Черное золото мертвой кометы

Когда он подошел к своему дому, с трудом переставляя ноги, время перевалило далеко за полночь. Точнее сказать нельзя было: трещина на экране мобильного проходила ровно в том месте, где обычно светились часы. Сбоку от трещины дисплей расплывался черно-фиолетовым пятном. Стекло поверх него крошилось. Хуй знает, как этот кусок пластика вообще продолжал работать. Но продолжал. Так что, если кому-то это важно, на часах было девятнадцать минут какого-то. Большего Рыжий и сам не знал. Только то, что комета сгорела в полночь. Рыжий вообще нихуя кроме этого не знал: ни зачем поперся в этот магазин за ебучей рыбой, ни зачем согласился приготовить школьному секс-символу пожрать. Ни зачем он вообще родился. Ни зачем продолжает жить. С рыбой, в общем, несколько проще, чем с остальным. Это могла бы быть и не она. Если бы он свернул на том перекрестке не влево, а вправо, он мог бы забрести в магазин одежды или книг. Разницы не было никакой. Все, чего он хотел — это чтобы ему не пришлось встречаться с мамой хотя бы этим вечером. Рассказывать, какой неудачник ее сын, как раз перед ее ночной сменой. Снова напоминать ей, что она не может на него положиться. Никто не может. А больше ей не на кого рассчитывать. Такие дела, мам. Хуевый у тебя ребенок вырос, хоть ты и старалась. Ты ни в чем не виновата. Ты делала все, что могла. Он гонял эти фразы во рту так и эдак, но как ни бился, они отказывались собираться во что-то вразумительное, похожее на достойное оправдание. Да и какое ему может быть оправдание, в самом-то деле. Сам виноват во всем дерьме, что с ним случалось. Нехуй было даже начинать вот это все. Посиделки и прогулки по вечерам вместо работы, ужины в дорогущей студии, какие-то ебанатские выступления в школьных спектаклях. Актером решил заделаться. Другом. Что ж, самое время начинать искать работу в драмтеатре. Или быть другом на час. Есть такая работа? Он бы смог. Какая уже нахуй разница. Вот поэтому Рыжий и пошел куда глаза глядят. Перемахнул через забор после стычки с этим обмудком и бродил по городу до самой темноты. В первые пару часов просто пытался успокоиться. Глубоко дышал влажным воздухом, сидя у фонтана. Торчал на площади у круглосуточного магазина. Следил за людьми. Они выходили из дверей-вертушек бесконечным потоком. Кто-то тащил к машинам набитые коробками тележки, кто-то брел с тяжелыми пакетами ко входу в метро. Многие смеялись. Что может заставить людей так много смеяться, думал Рыжий. Наверное, отсутствие проблем. А что, может ведь такое быть: идешь себе, идешь, а потом вспоминаешь: бля, точно, я ж охуенно живу. У меня есть будущее. Я знаю, что делать дальше. И смеешься во все горло, потому что это, наверное, реально пиздатое ощущение. Может быть, ему когда-нибудь повезет и он узнает, каково это. Когда-нибудь. Но точно не сегодня. И, если следить за тенденцией, не в ближайшие пару лет. Рыжий криво усмехнулся и тут же поморщился: лицо уже начало подсыхать, и кожу неприятно тянуло. Он покачал челюстью из стороны в сторону. Терпимо. Терпеть — вообще-то девиз его блядской жизни, так что не впервой. Жрать захотелось еще к полудню, но налички при себе у него не было. А даже если бы была, толку-то: цены за пределами школьной столовой затягивали петлю над кадыком, особенно теперь, когда у него не было работы. К трем часам голод загнал его поближе к “Удобному”. Он поглядывал издалека на выходящих из магазина покупателей и думал: я просто зайду забрать заработанное. Должен же я когда-нибудь это сделать. Мама уходит в ночную смену только к восьми, а до этого времени надо пожрать хоть что-нибудь: последнее, что видел его желудок, была пиала риса с овощами, которую Рыжий с трудом втиснул в сопротивляющийся организм. И вот, пожалуйста: стоило оказаться на улицах города с пустыми карманами, как тело тут же вспомнило, что, кажется, умеет переваривать еду, и всеми силами напоминало об этом бестолковому мозгу. Да знаю я, думал Рыжий, прижимая ладонь к урчащему животу. Знаю, а хули делать. Терпеть только. Терпила, блядь. Заслужил — разгребай. И не распахивай теперь пасть, чтоб жаловаться. И он не распахивал — просто медленно сатанел, слоняясь по