***
крылья - наутилус помпилиус
Ямач уже видел выступление Эфсун на сцене, но и представить не мог, что ее откровенные танцы когда-то увидит кто-то кроме него. Он видит, как она кружится, собирая волосы и оголяя спину, как она плавно двигает плечами и улыбается, радуя тем самым сидящих в зале мужчин.Он не может в темноте разглядеть ее тело лучше, но он помнит каждую родинку, каждый шрам, полученный в детстве. Он помнит, как проводил по ее спине кончиками пальцев, боясь спугнуть, сломать. Сейчас же тело его любимой женщины видит каждый мужчина, находящийся в этом проклятом павильоне. Они, как животные, осматривают Эфсун, будто она кусок свежего мяса. Ему хочется врезать каждому, убить каждого, кто смотрит,разинув рот, на его Эфсун, ему хочется стащить ее с этой сцены, встряхнуть и дать ей понять, какую боль она ему причиняет этим выступлением, но рядом оказывается Махсун.Он тянет Ямача назад, стоит лишь ему сделать шаг к ближайшему столику. Кочовалы вырывается, говорит другу отпустить его, на что Махсун ему коротко отвечает: «Не сейчас, ты пришел поговорить, не пугай ее. Узнай, почему она здесь, потом делай, что хочешь». Ямач пытается выдохнуть, но не может. Слова Махсуна слегка отрезвили его, но все равно он в бешенстве. Видя, как она трясет бедрами, он вспоминает, как Эфсун танцевала для него. Только для него. Он пытается не смотреть на находящихся в помещении людей и наблюдает лишь за Эфсун. Или перед ним сейчас Симай? Он не может понять, что ее держит здесь, почему она его отталкивает и чего так боится. За что она его наказывает? Разве он виноват в том, что произошло? Разве хотел он так потерять три года своей жизни, пропустить рождение долгожданного ребенка от любимой женщины? Он вспоминает, как начались их отношения с Эфсун, как она постепенно ему открывалась и доверилась, как они потерялись друг в друге. И как потеряли друг друга. Он вспоминает, как она кружилась перед ним, волосы закрывали ее лицо, и она смеялась, смеялась, смеялась. Он помнит, как обнимал ее, прижав к себе. Помнит, как она смотрела на него так, будто он - весь ее мир. И она совсем не знала, что была всем миром для него. Он оставил бы весь мир ради нее, ради того, чтобы быть с ней. Он погиб бы за нее. Эфсун продолжает кружиться, плавно двигая руками, а Ямачу хочется снять с нее этот чертов костюм. Ему хочется прижать ее к стене, целуя шею, спину, вдыхая ее до боли любимый и родной запах. Ему хочется прижаться к ней, кожа к коже. Ему хочется вновь быть с ней, а не вспоминать, как приятно было ощущать ее поцелуи, как прекрасно она выглядела в его руках. Ее выступление подходит к концу. Эфсун, сделав финальное движение, поворачивает голову и замечает его. Она вздрагивает, теряется, но старается не смотреть ему в глаза, и,быстро развернувшись,уходит со сцены. Ямач спешит за ней, зная, что Махсун уже позаботился об охранниках, и у ее гримерки никого нет. Эфсун, увидев, что он направляется за ней, пытается закрыть дверь, но Ямач успевает остановить ее и заходит в гримерку, закрывая за собой дверь на замок. Он разглядывает ее тело вблизи и понимает, насколько сильно он скучал по ней. Ямач с одной стороны хочет развернуть ее к стене, прижать и трахать, трахать, трахать. Глубоко, быстро, дать ей понять, что она принадлежит ему, что никто, кроме него, не должен видеть ее тело обнаженным, наслаждаться ее танцами. Он надвигается на нее, как дикий зверь, увидевший свою жертву. Эфсун знает этот взгляд Ямача, чувствует волны возбуждения, ярости, ревности и гнева, исходящие