Плохие вещи

      Плохие вещи происходят с плохими людьми.       Мы все верим в это так непоколебимо, как в то, что дважды два — четыре. Это как Красная Шапочка была неосторожной, когда пошла в лес с пирожками: она ответственна за то, что Волк съел и её, и её бабушку. Хищные животные разве виноваты в том, что хотят съесть кого-то, кто был беспечен и попался им? И если эту самую Шапочку хоть немного нам бывает жалко: «Вот ведь недотёпа, закончить фаршем в кишках у хитрого проходимца», то тех, кто не является милой и наивной девочкой вовсе и не жаль.       Пусть.       Они заслужили, они были плохими и вели себя неправильно, кто виноват, что хищник решил набить ими своё брюхо?       Он стоит и курит лёгкие сигареты. В расфокусированных, размазанных чёрной кляксой зрачках плещется синтетический кайф и неон, разбавленный алкоголем. Лениво обхватывает губами фильтр, тянет никотиновый туман, словно есть только здесь и сейчас, и вся жизнь — сплошной безлимит, и платить по счетам никогда не придётся, так же как и возвращаться к своему лощёному образу трудолюбивого пай-мальчика.       Почему чем чище лицевая сторона, тем грязнее и отвратительнее может оказаться изнанка?       Ренджун одергивает нежный шелк тонкой рубашки, ласкающий разгоряченную кожу. Сердце заходится в безумном ритме рейва, рвётся наружу и глубже внутрь, толкается, сходит с ума от гнетущего, сладкого нетерпения. Один глоток виски без колы и содовой, чтобы разбавить кровь и охладить мозги. Чужое имя лежит на языке алкогольной остротой, и Ренджун делает ещё глоток шипучей, кусающей губы газировки для того, чтобы протолкнуть его в горло, проскользнуть по пищеводу и зажечься огоньком в желудке.       Ли Джено.       «Вот ты и попался, не думаешь?»       У его сумасшедших фанаток Ренджун выкупил достаточно информации — «Да, он нередко там бывает. И не один — вроде бы как с друзьями. И, честно, странные у него друзья: этот фансервис был слишком правдивым потому, что он и правда был не против, чтобы его касался мужчина, ну, ты же понимаешь, о чём я? Я завидую, честно. Если бы ты пришёл на фансайн, он бы улыбался тебе особенно».       Ренджун на фансайны не ходит. Однако его инвестиции не прошли даром: всего два суматошных месяца слежки, и вот. Ли Джено, сигареты, алкоголь и весёлая таблетка.       И Ренджун.       Но о нём Джено пока не подозревает, стоит у заднего входа в клуб, одетый весь в чёрное и будит в Ренджуне нечто почище героинового прихода, и не то, чтобы он действительно нечто подобное пробовал. У Ренджуна другие интересы.       Джено и сигареты, и алкоголь, и весёлая таблетка — Ренджуну хочется напевать от радости, как же так получилось, что теперь ему совсем не совестно? Даже разочарование слегка колет. Так, словно очередной парень с интеллигентным лицом и приятным голосом вдруг за чашкой кофе внезапно предлагает: «Хочу тебя. Давай ты мне в туалете отсосешь?».       Ренджуну хотелось ошибиться, но он не ошибся.       Но если это значит, что сегодня будет нечто особенное, он готов закрыть свои глаза на это. Широкая улыбка тянет его крашеные липкой розовой помадой губы. Милый-милый-милый. Ли Джено такой милый, что все защитные механизмы внутри сбоят. Ренджуну нравится его родинка на скуле справа и пухлые сухие губы. Он представлял, как целует её, когда глядел на чужое лицо через экран смартфона.       Ли Джено хочется укусить, разорвать и проглотить.       — Есть сигарета? — Ренджун прислоняется к холодной штукатурке.       «Хей, Ли Джено», — звучит в кружащейся адреналином голове. — «Как тебе моё разгорячённое лицо, скучающий взгляд и влажно блестящая кожа? Мои волосы в художественном беспорядке, бёдра в чёрной тесной джинсе и тонкая талия, открытые искристым бордовым ключицы?»       