шумным улицам города без гроша за душой. Бездумно сворачивал то там, то здесь. Иногда щелкал боковой кнопкой на телефоне, чтобы подсветить экран и увидеть время. Когда смотрел последний раз, было что-то около половины восьмого. Гнев к этому времени уже утих, остались только голод и жажда, от которых побаливала голова. Он постоял на перекрестке и шагнул влево. Даже тут проебался. Шел бы вправо, блядь, думал он позже, лежа щекой на шершавом асфальте. Шел бы вправо. По скуле пробежало горячее, защипало. Рыжий снова поморщился и поднял пакет. С его края капало мутным прямо на грязный носок кеда. Сгорела, тупо подумал Рыжий. Комета из черного золота. Рано или поздно это все равно случилось бы. Разве что не так жестко. Свернул бы направо — наверное, обошлось бы. Не повелся бы на сверкающую неоновую вывеску, прошел бы мимо. Может, сразу двинул бы домой — пешком-то оттуда как раз час с лишним вышло бы. Но он хотел быть уверенным, что не встретит по пути маму. Что разговор можно будет отодвинуть хотя бы до завтра. Пусть она вернется со смены и отдохнет, думал Рыжий. Я накормлю ее, когда она проснется, а потом расскажу ей все как есть. Пообещаю, что найду новую работу. И найду, упрямо думал он. Я не стану валить на мамины плечи еще и свои карманные. Я и так в этом месяце почти не вложился в счета. И мы поговорим, как бы хуево мне от этого ни было. Потому что я заслужил, чтобы мне было хуево. А мама заслужила, чтобы с ней говорили. Хотя бы ее единственный сын. Так, наверное, и было бы. Должно было быть. Теперь-то хули гадать. Теперь домой бы добраться и упасть наконец в постель. Может быть, помыться перед тем, как упасть. И пожрать бы. Рыжий снова сжал челюсти: зубы противно скрипнули, в висок отдалось. Ладно, можно обойтись и без пожрать. Чай. Чаю можно. Скрипнул зубами снова, коротко всхлипнул, растер под носом. С пакета капнуло на рубашку. Да и похуй, подумал Рыжий. Домой и чаю. Может быть, это последний раз, когда он еще это может. Он протащился почти под самый подъезд. У ступенек под подошвами скрипнуло. Рыжий осторожно приподнял ногу. Скривился. Асфальтовый пятачок у входа был усеян окурками. Вот пидоры, безразлично подумал Рыжий. Нищета и грязь. Бедный квартал. И я сам такой же, только вот я почему-то не сру себе под ноги там же, где живу. Я просто в который раз обосрался на ровном месте. Но это совсем не то же самое. Подъездная дверь распахнулась, когда Рыжему оставалось сделать всего пару шагов до нее, и он неловко отшатнулся в сторону. Левая нога выстрелила болью и подогнулась, пакет мотнулся и ударился о стену, а вслед за пакетом к стене приложился и Рыжий. В голове мутно взвыло, воздух из груди выбило, он закашлялся и крепко зажмурился. Ебучие соседи. Не хватало только вас. Давайте, доносите матери сегодня. Мало ей в жизни проблем. Мало того, что сын у нее уебок. Добавьте еще, прямо сейчас. Отнимите у нее последние пару часов покоя. Дверь подъезда закрылась с тихим стуком. Рыжий подумал, не открывая глаз: пусть бы тот, кто выходил, уже съебал. Медленно вдохнул на пробу. Ребра протестующе заныли. Ничего, подумал он, мелко дыша через открытый рот. Ничего. Жить можно. Он подышал еще немного. В голове наконец стало проясняться, и он потихоньку открыл глаза. Уперся взглядом в застывшую фигуру. Ха, бессильно подумал Рыжий. Ха. Ха-ха-ха. Девятнадцать минут какого-то. Ты-то хули тут делаешь. Привалился к стене всей спиной, медленно потянулся рукой к плечу. Помял его. С пакета снова закапало. Жалко. Жалко, нахуй. Она, конечно, все равно умирала. Но так бы, может, пожила еще немного. Рыжий хотел, чтобы пожила. Кто ж знал, что для этого надо было просто не брать ее с собой. Он сжал рот в тонкую линию и снова сморщил лицо. Корка на скуле противно треснула. — Малыш Мо. Господи, Рыжий. Рыжий сплюнул на асфальт темное. Сказал невнятно: — Съеби. — Где ты… — Рука с зажатой в ней сигаретой крупно тряслась. Выше глаза подниматься не хотели. — Где ты так? — Съе-би, — выговорил Рыжий уже понятнее. Понятнее, но не тверже: голосу будто убавили мощности, и он как-то странно тянулся вверх, к непривычным откровенно плаксивым нотам. Он прочистил горло и выплюнул на асфальт еще немного вязкой