под грохот пивных банок

— Хвиджуна нет дома, — говорит Кюбин. И щелкает ключом жестяной банки, опираясь плечом о косяк. Миндже топчется перед ним на половичке, глядя исподлобья: школьная рубашка расстегнута на две пуговицы, пиджак небрежно перекинут через сумку. Какой к черту пиджак, думает Кюбин, прихлебывая пиво, на улице жара за тридцать, у пацана все подмышки сырые... О том, как выглядит он сам, Кюбин предпочитает не думать: отсыпаясь после ночной смены, он встал едва ли пару часов назад и абсолютно точно не утруждал себя умыванием. Слава богу, со школой он покончил... господи, да дохрена лет назад, так сразу и не посчитаешь. Не то что этот шкет. Миндже говорит: — Я знаю, — и, почесав шею, добавляет: — Можно, зайду? Кюбин давит тяжелый вздох и отпивает еще. Благо на работу ему только завтра, и то на дневную, поменялся с Санёном. Занят Кюбин не был и никаких планов не имел, но и никакой настырной малолетки в несуществующие планы добавлять не собирался. Пиво классное, кстати, холодное, аж лоб ломит. Его накрывает этим чувством: поджавшийся живот, затягивающийся под солнышком узел, когда рядом начинает шататься что-то большое и хрупкое, например, стопка тарелок или стена из пивных банок. — Нельзя. Чего надо? Миндже страдальчески морщится, поправляет ремень сумки — тяжелая, видно. Хотя Миндже уж явно не смахивает на ученика, который прилежно все учебники таскает и всю домашку делает. Трындят с Хвиджуном до позднего вечера и, судя по постоянному хохоту и попсовому музлу, пробивающегося из-за двери, явно не учебой занимаются. Иногда Кюбин напрягал свои педагогические способности и на правах старшего брата рявкал взяться за мозги или чего поскучнее, но крайне редко. Хвиджун — умный мальчик, не пропадет. А Миндже — не его забота. И не впадлу же было тащиться после занятий сюда... — Пиво в обед? Не рано? — Миндже кивает на запотевшую банку. Кюбин щурится. Ишь ты. Он делает три больших глотка и специально рыгает, прежде чем ответить. — Будешь умничать — оболью. Не пожалею. Миндже хихикает, как девчонка, и явно совершенно не пугается. Вот же заноза малолетняя, ну с какой радости это счастье приебалось к Кюбину? Жил себе, горя не знал, периодически отбивался от хвиджунового "хен купишь нам чего-нибудь на вечеринку ну пожаааалуйста", периодически спускался посидеть с мелкими и травил басни про армию, пару раз даже на гитаре им играл — а потом на тебе счастье. Стоит, мнется. Волосы выпендрежные крашенные в какой-то цвет плесени, лоб мокрый, уши красные. За весну, кстати, Кюбина уже немножко перерос, а в прошлом году еще в шею дышал. Кюбин подумывал уже просто захлопнуть дверь, но "счастье" набирает в грудь воздуха, как перед прыжком с трамплина, и выдает скороговоркой: — Хвиджунсказалтышаришьматематикуможешьобъяснитьмнекоечто? И, отдышавшись, добавляет: — Пожалуйста. Добавляет: — Хен. "Хен" с трудом сохраняет лицо. — Вау. Тяжелая артиллерия в ход пошла? Теперь не только уши, но и шея, и щеки берутся красными пятнами, но Миндже держится: не удирает, взгляд даже не отводит. Ну и что, что спалили, первый раз, что ли. Но математика... И правда Хвиджун подсказал, не иначе. Вот паршивец. Надо с ним еще раз переговорить. А сейчас... Кюбин прикладывает к пылающему лбу запотевшую жестянку, чешет пузо под майкой и говорит. — Ну заходи. И с наслаждением наблюдает, как у Миндже вылезают на лоб глаза. Но малой приходит в себя шустренько: юркает мимо Кюбина в проход и старательно моет руки в ванной. Глядя, как Миндже раскладывает на столе учебники — там и правда есть математика и всякие решебники — Кюбин запоздало думает: а малой-то голодный. Вон, живот урчит. На правах хорошего хена Кюбину следовало предложить его покормить, но Кюбин далеко не образец хорошего хена. Он сминает в руке опустевшую жестянку и никак не реагирует на каверзную ухмылку Миндже. Лыбится, скалится, довольный, что пустили и даже без пенделя. Только в одном Миндже (или Хвиджун) просчитался: Кюбин действительно шарит математику. Одна из немногих "отлично" что в аттестате, что в дипломе. У Хвиджуна дополнительные по вокалу заканчиваются через час, и все это время Кюбин гоняет Миндже по примерам из учебника и диктует задачи, которые разбирал пару дней назад с Хвиджуном. И когда Миндже начинает кряхтеть, стонать и жаловаться, не стесняется отвесить подзатыльник. Сам напросился. * Если бы Кюбину сказали, чем закончатся его посиделки с компанией младшего брата, он бы — да ничего не сделал. Поржал бы, может. Но не поверил уж точно — где Кюбин, а где эти парни постарше, на которых западают старшеклассницы, это же смешно. Из компании Хвиджуна Кюбин знал почти всех, по крайней мере, тех, кого Хвиджун приглашал. Ему там были всегда рады, но вряд ли потому что Кюбин был какой-то особенный — наверное, это естественно для всех пацанов тянуться к кому-то, кто достаточно взрослый, чтобы быть крутым, но еще не настолько взрослый, чтобы уйти в другой мир, где обсуждаются семейные сплетни за общим столом. Они с Хвиджуном сохранили эту грань, даже когда Кюбин ушел служить и, будучи далеко от дома, знал про Хвиджуна куда больше, чем мать, и такие вещи, что у родителей бы волосы дыбом встали. Но Кюбин не переживал: во-первых, Хвиджун действительно умный мальчик и ничем опаснее спизженных сигарет не баловался; во-вторых, Кюбин еще себя подростком помнил. Хвиджун по сравнению с ним просто ангел. Крупные посиделки собирались у них где-то раз в месяц, когда родители уезжали проведать бабушку с дедушкой в Ансане. Кюбин освобождался от поездки сначала из-за расписания, потом под предлогом приглядеть за Хвиджуном, у которого школа. И он худо-бедно приглядывал — например, ни разу так и не поддался мольбам купить чего-нибудь алкогольного, а за те же сигареты безжалостно оттаскал за уши каждого дымящего. И даже после этого он все равно слышал приглушенное "а Кюбин-хен дома? а он к нам выйдет? а позовешь?" Джисон, узнав с кем тусуется Кюбин, неустанно подкалывал его за дружбу с малолетками. Кюбин отмахивался крайне лениво: его все университетские друзья, кроме самого Джисона, кто разъехался, кто женился и с радаров пропал, а на работе он особо ни с кем не сдружился. Так, травил шутки в дежурке с Ёнуном, потянулся в спортзал за Санёном, который уговорил его купить абонемент по акции "приведи друга", иногда выпивал с Джисоном и потешался, как тот каждый раз безуспешно пытался кого-то склеить. В остальном же его жизнь была довольно скучна что на сменах, что вне их, как будто разбилась после армии на полное неизвестности до и стабильно-серое после. А хвиджунова малышня буквально в рот Кюбину заглядывала, после того как он сыграл на гитаре какой-то хит популярной мальчиковой группы. С Сонджуном он, например, и без Хвиджуна пару раз в город выбирался: пацан поступил на тот же факультет, где в свое время проучился пару курсов Кюбин до полицейской академии, общих тем хватало. Хвиджун в первый раз еще шокировано ржал, что хен отбивает у него друзей. Хен посоветовал не страдать фигней и все равно стабильно приходил или