— Куда мы идём? — Туда, где меркнет солнца свет. — А зачем нам туда? — Чтобы полюбить луну.
Немало на свете бывает колдунов и чародеек, но преисполнились в своём мастерстве лишь единицы. Они знают, как лечить жадность, как из семечка вырастить дуб за минуту, как призвать дождь или согнать летний зной, как приворожить любимого человека (правда, не всё они делают это с большой охотой). Но с некоторых пор за знания законов природы и умение находить с ней общий язык стали преследовать, и тогда колдунам приходилось уходить. В леса, горы, степи, долины… Главное — подальше от людей, с ненавистью смотревших им вслед. И где же они сейчас, эти колдуны? Ходят среди нас, неприкаянные, в гармонии с собой и окружающим миром… То есть как — не в гармонии? И то верно. Когда ты едва сводишь концы с концами, то это сложно назвать гармонией. Только сами они об этом внутреннем конфликте не всегда догадываются. Как и Андерс, которому не повезло при рождении оказаться наделённым волшебной силой. Вот просто так. Как эдакий дар. Но на деле он стал для него сущим наказанием. В повседневной жизни он был очень одинок. Изредка Андерс бывал на работе, а всё своё свободное время посвящал чтению и прогулкам по набережной. По пути через аллеи он слушал, как ветер обдувал зелёные кроны. Деревья склонялись к нему — они с доверием тянули Андерсу свои гибкие руки и что-то шептали. Что же? Никто не знает. Хоть Андерс с успехом овладел им, когда был ещё ребёнком, цена за это умение оказалась несоизмеримо высока. С малых лет только они были его друзьями, ведь никто больше его не хотел понимать. А могли бы?.. Он слышал их вздохи и плач, чувствовал пульс под ногами и взгляды в лесу. Но эти взгляды — совсем не те, что у людей. Они не были такими же липкими, вездесущими и с упрёками. Скорее, они словно волна, обволакивающая берег тёплой пеленой. Схлынет, затихнет — и снова. Приятно. Осенью кровь земли замедляет свой ток, и эти волны становятся тише. Холоднее. Предчувствие зимы вызывает невольной озноб и тревогу. Так чувствовал себя и Андерс. Любые колебания, исходящие с рощ, он ощущал так же явственно, как и любой физический контакт. Но этот контакт был ему особенно приятен — он входил с ним в резонанс, храня в себе покой и тишину. Он не отвлекался на внешние встряски, и тогда он мог услышать едва окликающий его шёпот и слабые, пульсирующие толчки. Андерс практически не привязывался к людям. Но к цветам он имел особую слабость. И потому он теперь крайне жалеет о своей вылазке в мир людей. Больше Андерс за цветком туда не поедет. Чёртовы люди! Чёртова толпа. Испортили своими локтями такой дивный цветок. Что за слепое, тупое безразличие… Андерса это, как ни странно, раздражало. Держа в своих драгоценный горшок, он сидел теперь в небольшой аллее на скамейке под алым светом фонаря, и проклинал их всевозможными способами. Нежный цветок орхидеи был безвозвратно испорчен. Он вздохнул и поставил горшок рядом с собой, осторожно поглаживая то, что осталось. Под его пальцами доносились слабые стоны и плач, оставшиеся в живых ветви тянулись к руке Андерса. Но тот не мог из ничего создать нечто подобное или отрастить недостающую ветвь. Он чувствовал себя как никогда слабым. Отвратительное ощущение. Деревья вокруг качали голыми чёрными ветвями, утешали его как могли. Но Андерс был в отчаянии. Он не мог избавиться от этого уродца — для него это было всё равно что оставить ребёнка в мусорном баке. Конечно, он мог попробовать его восстановить, но шансы на это были очень малы — ведь суть магии не в этом. Всего из ничего не бывает. Тогда, в порыве схватив его стебелёк, он с остервенением рванул его из земли, как вдруг он услышал: — Зачем вы это делаете? Он обернулся. Девушка с ясными голубыми глазами удивлённо взирала на повисшие корни цветка. В глазах её лучилась доброта, и от неё словно веяло какой-то необычайной энергетикой. Она явно отличалась от тех сумасбродных эгоистов. Андерс это с удивлением и — восторгом?.. — заметил, и медленно опустил цветок обратно в горшок. Он не спускал с неё глаз. Спокойное, доныне мирное течение его жизни покрылось рябью, и душевная гладь вспенилась, будто бы встретив на своём пути камень. Грядёт развилка, или, быть может, река того и гляди впадёт в иное русло. Такое же тихое или