слюны. Вот и я как мудак, тупо подумал он. Нищета и грязь. Как и все здесь. Кроме, конечно, этого вот, что стоит сейчас напротив. Этот за свои карманные может, наверное, весь дом выкупить вместе с землей, на которой он был построен. — Что с тобой? Кто тебя так? Окурки, подумал Рыжий, почти полностью игнорируя звенящий голос. Окурки его. Мудака кусок. — Окурки, блядь. Убери и съебывай. — Ты можешь идти? Его схватили за плечи и оторвали от стены. Рука с зажатым в ней пакетом безвольно мотнулась вдоль тела, и лицо скривилось само собой. Рыжий с шипением втянул воздух сквозь сжатые зубы. На кеды опять закапало. — Кто это сделал? — Какая разница. — И правда. Сейчас важнее не это. Я вызываю такси и мы едем в больницу. — В хуицу, — ответил Рыжий, покачиваясь. Выставил перед собой свободную руку, попытался оттолкнуться. Нихера не вышло. Вместо этого схватился за футболку, измазал ее красным. — Просто съеби отсюда. Какого хера ты вообще тут делаешь? — Жду тебя. Лицо озверевшее и уставшее. Губы дрожат. О, подумал Рыжий, какие мы нежные, блядь. И ждать умеем, оказывается. Вот только нахуя. — Нахуя? Я тебе уже все сказал. Давай, пиздуй отсюда. — Рыжий измученно наморщился, отпустил футболку. На ней осталась грязная пятерня. Снова попытался вырвать плечо из крепкой хватки. — Отпусти меня и пиздуй. — Ты себя видел? — зло спросил Хэ Тянь, доставая одной рукой телефон. Второй продолжал держать Рыжего. — Если я тебя отпущу, ты грохнешься прямо здесь. — Помолчал секунду, быстро вздохнул и произнес раздельно, как для умственно отсталого: — Ты можешь идти? — Нет, блядь, я сюда прилетел на личном вертолете, — ядовито ответил Рыжий, слабо втянув носом. — Отпусти меня — и увидишь. Я пойду домой, а ты соберешь окурки и тоже упиздуешь. Будет охуенно. — Будет, — сказал Хэ Тянь, не отрывая глаз от его лица. — Когда я вызову такси. Твоя мать на работе? — Отпусти меня, блядь. Я уже все тебе сказал сегодня, больше добавить нечего. Нехуй тебе тут отираться. Вали домой. — У тебя что-нибудь сломано? — Щас у тебя будет сломано, если ты телефон свой не спрячешь. Никаких такси и больниц. Я никуда с тобой не поеду. — Где болит, Рыжий? Везде. — Отпусти меня, нахуй. Нигде у меня не болит. Ты ждал — ну вот, я пришел. Все? Доволен? Проваливай уже отсюда. — Давай я вызову бригаду медиков сюда. Тебе не придется никуда ехать, если нет ничего серьезного. Но если есть, малыш Мо, ты должен будешь. — От-ва-ли, — измученно выдохнул Рыжий. В груди больно давило. Он изо всех сил пытался разозлиться, но вместо злости из живота поднималось только отчаяние, и то какое-то смазанное, будто стертое ластиком. — Я тебе нихуя не должен. Я никому нихуя не должен. Хэ Тянь как-то странно поджал губы, пожевал ими, сглотнул и медленно протянул, глядя прямо в глаза: — Рыжий, если это из-за денег… — Да отъебись ты от меня со своими деньгами! — изо всех сил крикнул Рыжий. Дернулся, ударился спиной о стену, взвыл. Хэ Тянь шагнул вперед и протянул к нему руки, но Рыжий из последних сил крутнулся на месте и увернулся. Прохромал в сторону. Отдышался шумными всхлипами. — Ты меня заебал! Просто заебал! Ты что, не понимаешь? Ничего вообще не понимаешь, да? Мы с тобой не подходим друг другу! Не можем мы быть друзьями! Ни друзьями, никем! Он отер рот дрожащей рукой. Снова всхлипнул. По щекам текло, больно жгло скулу и угол рта. В животе дрожало. Хэ Тянь сжал кулаки. Разжал, снова сжал. Сказал хрипло, будто и не своим голосом: — Мне все равно. — А мне — нет! — Рыжий больно ударил себя в горячее между ребрами. — Мне не все равно! Ты хоть раз у меня спросил, мне оно нужно? А? Спросил? — Я хотел как лучше, — гулко ответил Хэ Тянь. — А мне не надо твое как лучше! Как лучше было бы, если бы ты не тягался за мной повсюду! — В груди было туго, и надсаженное криками горло больно драло. — Ты хоть можешь себе представить, сколько всего я из-за тебя проебал? Из-за твоего как лучше! — Я знаю, — ответил Хэ Тянь, шагнув вперед. Рыжий замотал головой, отошел подальше, к самой двери. Мир пошатнулся. Подумал: даже если я сейчас рвану в подъезд, он все равно меня перехватит. Потому что какое там рвану. Тут бы хоть как-то на свой этаж подняться. — Я знаю, что