аметист, опал и гранат

Джинсоль, Чонын и Суён. Аметист (преданность), опал (непостоянность) и гранат (страсть). Тысячи недосказанных слов, сотни неловких касаний и десятки украденных поцелуев. Нелепый цирк, в котором Чонын (к сожалению) играет главную роль. А Джинсоль и Суён — её единственные зрители. Смотрят на то, как она медленно сгорает до пепла в самом центре цирковой арены. И если Джинсоль пытается потушить стремительно разгорающееся пламя, то Суён лишь подливает бензин. У Джинсоль руки тёплые и по-матерински мягкие. Нежно прижимают к себе, гладят по спутанным волосам и вытирают бриллиантовые слёзы с горячих щёк. Бледно-бумажные пальцы успокаивающе выводят на спине неизвестные рисунки: кружочек, чёрточка, запятая. Сухие губы трепетно касаются кончиков пальцев, запястий и лба. Джинсоль неразборчиво шепчет на ухо успокаивающие фразы, а Чонын заторможено кивает, сдержанно зевает и жмётся ближе, когда кажется, что ближе – нельзя. У Суён руки холодные и шершавые. С синяками, следами от сигарет и царапинами. Касаются пылающей кожи под футболкой, сжимают бёдра до синяков, грубо вытирают липкую смазку о постельное бельё. Зубы резко вцепляются в хрупкую шею, кусают опухшие от длительных поцелуев губы и оставляют на бледной коже многочисленные засосы. Суён сладострастно выдыхает на ухо какие-то пошлые фразы, и Чонын послушно отзывается глухим стоном в подушку под собой. Джинсоль любит Чонын самой искренней и очевидной любовью. Чонын, скорее, слышит любовь Джинсоль, чем чувствует: быстрое сердцебиение, когда Чонын лежит на её груди; истории из детства, которые Джинсоль больше никому не рассказывает; тихие колыбельные, которые Джинсоль помнит от покойной матери и поёт их Чонын, когда та не может заснуть. Единственные слова любви, которые Чонын слышала от Суён, были: «Боже, я так люблю твоё тело». Любовь Суён даже почувствовать нельзя. Она тёмная, почти гуталиновая; на вкус – та ещё дрянь. Её бы прожевать и выплюнуть, но не получается: она упорно липнет к нёбу и зубам, и челюсть от неё неприятно ноет. Намертво вцепившись в глотку Чонын, она душит её, желая управлять и обладать. Унизительное подобие паразита, сказала бы Джинсоль, и Чонын нехотя согласилась бы. У Чонын за спиной двадцать с лишним лет жизни, но страхи – по-прежнему детские. Как маленькая Чонын боялась потерять родителей в огромном торговом центре, так и взрослая Чонын до боли в подреберье боится одиночества. Прижав колени к груди, Чонын беспокойно выдыхает: я боюсь остаться одной. Джинсоль нежно целует в висок: я тебя не брошу. Суён фыркает и выдыхает табачный дым: все мы от природы одиноки. Одни родились — одни и сдохнем. Чонын смотрит на сухие руки Суён и думает: «Они меня погубят». Обязательно погубят, только не сейчас. Сожмут. Вывернут до звонкого хруста в позвоночнике. Выкинут как ненужную игрушку, у которой даже второго шанса на жизнь нет. Это лишь вопрос времени. Чонын смотрит на бархатные руки Джинсоль и думает: «Они меня не спасут». Как бы Джинсоль не желала спасти Чонын, сделать ей это не получится. Она не сможет спасти того, кто этого спасения не очень-то и желает. (Желает, на самом деле, просто пытается убедить себя в том, что ещё рано. Что Суён может измениться. Что Суён полюбит её в ответ. Что они, как в сказках, будут жить долго и счастливо.) Чонын смотрит на свои бледные руки и думает, что пора бы научиться спасать себя самой. – Приведи себя в порядок, – говорит Суён, оставляя на мокрой от слёз щеке невесомый поцелуй. – Я пойду. Продолжая сидеть в центре кровати и прижимать к груди подушку, Чонын молчит. Она всё ещё голая и липкая от пота, но встать и пойти в ванную – сил нет совсем. Остаётся только смотреть на удаляющуюся спину Суён взглядом брошенной собаки. Чонын закрывает глаза и медленно выдыхает скопившийся в лёгких воздух, когда дверь квартиры захлопывается. Чонын прижимает подушку ещё ближе к себе и утыкается носом в неё. Всё ещё пахнет стиральным порошком. И, совсем немного, духами Суён. Чонын жмурит глаза. Джинсоль появляется довольно скоро. Словно чувствует, что она нужна Чонын прямо сейчас. Шаги отчётливо слышатся в коридоре и резко затихают на пороге комнаты. Чонын нервно сглатывает, не желая, чтобы Джинсоль видела её в подобном виде. Унизительно-разбитом. – Тут грязно, – шепчет Чонын, когда Джинсоль садится на кровать. Джинсоль продолжительно молчит, а потом присаживается ещё ближе (настолько, что щекой Чонын чувствует её тёплое дыхание). Чонын от неожиданности вздрагивает и отстраняется на несколько сантиметров. – Всё нормально, – Джинсоль утыкается подбородком в плечо и повторяет, скорее, для себя: – Всё нормально. Волосы Чонын пахнут яблочным шампунем. Джинсоль жмётся носом в шею, нетерпеливо вдыхает-выдыхает, словно желая этот запах запомнить и впитать в свою кожу навсегда. Засосы на спине всё ещё болят, и Джинсоль случайно касается одного из многих. Чонын вздрагивает от боли. Между пальцев мнётся тонкое одеяло. Джинсоль касается всего того, что для Чонын кажется грязным и противным, как бы доказывая, что всё и правда нормально. Что она не считает Чонын грязной. Что действия Чонын – не ужасные. Что Чонын – не противная, а... – Ты прекрасная, – Джинсоль заправляет мешающие пряди за уши Чонын. Их взгляды на несколько секунд встречаются, и Чонын видит бриллиантовый блеск в чужих зрачках. Чонын перед Джинсоль голая и такая незащищённая, но Джинсоль смотрит только ей в глаза. Запоминает каждый лопнувший капилляр, каждую ресницу, каждую слезинку. Любовь Джинсоль – беззвучная. Любовь Джинсоль – интимнее всех ночей, которые Чонын провела в одной кровати с Суён. Любовь Джинсоль – маленькая трагедия на одного. – Я люблю тебя, Джинсоль, – медленно выдыхает Чонын, и Джинсоль заметно напрягается всем телом. Чонын чувствует, что она ломает Джинсоль не меньше, чем её ломает Суён, когда говорит: – Просто совсем не так, как меня любишь ты. И мне очень жаль. Я бы хотела любить тебя так же сильно, как меня любишь ты. После продолжительной паузы Джинсоль шмыгает носом и предлагает выпить чай с тортом, который она принесла. Чонын, продолжая выводить на поверхности подушки незамысловатые круги, соглашается. – Хотела бы я не любить тебя, Чонын, – доносится от Джинсоль, когда она допивает чай. – Но я знаю, что не смогла бы не любить тебя. За окном начинает светлеть. Чонын смотрит на Джинсоль и думает, что если она захочет когда-нибудь впустить кого-то в настоящее, то ей придётся научиться расставаться с прошлым.