Ангел-хранитель

Найроби и Хельсинки ползут по тоннелю, и им обоим тоскливо и немного страшно, хотя они рады быть в шаге от свободы и богатства. Однако Берлин, каким бы сукиным сыном он ни был, остался внизу, отстреливаться от полиции, и это означало лишь одно — он не выйдет оттуда живым. Увы, никак. От этого холодели кончики пальцев и становилось неуютно до тошноты. — Вы пришли, ну наконец-то, — с облегчением говорит Профессор, глядя на них своим мягким, улыбающимся взглядом. Позади него стоит человек, не знакомый Найроби. Он хмур и угрюм, на нём костюм полицейского и бронежилет и Найроби начинает паниковать, пока Профессор не поднимает руку и не объясняет: — Это не полиция, это наш человек. А где Берлин? — Остался внутри, — почти шепчет Найроби. — Ты что несёшь? — Паника профессора распространяется на всех и теперь уже мужчина, незнакомый банде, вступает в диалог. — Если он умрёт — я его убью, — шипит он зло. Профессор оборачивается к мужчине и кивает ему несколько раз, очевидно нервничая. — Палермо, план «Везувий», — командует мужчина, и незнакомец тут же бросается вниз, в тоннель. Найроби не знает кто это, что он делает, да и о плане «Везувий» слышала впервые, но она всё равно кричит ему вслед: — За нами был спецотряд, он хотел прикрыть тоннель! Сложно сказать, слышит ли её тот, кто скрывается внизу, но Профессор смотрит на них с Хельсинки загнанно и почти обречённо. Он нажимает на свой наушник и шепчет: — Палермо, вероятность того, что вы оба умрёте около девяносто процентов. Найроби успевает услышать ответ, прежде чем сдёрнуть наушник и пойти переодеваться «Мне всё равно, Серхио». И Палермо действительно всё равно, он не лжёт ни единой секунды. И пусть по сосудам течёт кровь, разбавленная адреналином. И пусть его сердце стучит как бешенное, и пусть ему страшно — это не имеет никакого значения, если тот, кто сейчас находится внутри коридоров монетного двора умрёт. На нём невероятно много самого разного оружия, так что даже идти тяжело, на нём две бомбы. Он готов умереть лишь бы выжил Андрес. Цена не имеет значения. За год до ограбления Серхио стучит в пыльную коричневую дверь точными ударами костяшек, зная, что его услышат. Короткая нервная дрожь проходит по его телу, потому что он не готов видеть Мартина, не после того, о чём ему рассказывал Андрес. Он впервые так отчётливо чувствовал стыд и из-за этого становилось не по себе, что-то сжималось внутри не страхом, но чем-то подобным и шевелилось липким комком, не давая вздохнуть нормально. Дверь открывается и на пороге возникает тот, кого Серхио одновременно и хотел и не хотел видеть. Человек из прошлого и, возможно будущего. Помятые штаны цвета хаки, грязная белая футболка, растрепанные волосы и красные глаза. На образец приемлемого образа жизни Мартин Берроте походил мало. Мартин смотрит на Серхио и тот вздрагивает лишь от одной его зубоскальной улыбки и арктического холода в глазах. Его не рады видеть, это абсолютно очевидно. Но у Серхио нет выбора, ему необходимо поговорить с Мартином. Берроте цокает языком и впускает незваного гостя, отходя от двери, а после захлопывает дверь явно сильнее, чем это необходимо. — Нахуя ты пришёл? — интересуется он показательно-добродушно, но выражение лица не становится мягким ни на секунду. —Я хотел узнать как ты и… — Вообще-то знаешь, мне похуй зачем ты пришёл, — вдруг говорит Мартин и улыбается почти искренне, играя бровями, но его руки сжаты в кулаки и Серхио кажется, будто ему вот-вот придётся защищаться от этого «весёлого» человека. — Дело в Андресе, — продолжает Серхио и от одного только имени лицо Мартина смягчается, — он в тюрьме и мне нужно его вытащить. У меня есть план, но я не обладаю теми техническими навыками, которые необходимы и мне нужен человек, который разбирается в