сыграть чего-нибудь, или порубиться с Сынмином в гонки на приставке, обругать с Сонджуном зануду-историка, развести Джунхека ужасами про дедовщину в армии и ржать вместе со всеми. И с Миндже, конечно, тоже общался. Тот появился вообще раньше всех — сдружились с Хвиджуном в каком-то из кружков не то по пению, не то по танцам. Кружок отвалился, а Миндже остался, и Кюбин наблюдал, как пухлощекий коротышка-пацан сначала избавился от щек и пухлости, а потом рванул расти как не в себя и перегнал всех, включая Кюбина. Кюбин уделывал Миндже, как и всех, в приставку. Слушал, как и всех, про проблемы в школе. Рассказывал, как и всем, про придурков на дороге. Пару раз согласился побороться на руках: в первый уложил за пару секунд, припечатав ладонь в стол — Миндже тогда вскрикнул даже и покраснел, как помидор. Зато во второй продержался прилично: Кюбину пришлось попыхтеть, прежде чем прижать чужой кулак к столешнице. Лихо, со стуком не получилось, качался пацан тоже как не в себя — когда успевал только? В общем и целом Миндже вообще не выделялся из толпы хвиджуновых друзей, и когда Миндже начал звать Кюбина на свои тренировки по танцам, или просил научить играть на гитаре, или просто тащился везде хвостиком, Кюбин сначала просто не понял. А когда понял, то охренел. Потому что оценивая хотя бы тех, кто приходит в их дом, — Кюбин бы себя не выбрал. А Миндже выбрал. * — Математика — твоя идея? Хвиджун замирает у плиты, дергаются плечи — услышал — и продолжает нарезать мясо, как ни в чем не бывало. — Ты о чем? Кюбин сжимает двумя пальцами переносицу и думает о заначке. Там по-любому лежит початая пачка, которую когда-то нашел Хвиджун. Курить Кюбин бросил перед армией, а на работе не одобряли, но сейчас почему-то хотелось, руки так и тянулись вжикнуть зажигалкой. — Не придуривайся. — Понятия не имею, о чем ты, — певучим голосом тянет Хвиджун и высыпает нарезанные кусочки на сковороду: масло зашипело и забулькало, и Хвиджун прикрывается от него крышкой, как щитом. — А родители понятия не имеют, где ты ночевал в позапрошлую пятницу, — пытается в тон пропеть Кюбин; получается почти хорошо, а еще попадает в яблочко — Хвиджун поворачивается к нему с нарисованной улыбкой и складывает руки на груди. — Значит, шантаж. — Значит, математика. Хвиджун ведет бровями и обматывает руки кухонными полотенцами. Кюбин ржал каждый раз, когда видел, но про себя не мог не согласиться, что лайфхак рабочий. — У Миндже ужасные оценки. Ему не помешает. — Мне помешает, — шипит Кюбин. Желание распотрошить заначку скакнуло на несколько отметок вверх. — Ты вообще за кого играешь? Хвиджун сосредоточенно трет над сковородкой разные мельнички со специями, убирает досочку в посудомойку и только потом серьезно отвечает: — Я ни во что не играю. Он мой лучший друг. Ты мой любимый брат. — А ты сваха, — копирует Кюбин нейтрально-безмятежный тон и почему-то сердится. Хвиджун закатывает глаза и ретируется из кухни, оставляя Кюбина с ворохом незаданных вопрос, среди которых главный — какого хрена? — У нас тем более экзамены скоро. Мы можем втроем заниматься, кстати. — Хвиджун влетает с пачкой бич-пакетов — если мать узнает, чем они тут питаются, то влетит Кюбину будь здоров, маме все равно, что сын уже взрослый. Кюбин отзывается глубокомысленным мычанием. Его не покидает ощущение, что все происходящее — какой-то сюр, ответный мстительный развод Сынмина, съемки тупого ситкома — и он был бы очень рад закадровому смеху умерших людей. — Хочу устроить вечеринку, когда первый сдам, кстати. Ты не против? — буднично продолжает Хвиджун, с шуршанием разрывая упаковку. — Как будто я когда-то был против. — А можно... — Хвиджун бросает в кипяток последний брикет лапши и делает умильно-заискивающий взгляд, даже руки к груди прижимает, и Кюбин не выдерживает — прыскает. — Нос не дорос, — отрезает он, впрочем, нисколько не подтверждая слова хоть какой-то серьезностью. — Мне отец голову оторвет, если узнает. — А он не узнает. — Нет, — смеясь, повторяет Кюбин и, когда Хвиджун начинает голосить, какой он взрослый, добавляет: — У меня вообще никакого брата не было, радуйся, чему есть. Хвиджун показывает ему язык и очень подло устраивает подсечку — Кюбин почти валится и задор борется в нем с самодовольством: сам же научил. Они возятся на полу, пока сковорода не начинает шкворчать из-под закрытой крышки и по кухне не расплывается аромат жареного мяса. Хвиджун спохватывается, а Кюбин идет выбирать фильм на вечер и уже на пороге говорит: — Только пусть он один не приходит больше. И не сомневается, что Хвиджун понял, о ком речь. * То ли Хвиджун передал послание, то ли Миндже был слишком разочарован, что его заставили решать задачки, но в одиночку последний больше не заявлялся. Не то чтобы это избавило Кюбина от поползновений. Ситуация: сидят два кота, решают уравнения. Кот поменьше быстро строчит в тетрадке, зачеркивает цифру и строчит снова, когда не сходится, сопит, прикусывает кончик языка. Кот побольше пялится на Кюбина. Кюбин пялится на кота. И хмурится. И пинает под столом ногу, прижавшуюся к его бедру. Он ничего не говорит, но смотрит строго, как старшина в армии. Коту хоть бы что. От пинка щурится, даже что-то там писать в тетрадке начинает, и как только Кюбин отворачивается или объясняет что-то Хвиджуну, кот лезет снова. На этот раз верхней лапой, ненавязчиво трогает по плечу и смотрит же честно-честно. Кюбин закатывает глаза и легонько шлепает по верхней части нижней лапы, обтянутой синими джинсами. И ладно Миндже — но когда Хвиджун фыркает себе под нос, Кюбин взрывается. Ну как взрывается — по своему, по-кюбиновски: просто уходит, не забыв прихватить пивную банку из запасов. Кот побольше смотрит ему вслед, так что жестянка в руке Кюбина мнется. И вот так каждый раз, и Хвиджун ему не помеха. Гормоны, или что — Кюбин в пасть имел все это, он уж точно не нанимался разбираться с малолетками, и уж тем более не собирался из-за этого париться. У него, может быть, тоже гормоны. А малолетка тащится, клеится, в рот заглядывает. Рядом все время трется, когда получается: то Хвиджуном, то один раз примазался к Сонджуну, когда тот хотел обсудить с Кюбином тему курсовой. — ...можно взять бизнес-план, но я ума не приложу, что придумать, а можно взять теоретический... — Теоретический не бери, — категорично говорит Кюбин. — Кюхен тебя завалит. Ты его еще не знаешь, но с первой пары поймешь. Сонджун поджимает губы, утупившись в список с темами. Миндже заглядывает ему через плечо с невинным видом: а я что, я ничего, мимо проходил. Привет, Сонджун-хен. Привет, Кюбин-хен. Можно? Можно, конечно. Кюбин пожимает ему руку и едва не кряхтит, так хрустит его ладонь. С эспандером спит, что ли? Кюбин еще немного объясняет Сонджуну, какую лучше сферу выбрать, чтобы попроще, и зыркает на часы: до его смены 40 минут, а ему еще автобус поймать, который по расписанию должен подъехать через 7 минут. Буквально спустя одну Сонджун сливается: звонит куратор, потому что с темой нужно определиться вот прямо сейчас, а Сонджун все тянул до конца, потому что хотел посоветоваться с Кюбином. 