Ренджун провёл двадцать минут перед зеркалом за одним лишь разглядыванием собственной кукольно хорошенькой фигуры, и сейчас он невообразимо летящий и изящный, он обожает сам себя, когда Джено мажет по нему взглядом, пытаясь собрать мозги в кучку, и рука его замирает, так и не донеся сигарету до губ. Он словно вот-вот переспросит, хлопает глазами и мажет ладонью по влажно блестящей от пота и глиттера шее, и Ренджун приподнимает бровь, облизывая губы.       Запах.       Ли Джено пахнет текилой, кальяном и оглушительной тишиной вип зоны, лавандовым мылом. Тёплой кожей. Возбуждением. Грязным, жарким и нетерпеливым. Сентябрьский холодный воздух вьется вокруг, и с каждой секундой Ренджун чувствует лишь ярче и больше, крепко сжимает в руке платок с хлороформом и ключи от машины. Он даже не слишком старался: замазал грязью номера арендованного мерса, вернёт его через три дня, ровно в срок и по своим документам.       — Как тебя зовут?       Ренджун по другим видам кайфа. Джено должен понять.       — Я Ренджун.       Он же не убивать его собрался, честное слово, кому вообще нужны такие скучные занятия? Тут слишком много нервотрёпки, особенно, если дело связано с таким, как Ли Джено.       Медийная личность.       Он сам запустил эту круговерть интереса к собственной персоне, вот Ренджун и заинтересовался. И ему всегда было любопытно, почему так мало историй известно, подобных этой? Их убили, подкупили, договорились? Как их заставили замолчать?       Потому что всегда были такие, как Ренджун.       И такие, как Ли Джено, тоже. Неосторожные и плохие, сами напрашивающиеся на то, чтобы с ними что-то сделали.       — Угостишь меня сигаретой? — повторяет Ренджун, и Джено тянется к карману, расфокусированно улыбается этой своей фирменной я-мистер-очаровательная-улыбка — так приторно и фальшиво, что Ренджуну хочется ударить его, да посильнее.       Насколько эта привычка въелась в него? Насколько впечаталась в подкорку мозга, что тот даже под таким коктейлем из запрещенных законотворцами веществ привычно подтасовывает и расклеивает её на лице. Смешно. Ли Джено всего лишь удачный рекламный проект своих половых клеток. Выиграл в генетическую лотерею. Но улыбается он так, словно улыбка — лицензированное им оружие, привычный к использованию своих «красивых привилегий». Это мерзость. Ренджун не серая птичка, чтобы тот распускал пред ним свои яркие пёрышки.       Ренджун здесь чтобы съесть его, взять то, чем Джено дразнится и никому не даёт.       И потому он принимает протянутую сигарету, растерянно оглядев её, а потом невзначай роняет:       — Никак не могу открыть свою машину, кажется, последний коктейль был лишним, — он пошатывается, глупо хихикая и блуждая взглядом.       «Давай же, спроси меня».       — Куда тебе в таком состоянии за руль?       Ренджун мотает головой, корча мину страдания на лице, плаксиво тянет:       — Но там мой телефон. И карточки тоже. Я потратил всю наличку, что брал с собой. Хочу домой, спать хочу. Меня тошнит, — Джено вздыхает раздражённо, когда Ренджун качается в его сторону.       Боже, от него так пахнет!.. Рот наполняется слюной, и укусить хочется так нестерпимо, что челюсть сводит. Ренджун поджимает губы, старательно глядя в сторону — так проще не дать чувствам перелиться через край, проще контролировать своё желание, но сознание совершенно не подчиняется, будто наяву продолжая воспроизводить восхитительную картинку. Ли Джено слишком хорош. Но на меньшее Ренджун и не согласился бы — он переборчивый, так хорошо присмотрелся, изучил Джено до последнего волоска и ниточки этих чертовых дизайнерских тряпок, и он пихает ключи от машины куда-то в чужой живот:       — Мне нужен телефон. Я позвоню в такси, — он зажимает рот рукой, будто пытаясь перебороть рвотные позывы.       «Ну же, ты пьян и у тебя нет времени на колебания и раздумья».       — Ренджун, которая машина твоя? — чужая тяжёлая, тёплая рука ложится на талию, решительно прижимая к телу.       — Вот так, глотай, — Ренджун даёт ему ещё кое-что: спасибо тем талантливым и продажным творцам-фармацевтам удовольствия, что придумывают составы один за другим. — Запей водичкой, детка.       