кибербезопасности. Серхио напряжённо ждёт ответа от мужчины, но тот упрямо молчит. Он размышляет пару минут, строя логические цепочки, а затем облокачивается на стол, прикрывает глаза и длинно, устало выдыхает. — На чём его взяли? — спрашивает он медленно, не глядя на Серхио. — Елисейские поля, кража бриллиантов. Около четырёхсот, — Серхио поправляет очки нервным жестом. Он не знает подробностей, потому что всё его внимание было сосредоточено на ограблении Монетного Двора, пока Андрес развлекался в других странах или городах. Он мало что знал о последнем деле, но знал, что брата поймали и что ему вменяют в вину. — Четыреста тридцать четыре, — хмуро поправляет его Мартин, — я должен был быть там. Но не был, потому что…ты сам знаешь, почему, Серхио, — он невесело ухмыляется. Маркина кивает и смотрит прямо в серые глаза напротив. Мартин выглядит паскудно, но он всё ещё невероятно умён и чертовски талантлив в своём деле. И, несмотря на прошлые распри Серхио уверен — в этом деле он ни за что ему не откажет. Просто потому, что он влюблён в Андреса и только. И пусть они снова воссоединятся, это было меньшей проблемой. В конце концов, как они с Андресом будут грабить Монетный двор, если брат в тюрьме. — Я тебе помогу, я вытащу его оттуда, при одном условии, — Мартин облизывает пересохшие губы и выглядит убийственно серьёзно. Серхио ожидает что угодно, вплоть до обещания проработать ограбление Банка Испании или до участия в ограблении Монетного Двора, но Мартин его удивляет. — Андрес не должен знать, что я участвовал в его освобождении. Сделай вид, что работал сам или нанял людей со стороны. Серхио выдыхает. Это то условие, на которое он более чем готов пойти. настоящее время Андрес стойчески отстреливается от полиции, голос внутри наушника. Это голос его дорогого, любимого брата Серхио, а ныне Профессора — руководителя ограбления снаружи. — Какой ещё Палермо? — вслух спрашивает он, укрываясь за баррикадами, но Серхио не отвечает. Крик Ариадны раздражает и оглушает одновременно и Андрес с трудом слышит даже собственные мысли. Он отвлекается на стрельбу и вздрагивает только когда его дёргают за капюшон, не позволяя высунуться, чтобы снова стрелять в полицейских. Вперёд летит дымовая шашка, а его вновь дёргают, не позволяя сориентироваться. Он оборачивается, думая что позади Хельсинки, но сзади полицейский в балаклаве и Андрес уже готов застрелить его, когда чувствует укол в шею и то, как стремительно слабеют его пальцы. Он знает, что это смерть смотрит на него непонятно-знакомыми голубыми глазами. И всё, что он успевает сделать, это сказать: «Я люблю тебя, братик», прежде чем отключится с мыслью, что больше он не проснётся никогда. Палермо кричит на девку за баррикадами, отгоняя её прочь, а затем кидает гранату в сторону полицейских. Она не шибко сильная, но даст хоть какое-то время, а оно им ой как нужно. По сторонам от входа в хранилище с тоннелем уже расставлены детонаторы и у них будет ровно десять секунд, чтобы проползти по нему, иначе их просто убьёт к херам собачьим. Палермо надеется справится с этим, хотя он чувствует, что силы на исходе и паника за жизнь Андреса охватывает его. Остаётся только железная воля и это даёт ему серьёзный пинок под зад, заставляя действовать. Он закидывает Андреса на плечо, хотя тот катастрофично тяжёлый, но не больше, чем сам Мартин, так что он движется к тоннелю и ныряет, с неудовольствием отмечая, что время утекает сквозь пальцы, а мужчина на его руках — неподвижное тело. Но к счастью, буквально за секунду до взрыва, их головы оказываются на поверхности и единственным повреждением оказывается порез от металлической части на ноге Палермо. Это мелочи. Боже, какие это мелочи. Он даже сам дотаскивает Андреса до фургона и почти роняет, закрывая двери изнутри. То, какие