Она пришла из степи

      Тридцать дней и тридцать ночей длился поход осман на Византию.       Тридцать дней будущий падишах пресекал в своих покоях любые разговоры о женщинах, не брал в рот вина и ходил мрачнее самой темной тучи.       Тридцать ночей Мехмед Второй как наяву видел один и тот же сон. И то, что происходило в нем, всё сильней и сильней терзало юношу, просачивалось под кожу липким страхом, заставляло цепенеть, лишь на землю опускались сизые вечерние сумерки.       Сон всегда начинался одинаково.       Он, Мехмед, стоял в начале поля, заросшего крупными розовыми тюльпанами. Лепестки протянутых к падающему солнцу бутонов нежно щекотали ладони и пальцы, а сочные листья шуршали на ветру. Поле окружал лес, цветом напоминающий изумрудную россыпь. В его ветвях птицы выводили едва различимые трели и изредка вылетали к цветам, чтобы поймать сверчков.       Однако юноша не смотрел на окружающее его великолепие. Его напряжённый взгляд был прикован к одной точке. Месту, искать которое стало своеобразной привычкой всякий раз, когда он снова по пояс оказывался в этом треклятом цветнике.       Как прежде, Мехмед делал осторожный шаг. И снова под его ступнёй ломались молодые стебли. Звук был настолько совершенен, настолько идентичен тому хрусту, который слышал наследник прошлой ночью, что от волнения у Мехмеда перехватывало дыхание. Он не знал, с какой целью оказался на дикой поляне посреди леса, а потому тысячи догадок и ещё больше предположений буквально сводили с ума. Однако в одном Мехмед был уверен: он обязательно узнает правду.       И это случится сегодня.       Переборов себя, юноша сделал ещё один шаг навстречу далёкому силуэту, сопровождавшему его каждый раз при погружении в страну грез. То была девушка, одетая в объемистые одежды, скрывающие ее истинный рост, лицо и фигуру. Вдобавок, расстояние между людьми было слишком большим, чтобы Мехмед мог дать какую-то оценку незнакомке.       Девушка – женщина? – грациозно двигалась с противоположной стороны поля. Едва Мехмед замечал ее на фоне раскаленного добела неба, облака на нем переставали плыть, а птицы тревожно замирали. В полном безмолвии, которое не нарушал даже стрекот насекомых, Мехмед смотрел на девушку, которая отчего-то казалась ему удивительно знакомой, и на ожившие солнечные лучи, обволакивающие пространство вокруг мягким персиковым светом.       Фигура, лишённая лица, личность, оскуднённая свойствами характера, плыла навстречу Мехмеду, а поразительное сияние за ее спиной разгоралось до того, что принц начинал слепнуть. Паника захлестывала Мехмеда с головой. Тревога, без причины поселившаяся в нем, перерастала в невиданной силы ужас, а сон, казавшийся слаще шербета, оказывался уродливым ночным кошмаром. Стоило Мехмеду закрыть глаза, он тут же просыпался, и наваждение отступало.       Но только не в этот раз.       Поскольку, заслонив лицо от отчаянно теплого оранжевого света, Мехмед сделал очередное движение вперёд. Стискивал зубы до боли в скулах, юноша упрямо шагал сквозь хрупкие растения. Что-то подсказывало: изменилось. Всё стало выглядеть иначе, по-другому.       Где-то под сердцем болезненно закололо, а уши вдруг тронула прерванная птичья трель. С опаской подставляя лицо свету, Мехмед глубоко вдохнул, а затем медленно открыл глаза, беззвучно выталкивая из груди неправильный, спертый воздух.       На фоне неба – единственно оставшемся неподвижным – маленькая фигурка одной рукой вела за широкий ошейник пятнистую собаку, а другой придерживала полы глубокого капюшона. Плащ, расшитый серебряными и золотыми нитями, был несколько велик, и его бесформенный хвост терялся где-то среди цветов.       