от него. Раньше ей нравилось его доводить, понимая, как он звереет, увидев Чагатая рядом с ней, но сейчас все по-другому. Эфсун чувствует, что от Ямача исходит опасность. Ее танцы - это не шалости с Чагатаем, у Ямача много вопросов, и Эфсун не может на них ответить. Она пятится назад, прекрасно зная, что еще один шаг, и она упрется в стену. Эфсун в ловушке, охранники Низама перебиты, а этот ублюдок развлекается с очередными шлюхами. Эфсун некому спасти, да и нужно ли ее спасать от Ямача? Эфсун потряхивает, и она судорожно вздыхает, Ямач лишь наблюдает за тем, как соблазнительно подрагивает ее грудь в этом топе. Один шаг, и он прижимает ее к холодной шершавой стене, сгребая в охапку. Эфсун выдыхает, чувствуя его тепло и запах, Ямач еще больше возбуждается, утыкаясь в ее шею и чувствуя мягкость ее кожи губами. Ямач хаотично целует ее в шею, лицо, ложбинку, совсем забыв о том, что Эфсун следует забрать отсюда и уйти. Это звучит эгоистично и глупо, но сейчас ему лишь хочется заняться с ней любовью, здесь, в этой пропахшей алкоголем гримерке, а потом уже думать о том, как спасти ее и их дочь. По мере того, как возбуждение Ямача увеличивается, увеличивается страх Эфсун. Он совсем не замечает, каково ей, стягивает с нее лиф, бросая его на пол, и целует грудь, засасывая сосок. Эфсун хочется сжаться, исчезнуть, но не быть здесь. Ямач проводит холодной рукой по впалому животу Эфсун, снимая с нее это подобие одежды, ему не терпится поскорее оказаться в ней, а Эфсун молится о том, чтобы он не разворачивал ее к себе спиной. Ямач, стоя на коленях перед ней, целует ее живот, замечая, как сильно похудела его Эфсун. В гримерке темно, и он не может разглядеть ее кожу, но он понимает, что за три года ничего не изменилось. Эфсун такая же мягкая и податливая в его руках. Эфсун смотрит на него сверху, и ей хочется разрыдаться, впервые не сдерживая при нем свои чувства. Ямач смотрит на нее также, как и три года назад, с такой же любовью, с таким же обожанием, восхищением, а ей стыдно. Она чувствует себя грязной, она не заслуживает этих взглядов. Принятые перед выступлением таблетки уже не действуют, и она отчётливо ощущает свою боль. Причина этой боли стоит перед ней на коленях, прокладывает дорожку поцелуев по ее животу, и совсем не замечает, что она не в порядке. Она вспоминает, как Ямач целовал ее меж лопаток, говоря, что у Эфсун есть невидимые крылья, расположенные именно здесь. Он знал, что Эфсун его ангел-хранитель, и всегда говорил ей это. Он любил касаться кончиками пальцев ее обнаженной кожи на лопатках, понимая, что живет только благодаря этой девушке. Эфсун лишили ее крыльев. У нее нет сил на спасение Ямача, потому что она сама еле выживает. И она боится, что он увидит, насколько сильно изранен его Ангел. Ямач замечает, что с Эфсун что-то не так, но нет сил на то, чтобы остановиться. Он стягивает с себя одежду, попутно целуя ее в губы. Эфсун гладит его шею, углубляя поцелуй. Она чувствует возбуждение, но этого мало. Это не так, как раньше. Эфсун боится, сомневается, ей плохо. Руки Ямача на ее талии, и она не может расслабиться, внутри нее лишь одно: «Не трогай спину. Не касайся». Она сама не замечает, как произносит вслух «Не надо», но Ямач слишком возбужден и не слышит. Эфсун чувствует, как его член упирается ей в бедро. Эфсун пытается вспомнить, как ей было хорошо с ним, но это не помогает. Ямач шепчет: «Помнишь, как это было после выбитой двери? Также у стены, помнишь? Пиздец. Как же я скучал по тебе, как же я хочу