счастливые глаза у Профессора в этот момент, он даже не замечает. Они выезжают и Мартин стягивает балаклаву с себя, роняя на пол фургона, зло шепча: — Бросить хотел меня, сукин сын. Ну уж нет. Ты доживёшь своих ебучих несколько месяцев и сдохнешь немощью, но хотя бы собственной смертью, а не от рук копов. Андрес не слышит его слов, он это прекрасно осознаёт. как и не слышал его Хельсинки и Серхио, что сидят в кабине. Но он говорит это скорее просто для себя, чтобы успокоиться, потому что только что он чуть не умер сам и чуть было не потерял Андреса. И от одной только мысли об этом становилось холодно и страшно. Он не был готов потерять мужчину. Да, ему отказали. Бросили в слезах в чёртовом монастыре, уехав гулять с новенькой женой, грабить в одиночку, но…это не то же самое, что смерть. Мартин кажется, что он бы сам умер внутри, если бы узнал, что Андреса де Фонойосу убили в Королевском монетном дворе. 10 часов после ограбления — Народ, — Серхио стоит напротив своей банды и мягко улыбается им всем, словно своим детям, — двести морских миль. Мы в международных водах. Вокруг раздаётся смех, крики, люди обнимаются и верещат. Они свободны, они богаты. Они сказочно богаты. Мартин стоит тихо, позади остальных и тоже улыбается. У него нет всех этих денег, но у него есть кое-что гораздо, гораздо ценнее любых денег — жизнь его любимого человека. И на самом деле он раз в сто раз больше чем все они вместе взятые, потому что миллиарды евро не значат ничего, когда умирает твоя родственная душа. Но к счастью, им удалось этого избежать и потому Мартин Берроте сейчас действительно счастливый человек. Серхио подходит к нему и кивает, а Мартин впервые за долгое время улыбается ему без злобы и сарказма и без холода в глазах. По крайней мере, ради своего брата он задавил эго и не позволил ему умереть. — Он скоро должен проснуться. Спустимся вниз? — спрашивает Серхио так же мягко, уже не нервничая рядом с этим человеком. Однажды на свадьбе Андрес сказал, что Мартин, при правильной постановке приоритетов сможет предать его, даже несмотря на любовь. Но Теперь Маркина видел достаточно отчётливо, что его брат был неправ. Потому что в голове Мартина самым главным приоритетом была жизнь Андреса и даже собственная смерть не пугала его так уж сильно. Мартин предал бы Серхио, команду, кого и что угодно, но только не Андреса. И, пусть не вслух, но Маркина радовался этому факту. Именно это позволило сохранить жизнь его брату. Андрес умирал, но Серхио не хотел, чтобы он умер таким образом и Мартин поддержал его. За семь месяцев до ограбления — Я хотел сказать спасибо, — Серхио склоняет голову в благодарном жесте, заставляя Мартина фыркнуть. Он не доволен благодарностью и кривит губы в презрительной усмешке. Серхио не обижен на него, в конце концов, их взаимодействие обусловлено необходимостью, Мартин не обязан хорошо к нему относиться, особенно после того, что он сделал. — Ты знаешь, это не ради тебя, — отвечает Берроте, пожимая плечами. Он берёт чашку чая со стола и отпивает глоток. Сейчас он не выглядит так паршиво, как в их прошлые встречи. Он причёсан, одет в чистую и приличную одежду, и совершенно трезв. Милее он от этого, впрочем, не становится абсолютно. — Как он? — спрашивает Мартин, после минутного молчания. Серхио кажется, что это единственная причина, по которой его ещё не выгнали — Мартину хочется, даже не так, ему нужно знать, в порядке ли Андрес. — Вводит ретроксил каждый день, иногда обезболивающее. И…кажется, он зол почти постоянно. Разошёлся с Татьяной, и…поругался с Рафаэлем. Он не говорит в чём дело, но выглядит мрачно. Сидит в квартире почти постоянно и…разговаривает только по поводу плана. Мартин кивает, слушая внимательно и не перебивая. — С Татьяной всё было понятно и так, ты знаешь, а что до Рафаэля… —Мартин