ты потерял работу. И знаю, что это из-за спектакля. Из-за того, что я тебя в него втянул. Я компенсирую. Я помогу тебе. — Иди нахуй, — резко выдохнул Рыжий. Выдохнул еще, толчками, коротко, судорожно вдохнул. Подумал: я истерю. Подумал: похуй. — Иди в пизду со своими компенсациями. Засунь эти бабки себе в жопу и никогда больше ко мне не приближайся. Ты понял?! — Я сейчас к вам обоим приближусь так, что мало не покажется! — вдруг донеслось откуда-то сверху. — Время видали, уроды? Не свалите через минуту — будете решать свои драмы в полиции! Блядь, подумал Рыжий, обмирая. Ну конечно. Вот он, недостающий пока что пазл этого прекрасного дня — полиция. И не будет ни дома, ни чаю. Даже последнего раза. И маме придется ехать в полицию не завтра или когда там найдут тачку, а прямо сейчас. Как с отцом. Среди ночи. В переносице защипало сильнее, чем раньше, и Рыжий просто осел на ступеньку, поджав под себя стрельнувшие болью ноги. Прижал к глазам сжатые кулаки, горячо выдохнул на запястья. Холодный пакет противно мазнул по влажной щеке липким боком. Он отдернул было руку, а потом подумал: нет. Я должен помнить. Это, то, что в пакете, из-за меня. И вся остальная хуйня тоже. Я должен это помнить. А вообще-то мне и так об этом не дадут забыть. Всхлипнул еще раз, громко, собрал вязкую слюну и сплюнул ее. Во рту горчило. Горячая розовая нить растянулась, повисла на подбородке, истончилась и скользнула на асфальт. Рыжий зажмурился, тихо завыл, не открывая рта. — Малыш Мо, — негромко донеслось сверху, — пожалуйста, поедем в больницу. Он помотал головой, выдавил: — Да съеби уже. Сколько можно. — Я никуда не уйду. Ты себя видел? Голос опустился и приблизился. Рыжий попытался отползти назад, но мышцы противно ныли, и он остался на прежнем месте. Только сжался сильнее. — Свали, — даже не пытаясь контролировать трясущийся голос, протянул Рыжий. — Свали нахуй. Хоть ты. Пожалуйста, блядь. — Рыжий… — Пожалуйста! Отъебись! Побудь ты человеком хоть один ебаный раз! Оставь меня в покое!! — Сука, — снова крикнули сверху, — я тебя щас так оставлю, что мало не покажется! Я вызываю полицию! — Пойдем отсюда, малыш Мо. — Голос приблизился, на плечо легла рука. Его прострелило болью. Рыжий дернулся. — Прости. Прости. Я не хотел делать больно. Давай вот так, осторожно. Его попытались поднять, но Рыжий пихнулся ногой, потерял равновесие и упал бы, если бы не твердая рука на плече. — Я сказал, — захлебываясь воздухом, бросил Рыжий, — что никуда с тобой не поеду. — Не надо никуда ехать, — тихо сказал Хэ Тянь. Голос у него скрипел, как заржавевшие дверные петли. На плечо легла вторая рука, скользнула на спину вместе с первой. Осторожно прижала. — Не надо ехать. Просто домой. Я помогу тебе подняться домой. Уйдем отсюда, просто в дом, ладно? Домой. Вымыть из ран грязь и соль. Выпить горячего, если повезет. Когда, если не сейчас? Следующий раз может быть через много, много лет. А он так устал. И он так хочет спать. Как ответить, что ладно? Как вообще люди соглашаются?.. Ответа от него и не ждали: его тело, ослабевшее и крупно дрожащее, осторожно подняли вверх, обхватив под руками. Грудь тряслась от всхлипов, и то, что это из его рта вырываются эти хриплые рыдания, он понял только у самой двери подъезда. Понял, захлопнулся и больше не выпускал их. — Давай, малыш Мо. Вот так. Молодец, ты… ты молодец. Давай. Хэ Тянь подставил ногу к распахнутой двери, придержал ее сначала коленом, потом локтем. Другой рукой поддерживал Рыжего, мягко, но крепко сжимая ребра. Рыжий сцепил зубы, вдохнул, зажмурился. Тупо подумал: я молодец. Он, наверное, даже не слышит, что говорит. Или просто долбоеб. Лестница кружилась и плыла. Одна рука оказалась закинутой на плечо Хэ Тяня, вторая слабо болталась сбоку от тела, цепляя перила пакетом. Рыжий молчал, рывками заглатывая затхлый подъездный воздух. Уши будто заложило ватой, ноги тоже были ватными. Что за хуйня, думал он, прикрывая глаза. Шел же нормально, а тут раскис. Увидел дом — и раскис. Увидел… В голове поплыло окончательно, и он пришел в себя только у двери в свою квартиру. Хэ Тянь, отдуваясь, совал свободной рукой какой-то листок в карман. Рыжий мазнул по нему мутным взглядом. В тусклом свете подъезда казалось, будто у него совсем нет глаз: на их месте чернели страшные провалы. Бледные губы сжаты в тонкую полоску. Некстати вспомнился солнечный школьный двор и пластырь. Как он умеет улыбаться, подумал Рыжий. Кто бы мог подумать. — ...