Encore

— Лучше бы так по тарелкам стучал, как пиздишь о своих любовных похождениях, — быть может было грубо, а быть может вполне заслуженно выкинул гитарист с вянущими от рассказов Чонгука ушами. Словом, Тэхен неконфликтный вовсе, да и свои пять копеек всегда при себе держит, но что-то такое в Чоне есть, что просто на говно изводит. Нервы гитариста напоминают вулкан. Вот он вроде спокойный, но стоит тектоническим плитам в виде барабанщика сдвинуться хоть на миллиметр — пиши пропало. — Я отлично стучу, — отрываясь от увлекательного рассказа, в своей манере отвечает сказочник, — хуем по лбу тоже ничего так выходит. Проверить хочешь? Видит бог, хуйло допизделось само. — Только и дают, что хуем по лбу постучать, — у Тэхена улыбка довольная, словно у накормленного и приласканного котика, — хотя и в это с трудом верится. Разве таким долбаебам дают член из штанов вытаскивать? Черт знает, что эти двое не поделили. Мир не берет их уже приличное количество времени. Порой даже на потеху доброму народу эти стычки, когда кулаки не распускают. Друзьям, по совместительству еще и коллегами в гаражной музыкальной индустрии, должно быть, это уже порядком надоело. Вот только чья вина, что между долбаебами и самим спокойствием кошка пробежала? Да еще, видать, не одна. — Малыш, ты за языком-то последи, — Чонгук уверенно идет к гитаристу, пока тот и глазом не ведет, продолжая настраивать струны своей глянцево-черной гитары, — а то я его и вырвать могу. — Если бы ты знал, как мне похуй на твои слова, — Тэхен только глаза выше поднял, чтобы на рожу противную взглянуть, но надолго там задержаться не вышло, — ты бы заплакал. Гаражная студия начала пустеть, предвкушая драку, в которой против воли божьей вечно оказываются. Искры диких глаз, кажется, вот-вот сожгут дотла все, что в принципе гореть может. И то что не может — тоже сгорит. — Так кольнуло то, что трахали не тебя? — барабанщик рукава закатывает, всматриваясь в темную макушку. Ухмылка отлично комбинируется с огнем в глазах и всепоглощающей и вездесущей аурой. Еще немного, и Тэхен умрет в этом человеке буквально. — Кольнуло то, что остались такие дегенераты, которые могут перед обезьянами ноги раздвигать, — гитарист неспешно вырастает пред Чоном, выказывая вовсе небольшую разницу в росте и в давлении, которое они друг на друга оказывают. — Я прямо удивлен… ты в следующий раз меня морально подготовь. Сложно на трезвую голову слушать сказку о том, как орангутанг прекрасную принцессу в жопу на чьем-то балконе трахал. У Чонгука глазенки бегают, цепляются за каждый миллиметр лица Тэхена. Они сжигают друг друга буквально, и буквально обоюдно сгорают друг в друге. Что от них останется? Черт знает. Еще черт знает, какие электрические разряды Чон по телу гитариста пускает, начиная оглаживать его кисти, неспешно поднимаясь выше и пальцами касаясь приоткрытых, чуть влажных губ. — Где ты потерял свое достоинство? — барабанщик прямо в губы шепчет, — Даешь касаться себя такому, как я. Прокаженному. У Тэхена, видимо, крышу снесло основательно, иначе он не понимает, как отдает себя во власть рук, что, если быть честными, обращаются с палочками слишком умело. Разрешает гладить, трогать, жать и щупать. Отдает себя на пробу полностью и полностью растворяется в чужих суховатых руках. Глаза закатываются, уши не слышат вовсе. Только терпкий аромат дешевых энергетиков в комбинации с легким шлейфом сигарет. — Я ненавижу то, как ты пахнешь, — противореча себе гитарист полной грудью вдыхает чужой аромат. — ты пробовал зубы чистить? Чонгук за талию к себе тело притягивает, смотря в чуть прикрытые глаза. Нарочно к лицу наклоняется, чтобы как можно тише прошептать: — Сейчас и почищу. Твоим языком. Время буквально то на паузе, то на перемотке. Секунду назад еще жаркие поцелуи и вовсе не трепетные прикосновения, а сейчас барабанщик так развязно, так пошло-красиво наклоняет тело в растянутой футболке лицом к стене, прижимая того щекой к холодной поверхности и оглаживает слишком аппетитные бедра. — Ты долго там возиться будешь? — у гитариста колени дрожат, в глазах капли удовольствия скапливаются. — Я умру, пока