поморщился, — Андресу стоило понимать, что если ты хочешь воспитать вора — воспитывай его, а не пытайся сделать из добропорядочного гражданина и уже сформировавшейся личности. Его мелкий пиздюк не вор, но он слепой и не понимает этого. Он ко многому слеп…— на лицо Мартина наползает нелепая ухмылка. Серхио оставляет это без комментариев, лишь делится опасениями по поводу состояния Андреса и того, что он в действительности почти боится брать его с собой в монетный двор. — Его состояние неустойчиво. После развода у него всегда депрессивный эпизод и обычно он не длится дольше чем пару месяцев. Возможно, Рафаэль снова его разочаровал, но это мелочи, дело не в этом, Серхио. Думаю, это из-за миопатии. Сколько ему осталось? Год, полтора? — Он говорит, что близость смерти это величайшая возможность, — Серхио говорит неуверенно, потому что для него это, очевидно, слишком больная тема. Он потерял Мать, отца и теперь рискует потерять единственного близкого человека — брата. Близость смерти Андреса действует на него с кошмарной силой, в то время как Мартин говорит об этом обыденно, как и сам Андрес. — Он пиздит, — хмыкает Мартин, — ему страшно. Всем страшно умирать, никто в здравом уме этого не хочет. Его слова это просто механизм психологической защиты, чтобы не сойти с ума. Но это не всё, — продолжает Мартин задумчиво, — он обдумывает не столько твой план, сколько своё поведение в нём. Это плохой знак. Мне кажется…— его голос проседает и он хмурится и сжимает зубы, после чего смотрит Серхио прямо в глаза со страшной решимостью, — Мне кажется, он не намерен выходить из Монетного двора живым. настоящее время Мартин смотрит на Андреса почти в упор, сидя на раскладном стуле около какого-то жалкого подобия постели, куда они с Серхио уложили Андреса. Тот просыпается медленно, морщась и явно не сразу понимая, где он и что происходит. Он сперва подтягивается, не открывая глаз, а затем резко распахивает их, чуть не задыхаясь и подскакивает на постели. Его взгляд быстро находит Серхио, стоящего у стены и он немного успокаивается, а затем всё же обращает внимание на сидящего в другой стороне Мартина и приподнимает бровь в немом вопросе. — Он вытащил тебя из Монетного двора, — поясняет Серхио, чуть ёжась от холода. Андрес заботливо переодет Мартином и укрыт несколькими одеялами, а сам Берроте в толстом плаще и только поэтому ещё не вымерз до костей. — Его это не устраивает, Серхио, — с ухмылкой говорит Мартин, болтая ногой в воздухе в размеренном темпе, но методично, не останавливаясь. — Какого чёрта ты вообще там забыл? — обращается Андрес сперва к Мартину, а затем, не дожидаясь ответа, разворачивается к брату: — Он не входил в план. Не было никакого Палермо. Его там не должно было быть! Вообще, никогда! Ты должен был следить за безопасностью людей в банке и ты послал его туда, за мной? Он мог умереть! — Андрес так зол, просто в ярости, а Мартин улыбается и продолжает дёргать ногой, словно пёс, которого чешут по мохнатому пузу. — Он сам захотел. Настоял. И да, ты не знал о Палермо, как и не знал о плане «Везувий», потому что он был на случай, если ты не захочешь выходить из банка живым. Я не знаю как, но Мартин…он догадался об этом задолго до того, как ты вообще вошёл в Монетный Двор. Лицо Андреса становится каменным. Серхио нервничает и показывает это всем своим видом, а Мартин… Мартин наслаждается шоу. — Серхио, я решил остаться там и защищать остальных. Я принял решение, даже если оно обозначало мою смерть. Ты должен был смириться с этим и позволить мне умереть там. Я не…я не создан для старости. — Очень красиво прикрыл самоубийство благородством, пять баллов, — саркастично выдаёт Мартин и Андрес наконец смотрит на него. О, этот агрессивный взгляд карих глаз. Мартин мог бы смотреть на это