чи? Ему осторожно приподняли голову. Взгляд уперся в шевельнувшийся рот. Он напряг слух. — У тебя есть ключи? — донеслось до него сквозь вату. — В кармане, — неразборчиво ответил он и закашлялся. Рука осторожно скользнула сначала в один карман, ощупала, выскользнула. Повторила со вторым. Звякнуло. Рыжий сказал, едва шевеля губами: — Потянуть на себя. Дверь. Замок дерни… Дернуть замок вместе с Рыжим в одной руке у Хэ Тяня не получилось, и ему пришлось отпустить Рыжего, бережно прислонив его к стене около двери. Рыжего повело, он скользнул по стене рукой. Пакет слабо протащился вслед за рукой и оставил за собой красные разводы. Хэ Тянь быстро отпустил дверь и бросился к нему. Схватил за плечи, подержал. Мир покружился и встал на место. — Я здесь. Я тут. Все. Минутку потерпишь? Дверь. Рыжий кивнул, но очень слабо, потому что снова начало мутить. Колотило. Он вспомнил, что уже пытался блевать. Еще там, на парковке, но было нечем, кроме желчи. В горле противно жгло, и он сильно сглотнул, неожиданно снова всхлипнув. Замок щелкнул, и его тут же подхватили. Рыжий шагнул в теплый воздух квартиры и едва не грохнулся сразу же. Опустил глаза вниз: к перемазанной липким подошве кеда пристали два тетрадных листа. Он открыл рот, чтобы сказать “Что за хуйня”, и тут же согнулся в сухом спазме. Хэ Тянь подхватил его, прижал к себе. Гладил по спине, пока Рыжий корчился. Он сделал слабую попытку скинуть эту руку, но ничего не вышло: она широко поглаживала его до тех пор, пока он не сплюнул вязкую горечь прямо на прилипший к обуви лист. Покачался, опираясь одной рукой об обувную полку. В шею прерывисто дышали горячим. — Малыш Мо. Как так. Кто это… сделал с тобой? Я сам, подумал Рыжий. Это я сам. Больше никому нет дела до меня настолько, чтобы пытаться сломать мне ребра. Они все только следствие. Причина — … — Я сам. Над ухом нервно выдохнули. Подрагивающие руки прислонили его к стене. — Держись за меня. Выпусти это, Рыжий. Что это?.. В прихожей было темно — мутный свет фонарей косо падал только из окон кухни, и Хэ Тянь повертел головой в поисках выключателя. Рыжий мотнул головой, сказал быстро, как мог: — Не включай. А то я еще раз блевану. — Хорошо, — торопливо согласился Хэ Тянь. Протянул руку к пакету. Спросил напряженно: — Малыш Мо, что это? — Комета, — ответил Рыжий вязким ртом. — Это комета. Была золотой, стала черной. Потому что уже начала умирать. Я хотел… К горлу подкатило, и он замолчал, шумно хватая воздух холодными губами. — Ладно, — глухо сказал Хэ Тянь, — потом. Потом. Держись за меня, ладно? Я сниму с тебя обувь, а потом мы пойдем в ванную. Помыться. Ладно, Рыжий? Я хотел, чтобы она пожила немного там, где ее смерть заметят, подумал Рыжий, выдыхая в три подхода. Я знал, что ее нельзя спасти, но хотел сделать как лучше. Как этот вот. Хэ Тянь опустился перед ним, подпер широкой спиной свободную руку Рыжего, дал навалиться. Медленно расшнуровал кеды, обхватил лодыжку, приподнял и стащил, взявшись за грязный задник. Что ты за долбоеб, измученно подумал Рыжий, остро всхлипнул. Зачем тебе все это нужно. Спросил. Хэ Тянь мотнул головой и промолчал. Тогда Рыжий покатал на языке еще одну фразу, думая, стоит ли. И все-таки сказал. — Запишешь на мой счет, раз ты не благодетель. Хэ Тянь рывком вскинул голову, сжал челюсти и одну лодыжку Рыжего. Рыжий зашипел. Хэ Тянь поиграл желваками и опустил голову. Разжал ладонь. Сказал, будто плюнул льдом: — Что ты несешь. — А зачем тогда? Чистишь себе карму заботой о неимущих? Хэ Тянь одним резким движением стащил второй кед и вскочил, как пружина с отдачей. Его глаза жутковато блестели в полумраке. Он сказал чужим голосом: — Я тебе сейчас добавлю за такие слова. Рыжий попытался расправить плечи, но в левое стрельнуло, и он только сжался. Сказал, раздувая ноздри: — Давай. Хэ Тянь посмотрел на него еще пару мгновений, поджал губы и попросил уже совсем другим голосом: — Пойдем в