6 минут. — Я сегодня приду? — Миндже копается в сумке, лицо прячется за упавшими волосами, но выдают уши — кончики снова ярко-красные, как огоньки. Кюбин фыркает про себя. — И с каких пор мы спрашиваем? Миндже отрывается от сумки и сопит. Лицо у него — как будто и вправду задачи решает, доказывает теоремы и чертит графики функций — серьезное-серьезное, даже лоб нахмурен. Думает, что сказать. Просчитывает вероятность успешного исхода и получения пенделя. Господи, ну это же правда смешно. Сейчас пар из ушей пойдет, думает Кюбин. 5 минут. — Я и завтра приду, хорошо? У меня экзамен через две недели, — Миндже кусает губу, и Кюбин не уверен — это нервное или призывное. От любого предположения его реально разбирает смехом, и он еле давит улыбку. Еще никто так не напрягался, чтобы пофлиртовать с ним, скорее, наоборот. Миндже очень-очень-очень старается привлечь его внимание, жаль, что у него очень-очень-очень не получается. Нет же? Кюбин откидывается на спинку лавочки. 4 минуты. — Расслабься, Миндже. Перестань. Миндже взгляд не отводит. Его можно смутить, но вот пробить — нереально. Даже если Кюбин сейчас его схватит за горло и заорет в лицо — хули ты пристал? чего тебе надо? что ты во мне нашел? — Миндже, небось, и не дернется даже, и не отшатнется. Упертый, с характером. Славный пацан так-то. Симпатичный еще, только туговатый немного — на его лице плохо скрытое недоумение и почти слышно, как в мозгах скрипят шестеренки. — Что перестань? Что ты уже натворил? — Сонджун вытирает вспотевший лоб и хлопает Кюбина по плечу: — Взял бизнес-план и продвижение пекарни. Спасибо, хен. Кюбин рассеянно треплет того по руке. — Не за что. Придешь, еще обсудим. 3 минуты. — Так что там натворил Миндже? — с неподдельным интересом спрашивает Сонджун, вселяя в Кюбина надежду. Если Сонджун не знает, то и другие не знают. Значит, не так заметно. Может, Кюбин вообще все преувеличивает от скуки. Или нет. Сонджун болтает про большие данные в бизнесе, когда подъезжает автобус — раньше расписания на две минуты, так что Кюбин успевает поболтать со сдающим смену Саненом и лишний раз натирает значок в дежурке. Ему выпадает простой безаварийный участок, но где-то недалеко играет живая музыка, и Кюбин штрафует нескольких ребят на мотоциклах за градус в крови. Про Миндже он старается не думать до конца смены. И о том, как его явно поймали за руку перед автобусом и прижались щекой, пока Сонджун не видел — тоже. * Математику Хвиджун сдает блестяще. Миндже — чуть тусклее, но тоже неплохо. Из компании они единственные, у кого в этом году такая пытка — Сынмин в прошлом году пережил, Джунхеку еще год — но отметить согласились все, а Кюбин — сам сказал, что никогда не отказывал. Разница лишь в том, что Хвиджун таки уломал его на алкаху — повод же!! — и Кюбин не смог возразить. Повод и есть, тем более что следующий экзамен аж через четыре дня — аномальная редкость, обычно подряд идут. А сам Кюбин в свой первый экзамен нажрался в такие сопли, что вспоминать стыдно, да и трудно, если честно. В универе, кстати, тоже. Сейчас же он надеется, что в сопли никто не нажрется. Он закупается сам, рассчитав не более двух банок самого слабоалкогольного, что нашел, на рожу, и поручает Хвиджуну накропать хоть каких бутербродов. Но вот чего Кюбин не рассчитал, так того, что какая-то малолетняя зараза принесет с собой и нажрется до того, как Кюбин спустится со своего второго этажа к празднующим. Как будто это мог быть кто-то другой, думает Кюбин, глядя как Миндже глупо хихикает и прижимает к краснеющим щекам руки. — Надо было не меня доставать, а дружка попросить, — шипит Кюбин. За такое полагалось бы вышвырнуть за порог, но Кюбин ловит умоляющий взгляд Хвиджуна — вечеринка и по такому поводу! — и малолетнюю заразу не трогает. Ведет себя мирно, пусть будет. И чего такого принес с собой, что после бутылки пива так вынесло в слюни? Да и куда его такого вышвыривать, вздыхает про себя Кюбин. Миндже не то что ходить не может — сидит не очень твердо, поэтому Кюбин даже не сердится, когда тот ныкается к нему на плечо. Щеки и шея — все в красных пятнах. Кюбин на них не смотрит. Кюбин смотрит, как Сонджун и Джунхек играют в твистер и вот-вот завалят журнальный столик, на котором стоит вазон. Судьба вазона волнует его куда больше, чем вздыхающий Миндже. Больше, чем вздыхающий пьяный Миндже, который ютится ему под бочину. Больше, чем рука, которая лезет ему за спину. — Малой, — негромко предупреждает Кюбин. — У меня голова кружится, — бубнит "малой". И жмется теснее, дергает плечами, будто замерз. — Что мешал? Миндже на секунду ежится — как к удару приготовился, и вообще-то правильно, Кюбин в любой другой момент уже врезал бы, и за дело — но потом все-таки ворчит. — Соджу. Абрикосовый. У отца стащил. Кюбин молчит, поэтому Миндже добавляет шепотом: — Хвиджун не пил, только я. А еще Джунхеку не дал. Ага, отжал у мелкого банку еще в самом начале, Кюбин еще фыркнул про себя, как благородно. — Не оправдывайся, — обрывает Кюбин, — я тебе не мамка. Миндже затыкается, будто ему рот рукой закрыли, даже запинается немного. Рука за спиной, подбородок в районе подмышки — все это становится неловким, деревянным, каменным. Миндже не поднимает головы, когда спрашивает: — А тебе совсем все равно? — глухо, тихо. И у Кюбина страшно пустеет в голове. Нечего сказать. Он косится на центр комнаты — там шумно и весело, потому что к твистеру подключаются подошедшие ребята, которых Кюбин знал только в лицо, но не по имени. Вечеринка в разгаре, Хвиджун с Миндже успели трижды спеть под аккомпанемент Кюбина, сыграть в мафию (Сонджун почти сразу себя выдал), кое-кто вот в слюни нажрался. И то ли случайно, то ли намеренно — Кюбин не был уверен — никому до диванчика поодаль не было дела. Скорее, второе — судя по тому, что Кюбин снова ловит это сосредоточенное выражение "я подкатываю к старшему брату лучшего друга", когда у Миндже кофта сползает с правого плеча. Невзначай, как будто сама собой. Кюбин отводит взгляд. Кюбин готов еще раз отслужить, лишь бы не спалиться, что он вообще-то заметил. Но, видно, не поможет — Миндже хватает его за руку, вынуждая посмотреть на себя, и у него такое решительно-трогательное лицо сейчас с румяными от алкоголя щеками. Во что ты ввязываешься, пацан, вздыхает про себя Кюбин. И резко дергает сползший рукав аж до шеи. Повторяет, как тогда: — Расслабься, Миндже. Почилль. Миндже прыскает: — Только бумеры говорят “почилль”, хен. И нихрена не расслабляется. У него уже даже нет того выражения мучительного стыда, когда Кюбин первый раз его отшил. Еще чуть-чуть, глядишь, и словами через рот проговорят, что Кюбин не станет связываться ни с какими малолетками, даже с хорошенькими, даже с теми, которые заглядывают ему в рот и у которых сползают с плеч кофты. Пока же смелости в Кюбине, надо признать, не намного больше, чем в Миндже. Он отворачивается на играющих в твистер. Смотрит, как Хвиджун валится под ноги Сынмину и хохочет во весь голос — он тоже немножко