вечно. — Заткнись, Мартин, — обрывает его Андрес, — какого чёрта ты решил полезть туда. Тебе что, жить надоело? Я бросил тебя. Оставил захлёбываться слезами, с разбитым сердцем. Зачем ты полез за мной? Этот вопрос кажется риторическим, но Мартин всё равно отвечает. С усмешкой, игриво: — Это ты можешь предать многолетнюю дружбу, а я нет. Ты эгоистично решил сперва меня бросить, а потом и бесславно сдохнуть? Ну уж нет, жри свою миопатию до конца и живи, сука, тоже до конца. Либо будь мужиком и застрелись сам, а не строй из себя хер пойми что. — Да как ты…— Андрес начинает подниматься, но Серхио тут же подлетает к нему, чтобы не позволить это сделать. После препарата тот слишком слаб и едва ли сможет стоять на ногах раньше, чем через сутки. — Заткни пасть и ляг на место, — почти мягко советует Мартин, после чего встаёт, — я переживу безответную любовь, мне не пятнадцать. Я переживу и твою смерть от болезни. Это больно, но это жизнь. Но если бы ты сдох там, в этом ебучем монетном дворе…это я бы не пережил. Я бы тут же умер сам, если не физически, то морально точно. Ты почти десять лет пел мне в уши, как заботишься обо мне. Ты, даже уходя тогда из часовни, сказал, что любишь. Но на самом деле ты просто нарцисс, которого волнует лишь своя шкурка и не более. Паскудно, что я тебя люблю, такого вот, какой ты есть, не приукрашая, но опять же, Андрес, это жизнь. Смирись с тем, что свою тебе придётся дожить, потому что да, я мстительный говнюк. Они смотрят в глаза друг другу, готовые чуть ли не разодрать глотки. Два агрессивных волка, одинокие и безумные, они пялились с опаской и внутренней тоской. Серхио ретируются быстро, оставляя их наедине и прикрывая за собой дверь в каюту. — Ты мог умереть, — говорит наконец Андрес тихо, — не этого я хотел, оставляя тебя там. Я хотел, чтобы ты двигался дальше. Нашёл свою любовь, своего человека. И чтобы перестал убиваться раньше, чем я умер. Чтобы твои воспоминания обо мне были полны положительных эмоций, чтобы ты помнил меня как того, с кем было…комфортно и весело, тепло и интересно. — Ну, я запомню тебя как слепого мудака, который мог поступить по-человечески, сказав, что твоя ориентация не предполагает влечение к мужчине, а поступил по-свински, засосав у стены и бросив, как надоевшую игрушку, — отвечает Мартин. Теперь он говорит серьёзно и осознанно, больше не улыбаясь. Вся былая игривость слетела и флёр дурашливости тоже, оставляя на поверхности лишь глубоко несчастного человека. С Андреса тоже упали маски и вместо злости обнаружилась боль. — Дело не в ориентации, Мартин. Я никогда не задумывался над этим, влюбляясь только в женщин, но правда в том, что меня не смутил бы твой пол. Просто когда Серхио сказал мне о твоих чувствах, я… подумал, что будет лучше не поднимать это на поверхность, потому что, в отличие от Татьяны или Марии, тебе я боялся причинить такую боль. И боялся быть брошенным ещё и тобой, — Андрес закрывает глаза, будто устав от откровений, но буравящий взгляд Мартина не позволяет провести так много времени. — Ты ублюдок. Нарцисс. Психопат. Но я тебя люблю. Я бы умер за тебя по одному щелчку пальцев, Андрес, — в глазах Мартина лопнули капилляры, губы пересохли и потрескались. Его голос звучит хрипло и странно. За неделю до ограбления Серхио терпеливо ждёт, пока Мартин удобно усядется напротив и только оглядевшись и понизив голос до минимальной слышимости, начинает говорить: — Давай повторим. План «Везувий» это самый крайний случай. Ты просто будешь поблизости и будешь ждать моего сигнала. Ты придёшь внутрь только по моему вызову и никак иначе. На тебе должна быть полицейская форма и балаклава, оружие, которое мы обговорили заранее, дымовые шашки и граната, на всякий случай. Постарайся никого не убить, а максимум ранить. Не стреляй на поражение и…вытащи