Нетактильный

Дима не выносит лишних прикосновений. Вообще. Для него пожать другому человеку руку — уже пик тактильной активности, наивысшая точка терпения. Он ловко уклоняется от объятий друзей и коллег, неизменно держит дистанцию на встречах с поклонниками, мягко устанавливает границы внутри семьи.  Нет, он никогда не скажет об этом вслух, даже не заикнётся. Молча стерпит чужие объятия, если в том будет необходимость. Без проблем отыграет сцену в красной или вращающейся комнатах, когда количество прикосновений от коллег просто зашкаливает. Но внимательным взглядом можно заметить, как поджимаются резко очерченные губы, как хмурится лоб, покрытый едва заметной паутиной ранних морщин. И, казалось бы, никакой проблемы здесь нет, каждый волен находиться в комфортной для него среде. Он абсолютно не страдает от собственного отторжения к телесному контакту. Зато от него страдает Арсений. Прикосновения для Попова — эквивалент слов. Он готов постоянно касаться близкого человека, хватать за руки, пока увлечён разговором, стряхивать с плеч и спины невидимые пылинки. По одному объятию он с ходу считывает состояние друзей, отмечая про себя малейшее напряжение в мышцах или неосознанное покачивание на пятках. Пока они отыгрывают роли в «Куклах», он чувствует легкую дрожь в ладонях зрительниц, вышедших на сцену, впитывает холод их кожи или острые покалывания, когда они случайно впиваются длинными ногтями ему в предплечье.  Он безумно влюблён в о щ у щ е н и я.  Которых Позов дарит ему так редко и будто через силу. Арсений на уровне подсознания ловит исходящие от Димы недовольные вибрации, пока он стискивает его в крепких объятиях. Он знает, что Поз не скажет ему ни слова упрёка, разве что отпустит очередную колкость в адрес его футболки или причёски… Но между строк слышится это чёткое и недвусмысленное «неприятно». А Арс буквально выть готов и лезть на стенку от того, как сильно ему хочется касаться Димы. Пробегаться пальцами по колючему ёжику отросших волос, вжиматься лбом в плечо, чтобы распробовать новый аромат одеколона. Ему мало, катастрофически мало дежурных прикосновений при встрече и во время игр. Арсению до одурения хочется больше, чаще, ярче. Иметь возможность делить одну на двоих зону комфорта, а не быть её постоянным нарушителем, без спросу вторгаясь в личное пространство Димы. Ему голодно без ощущения тепла его кожи, которое пробивается сквозь ткань рубашки, если встать совсем близко.  Арсению так мало Димы, что это начинает напоминать сенсорную депривацию.  Утром в гримёрке он слоняется из угла в угол, не зная, как занять время до съёмок. Серёжа со смартфоном в руках ушёл практиковаться в Интернет-сёрфинге, а Антон со Стасом спешили доснять рекламу в соседнем павильоне. Но, к счастью, в помещении остался Дима, который предпочитал не тратить лишнюю энергию. Он сосредоточенно копался в телефоне, вероятно, подбирая новые вопросы для ответов в сторис. Арсений, решив не упускать шанс, быстро сократил разделявшее их расстояние. Присев на подлокотник кресла, в котором устроился Поз, он состроил умильно-скучающее лицо.  — Дим, — позвал он, едва ли не котом ластясь ближе, нависая, но не позволяя себе пересечь невидимую пунктирную линию между ними, — Чем занят? — Катаюсь на водных лыжах, — если бы в древнегреческом пантеоне богов имелся бог сарказма, то это непременно был бы Дима, — Что надо? — Ничего, — мгновенно насупился Арсений, — Просто интересуюсь.  От Поза едва уловимо тянуло ароматом ментола и чего-то тяжёлого, но не удушающего. Наоборот, укутывающего со всех сторон, сковывающего конечности, убаюкивающего пряными нотками. Арсений наклонился ниже, чуть ли не ложась на грудь Димы, и втянул запах, заполняя им лёгкие. Сорвался, зашёл за пунктир — и прижался носом к ярёмной вене. Плавно прочертил линию вниз, тепло выдыхая в районе ключицы.  — Арс, — в голосе Поза не звучало недовольства или злости. Но по глухой «а» и оборванной на конце «с» Попов понял, как сложно тому выдерживать настолько близкий контакт. Арсений молчал и жмурил глаза. За короткие несколько секунд он успел войти во вкус, потеряться в ощущении бархата кожи и царапающих волосков щетины. Тактильный голод, раздразнённый неожиданной подачкой, усилился вдвойне, отдаваясь зудом по телу, скручивая в крепкие жгуты нервные окончания. У него немного кружилась голова и сохли губы. Он пальцами потрогал мышцы плеча, прощупал кость сквозь футболку, кайфуя от приятного чувства, заполняющего живот. Будто бы он двое суток находился под тотальной анестезией, и только теперь осязание полностью вернулось. Рука поползла выше, изучая позвонки шеи, подушечками пальцев надавливая на маленькие холмики и посылая сноп мурашек вниз по наклонной. Ему бы следовало остановиться, не раздражать друга нежелательными прикосновениями, но сила воли беспомощно помахала белым платком и ушла в долгосрочный отгул. Тормоза сорвало, больше не хотелось ничего видеть и слышать. Пятое из чувств ликовало и скулило от удовольствия, напрочь отказываясь отдавать своё. Арсу казалось, словно ему, как обессилившему псу на цепи, бросили кость и хотят вот-вот забрать её назад. Но совесть не оставляла его в покое, и спустя бесконечно приятную минуту он всё же отстранился.  — Мне перестать? — Арсений не мог сдержать разочарованных интонаций. В одно мгновение стало холодно и как-то тоскливо, будто температура в помещении упала разом на десяток градусов.  — Нет, — вздохнул Дима и сам потянулся вперёд, перехватил его поперёк талии, — Не надо, — и припечатал губами сухой поцелуй под ухом. Он нетактильный, совершенно точно нет. Но ради одного человека всегда можно сделать исключение.