Он всегда заботлив, когда ему это удобно. Джено ещё не совсем отошёл от хлороформа, но они уже приехали к гостинице, а Ренджун абсолютно не в состоянии тащить его в номер, и потому немного допинга не повредит. Он сильный, но какой смысл так напрягаться? В прошлый раз Ренджун потянул запястье и вынужден был несколько месяцев носить тугую повязку. Минут двадцать он лениво засекает на часах, укладывает голову Джено себе на плечо, и тот ёрзает, приникает ближе.       — Ты будешь выглядеть как чуток перепивший, послушный мальчик, хорошо?       Ли Джено глупо моргает, заторможенно и мило, и из разомкнутых под кайфом губ его тянется блестящая прозрачная ниточка слюны.       — Рен… джун.       Ренджун вытирает её большим пальцем, и Джено не сводит с него взгляда расширенных, дрожащих зрачков. Короткий «ах» покидает его рот, опаляя кожу, и больше Ренджун вдруг не может ждать — он заматывает его в шарф по самые глаза, приглаживает растрепавшиеся жёсткие выбеленные волосы. Джено ведь не откинется сейчас от этого химического коктейля в крови? Ох, это будет такая досада!.. Остаётся только надеяться на то, что до этого, в клубе, он не принял слишком много и разного.       — Ну же, потерпи хотя бы до завтрашнего утра. Нам ещё столько всего предстоит сделать! — Джено неразборчиво бормочет в ответ что-то, но из машины выходит почти не шатаясь, и на ногах даже стоит самостоятельно.       Номер Ренджун заказал заранее. Тут довольно уютно и просторно: огромная кровать посередине, две тумбочки, шкаф. Это обычный отель, тихий и без туристов, на окраине города. Похоже, Джено вполне к подобным привык: он послушно стаскивает кроссовки и сам проходит к кровати, садится и долго глядит в окно, пока Ренджун захлопывает дверь и прячет карт-ключ в ящик тумбочки. Неторопливо он обходит все камеры: сто процентов заряда, отличный обзор. Смартфон ждёт своей очереди для нескольких селфи.       — Ну, что? Готов для парочки хоум-видео? Ты привычный к съёмкам, но на этот раз давай создадим оригинальный контент, — Джено поворачивается на голос, и лицо его столь умилительно в своей наивности, он склоняет голову в сторону и облизывает губы.       — Ренджун, — роняет он в очередной раз, и Ренджун не может сдержать смешка.       — Да, детка. Можешь придумать что-то интересное, пока я буду в душе.       Ли Джено не придумывает ничего интересного, только сползает с постели вниз и сидит, качая головой. Штаны его недвусмысленно натягиваются в районе ширинки. В руке у него Ренджун замечает полупустую бутылку минералки — часть её впиталась в ковер тёмным пятном. Похоже, клинеру придется оставить чуть больше чаевых, чем планировалось.       — Сколько времени? Ты заставил меня ждать так долго, — бормочет Джено, когда бутылку у него осторожно отнимают, чтобы поставить на тумбочку. Пробка куда-то делась, но сейчас это меньшее, что Ренджуна волнует.       «Время веселья! Время обеда!» — скандирует возбуждённый мозг, но Ренджун сам себя остужает: «Какого обеда: скорее, позднего ужина».       Ли Джено выглядит как самый сладкий десерт, даже сейчас — особенно сейчас — беспомощный и вяло соображающий, не понимающий, что же делать со всеми враз обострившимися ощущениями.       Их станет ещё больше. Это Ренджун может гарантировать.       Джено дышит тяжело, словно ему не хватает воздуха, и Ренджун расстёгивает чёрную мягкую рубашку на его груди. Вот так, пуговичка за пуговичкой. Это словно снимать плёнку с упаковки печенья, осторожно раскрывать глянцевый картон коробки с тортом. Нетерпение жжётся в крови похлеще алкоголя, прокатывается по гортани, растекается огнём в груди и животе. Но вначале стоит переместиться туда, где будет удобнее и ему, и тем трём камерам, что пишут их маленькие шалости в HD.       