***
Руденруту приснилась она. Та самая. Но прежде, как всё пошло не так, он поднял голову и взглянул на лампу в виде кошки. Кошка была повернута к окну. "Привидение высматривает", — хихикнул Руд. Облокотившись на железный подоконник, он обратил внимание на одинокую белую лошадь, расхаживающую перед домом. Руден спустился к входной двери и посмотрел в глазок. Она уже стояла и ждала Руда. Это была не просто белая, а ослепительно-белая, восхитительная лошадь. Перед такой у Руда не повернулся язык послать судьбоносный ливень, который создал повод для их встречи. — Приглашаю Вас согреться, — учтиво произнёс Руд, — садитесь у камина в гостиной, а я принесу вам чего-нибудь. Любимая кружка ещё была горяча, и он торжественно подал её гостье. Смотря как эта принцесса вытягивает его чай хлюп за хлюпом, он нервничал. Придумывал оправдание своим прежним злословиям. Встав с кресла, она спросила разрешение пройтись по дому и разогреть копыта. Руден, конечно же, согласился и решил сопроводить её на экскурсию. Только выйдя из уютной гостиной, он заметил, что убранство его жилища полностью изменилось. Самая заметная перестановка произошла в прихожей, где вместо гардероба размером со стену возникло ртутное зеркало при двух золочённых канделябрах. "Какая же между нами большая разница", — подумал Руд, сравнив свою и её гривы в отражении. Далее он стал водить её по тем остаткам реальности, которые он мог опознать, наотрез отказываясь подниматься по лестницам и сворачивать в коридоры, которые запросто могли вести в никуда. Однако они всё равно заблудились, и спутница искренне удивлялась, почему хозяину дома невдомёк, где располагается кухня или набор карнавальных масок. Тут она внезапно рассмеялась, а Руд ощутил себя взволнованней прежнего. Как же ему хотелось выругаться! Теперь они вновь стояли в прихожей, но замурованные со всех сторон. Хозяин не мог описать в приемлемых словах то, что происходит. Руден просто хотел поскорее избавиться от своего наваждения. Но вдруг с потолка начали падать капли — какие-то странные, жгучие как кислота капли, тяжелые и удушливые, как хлам с антресоли. От причиняемой боли он вновь обрёл силы материться, без уважения и пощады даже к самой "Святой Селестии", за которой он всё это время ухаживал. Услыхав его искусство жонглировать проклятиями, она сочла их оскорблением своей персоны и растворилась в воздухе. Руденрут лежал один в пустоте из обоев, заваленный светом её слёз.***
Очнувшись, он понял, что его одеяло удивительным образом не прогрело. Остывший, забытый чай, так неудачно поставленный, упал на его дёргающуюся во сне ногу, закоченевшую от холодного напитка. - Как…нелепо, — вслух гневился Руд, чуть не поскользнувшись об пол. Когда не выпитая лужа чая стёрлась тряпкой, он заметил, насколько ламинат испортился из-за всех кружек, которые он пролил за время пребывания в Бостоке. Да, это было нелепым, и никак иначе Руден не мог обозвать свою ситуацию: ведь в ней был повинен только он сам, а не потусторонние силы, вмешивающиеся в порядок вещей. Мать всё ещё спала в гостиной, задремав над романом. Старым, как она сама. "Извини, что постоянно говорю глупости…или ругаюсь как пьяный моряк?" — Руден вообразил себе то, что скажет, когда она проснётся. В шкафу рядом с ней стоял маленький глобус и несколько семейных альбомов. Обратив на них своё внимание, Рут решил, что вернётся на родину. Обратно — за океан.