Её походка.       Её осанка.       Её взгляд.       Мехмед различил бы их за сотню, нет, за тысячу дунамов! Она снилась ему. Это выглядело самым простым, логичным, правильным толкованием. Ему всегда казалось, в сложившейся ситуации верным мог быть только один ответ. Однако увидев подтверждение собственных теорий, он не сумел сдержать изумленного вздоха:       – Лале-хатун!       Девушка, которую он больше всего мечтал увидеть рядом и заглянуть в лицо которой так же сильно боялся. Девушка, отделенная от него расстоянием в несколько вытянутых рук. Десятки сантиметров, которым не было видно ни конца, ни края. Словно Мехмед и Лале стояли напротив друг друга по разные стороны пропасти, которую невозможно было преодолеть без крыльев позади лопаток. Сердце юноши разрывалось от тоски и невыразимо глубокой внутренней печали. Кому под силу было взять барьер, сооружённый самим Временем? И кто был вправе наглухо заштопать следы увечий, раны от которых кровоточили до сих пор?       Племянница падишаха будто касалась уголков души Мехмеда, которые он сам не хотел в себе признавать. Считывая с бледного лица раскаяние, стыд и боль, накопленные за время ссылки, красавица Лале улыбалась и продолжала приближаться к Мехмеду. Будто эти самые крылья у неё были и тихонько, приветственно шуршали наследнику престола при каждом шаге их крохотной госпожи.       По мере приближения Лале, Мехмед всё чётче различал, как блестели в оправе драгоценные камни тиары. Но глубокие карие глаза сверкали много ярче любых побрякушек. Юноша ощутил, как внизу живота нарастает и скручивается узел плотоядного вожделения. Сглотнув будто взявшуюся комом слюну, он внимательнее вгляделся в двоюродную сестру, и зародившиеся мгновением ранее чувства вдруг хлынули к ногам Мехмеда. Что-то опасное было в этой кротости, и немалая дерзость скрывалась за внешней покорностью. Наконец, улыбка. Лучистая, мягкая, но такая… сочувственная.       – Здравствуй, достопочтенный брат. – Заговорила Лале, прикладывая руку к сердцу.       От её голоса всё внутри Мехмеда обратилось в ожидающий чуда трепет.       Девушка чуть наклонила голову, и несколько непослушных каштановых прядок вырвались из-под тиары. Тиары, которую подарил Лале старший брат Мехмеда, Хасан.              Сделалось неприятно, даже несколько гадко. Мехмед на секунду почувствовал себя вором, отбирающим женщину у её законного мужа. Однако что-то нашептывало юноше: самое неприятное впереди.       – Вас ожидают сложные времена, шехзаде. – Словно в подтверждение его опасений молвила девушка. – Прольётся много крови, и тот, с кем Вы сейчас не хотите считаться, принесёт Империи не одну сотню бед. Шехзаде Мехмед, Вы были слишком злы на мир, в котором жили Вы и Ваши близкие, а потому совершали ошибки, некоторые из которых я Вам простить никогда не смогу. Но Вы – мой родственник и правитель земель, которые мне посчастливилось называть своим домом...       – Называть? – Ошеломлённо прошептал Мехмед.       Земля медленно уходила у него из-под ног, мир вокруг начал кружиться, а таинственный свет – меркнуть. Когда ясность картины пропала, а перед лицом Мехмеда осталось только лицо Лале, он осознал, что девушка уходит из его жизни навсегда. Краски, из которых была соткана Лале, мутнели, превращались в бурый вихрь и уносили Мехмеда с загадочной поляны цветов.       Сквозь сон юноша чувствовал, как в ямочке над подбородком собирались беззвучные слезы, а рот кривился в отчаянной улыбке.       Её голос, её чарующий голос и сбивчивое дыхание, опаляющее самый край уха.       – Берегите себя, Мехмед. Берегите себя…