На кровать Джено поднимается сам. Ложится на белые свежие простыни полуобнажённый, ничуть не стесняясь, и выглядит, словно олицетворение греха и падения. Блуждает глазами, цепляясь вязкими нефтяными зрачками за бледную кожу чужого лица и тела, моргает и ёрзает в удовольствии, когда Ренджун оглаживает широкие плечи и тонкие ключицы, ведёт горячей, властной рукой по груди и ниже, цепляясь за пряжку ремня. Джено втягивает живот, подаётся бедрами вверх, глухо стонет, изламывая брови и изламываясь сам, нетерпеливый и жадный, нуждающийся, подставляющийся под эти прикосновения. Губы его просяще приоткрыты, и Джено собирает остатки сил и тратит их на то, чтобы зарыться рукой в чужие волосы, притянуть ближе, сильнее и ярче, столкнуться жадными ртами так, словно жить осталось секунды, и Ренджун стонет, переплетаясь с ним ногами и руками, задыхается, ёрзает и дрожит.       «Что же. Теперь-то уж точно никто не скажет, что ты здесь не по своей воле».       Ли Джено виноват-виноват-виноват, плохой мальчик, грязный и нетерпеливый. Но что поделать, если он, его тело так жаждет получить наслаждение?       Он пожалеет не единожды о том, что плохо сопротивлялся соблазну. Но это будет не сейчас, а пока Ренджун только и может думать о том, что чужой язык ощущается потрясающе, даже лучше, чем он представлял — это удовольствие хочется сделать вечным, но Ренджун слишком хорошо знает, что в таком случае оно потеряет всю свою прелесть. Он не будет жадным. Пары часов вполне достаточно.       Джено пахнет так хорошо, и Ренджун слизывает этот аромат языком неторопливо. Скользит в ямку ключицы, очерчивает кончиком носа адамово яблоко, метит зубами и ртом нежную жилку, пульсирующую под кожей — Джено стонет и напрягается, его ресницы трепещут и пальцы впиваются в податливую кожу ренджуновых бёдер. Ренджун отстраняется только тогда, когда во всей этой сладкой мелодии чужого запаха он четко может уловить ещё один — аромат своей собственной помады и слюны.       Джено лежит тихо, весь раскрасневшийся и мелко дрожащий — такой красивый, и Ренджун глядит на него неотрывно долгие пару мгновений. Он любит яркие, особенные вещи. И собирается использовать эту так же расчетливо-красиво, прагматично, утилитарно и без излишних колебаний. И потому не стоит слишком тратиться на прелюдии. Времени не так много, а Ренджун хочет столько всего успеть.       Он приподнимается, чтобы вытащить из кармана оставленных в кресле джинсов лубрикант и ленту презервативов, стаскивает с Джено остатки одежды — тот даже приподнимает бёдра, такая прелесть, пыхтит от старания, бормочет:       — Ренджун, ты такой красивый.       Он смотрит так, будто ждёт поощрения за свои старания, и Ренджун ухмыляется.       — Я знаю, большой мальчик. А теперь раздвинь для меня свои ноги.       Ли Джено и правда большой мальчик. Даже больше, чем Ренджун ожидал, рассматривая все те фото в узком и тесном, что щедро кормят фансервисом голодную фанатскую аудиторию, и это приятное удивление оказывается вначале на языке — упругое и налитое кровью, жизнью, возбуждением, — а затем и внутри, где влажно и горячо, где Ренджун может сжаться и потеряться на долгие мгновения в красном под веками.       На самом деле, Ренджун мог трахнуть его — в подобном состоянии Джено с радостью принял бы внутрь, и даже не жаловался бы, если бы сделано это было почти без растяжки. Но, к счастью, Ренджун любит это сладкое давление, и жар, и мучительно приятное, болезненное натяжение. Он усаживается сверху, направляя член в себя, чтобы двинуть бёдрами раз, другой и третий, и Джено под ним мечется и почти кричит от удовольствия. Глаза его закатываются и красный, влажный рот приоткрыт — Ренджун толкает туда два пальца, но Джено слишком потерян в себе, чтобы как следует сосать. И так точно не пойдет, Ренджун не собирается делать всю работу самостоятельно, он склоняется, чтобы горячо шепнуть на ухо:       — Давай, поработай бёдрами, детка. Скули и стони во мне и для меня.       Ли Джено сладкий. Сводящий с ума.       