напротив — необузданное? Неопределённость. Ещё одно чувство, которое Андерсу было одновременно так близко, и так незнакомо. Это было почти больно. Андерс с трудом заставил себя дышать ровнее, глядя в её светлое личико. Он глубоко вздохнул. Никогда ещё подобный упрёк не воспринимался так лично. И Андерсу от этого стало неловко — так, что и на реплику он не нашёлся как ответить. — Вы сломали орхидею? — спросила незнакомка. Она была во многом смелее Андерса. — Люди, — кратко и нехотя выдал он. Из-под жёлтого капюшона девушки выбились серебристые пряди, и осенний ветер слегка их взлохматил. Девочка покачала головой. — Люди бывают порой так грубы, проговорила она, и протянула руку к нежному цветку, давшему вдруг зелёный лист. — Вы правы. — Бесстрастно ответил Андерс, отмечая про себя, что та была ещё к тому же умна. И что она действительно чем-то да отличалась от обычных людей. — Пожалуйста, не теряйте надежды! — Подбодрила его полушёпотом собеседница, изучая покамест лицо колдуна. — Он расцветёт. Нужно только немного подождать. — Добавила она с уверенностью. — Возможно. Как тебя зовут? — Кристин. — Кристин… — повторил Андерс. Ему раньше не доводилось запоминать имена людей так точно и сразу. — Спасибо. — Он попытался улыбнуться, и, наверное, получилось достаточно убедительно, раз Кристин улыбнулась ему в ответ. Чистота. В девушке её было ровно столько же, сколько в майском тёплом дожде, и глаза её блестели как солнце в каплях утренней росы. Мила, добра и так проста. Андерсу и до этого приходилось встречаться с людьми, похожими на неё этим удивительным свойством, и теперь они все были в его саду — заколдованные на веки вечные. Они были его обществом, и Кристин среди них точно нашлось бы место. Какая честь, какая отрада!.. — Ты пойдёшь со мной? — Прямо и без обиняков спросил Андерс, едва скрывая тень самодовольной лисьей ухмылки. — У меня растёт много цветов. Целая поляна цветов. Тебе там есть на что посмотреть. Снова камешек сомнения на его жизненном пути: а вдруг откажется? Он не может настаивать, и уж тем более применять силу. Андерс хотел показать ей своё сокровище, может, даже безвозмездно, хотя всех своих предыдущих жертв он обычно лишал такого удовольствия, немедленно приступая к обращению. — А это далеко? — Наивно осведомилась девушка, поглаживая тонкими пальчиками ветвь орхидеи. — Мне скоро домой… — Это ненадолго. Ты не пожалеешь. Идём. Посадим там орхидею вместе. Андерс встал. И Кристин, запахнув осторожно горшок под полы своей куртки, без раздумий пошла за ним. Этот незнакомец умел очаровывать, хоть и вёл себя так странно. Отстранённый, как не от мира сего. Да, в молчании есть нечто царственное, как говорил один небезызвестный норвежский писатель… Так молчит лес, так молчат, неспешно плывя в синем небе, облака, так молчат седые вершины гор. Гордость, величественность, вечность. Но, несмотря на нелюдимость, которая обычно не вызывала сколь-нибудь доверия, Андерс также не хотел причинять вреда простому человеческому ребёнку. Даже более того — он хотел ей открыться. Девушка с такой лёгкостью покорилась его потусторонней харизме и с удовольствием шла с ним под руку, не спуская глаз с его утончённого, серьёзного лица. Он понравился ей, как и она — ему. Они шли совсем недолго — вскоре показалось засохшее дерево с огромным дуплом, в котором легко мог поместиться человек, если он присядет на корточки. Андерс посадил туда на редкость послушную девушку, и та, подогнув ножки, тотчас же с треском провалилась куда-то вниз. Он приставил палец к губам — это успела запомнить ошалевшая девчонка, унеся всю тайну этого жеста вместе с собой. Впрочем, она даже и вскрикнуть не успела, ибо уже спустя мгновение она с удивлением обнаружила себя на ароматной мховой подушке. Горшок был цел и невредим, как и она сама — ни ссадин, ни царапин. «Как странно!» — подумалось из-за этого Кристин. Она пошевелила рукой и в неверии ущипнула себя. Почему-то ей больше хотелось увериться, что это всего лишь какой-то фантастический сон. Но боль оказалась вполне себе реальна. Как сизый полумрак, объявший это место «Здесь, должно быть, никогда не светит солнце», — поняла смышлёная девушка, и с предвкушением огляделась. Луна — почти такая же, как и там, наверху — едва-едва пробивалась