перебрал. Кюбин шевелится, когда ему явно тычутся губами в шею. Пацан пьяный. Пацану завтра и так будет нехорошо, дай бог, чтобы вспомнил. Пацан сжимает его руку — так, стоп. Кюбин дергает Миндже на себя за плечи, потому что такая железная хватка — это уже точно не подростковые нежности. И оказывается прав: Миндже бледно-зеленый, почти как волосы. Следующие не самые приятные полчаса своей бурной жизни Миндже проводит над унитазом. Минут десять полощет холодной водой сначала рот, потом голову целиком и визжит, отбрыкиваясь от Кюбина. Он и правда сильнючий, если бы не опьянел так сильно, то фиг бы Кюбин его скрутил. А так соджу на голодный желудок, да полирнуть пивом, пока не заметили, и пожалуйста: у Миндже очень плохо слушаются руки-ноги, которыми он пытается уцепиться за Кюбина. Почему Кюбин притащил его именно к себе в комнату — тот еще вопрос. В родительскую спальню точно не вариант. Можно было бы, конечно, к Хвиджуну уложить, но это противоположный пролет: лестница вниз и такая же вверх, а Миндже как бы здоровая лошадь. Не в гостиной же его оставлять на диванчике, тем более что там обычно Сынмин спит, который 100% останется ночевать, потому что ему далеко/неудобно/долго/дорого/нужное подчеркнуть ехать. Миндже бухается на кровать мешком с картошкой, так что новенькие пружины поскрипывают. Есть, конечно, вариант спихнуть его на пол — он выглядит таким невменяемым, что и на коврике продрыхнет, как сурочек, — но Кюбин же не изверг. Он на полу спал, приходилось, и не раз во время службы. А еще у него трехспальная. Спасибо, что во всем домашнем спустился, хоть переодеваться не придется. — Двигайся, пьянь, — беззлобно говорит Кюбин и легонько пинает Миндже коленом в бочину. Пьянь скалится и, кажется, пытается быть сексуальной — по-другому эти странные тело-, руко- и языко-недо-движения Кюбин трактовать не может. И ржет в голос. — Малой, внатуре. Проспись сначала. Миндже моргает и изо всех сил пытается смотреть серьезно. Может, ему полегчало, раз вся алкогольная бурда покинула его тело. Ну или утром хотя бы не будет так плохо. Так или иначе, когда Кюбин укладывается на подушку, Миндже спит крепким сном, раскрыв рот и раскидав конечности, и его удается отпихнуть на край кровати, даже не разбудив. * — Только попробуй что-то сказать, — угрожающе говорит Кюбин. Хвиджун мирно пожимает плечами и продолжает собирать веником конфетти — откуда только взялось, да еще столько, на всю комнату и коридор. Мама и папа обещали вернуться только к вечеру, поздравить сына с первым экзаменом, но Кюбин все равно припахал Хвиджуна прибраться сейчас. Чтобы не дай бог. Даже посуду помог помыть. — Я ничего и не говорю. Кюбин плюхается в кресло и сжимает пальцами переносицу. Ух, он-то от души высказался у себя в голове, когда проснулся от жары и не сразу понял, почему ему тяжело дышать и двигаться. Еще бы не тяжело, когда лошадь ростом и габаритами с него самого, и даже на пару сантиметров больше, выложила на него все свои конечности. И мирно дышала перегаром. Кюбин еле выпутался; у него болела башка так, будто он сам соджу на голодный желудок жрал. И лукаво ухмыляющийся Хвиджун вообще не помогал ситуации. — Вот и молчи. Хвиджун высыпал остатки конфетти в мусорный мешок и принялся собирать разложенные коробки из-под пиццы. — Хен, вы пере- — Просто. Спали, — практически рычит Кюбин сквозь зубы. — В следующий раз я приволоку это блюющее тело тебе в кровать, посмотрю, как тебе понравится. — Миндже стало плохо? — Хороший из тебя друг, раз даже не заметил. Хвиджун молча возвращается к уборке, но от него буквально сквозит энергией "я же говорил", поэтому Кюбин сбегает на кухню. Можно, конечно, прищучить Хвиджуна, подстянув с него майку и тыкнув пальцем в засос под ключицей, но этот козырь Кюбин как-нибудь на потом оставит. Вместе с педагогическими нотациями — хотя, учитывая, кто дрыхнет у него в комнате, педагогические нотации Кюбин может засунуть себе в задницу. Сколько ему лет, господи, чем он занимается вообще.... Кюбин успевает закинуть свою форму в стиралку, а Хвиджун — пропылесосить весь дом (кроме комнаты старшего брата) дважды, когда Миндже является на свет божий. Кюбин узнает это, когда стоит на своем балконе, по гулким шагам за спиной — Хвиджун передвигается бесшумно, а этот... Сказано: лошадь, лошадь и есть. Стоит чего-то, мнется, а потом — туп, туп, туп — утыкается подбородком между лопаток. Кюбин морщится — подбородок острый, твердый. Надо же, храбрый какой. Кюбин так-то и въебать может. Подбородок, видимо, или совсем бесстрашный, или тупой. Руками, кстати, не трогает: Кюбин чувствует, как пацан дергает плечами, но не решается, и это так веселит. Настолько, что Миндже не получает пенделя даже несколько минут спустя — так и стоит, дыша в затылок, на покачивающихся ногах. Гудит: — Спасибо. Кюбин едва не бросает "обращайся". Выдавливает сухое: — Пожалуйста. И Миндже обнимает его за живот. И вот это уже — реально нахуй перебор, когда оно такое теплое, мягкое, и доверчивое, жмется к тебе сзади, трогает за пузо и дышит в шею, Кюбин ни на что из этого не подписывался, но на вот такую хуету он не подписывался трижды. — Малой. Руки напрягаются. — Вообще не боишься? — Боюсь немножко, — признается Миндже через время; руки у него так деревянные остаются, руки-крюки, руки-деревья, ни прижать сильнее, ни убрать. — Вообще страшно было, когда сам проснулся. А потом смотрю — джинсы на мне. Окей. Океееееееееееей. Кюбину уже даже не смешно. — Обидно, если бы было и не запомнил ничего. На этом моменте Миндже надо прогонять. Тюкнуть по башке за “было”, наорать и гнать взашей: пинками, толчками, ссаными тряпками, из балкона второго этажа — Кюбин ничего из этого не делает. Думает: заначка с сигаретами же где-то тут. Думает: в ящике на шкафу. Думает: надо меньше кофе пить, а то сердце тарахтит как не в себя. И мучающийся от бодуна Миндже, дышащий ему в шею, прижимающийся между лопатками щекой, тут ни при чем. * — Экзамены закончились. Чего надо? Миндже даже не обижается на неприветливое приветствие. Переминается с ноги на ногу, заглядывает за спину — тупо ждет, пока пропустят. Знает, что пропустят. И Кюбин пускает — а куда денешься, от пиявки этой. Миндже в их доме буквально прописывается. Сначала под предлогом сдачи других экзаменов. Потом — под предлогом разучивания с Хвиджуном танцев. Потом — под предлогом, что ему дома скучно и не оставили еды. Посмотреть фильмы, которые смотрят люди вроде Кюбин-хена. А сейчас уже даже предлогов не придумывает, потому что Хвиджун позавчера уехал с родителями в Ансан. — Научи меня на гитаре играть. — Уже было. Теряешь хватку. Миндже не смущается ни капельки — раньше хотя бы краснел. Но к гитаре лапы реально тянет — то ли ради приличия, то ли потому что правда интересно. И Кюбин ему даже что-то показывает, объясняет, учит зажимать аккорды. Миндже параллельно трещит без умолку: вываливает на него тонны информации про танцы, школу, Хвиджуна, свою старшую сестру (которая все еще младше Кюбина) — наверное, поэтому с ним легко находиться рядом. Ну, когда