И Ренджун съест его без остатка, обглодает его кости, вытащит наживую нервы и сухожилия, вскроет эту чудесную голову удовольствием и коварством, словно консервным ножиком, и будет смаковать чужие мозги потихоньку, с наслаждением выскребая десертной ложкой, пока не останется ни единой клеточки. Но это — и нервы-сухожилия, и мозг, — всё это будет потом. А пока, словно паук, впрыснувший разжижающий тело яд, Ренджун будет наблюдать и ждать, мучать вязким и томным, выкручивающим конечности сладким, жгучим сиропом.       Ренджун знает, как сделать хорошо Джено. Но что поделать, если его заботит лишь собственное удовольствие? Эти тропинки желания блуждают, струятся в дурмане сладострастия, пересекаются часто, и Джено, пожалуй, даже кажется, что Ренджун здесь — для него, и единственное, чего он хочет — это то, что Ренджун имеет.       А имеет он Ли Джено. Его тело. Заставляет гнуться, пульсировать, давить и толкаться ритмично, сорванно, забыв обо всём на свете. Сжимает ладони на чужом горле, позволяя жилам и венам вспухнуть, показаться сильными струнами на шее, ставит одно за другим клеймо принадлежности своими ревнивыми губами. Пощёчина. Ещё одна.       — Давай, кричи для меня.       Кричать Джено уже не может. Он дёргается внутри, и мышцы его живота напрягаются. Близко. Джено очень близко. Ренджун ловит полузадушенные стоны и всхлипы, жалкие, нуждающиеся и отчаянные. Эйфория заставляет чужой очаровательный рот капризно кривиться, Джено почти больно от этого режущего нервы удовольствия. И это настолько остро, настолько по грани, и Ренджун видит его закатывающиеся глаза — словно агония и экстаз, замешанные пополам. Животный, яркий звук рождается в груди, и Ренджун выпускает его огненной плетью плеснуться, распороть воздух.       «Давай. Продолжай сейчас для меня, лишь для меня одного рассыпайся в темноте фейерверком, хватай воздух пересохшими губами, шепчи сбито и беспомощно, и я, быть может, помилую тебя».       Нет, конечно же, нет.       И Ренджун даже не знает, порыв ли это души, призванный острым наслаждением, такой, что даётся лишь от сытого благодушия, или же неожиданное — он ведь не заслужил, что же я делаю, что собираюсь делать — предвосхищающее раскаяние, но он даже на мгновение жалеет о том, что собирается сделать, жалеет Джено, такого растрёпанного и мягкого, подарившего минуты — часы — особенные, прошедшиеся по сознанию и телу нежной и настойчивой, ласкающей рукой, но… Это миллисекунды слабости.       Даже не так, не слабости — мало осознаваемой подоплёки, словно подкладки, справедливо-мирной неосознанной, вбитой картинки. Добро всем, и пусть никто не уйдет обиженным.       Но Ли Джено сам виноват, знаете?       Красота может дорого обойтись.       Он оступился, теперь на нём клеймо, чёрная метка, а плохие вещи происходят с плохими людьми.       Ренджун подбирается повыше, укладывает чужую потяжелевшую голову себе на укрытую одеялом грудь.       — Вот так, милый.       Ли Джено выглядит столь невинно и уютно, выросший и не повзрослевший котёнок, тонкими, длинными ресницами закрывшийся от этого опасного мира. Но Ренджун прекрасно знает о том вязком и тёмном в этой хорошенькой голове. Оно плещет адреналиновым приходом из зрачков, потихоньку отпуская чужие напряжённые до предела нервы. Джено шевелится, трогательно притягивает его ближе, уткнувшись точёным носом куда-то в правую ключицу. Волосы его в беспорядке. Соленая капля скользит по виску. Он дышит тяжело и глубоко, в остаточной тяге к близости мажет раскрытыми, безвольными, опухшими от поцелуев губами по оголенной коже.       Смотрится прекрасно.       И Ренджун думает, что будет несправедливо оставлять такую картинку лишь в собственной памяти, для единоличного пользования. И как чудесно станет, если это оценит не он один.       Щелчок. Ещё один.       — Малыш, — «Детка-детка-детка, сладкий и использованный, я не растратил послеогразменную, искусственную нежность», — иди сюда.       