ванную. Пожалуйста. Рыжий шагнул в сторону ванной сам, но его снова повело в сторону, и Хэ Тянь подставил бок, прижался и обхватил за плечо. Пакет с тошнотворным хлюпаньем сжался между их бедрами. Рыжий глотнул воздуха и скрипнул горлом. До ванной шли целую вечность. Рыжий протягивал свободную руку к стене, пытаясь опереться на нее, но Хэ Тянь не позволял, тянул на себя. Рыжий хотел разозлиться, а потом понял: это чтобы не оставлять разводов в квартире. Свет резанул по глазам так, что по скулам снова потекло. Хэ Тянь быстро посмотрел на него и щелкнул одной половиной выключателя. Стало темнее, но глаза болели все равно. Рыжий прищурил их, быстро взглянул на себя в зеркало. Красота. Широкая влажная ссадина на скуле, разорванный угол рта. Похуй, подумал он отстраненно. Заживет. Остальному досталось больше. Шестеркам сказали по лицу не бить, чтоб можно было потом опознать, когда понадобится. Один раз только приложили еблом к асфальту. Зубы скрипнули. Болят, но вроде целые. Хэ Тянь за спиной рассматривал его отражение так, будто лицо болело у него самого. Рыжий качнул головой, открыл кран слабой рукой. С левой в мойку капнуло красным. Он попытался поднять ее: плечо болело, сзади резануло горячо и остро. Посиневшие пальцы сжимали пакет. Рыжий плюхнул его рядом с мойкой, коротко всхлипнул. Я хотел как лучше, подумал он. Попытался разжать пальцы и выпустить горловину пакета. Не вышло. Рыжий оперся бедром о раковину, взялся за ладонь другой рукой и принялся раздергивать кулак, отгибая пальцы по одному. Бедро скользнуло по гладкой керамике, Рыжий покачнулся на подогнувшейся ноге. Хэ Тянь шагнул вперед, схватил его за бока, выровнял. Лицо у него подрагивало, как будто мышцы сводило судорогой. Рыжий закусил губу, отвел глаза от зеркала. Переложил руку в раковину, подставил под воду, зашипел, сделал холоднее. Медленно смыл с руки кровь и грязь. Порезов оказалось много, но они были неглубокие. Живой плотью наружу вспухли только несколько: два — сразу над разодранными костяшками, один на большом пальце. Рыжий медленно подкатил рукав рубашки, оскалился. На предплечье было хуже. Стекло надо было разбить именно его рукой, чтоб его кровь и его отпечатки. Били много — сколько точно, он не помнил. Раз пять было точно. Где-то на шестой раз окно пошло трещинами, а еще через пару ударов сжатый кулак скользнул в салон, и в плоть впилось стекло. Вот оттуда, наверное, и предплечье. Руку потом потянули назад. Остальное, у костяшек, уже тогда. Больше он ею не двигал. Только потом, когда все закончилось, подполз по земле к пакету, сгреб его за горло и сжал в кулаке. Бросил взгляд на пакет. Остатки кометы просвечивали через заляпанные кровью стенки тошнотворным черно-розовым комком. Сгорела, подумал Рыжий. Вот мое как лучше. Его в сравнении с моим даже благородное, а я еще вякаю. А ведь я тоже ворвался в чью-то привычную жизнь, как комета, ебучий астероид, и все испортил. Ну и что, что она умирала. Там она хотя бы знала, как все будет. А я ей что устроил?.. В животе что-то дернулось, как при икоте. Рыжий отвел взгляд от пакета, медленно склонился над раковиной. Подумал, икнув еще раз: а он стоит сзади, а я перед ним раком. Набрал воды в ковш ладоней, хохотнул. А что, неплохая идея. Можно было бы начать прямо сейчас. В тюрьмах никто ни с кем не церемонится. А начинать, говорят, надо с любимыми. Рыжий опустил лицо в ладони, всхлипнул, хлебнул воды, закашлялся. Хэ Тянь навалился сверху, перетек набок, придерживая рукой за торс, помог удержать равновесие. Спине сразу же стало холодно. Рыжий поболтался головой в мойке еще пару минут, слабо высморкался, растер по лицу правой рукой. Непослушная левая лежала на ободке раковины. Хэ Тянь скрипнул зубами, тряско прочистил горло, осторожно, но твердо взял Рыжего за руку и уложил ее на край мойки рядом с первой. Сказал: держись. Пожалуйста. И Рыжий держался, а мир вращался, и лицо нещадно жгло и стреляло болью, пока Хэ Тянь осторожно умывал его, наскоро вымыв собственные руки. Он тоже как комета, некстати подумалось Рыжему. Ворвался в мою жизнь и все перевернул с ног на голову. Золотой весь, блестит на солнце, а сковырнешь позолоту — душа черная. Кран закрылся, вода