он не включает мозговую активность на тему "подкатить к Кюбину", конечно. В такие моменты Кюбин молча подбирает ему сползшие/задравшиеся вороты/рукава/шорты/подолы и прописывает пенделя. Миндже делает вид, что ничего не было. Пенделя хватает где-то часа на два в среднем. В другой день Миндже приносится с воплем, что там Гарри Поттер идет по телеку, и они смотрят его втроем с Хвиджуном по фейстайму. На третий Кюбин уходит на утреннюю и дневную подряд, и потом обнаруживает кучу смс-ок "миндже сидит под дверью я сказал ему что ты на работе но он не уходит" и парочку звонков с незнакомого номера. И запрос в катоке. Это точка невозврата, думает Кюбин. Даже у Сонджуна номера Кюбина нет, а они пару раз и прогуляться выбирались, правда, в инстаграме списывались. На Миндже Кюбин тоже как-то давно еще подписался, вечно пролистывал карусели селок в ленте. Не отвечай ему. Это значит дать пацану надежду. Надежду на что? На что вообще тот надеется? Чисто гормональный взрыв свой успокоить, или чего еще? Кюбин понятия не имеет. Не то что у них вообще ничего общего — общались до этого, как со всеми, и нормально. А это что — больше, чем как со всеми? Кюбин долго смотрит на контакт. Мишки-эмодзи в имени, гспд, ну что за детство. "не смей мне написывать" "хорошо" "хен" "спокойной ночи" "<3" На следующей неделе Кюбин говорит: — Пошли прогуляемся. Чего дома сидеть. Миндже подрывается на ноги со скоростью гончей, почуявшей след. И они, ну, гуляют. Препираются из-за самого страшного аттракциона в Лотто, Миндже рассказывает про американские парки, Кюбин делает вид, что не завидует, садятся спрятаться в кафешке от жары: Миндже — мороженое, Кюбину — банку темного. — Хен, разве тебе можно столько пить? Пресс пропьешь, — хитро скалится Миндже, орудуя ложкой в вазочке. — С чего ты взял, что он у меня есть, — невозмутимо отрезает Кюбин. Есть, вообще-то, он еще до армии начал заниматься, да так и привык. Миндже щурится. — Нащупал. — Смотри свой не закушай, — отбривает Кюбин и приподнимает жестянку, твое здоровье, мол. Миндже прыскает в розово-белые шарики и получает по коленке ногой, когда слишком долго облизывает ложку. Быть сексуальным намеренно у него получается, как у слона в посудной лавке, смотреть на это неловко и стыдно, хотя Кюбин ржет от души. Они слоняются по городу до поздней ночи: заходят в пару торговых центров, где Миндже даже выбирает себе несколько футболок, выпытывая у Кюбина, какая лучше. Кюбин выбирает зеленую: — Чтобы отвлекала от твоей плесени на голове. Миндже возмущенно пинает его в плечо. И покупает зеленую. И несется к автоматам на втором этаже. Кюбин, конечно же, не ребенок, но у автоматов они зависают больше, чем на час. До последнего автобуса в район Миндже остается около 10 минут, когда в воздухе сгущается сырость и Кюбину между глаз плюхается тяжелая капля. Дождь не то чтобы сильный: густой листвы как раз почти достаточно, чтобы спасти неприкрытые затылки от сырости. Кюбину приходится напряженно всматриваться в проезжую часть, чтобы не пропустить автобус. — Такое чувство, будто это мне надо домой, а не тебе, — ворчит он, пряча голову в капюшоне. У Миндже капюшона нет. Сюда, под деревья, даже свет фонарей еле достает, так что Кюбин скорее угадывает, чем видит, что Миндже пялится на его рот. Смотрит в конкретную точку — сложно ошибиться, когда ваши глаза почти на одном уровне. У Кюбина пересыхает в горле. Если до этого Миндже упорно проебывался со своими подкатами, и самым удачным, что у него получилось — это удачно проблеваться и вызвать жалость, то сейчас — что ж, это можно назвать хорошим моментом. Приятная прогулка, безлюдная ночная улица, укромный уголок, влажное шуршание листьев. Кажется, Кюбин как-то гулял так с одной из своих девчонок. И сердце, у него, кстати, почти так же бьется сейчас, как тогда, — глухо, почти в горле. — Малой, — предостерегающе говорит Кюбин, и его голос сам понижается на несколько тонов. Малой сглатывает. Нервничает. Касается ладоней Кюбина самыми кончиками пальцев и отшатывается. Улицу за спиной Миндже освещают фары — автобус выныривает из-за угла, и лучи света бьют Кюбину прямо в лицо. Он щурится, ослепленный на секунду, а дальше все быстро — хватка на затылке, влажный, секундный клевок и топ-топ-топ — когда Кюбин моргает и обретает способность видеть, зеленоватый затылок Миндже уже скрывается в недрах автобуса. Домой Кюбин идет долго. Покупает еще два пива в круглосуточном и выпивает прежде, чем зайти в дом. Пить одному — дурная примета: надо предложить Джисону смотать куда-нибудь в бар. В бар, где напитки разносят хорошенькие девочки в коротких юбках с глубокими вырезами, которые готовы мило поболтать за десяток тысяч вон к чаевым. Уже сидя в кровати, Кюбин находит в катоке контакт с дурацкими мишками в имени и набирает: "какого хрена?". Стирает. Заменяет "хрена" на "черта". Дописывает “это было???” И снова стирает. Аккаунт светится в сети. Если открыть диалог, то будет видно, что собеседник набирает сообщение. И стирает. Набирает и снова стирает. И кто тут старше, взрослее и умнее? Кюбин заталкивает телефон под подушку. * Выбраться с Джисоном на неделе никак не получается: то смены не совпадают, то Кюбин умирает после сложного участка, то сегодня Джисону нельзя перед утренней напиваться. Кюбин возвращается домой в очередной раз с повышенным градусом раздражения, и смс-ка от Хвиджуна "мы с ребятами собрались посидишь с нами?" вызывает в нем смешанные чувства. И отвлечься вроде хочется, и вроде какая 100%-я вероятность, что там будет Миндже? Его профессиональная чуйка подсказывает проблемы, которые обнаруживаются, едва Кюбин открывает дверь: даже в коридоре витает аромат алкогольного душмана. Сонджун подпрыгивает, когда Кюбин толкает дверь в гостиную, и у него такое виноватое лицо, что вопрос "кто купил" отпадает. Сонджун все-таки совершеннолетний, только вот с деньгами туго. — Мы культурно, — уверяет Сонджун и приглашающе хлопает по подушку рядом с собой. Кюбин закатывает глаза и посмеивается про себя: вон, Хвиджун правда испуганным выглядит — как будто это не Кюбин его впервые споил — и обещает вернуться, как только швырнет форму в стиралку. Кто-то кричит ему "покажи свой жезл, хен", Кюбин очень надеется, что ослышался. А еще когда он возвращается, по другую сторону от выделенной Сонджуном подушки прикомочивается Миндже. У него в руках стакан с чем-то красным, как и у всех остальных — Кюбин забирает его, принюхивается — вино, не самое дорогое, но и не самое дешевое, не худший вариант. — В честь чего пьем? — Кюбин выпивает содержимое стакана до дна — компот компотом, так что должно обойтись без невменяемых малолеток, если они его, конечно, не ведро вылакали. — Сонджун-хен курсовую защитил, — встряет Сынмин. Кюбин почему-то отмечает — у него красное пятно на шее, еле видимое, но есть. Сонджун получает свою порцию поздравлений, Хвиджун включает поставленный на паузу фильм, Джунхек вызывается пересказать часть, которую Кюбин пропустил — Кюбин его слушает в пол-уха. Он опирается на диван, и его