сквозь пушистые тучки и густую листву. Они сонно отсвечивали, покрывая травинки инеистым поблескиванием. Но было совсем не холодно — воздух плыл, как в вечернем летнем зное, донося слабый запах земли. Несмотря на его порывы, листья оставались недвижимы — точно звёзды по соседству с луной. Замерло тут всё в осоловелом, тягостном предчувствии. Ещё бы, за столько лет, и новое лицо! Но слышала бы Кристин, как горестно вздыхала земля — кому, как не ей, было ведомо, куда приведёт гостью эта дорога, и зачем её сюда привели. Кристин с трудом встала на ноги — всё же, оно как-то, но пострадало от падения. Но теперь он плыло пёрышком в перламутровой пелене, окутавшей землю. С непониманием Кристин уставилась на собственные полупрозрачные пальцы, а затем перевела взгляд и на ноги. Мощные, покрытые многовековым мхом корни деревьев чудно сплетались между собой, образовывая некое подобие ступеней. Вот тут, прямо около её ног. Спустившийся следом Андерс предложил ей галантно свою руку помощи и повёл дальше, то и дело озираясь — а вдруг испугается? Вдруг убежит? Он теперь так боялся её потерять, и какая-то часть его сущности противилась этому. Как никогда прежде. Но он недооценивал эту девушку. Кристин не могла — да и боялась! — произнести хотя бы единое слово. Только бы не нарушить молчания самозабвенного леса… Иначе оно разлетится осколками стекла, и никогда более не будет прежним. Кристин восхищалась, благоговела с каждым робким шагом всё больше и больше, в её эмоциях не было ни капли испуга или недоверия. Девушка была бесконечно открыта, хоть и подкуплена обаянием Андерса. Она брела, не отпуская из руки холодную ладонь таинственного незнакомца. В никуда. Постепенно спутанные ветви поредели, и деревья расступились, склонившись перед гостями в своём учтивом поклоне. Искрами вспыхнули светлячки — они освещали дорогу своим нефритовым свечением точно фонари. Кристин пыталась поймать хоть одного из них, но они сами садились ей на руку. Они были рады ей так же, как и хозяину этого загадочного места. Но к ней эта радушность была искренней, а вот к полноправному владельцу этих земель — напускной и раболепной. Совсем скоро Кристин поняла, откуда они появились — она и Андерс вышли на огромное цветочное поле, и там, от цветка к цветку, порхали столь же крохотные насекомые. Над цветками, вскормленными лунным сиянием, колыхались призрачные силуэты, переливаясь всеми цветами радуги. «Как занавески в ветреную погоду», — глупо подумалось Кристин. Но…Как они были похожи на людей.
Андерс, окинув привычно свои владения, сообщил ошеломлённой девушке: — Здесь всегда ночь. Но мои растения, несмотря на это, растут. Он никого ещё прежде не подводил так аккуратно к этому, как Кристин. Горло ему прожгла горечь, и он сжал её ладошку — почти властно, неосознанно, и та вскрикнула. Он покорно отпустил её, сконфуженный. Та самая развилка случилась — Андерс не знал, по которому руслу ему плыть дальше. Потому что он, помимо всего прочего, желал, чтобы Кристин спаслась. Или осталась с ним навсегда. А иного выбора у него не было. Но он не мог причинить ей вреда. Чёрт, как же это невыносимо!.. — Они питаются душами людей. — Пояснил Андерс, взяв у Кристин свою орхидею. Он замешкался, поняв, что вскользь дотронулся до её теплой, дрожащей руки. — Может, поможешь этому цветку? — Предложил он, но уже не так уверенно, как прежде. Кажется, дремавшие на горизонте горы треснули, оглушив своим эхом Кристин — так треснул единомоментно и её внутренний мир. Зияющую трещину тут же наполнили страх, обида и непонимание — Кристин чувствовала себя не столько обманутой, сколько бесконечно сочувствующей. Как же так? Неужели когда-то здесь так же вероломно были заперты десятки человеческих душ, в страшных муках теперь питающие своими слезами растения? Неужели этот человек — да и человек ли он?.. — был способен на такую изуверскую пытку, на такую гадость?! Зачем он это делает? — Зачем вы это делаете?.. — тихо повторила она свой вопрос вслух и отступила. Кристин ждала хоть каких-то, пускай и самых глупых, объяснений, чтобы оправдать своё былое доверие к этому душегубу. Андерс не мог заставить себя смотреть в эти глаза, блестевшие от слёз — она не сводила своего пытливого, полного отчаяния взгляда с его благородного лица. И он