ты там насмотришься вдоволь. Барабанщику дважды повторять не нужно. Он без лишних нежностей и поглаживаний джинсы с бельем вниз спускает и на пробу один палец полностью вводит. Слышит, что нравится. Делает все аккуратно, без лишней грубости или же нежности. Ну уж нет, нежным он быть и не собирался. — Смотри, орангутанг нагнул еще одну принцессу, — Чон корпус наклоняет, шепчет прямо на ухо. Всем своим телом чувствует разряды тока, которые Тэхен пускает лишь от таких грязных фразочек. — Ну же, принцесса, скажи, нравится? Измывается, играет. Упивается стонами, подмечает дрожь по чужому телу и довольствуется собой. Растягивает Чон свою принцессу как надо. С хорошо скрываемым трепетом и наслаждением. Если его пальцы хороши, то каков его член? Тэхен обязательно потом расскажет. — Хорош яйца мять, — выстанывает гитарист, одной лишь интонацией умоляя о большем. — Ты тут не с малолетней девственницей возишься, придурок. Капризный, до ужаса капризный, но свое получает всегда. Чонгук пальцы вытаскивает, заменяя их собой. Входит до самого конца и слышит оглушающий стон. Приятно. Он понимает, что Тэхену приятно. Чон не спешит двигаться, дает к себе привыкнуть, а парень под ним бесится, сам пытается насадиться, недовольно кряхтит. Смешной и злой, да еще и возбужденный до безумия. Чонгук не дает желаемое моментально. Поглаживает чужое тело, словно в попытке успокоить, но только еще больше заводит, еще больше дразнит. Тэхен готов плакать от желания, готов вопить. Хнычет, виляя бедрами, все напрашивается на движение, а Чон смотрит на эту картину и лишь плотоядно губы облизывает. Аппетитно. — Как же правильно мой член выглядит внутри твоей задницы, — барабанщик шепчет прямо на ухо, и не дожидаясь очередного язвительного комментария начинает двигаться. Он выходит почти полностью и входит до самого основания медленно, наблюдая за реакцией и вслушиваясь в стоны ненасытного. Поняв, что тот не испытывает боль или дискомфорт — наращивает темп. Чонгук совсем теряет голову, выбивая из Тэхена стоны-вопли. Гитарист даже сделать вдох не может, только и делает, что скулит от дикого наслаждения. — Ч-чонгук, пожалуйста, — слезы удовольствия бегут по щекам, — м-меня уже ноги не держат. И Чонгук намек понимает. Останавливается, выходит из обмякшего, но еще не до конца удовлетворённого тела и поворачивает к себе лицом. У Тэхена взгляд плывет, он слово не может разглядеть своего ненаглядного, хотя вот он, прямо перед глазами. Чон подхватывает свою принцессу под ягодицы и припечатывает к стене, вгрызаясь в губы. Поцелуи кисло-сладкие, вызывают табун мурашек по коже. Губы уже словно кровоточат, но Чонгук не останавливается. Терзает своим губами чужие, а после прокладывает себе путь поцелуями к шее, оставляя на ней алые пятна. Слишком вкусный Тэхен, сдержаться нельзя. — Может уже вставишь свою бандуру в меня и дашь нам кончить? — гитарист кое-как языком волочет, но все еще требует. Тело еще ноет, ему не хватило. — Может попросишь как следует? — и кусает за мочку уха. Ему нравится изводить Тэхена, ему нравится слушать его голос, но еще больше ему по вкусу стоны капризного мальчика. Тэхен мнется, но все же отвечает: — Может нахуй сходишь? Барабанщик низко смеется, сильнее сжимая чужие ягодицы. Этот острый язык доведет его когда-нибудь. — Сегодня на хую ты, — и входит резко, заставляя Тэхена глаза широко раскрыть. Становится слишком жарко, волосы липнут ко лбу, падают на глаза. Видимость и без этого никакая. Лишь ощущения. Допустим, Чонгук ярко ощущает то, как Тэхен старается, и даже очень хорошо, насадить себя на «бандуру». Тот же, в свою очередь, отчетливо ощущает укусы барабанщика в районе шеи, линии челюсти и губ. Чонгук верно подметил: все это выглядит правильно. Правильно то, как их губы сливаются в голодном поцелуе, как их тела соприкасаются, как Тэхен выстанывает чужое имя, когда кончает. Правильно то, что после яркого конца Чонгук подхватывает уставшее тело Тэхена, укладывая того на заваленный чьими-то вещами диван и целует в лоб. — Удалась репетиция, — мычит Тэхен, оглаживая тату Чонгука, что сидит рядом. — Даже не знаю, что и сказать. — На бис?