плечо буквально касается плеча Миндже. — Непрямой поцелуй, — негромко говорит Миндже, когда Джунхек затыкается и Хвиджун увеличивает громкость. Кюбин приподнимает брови. Миндже кивает на стакан подбородком, и Кюбин почти жалеет, что не может разбить его о чью-то голову. — Предел мечтаний? — бросает он, чуть поворачиваясь, и — делает это. Цепляется взглядом за губы Миндже на секунду — тот замечает сразу. И покрывается румянцем. Он не пьяный, по крайней мере, не как тогда, когда уже пришел на бровях, а Кюбин проглядел. Но дешевым винцом пахнет и от него тоже, поэтому Кюбин не удивляется, что скоро Миндже кладет ему голову на плечо. Прижимается бедром к бедру. Пытается протиснуть руку между кюбиновой спиной и диваном — Кюбин пару раз хлопает его по бедру, и надо же — хватает: Миндже успокаивается и сидит рядом смирненько. Они сидят так почти до конца фильма, и Кюбин думает: пиздец. Кюбин думает: пропал. Думает: Миндже же реально притягательный, когда не пытается. Когда молча смотрит в телек — у него красивый профиль, и даже выжженные волосы трогательно падают на глаза: они кажутся мягенькими, их хочется пропустить между пальцами. Когда вызывается на баттл с Сонджуном — Миндже хмурится, сжимает зубы и подается всем телом, когда Джунхек еще даже не начинает отсчет. Это реально, ну, горячо и прошибает, в отличии ото всех скинутых воротов, задранных специально футболок и облизываний мороженого. То — кринжово, а это — Кюбин отворачивается. Он сам не выходит ни с кем, пусть его Хвиджун почти и вытягивает за руку, — понимает, что потом придется с Миндже, а он ну, вообще не готов. Господи, Кюбин такой трус по сравнению с Миндже. Он наблюдает из своего угла, как Миндже играючись разъебывает Хвиджуна, устраивает целое армрестлинг шоу со звуковыми эффектами с Сынмином, который по-честному даже двумя руками не выиграл, довольно долго мучится с Джунхеком — вот уж от кого не ждали — а потом смотрит на Кюбина. В упор. И вот быть настолько трусом уже даже как-то для Кюбина стыдно. Он, в конце концов, без пяти минут офицер или где. Он вежливо пожимает Миндже руку. Опускается на одно колено перед столиком для ноутбука — тот выглядит хлипким и шатается, еще после Джунхека трещал. И честно — Кюбину вообще насрать на выиграл/проиграл, и если более сильный подросток его уделает, его гордость не пострадает и сдыхать от позора он не будет. Тут не в гордости дело. А в том, как Миндже встречает его руку, переплетает пальцы. В том, что на него реально хочется смотреть. Вот уже Кюбин не думал не гадал, где поймает секшуал теншн. И на кого. Кюбин не нервничает и ему все равно, когда их пальцы сцепляются. Он помнит, что Миндже молодой и дурной. Он слышит обратный отсчет Джунхек — и почти лажает в первую секунду: рука дергается вниз, ему приходится основательно напрячься, чтобы выровнять ее обратно. И уже в который раз в голове проносится: да он сильнючий. Реально сильнючий, куда больше, чем с их последнего раза где-то пару месяцев назад, еще до этого всего. Сильнючий, а еще малой и дурной — то ли у Миндже всегда так крышечку срывает, то ли Кюбин подсобил, но несчастный столик под его напором скрипит нещадно, Кюбин кривится — он поддается, хотя напрягается изо всех сил. Если так простоит с полминуты, предплечье завтра будет болеть — столик с треском валится на правую сторону: не выдерживают ножки. Кто-то (Сонджун) пугается, кто-то (Сынмин с Хвиджуном) радостно орет. Их руки все еще сцеплены в замок над пострадавшим столиком, и у Миндже немного трясутся пальцы. Кюбину требуется время, за которое Миндже его не отпускает, чтобы понять: нет. Это его рука дрожит. — Отлично, малой, — проговаривая он, показывая большой палец левой руки. Миндже посылает ему воздушный поцелуй. Хвиджун сетует, как и в каких выражениях ему влетит за столик, Сынмин бежит за пакетом для обломков, Сонджун требует ничего не выбрасывать, потому что он все починит, кто-то нажимает на пульт — мерный гул возвращается, становится спокойно, и воздух больше не искрит. Кюбин допивает остатки вина из своего уже стакана — его было всего-то две бутылки, на шестерых, хоть и подростков, нормально. Желание найти и тайком, пока никто не видит, распотрошить свою заначку, разгорается в нем с новой силой. На кухне возня — там Миндже вроде как готовит в микроволновке попкорн на всех, Кюбин прокрадывается к лестнице и выдыхает только в спасительной темноте своего балкона. На этой стороне улицы практически никогда не горят фонари и видно верхушки кустов, что растут под домом. Балкончик тут узенький, крохотный из-за натыканой старой утвари, но это его, Кюбина, место: сюда никто, кроме него, почти и не ходит, потому что на противоположной стороне большая и красивая удобная лоджия. Пачка находится там, где ей и должно быть, покрытая пылью — значит, Хвиджун обещание сдержал, не лазил. Сигарета на вкус горчит — не то из-за пыли, не то потому что Кюбин отвык, но даже на третьей тяге он закашливается. И от горького дыма затянувшийся узел под солнышком почему-то не отпускает никак. — А нас за вино хотел ругать. Ну и клоун ты, хен. Кюбин дергает рукой — сигарета выпадает у него из пальцев, обжигая искрами подушечки, и бабочкой порхает вниз, на мамины кусты. Несколько раз успел затянуться только, поэтому Кюбин тянется за второй под неодобрительное цоканье. — Приперся — стой тихо, — бросает он, впрочем, беззлобно. И Миндже снова демонстрирует чудеса послушания. Втискивается рядом, чтобы высунуться в открытое окно, не возмущается, когда ветер приносит ему облачко дыма в лицо. Вторую Кюбин скуривает до конца, и там еще четыре в пачке, но ему правда больше не хочется — потому что как раньше, не успокаивает, и узел под солнышком не распускается, и зуд в кончиках пальцев не проходит. — Еще и бычки с балкона бросаешь, — тянет Миндже. Кюбин бросает что-то вроде "захлопнись" или "закрой варежку", на что Миндже недельной давности непременно ответил чем-то типа "заставь" или "закрой", а этот — стоит тихо и улыбается еле-еле. И снова — снова их глаза встречаются, и Миндже намеренно опускает взгляд вниз, и быстро облизывает губы. Наверняка неосознанно, иначе Кюбина давно бы скринжило. Но его не. Его затягивает все туже и туже этим вопросом: что ж ты пристал ко мне, что ж ты лезешь вечно, какой ненормальщиной тебя накрыло, что ты вот это... баттл, голова на плече, взгляды твои дурацкие, подкаты — вот это все уже сколько. Вопросов, почему и с каких пор этим всем начало вести самого Кюбина, он не задает. И еще совсем фоном, на самых базовых процессах сознания: второй раз подряд им попадается идеальное место, просто блядский голливуд для девочек возраста Миндже, ебать его в рот. Голливуд, конечно же. Не Миндже ни в коем случае. Идеальное место и идеальное время, чтобы вплести пятерню в волосы у Миндже на затылке — они реально мягкие и рассыпаются, скользят между пальцами, если сгрести их в кулак. Кюбин не удивится, если у малого в ванной стоит шампунь "Дракоша" или что-то вроде того. Удивляет его другое — как Миндже приоткрывает рот и