отвернулся. Ему стало как никогда гадко. Его обман вскрылся так болезненно, так хлёстко… Послышался едва различимый вздох: — Видишь ли… Я очень одинок. И так несчастен. Цветы — это моё единственное утешение. Я буквально отдаю им частичку своей души. Пока живы они — жив и я. Помнишь, ты сказала, что люди бывают очень грубы? Растить цветы на поверхности очень опасно. Поэтому здесь отдыхает моя душа и радуется взгляд. Пусть здесь нет солнца, зато учишься любить луну. Приходится мириться с тем, что обманываешь хороших людей и завлекаешь их сюда. А их и так мало. — Андерс едва ли помнил, когда он говорил так много в последний раз. Он опустил лицо, борясь с внутренним клубком, который уже подступал к горлу и давил, давил… Повисло молчание. Кристин стало жаль не только жертв колдуна, но и его самого. Она считала, что каждый имеет право быть счастливым. Но та тяжба, которую нёс на себе этот человек в погоне за собственным счастьем, запутывала его и без того бессмысленную жизнь. Она понимала его, но ей хотелось помочь и всем остальным. Подумав немного, девушка протянула руку и погладила Андерса по скуластой щеке. Глаза колдуна блеснули — ещё бы, кому может быть неприятна робкая ласка? — Почему ты не уходишь? — спросил он, недоумевая. Ведь Андерс надеялся, что после его слов Кристин бросится бежать, и её спасением будет, если она сможет выбраться отсюда, не заплутав. Ну, а если она всё-таки заблудится в лесу, то и тогда колдун с чистой совестью сможет забрать её душу для цветка. Он ещё не понял, что их связали первые ростки нежных чувств, которые оказались сильнее страха. Как прекрасны были её полные решимости глаза, как сияли её развевающиеся волосы цвета серебра!.. Сердце Андерса затрепетало, и он крепче обнял горшок с орхидеей — возможно, будущим вместилищем души Кристин. Или же памятью о сорвавшемся деле. — Я хочу помочь им, — заявила Кристин, положив ладони на всё такие же холодные руки Андерса, и тот вздрогнул. Что же, он больше никогда не ощутит тепла её сердца, её рук? Нет, нет!.. — Да? И как же? — промолвил он, чуть дыша. Ком подступал всё ближе к горлу. — Отпусти эти души и забери взамен мою. Так ведь можно? — Она приблизилась почти вплотную, моляще заглядывая Андерсу в его синие, бездонные глаза. — Пожалуйста… Андерс сжал тонкие губы. Он не мог ей отказать. Такой обмен был вполне возможен, и он на самом деле был готов отдать всё что угодно за одно лишь её присутствие в своей жизни. Вместе с ней его душа расцвела, очнувшись ото сна; раньше она походила на запущенный и заброшенный сад — и вот, в него проник солнечный луч. Ещё. Ещё!.. Андерс жаждал этого весеннего тепла, поглощая его, и всё не мог насытиться, обрекая себя тем самым на вечную зависимость от солнца, которого здесь не было. Ни одна душа ещё не значила для него столь же много, даже все вместе взятые, и потому он запросто мог отпустить их. А вот с потерей Кристин он мог увянуть сам. Делать было нечего — он кивнул. Поставив горшок на землю, колдун сделал шаг навстречу Кристин и неловко — признаться, неумело, — заключил её в объятие. Такое тёплое, взаимное прощание. Кристин осторожно коснулась носом его щеки, чуть слышно всхлипнув — ей было страшно расставаться со своей жизнью, со своей семьёй и друзьями. Но, находясь в одном шаге от той же участи, она уже почти смирилась. Она знала, что эта жертва не будет напрасной. «Ради всех них и Андерса.» Андерс шёпотом — почти на ухо, — произнёс ей: — Когда-нибудь я захочу тебя отпустить. Но тогда умру я сам. Прости. — Он прикрыл глаза, сосредотачиваясь на своей сущности и взывая к матери. К той, что породила нас всех. Его глаза зажмурились, когда под своими руками он ощутил пустоту; тепло растворилось, и душа распалась на пыль.Это не больно — стать чьим-то воспоминанием.
Рядом с Андерсом замер голос — её последний крик, и у волшебника сжалось сердце. На том месте, где было её сердце, осталась большая, трепещущая бабочка, которую Андерс бережно посадил на веточку орхидеи. В ту же минуту с поля взвился огромный разноцветный вихрь, что устремился к выходу, минуя самую глубь леса. И Андерс остался один. Она исчезла, чтобы остаться с ним, заменив ему всех. Вот такой редкий цветок теперь в саду у Андерса — несчастного, но бесконечно влюблённого волшебника.