прекратила шипеть, но лицо все еще жгло и стреляло. Рыжий попятился, не открывая глаз, уперся изнанкой коленей в унитаз, осел на его крышку. Опустил голову, стряхнул с лица влагу. В голове болезненно завихрилось. Лицо приподняли, взяли под челюсть, промокнули мягким. Плечи тряслись, и весь он трясся, а Хэ Тянь присел напротив и вытирал его полотенцем. Закончил с лицом, невесомо промокнув болящие места, и перешел к рукам. Рыжий открыл один глаз, сморгнул муть. Разлепил губы и сказал: — Что ты тут забыл? Глаз под нависшей челкой видно не было, но челюсть стала будто каменной. — Я ждал тебя. Искал. Хотел увидеть. — Нахуя? — Объяснить. — Что? Губы сжались, голова коротко мотнулась. И хуй с тобой, подумал Рыжий и откинулся на бачок. Нещадно хотелось спать. — Малыш Мо, здесь нужен врач. Это нужно зашить. — Мне похуй. — Мне — нет. Рыжий, пожалуйста. Я… — он запнулся, поколебался и продолжил: — Мы потом рассчитаемся. До последней монеты. Если ты так хочешь. Рыжий хрипло рассмеялся, искренне, с чувством, но в бок отдало болью, и он прижал руку к ребрам. Выдавил: — Ты долбоеб или только делаешь вид? Хэ Тянь положил изрезанную руку ему на бедро, стиснул измазанное розовым полотенце и сказал: — Я не делаю вид. — Значит, долбоеб, — затраханно выговорил Рыжий. Хэ Тянь кивнул. — Значит. Спросил: — Тебя били? Рыжий посмотрел на него в упор, открыл рот и выразительно ответил: — Нет. Хэ Тянь снова кивнул. Сказал, глубоко вздохнув: — Сейчас я тебя раздену. Ладно? — Он сглотнул и добавил звенящим голосом: — Надо осмотреть остальное. — Иди нахуй. — Хотя бы рубашку. — Иди нахуй, — повторил Рыжий, закатывая глаза. — Ладно. Давай, осторожно. Он взялся за рукав рубашки и осторожно потянул на себя, но Рыжего вдруг полоснуло злостью, живой, настоящей, такой, какой должно было обжечь в тот самый момент, когда он увидел этого придурка здесь. — Да отъебись ты от меня! — выкрикнул он и оттолкнул Хэ Тяня слабой рукой. Тот, не удержавшись, плюхнулся на зад и приложился затылком о край раковины. Боль отдалась в собственной голове, и Рыжий, закусив губу, опустил глаза. Вывернутые края пореза у самого локтя снова заблестели красным. Уйдет ведь сейчас, подумал Рыжий. Свалит. Съебет. Упиздует, будто и не приходил. И все закончится, чем бы оно ни было. Хэ Тянь медленно поднялся, встал на колени и прополз по кафелю к самому унитазу. Схватил Рыжего за челюсть, дернул на себя. Боль горячо растеклась по всему лицу. — Отъебаться, чтобы ты истек тут кровью? Чтобы твоя мать вернулась утром и нашла твой труп на унитазе? — Он выпустил подбородок, быстро отвел с лица мокрые волосы. Рука тряслась. — Не думаешь о себе, не думаешь обо мне — подумай хотя бы о ней! Я думаю, подумал Рыжий. Я постоянно думаю. Я вообще ни о ком, кроме нее, не должен думать, но думается почему-то не только о ней. От тебя некуда деться, куда ни пойди — ты везде. Нет такого места, где бы тебя не было, потому что в таких местах я о тебе думаю еще больше. — Это я когда должен о матери думать, когда ты меня раздевать будешь? Хэ Тянь посмотрел на него широко распахнутыми глазами и искренне поинтересовался: — Ты дебил? — Рыжий молчал, и он продолжил, сцепив зубы в замок и подавшись вперед: — Я хочу убедиться, что у тебя все кости целые. Что у тебя нет никакого внутреннего кровотечения. — А ты врач, что ли? — А ты согласишься на врача? — Нет, я кому сказал. — Вот и закрой рот тогда. Я осторожно. Было и правда осторожно. Хэ Тянь помог Рыжему медленно снять рубашку и поднять руки. Потащил вверх край футболки. Старался, как мог, но все равно задел скулу горловиной. Наморщились вместе. Рыжий отдышался, бросил взгляд вперед. Все плыло, но он все равно увидел, что кадык напротив гуляет вверх-вниз. Хэ Тянь посидел на корточках еще пару секунд, потом встал, намочил в раковине полотенце и вернулся. Протянул руку к ребрам, мазнул по ним полотенцем. Рыжий слабо схватил его за запястье и сказал: — Нет. Хэ Тянь поиграл желваками, сдался, опустил глаза и попросил: тогда хотя бы приложи. Холодное. Холодное, наверное, и правда было бы полезно, особенно к ребрам и плечу, но отчаянно хотелось горячего. Бачок унитаза упирался в спину ледяной глыбой, и с