тихонько ахает, когда Кюбин несильно оттягивает волосы назад. Даже в полумраке видно: застывает, выгибая шею, руки висят вдоль тела, как ветки, деревенеют плечи. И только глаза еле поблескивают: следит и снова облизывает губы — они сухие и бледные по краям. Хорошо, что в коридоре никто не зажег свет, думает Кюбин. Хорошо, что мальчишки на улице постоянно разбивали лампочки, так что тут перестали вовсе включать фонари. Хорошо, что увидеть их можно только если знать, что тут кто-то стоит — два темных силуэта в темноте. Хорошо, потому что Кюбин сам бы не хотел видеть, как он второй рукой разворачивает Миндже на себя, чтобы смять ртом его губы — сухие и бледные по краям. Не спеша, не торопясь, как будто давая время подумать в первую очередь себе, а еще посмотреть: как Миндже в панике мечется взглядом по его лицу, ищет что-то и закрывает глаза, как только их губы пружинят. Он сразу раскрывает рот, даже не пытаясь сохранить поцелуй хоть сколько-нибудь приличным — куда там тому клевку на остановке — и изламывает брови, как будто ему больно. И руки у него больше не ветки — взлетают Кюбину на плечи, сминают ткань на лопатках, где-то в вырезе на вороте кожу вспахивает длинный ноготь. Его, оказывается, очень легко направлять, такого Миндже, кто бы мог подумать — а Кюбин уж точно не думал и не представлял. Он и сейчас не думает. Вообще. Он тупо вылизывает рот Миндже, который на вкус отдает вином с горечью, — в поцелуе столько языка, что это и поцелуем назвать сложно. Наверное, именно так в этом возрасте и бывает, потому что Миндже не возмущается и не протестует — Миндже жмется к нему всем телом. Кюбин кладет ему ладонь на загривок — Миндже крупно-крупно дрожит. И всхлипывает, когда Кюбин прикусывает его нижнюю губу. И тянется снова, когда между ними провисает леска слюны. На кухне громко звякает микроволновка — Кюбин чувствует снова ногти у себя на шее, слышит судорожный вдох — Миндже дышит так, как будто тут на балконе последний воздух во вселенной и потом уже не будет. Его колотит, реально потряхивает, когда Кюбин кусает кожу под подбородком и дальше по шее вниз — на языке остается противный привкус не то духов, не то лосьона, смешанный с потом и мускусным запахом тела (вот он самый вкусный). Джунхек — его невозможно ни с кем спутать — кричит: "Попкорн готов!" Миндже медленно моргает: смотрит, как пьяный, когда Кюбин проводит ему пальцем по скуле, и вжимается бедрами. Джунхек знает, что Миндже ни на кухне, ни в комнате нет. У Миндже стоит. Реально дыбит ширинка узких джинсов, в которые заправлена та самая новенькая зеленая футболка — не заметить нереально, хотя Кюбин сначала ощущает своим бедром. И — а чего он собственно ждал? Ему в такие годы и от меньшего приходилось сбегать в туалет. — Кюбин-хен! А это уже Хвиджун. Зовет с первого этажа. — Сейчас иду, — орет Кюбин. И вжимает Миндже за поясницу в себя. Тот хватает воздух ртом и, кажется, осознает, возвращается в реальность, но медленно, туго, пробиваясь с трудом. Как бы там ни было, по нему все равно уже видно: не стояк, так румянец на все щеки или губы — они уже не бледные по краям и не сухие, а распухшие, красные, влажно мерцающие в редких источниках света. Какого хрена я творю, думает Кюбин, трогая нижнюю кончиком большого пальца и чуть выворачивая наружу. Еле-еле давит на зубы и гладит кончик языка, задевает щеку. Какого ебаного хрена. И благословенна темнота, что он этого не видит в фулл айчди. Миндже чуть сжимает челюсти и ловит кюбинову руку у себя за спиной. Не считая пальца во рту, его выражение почти просящее, когда он прижимает кюбинову ладонь к своей ширинке, и Кюбин неожиданно даже для себя усмехается. Миндже ожидаемо не держится долго, и Кюбин едва успевает закрыть ему рот ладонью целиком: увидеть не увидят, а услышать точно могут. Миндже утыкается в него лбом: его бедра дрожат, пока под рукой Кюбина расплывается мокрое пятно. Какой головокружительный рывок в их отношениях. Кюбин прислоняет Миндже спиной к шкафчику и сначала ныкает сигареты обратно в ящик над его головой. И только потом выдергивает заправленную футболку наружу: она помятая, но, слава богу, чистая, и прикрывает все, что нужно. Криво улыбается: — Лучше, чем ничего. Миндже кивает — он все еще заторможенный — и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Маленькая ванная рядом с моей комнатой. Ты там уже был. Умойся. — Кюбин медленно проговаривает слоги, потому что не уверен, что Миндже его слышит. Но тот держится почти уверенно и на нетвердых ногах направляется в правильную дверь. Но все равно — это ни за что не списать на алкогольное опьянение. Кюбин даже не пытается. Просто не смотрит Хвиджуну в глаза, когда тот оборачивается на него из клубка сынминовых объятий. Миндже приходит минут через пять с завязанной на поясе ветровкой, полными щеками и огромной миской попкорна, которую, усаживаясь, ставит себе на колени. Их с Кюбином плечи тесно прижимаются, и до конца вечера они так и сидят, изредка разминая ноги. * Они об этом не говорят и не вспоминают. Вообще. Ни когда Миндже буквально через день припирается снова и дважды умудряется посидеть у Кюбина на коленях. Ни когда они идут в кино вчетвером, прихватывая по дороге Сонджуна. Ни когда Миндже приглашает их все на показательное выступление своего танцевального клуба — он действительно хорош, особенно учитывая его рост и длину конечностей, Кюбин говорит "очень понравилось" абсолютно искренне. Ни в одном из сообщений, которые Миндже шлет Кюбину, когда тот на смене: там селки, фотки еды и собак, скрины из инстаграма и видео из тиктока, который Кюбин отказывался устанавливать. Они целуются еще трижды: один раз быстро, когда Хвиджун убегает к трезвонящему стационарному телефону. Второй — буквально той же ночью, когда Миндже остается у них ночевать, потому что пропустил автобус. Третий — в кино, когда Кюбин выбрался в туалет, а Миндже посеменил за ним. Пришлось выгонять его пинками, чтобы все-таки облегчиться, потому что охреневший Миндже так и норовил его затолкнуть в кабинку, что никак не вписывалось в планы Кюбина. Но очень даже вписалось в сексуальные фантазии. После того похода в кино он честно пытается не. Стоя в душе, представляет что угодно: девчонок из бара или из журнала, какую-нибудь хорошенькую девочку, не слишком сисястую, а со своей, натуральной грудью, которую удобно сжимать одной рукой. У него всегда безотказно вставало на женские сиськи, але. Но стоит ему чуть ускорить движение рукой, как хорошенькая девочка пропадает, перед глазами появляется стерильный туалет, темно-бордовые кабинки и вся та мурня, которую этот спермотоксикознутый болтал ему на ухо. Кюбин даже в фантазии ни до чего интересного не доходит — кончает, когда в воображении Миндже просто расстегивает его джинсы. Спермотоксикознутый... как будто сам лучше. Ему хочется заорать. Ему хочется выругаться. Ему хочется зарядить кулаком в стену. И еще больше — снова смять в кулаке мягкость крашеных волос. * — Ты какой-то нервный стал, — говорит Джисон. Кюбин поправляет козырек фуражки и