его. В конце концов, просто вытащи его. Мартин кивает, не комментируя приказы никак и Маркина считает, что это жест протеста. Что тот начнёт палить по всем и забьёт на правила лишь только увидев, что Андрес в опасности. Но в случае с братом это был самый верный вариант. Мартин любил Андреса и это было решающим фактором. Серхио не был готов взять Мартина на ограбление, но в качестве подстраховки этот вариант рассматривал. Мартину не было дело ни до чего, кроме Андреса и потому он готов был пойти в огонь, воду, тоннель и под самые лица полицейских, рискуя умереть так же стремительно как и тот, кого он хотел вытащить. Серхио сказал бы, что это здоровая расстановка сил, но своих людей он берёг и Мартина к ним не относил. До определённого момента и потому вовлечь его в один единственный план, в конце концов, счёл разумным. — Может всё же назовём этот план «суицид»? — ухмыляется Мартин, а Серхио хмурится. — Как корабль назовёшь, так он и поплывёт. План «Везувий» это крайняя мера. И ещё…тебе нужен город. У всех есть города. Ну, кроме меня. Я Профессор. Мартин подмигивает ему. — Я Палермо. Настоящее время — Нет необходимости умирать за меня, Мартин, — вздыхает Андрес опустошённо и бессильно. Он хлопает по матрасу рядом с собой и ждёт, пока Мартин опустится на него, — Я не лгал, когда говорил о любви к тебе. И не лгал, когда говорил, что отношения невозможны. Не потому что ты мужчина, а потому что…я умираю, Мартин. Я не хочу, чтобы ты на это смотрел. Это слишком. Мартин кивает, но не отстраняется, не уходит, а лишь приподнимает голову Андреса за подбородок, вглядываясь в его тёмные, в паршивом освещении каюты почти чёрные глаза. — Я тоже много чего не хочу. Я не хотел, чтобы ты был болен, не хотел чтобы ты уходил. Я не хотел, чтобы ты женился на Татьяне, а до этого на Марии, а до этого на Альбе. Но мы не всегда получаем то, чего хотим. Такова реальность. Ты можешь меня снова выгнать и я уйду. Но я никогда не брошу тебя. Я всегда буду близко, чтобы вытащить тебя из самой жопы. Не важно, тюрьма или монетный двор, с гонящимися за тобой полицейскими. Андрес улыбается до того мягко, что Мартин чувствует, что всё вокруг сыпется и он не может сопротивляться этому ласковому выражению. — Я справился сам, когда меня поймали, — возражает Андрес, заставляя Мартина усмехнуться. — Нет, тебя вытащили мы с Серхио. Ты меня оставил и не успело пройти даже года, как ты загремел в тюрьму. Мы почти десять лет грабили вместе и не разу не были близки к поимке, но стоило тебе оказаться без меня и вот ты в тюрьме. Андрес морщится, потому что трудно возражать правде. Он думает о чём то своём, незаметно для себя начиная поглаживать руку Мартина пальцами, а тот лишь молча млеет от нежных касаний. — Ладно, — Андрес, кажется, принял решение и у Мартина замирает сердце, потому что он понятия не имеет, что на этот раз вычудит его друг, — Знаешь, мы с тобой поедем в какую-нибудь тёплую страну. Будем…заниматься любовью на пляже. Целый пляж для нас двоих. По крайней мере, до тех пор, пока у меня вообще будет стоять, — он пожимает плечами. Мартин замирает, слыша эти слова, застилающие сознание, будто сладкая песнь сирены. — Хочешь, чтобы я был рядом? — хрипло переспрашивает Берроте, желая и боясь услышать ответ. — Да, Мартин. Тебе будет больно смотреть, как я умираю, но в отличие от тебя, я уважаю твой выбор, — последние его слова скорее имеют шутливо-ворчливый тон. — Я твой блядский ангел-хранитель, Андрес, — хмыкает Мартин, едва заметно улыбаясь, — я не буду уважать выбор самоубийства. Мартин наклоняется, мягко касаясь губ Андреса своими и тот отвечает, властно привлекая ближе к себе, лезет в его рот языком, отбирает власть и подавляет любую волю. — Договорились, Мартин, — хмыкает Андрес весело и приглашающе откидывает одеяло.