Щелчок.       Их губы соединяются из последних сил.       Хватит, уже поздно.       Дженовы пальцы, словно сами собой, продолжают наглаживать чужую талию там, под одеялом, и это так удивительно интимно и скрыто, и даже те камеры, что любопытными чёрными глазами-маслинами наблюдают за их нежностями, никогда не узнают об этом.       Может, Ли Джено не так и плох.       Но Ренджун всё ещё хочет есть, ему так удивительно мало, что остановиться на полдороги представляется таким неоправданным расточительством. А пока — на эту бесконечную минуту — он позволяет себе закрыть глаза и раствориться в тёплом, обманном ощущении. Даже думает на мгновение — «А что было бы, вот как бы это ощущалось, оказаться с тобой долго и вдвоём, и чтобы не уходить, и без условностей, законно и открыто, завтрак вместе на смятой постели, ленивые утренние поцелуи, размеренные, подаренные от любовных гормональных войн ласки, долгие-долгие объятия, совместные шутки, глупые смс, вроде «где ты? когда будешь? люблю, соскучился», подарки по праздникам, прогулки вместе, разговоры заполночь», — но всё это не более чем гипотетическое и отстранённое, свободно проникнувшее в его сердце и так же свободно его покинувшее.       Ну уж нет.       Не с ним.       Плохие мальчики не подходят для любви.       Ли Джено не подходит для любви.       И потому Ренджун делает пару финальных фото, где хорошо видно чужое лицо и полуголое тело, а ещё кусочек Ренджуна самого — такого же намекающе-обнажённого, и отправляется в душ. Натягивать шелковую рубашку и джинсы с утра некомфортно, они пропахли дымом и алкоголем, но он старается не зацикливаться на этих ощущениях. Кутается в красный вязаный кардиган, вытирает растёкшийся макияж салфеткой и идёт выключать и складывать камеры. Такое чувство, словно праздник закончен и пора приступать к уборке и мытью посуды. И Ренджуну было бы ужасно скучно заниматься этим, если бы он не знал — предвкушение приподнимается у него внутри — что это ещё не конец. Так, антракт, небольшой перерыв, после которого произойдет настоящий пик, кульминация этой истории.       Перед тем, как уйти, Ренджун осматривается в последний раз. Джено лежит безмятежно и эстетично, застывший — греческая скульптура, высеченная из мрамора мягкость и неподвижная сила, и Ренджун задерживается взглядом на изломе чужих рук, завороженный перекатами мышц.       И Ли Джено такой отчаянно красивый сейчас — для него одного, самый драгоценный и особенный. Он лучшая еда, что была у Ренджуна. Всего лишь еда. Но сейчас отчего-то так не хочется отпускать это мгновение, пока Ренджун ещё может притвориться обычным, словно ничего странного, хищного и не было. Что не было ночного клуба, весёлых таблеток, сигаретного дыма, пропитавшего его волосы, хлороформа и заранее обставленной комнаты, ставшей местом трапезы.       Пора идти. Ренджун черкает «Это была чудесная ночь», дорисовывает сердечко, номер телефона, чтобы оставить записку на одной из прикроватных тумбочек.       Ли Джено спит, пока занимается рассвет, а Ренджун заводит машину, чтобы отправиться отдыхать домой.       Ли Джено спит и совсем не подозревает, что через каких-то жалких пару часов в социальных сетях вдруг появится его полуобнажённое фото с геотегом клуба и какой-нибудь припиской вроде: «Мы забыли обменяться контактами, найдись~».       Может показаться, что это похоже на салочки, на азартную погоню. Но кого тут догонять? Джено уже попался, хоть и продолжает спокойно спать, не подозревая, что Ренджун его съел.       Он его переваривает.       Когда Джено проснётся, его нервы натянутся в первый раз, и будут тянуться сильнее и сильнее с каждым днём, с каждым мускульным движением, которое предпримет он сам или Ренджун.       Отсчёт был начат уже тогда, когда Ли Джено ему улыбнулся.       И он поплатится за это.       «А теперь давай посмотрим, кто найдет меня быстрее: ты или твои обезумевшие фанаты?»