напряженно всматривается в линию горизонта. Стал. Не будешь тут нервным, когда Хвиджун опять присылает смс-ку "можно миндже с сынмином придут?" Опять. Эти двое, по ходу, в доме прописались, и хотя Кюбин словами через рот с Хвиджуном это не обсуждал, но он же не тупой, правда. Гейский рассадник, а не дом. — Позвони, если срочно, — предлагает Джисон. Кюбин отмахивается. — Брат. Хочет компанию собрать. — А, твои малолеточки, — ржет Джисон и идет тормозить красный Ниссан, который едет подозрительными волнами. Желание застрелиться из табельного еще никогда не было таким сильным. Дневные смены с Джисоном простые и ненапряжные, так что Кюбин не чувствует себя уставшим и принимает приглашение Джисона все-таки культурно пропустить по рюмашке. И условие культурно даже выполняется — почти: когда он открывает своим ключом дверь, на улице уже не ходят автобусы, Кюбину пришлось вызывать такси. В нем 150 г виски, которых недостаточно, чтобы он опьянел — Кюбин так-то устойчив к алкоголю, — но достаточно, чтобы тишина в голове наполнилась жжужанием, кончики пальцев — покалыванием, а пустота в мыслях — желанием сотворить какую-нибудь ебнутую хрень. Ебнутая хрень, впрочем, сама его находит: сидит у него же в комнате на полу и играет на смартфоне в сабвей серферс. Еще и губы обиженно поджимает, как будто Кюбин ему чего-то должен. Кюбин как ответственный взрослый не обращает на детские обидки внимания. Он проделывает свой привычный ритуал: форму — в стирку, себя — в быстрый душ, лоток с обедом — в посудомойку, и прихватить с собой чего-нибудь пожевать. В доме тихо до звона, Кюбин ожидал, что тут минимум до часу ночи все будет вверх дном стоять, так что даже звон собираемых монеток режет по ушам. Миндже закрывает игру, когда Кюбин расправляется с последним бутербродом. Стряхивает крошки, отпивает воды из спортивной бутылки, полоская рот с последним глотком, и только тогда поворачивается к пацану, будто только заметил: ну и что ты тут делаешь. Что мне с тобой делать. — Хвиджун сказал, ты до одиннадцати придешь. — Миндже мнет в руках подол своей майки, выцветшей, явно домашней и предназначенной для сна. Впрочем, Кюбин не заметил в гостиной расстеленный диван, что значит... а хрен его, что значит. Кюбин устал думать и рефлексировать. Вместо этого он легонько щелкает Миндже по носу. — Давай обидься еще. Миндже морщит нос и бодает его лбом в плечо. Когда он вломился к Кюбину в комнату в прошлый раз, то был дурной и нетерпеливый, все пытался сам впиться ртом в рот и капризно лупил ладонью по плечам, а сейчас — стоит и ждет, и трогательно держится за подол кюбиновой майки. — Что мне с тобой делать? — глухо повторяет Кюбин. Жужжание в его тишине становится громче, покалывание в пальцах — сильнее. Миндже на секунду поднимает на него глаза и — честно, Кюбину вообще никогда в жизни не хочется трактовать этот взгляд, разделять его на смыслы и подтексты. Кюбину хочется смотреть; он ловит подбородок Миндже пальцами, дергает на себя и целует уже почти привычным жестом. Привык, с ума сойти. Ему естественно целоваться с Миндже. Естественно сжимать его за шею сзади, естественно гладить рукой по спине — мышцы под пальцами напрягаются сразу, становятся твердыми, как сталь, куда бы Кюбин не прикасался. И накрывает его почти сразу, как тогда, на балконе. Немного возвращает в реальность острая боль на затылке — Миндже сжимает его за волосы: то ли мстит, то ли распаляется — у него хоть и не модные джинсы-узкачи, а свободные штанцы на резинке, но в них тоже все прекрасно видно. Кюбин усмехается, оставив укус в изгибе шеи: — Чтобы снимать было легче, малой? Малой не краснеет только потому, что уже румяный — ну или Кюбину так хочется думать. — Сам догадайся. — и смотрит, смотрит, так честно и страшно смотрит, что Кюбину даже в этой поволоке ненормальщины не по себе. А потом Миндже добавляет: — Что хочешь, то и делай. Только не выгоняй. Я второй раз просто так спать со скользкой задницей не хочу. — и Кюбину кажется, что Миндже его шибанул куда-то прямо в узел, прямо в солнышко. И шаткая стена из пивных банок с грохотом рушится. Малой шутит, сто процентов прикалывается, но проверить сразу же не получается — Миндже определенно намеренно толкает его под колени в сторону кровати и сразу лезет языком в рот, съедая вопросы и возражения. Он приятно-тяжелый, когда взбирается Кюбину на бедра. У него сильные, сильнючие мускулистые руки — не то чтобы для Кюбина было новинкой. У него реально прессак каменный, если провести вверх к груди рукой, зато чувствительные соски: даже если задеть пальцем, Миндже очень классно вздыхает и комкает майку Кюбина. И Миндже говорит: что хочешь, то и делай. И Кюбин понимает: хочется сильно, долго и все сразу. Догоняет: и с ним же можно. Реально можно. Немного даже дико от того, как ему нравится, когда его трогают — то ласково, то прихватывая зубами за загривок. Миндже подтянутый, крепкий и гибкий, как доберман — выдержит, но главное — ужасно жадный до прикосновений и отзывчивый, как будто ему вот это сильно и долго нужно не то что сразу, а на прошлую пятницу. Хотя же сказал — второй раз со скользкой задницей... Кюбин стягивает с него штаны, лезет под резинку белья — и матерь божья, там реально мокро и скользко. И два пальца входят без проблем. Может, Кюбин не очень силен в анатомии, но чувствовать Миндже у него вроде получается: тот запрокидывает голову, кусает собственные пальцы, и спереди на трусах проступает пятнышко. Так вот почему малой так быстро завелся, догоняет Кюбин. И догоняется сам. Его, конечно, иногда пробивает совсем не теми эмоциями, которые вяжутся со стучащей в ушах кровью и осатаневшим сердцебиением. Например, как искренне удивляется Миндже, увидев ленту презервативов; Кюбин честно пытается не смеяться, когда слышит "но я же не залечу". — Хоть бы погуглил, — говорит он, а потом Миндже вызывается надеть его сам, и Кюбину становится не до слов. Они используют три вместо двух, потому что первый Миндже с непривычки и дрожащими руками умудряется испортить и потому что Миндже — ну, он действительно крепкий и сильный и выматывает Кюбина до изнеможения, требуя еще, и еще, и еще. И отказать ему нереально, пусть у Кюбина начинают болеть плечи и ноет поясница, и совсем нет сил держаться на руках, когда он все-таки доводит Миндже в третий раз ладонью, и тот сворачивает свои два метра мышц в расслабленный уютный комочек. У него вкусно пахнут волосы на макушке, думает Кюбин, зарываясь в эту самую макушку носом. Интересно, всегда или после секса только? Миндже щиплет его за бок — легонько, чтобы привлечь внимание. — Хен. — Нет, — отрезает Кюбин, почти паникуя. Миндже гогочет из своего кокона вголос. — Так и ощущается старость, да? — Выпихну, — лениво грозится Кюбин, потому что наверное, да, старость. Сравнить ему не с чем: в свои восемнадцать он выглядел слишком плохо, чтобы заниматься сексом. Миндже под боком возится, и Кюбин прижимает его наугад к себе: — Оставайся уже. Миндже урчит: — Да я и не собирался никуда, — и закидывает на Кюбина голую лодыжку.