тебя. Развернись» Эфсун замирает. А Ямач разворачивает ее к себе, вдавливая ее в стену своим телом. Стояком он прижимается к ее заднице, уткнувшись в шею, он продолжает шептать: «Господи, как я скучал. Ты охрененно выглядишь в моих руках, ты же знаешь, да? Моя малышка. Я готов умереть за то, чтобы оказаться внутри тебя». Его совсем не смущает то, что она молчит. Это совсем не похоже на нее, но он не думает об этом. Ей хочется, чтобы он заткнулся и перешел к делу. Может, так ее возбуждение станет сильнее и перекроет этот страх? Она радуется тому, что волосы длинные и закрывает спину. Она слышит: «Как же сложно сдерживать себя и не трахнуть тебя вот так». Ямач собирает ее волосы в кулак, убирая в сторону и целует в шею, опуская ладонь вниз по спине. Она выдыхает, когда он не касается ее шрамов. Хорошо, что в этой помоечной гримерке темно. Он, надавливая на спину, заставляет ее прогнуться в пояснице и входит в нее, осторожно заполняя ее. Его низкий громкий стон заполняет всю комнату, и ей становится легче. Возбуждение становится сильнее, и Эфсун расслабляется. Ямач делает еще один толчок, его губы спускаются вниз по шее на спину. Еще один толчок. Еще и еще. Он понимает, что ей не больно. Эфсун больше не контролирует себя, она насаживается на член Ямача. Она чувствует его губы на своей спине, чувствует, как он ускоряется. Одной рукой он собирает ее волосы, потянув на себя, а другой сжимает ее задницу. Ей хорошо. Так же, как тогда у выломанной двери. Она не понимает, где она, чувствует лишь его член и губы, целующие ее. Но ее страх становится явью, когда Ямач целует ее меж лопаток. Губами он касается ее шрамов. Грубых, ужасающих, страшных. И если минуту назад чувствовала возбуждение и удовольствие, то сейчас она застывает от боли, пронзившей ее тело. Ямач отстраняется от нее, Эфсун чувствует, что он больше не в ней, сжимается и скатывается по стене, еще больше царапая и так израненную спину. Он все также смотрит на нее, замерев, а она начинает рыдать в голос от боли и отчаяния. Ее рыдания приводят его в себя, он хватает свою одежду и, укутывав Эфсун в свое тряпье, садится на холодный грязный пол, утянув ее на колени. Она, свернувшись калачиком, плачет в его объятиях. Ямач укачивает ее в руках, как маленькую девочку, плача вместе с ней. Он слышит, как она вспыхивает, рассказывая, что с ней сделали эти люди. Ему безумно жаль, что все так вышло. Он злится на себя, что не сберег, не был рядом. Он злится на тех уродов, сломавших ее. Он злится на мать, которая тогда выставила его любимую женщину на улицу, тем самым став причиной всему этому. Ему стыдно за то, как он вел себя с ней, как накинулся на нее полчаса назад, думая лишь о том, как можно быстрее заняться с ней сексом. Ему больно от того, что с ней сделали. Он понимает, почему она здесь. Почему она боится, бежит от него. Почему она злится. Он понимает, что его Эфсун лишили крыльев, которые так нравились ему. Укачивая ее в своих объятиях, он вспоминает ее улыбку, которой уже нет. Он вспоминает ту задорную, веселую девушку, которую в ней убили. Они вылечатся, безусловно излечатся от этих ран, смогут жить дальше и будут счастливы. Но шрамы останутся не только на ее спине, но и на сердце. Его Ангел возродится и еще не раз спасет его, вдохнув в него жизнь. Но прежних белоснежных крыльев уже не будет, на их месте поломанные, израненные, окровавленные. Еле зажившие, непригодные для полетов. Однажды они будут счастливы, полны жизни и любви. Но сегодня они полны боли, сожаления, горечи и отчаяния.