые завитки на виске. — Нет, — прохрипел он. — Я тебе обещаю.