прохладным полотенцем на ребрах Рыжего быстро заколотило сильнее, чем до этого. Хэ Тянь услышал, как цокнули зубы, шагнул к нему и сказал: — Пойдем, приляжешь. Ты ведь хочешь? Рыжий слабо кивнул. Подумал: зачем он со мной таскается. Ночь на дворе. Ему завтра в школу. Это мне, наверное, уже нет смысла туда идти. Пусть лучше из дома заберут, меньше позора. Ага, тут же подумал он, снова щелкнув зубами, меньше позора мне — больше матери, которой придется оставаться здесь жить и здороваться с соседями. Если, конечно, у нее хватит денег оплачивать счета в одиночку. Если не хватит, куда ей идти? Горло снова сжалось, и Рыжий булькнул. Подумал: значит, надо идти в школу. Пусть лучше заберут оттуда. Хэ Тянь помог ему подняться, взялся за него с правой стороны. Рыжий слабо потянулся рукой к пакету с кометой. Хэ Тянь помотал головой. Рыжий нахмурился, сказал: дай. Хэ Тянь снова помотал головой. Спросил: — Что это? — Я же сказал, комета. — Сил сопротивляться не было, и он просто побрел за Хэ Тянем. Подумал: мне так жаль. Я хотел помочь. — Золотая рыбка. Комета. — Что с ней случилось? Мои добрые намерения, подумал Рыжий. Сказал: — Заболела. Хэ Тянь напряженно молчал, помогая ему вписаться в дверь комнаты. — Я хотел забрать ее. Она все равно умирала. Думал, лучше, если она будет… там, где ее… будут видеть. Замечать. И вот. Не донес. Хэ Тянь быстро отогнул одеяло и сгрузил его на кровать. Включил небольшую лампу на столе, отвернул ее в сторону. Сказал глухо: — Сейчас я сниму с тебя штаны. Рыжий дышал ртом, прижимая здоровую руку к ребрам слева. Внутри что-то тонко тянуло, над плечом все еще горело. По вискам текло. Он молчал. — Не нужно в них в постель. Похуй, безразлично подумал Рыжий, когда Хэ Тянь взялся за пояс штанов. Он ведь меня уже раздевал. У озера в горах, в ванной студии. Почему так, подумал он, со всхлипом сгибая ногу в колене. Что я делаю не так. Почему жизнь такая. А все-таки хорошо, что пиздили в основном только в левый бок. Если правда что-то сломано, то слева. Хотя бы жрать сможет самостоятельно. Кто его там в тюрьме кормить-то будет с ложки. И поить. — Пить хочешь? — будто прочитав мысли, спросил Хэ Тянь. Рыжий сглотнул горечь, сказал слабо: — Чай. Хэ Тянь кивнул, встал и вышел из комнаты. Было слышно, как он набирает воду в чайник, достает кружку, шелестит чайной коробкой. Потом мир начал уплывать. Когда Рыжий открыл глаза еще раз, Хэ Тянь уже сидел на стуле напротив кровати. Упер подбородок в сцепленные ладони, локти — в колени. Смотрел, не отрываясь. Спросил чужим голосом, когда увидел, что Рыжий открыл глаза: — Кто это с тобой сделал? — Какая разница, — тяжело выплюнул Рыжий. В боку кололо, руку и лицо жгло, и кажется, с левой ногой тоже что-то было не так. Он закашлялся. Хэ Тянь соскользнул со стула, уперся коленями в пол у самой постели. Сжал рукой край одеяла. Спросил: — Где болит? Рыжий покашлял еще немного и молча уставился в потолок. Голова кружилась. Что ты хочешь, думал он, что ты хочешь от меня. Оставь меня. Не заставляй привыкать. Сказал: — Спасибо и все такое. Все, я в порядке. Теперь проваливай, выспись или я не знаю, чем ты там по ночам занимаешься. Хэ Тянь смотрел на него в упор, сверкая злыми глазами. Черное золото, подумал Рыжий. Пошевелил головой на подушке, повернулся, уставился. Тяжело моргнул. — Ну? Оглох? Хэ Тянь скользнул взглядом по надорванной губе, задержался на скуле, отследил мокрую дорожку у виска. Сцепил зубы. — Немного. Глаза закрывались. Чай, упрямо думал Рыжий, чай. Выпить чаю и согреться. А потом можно засыпать. И поставить будильник, чтобы встретить маму хотя бы на ногах. Попытаться объяснить ей все. Придется проебать первые два урока. Он обессиленно фыркнул, подумал: ай-ай-ай. Как нехорошо. Но идти в школу все-таки придется. Пусть его забирают оттуда, он решил твердо. Мама не должна видеть этого, но должна знать, что он этого не хотел. Что не делал. В суде это не будет иметь значения, но мама должна знать. — Что ты здесь ищешь? Что тебе надо? — натужно спросил Рыжий, с трудом держа глаза открытыми. — Все, я в порядке. Уходи, едь домой. — Я не уйду. — Да что ты заладил. Все уходят. Давай, не затягивай. Или тебе по приколу? Хэ Тянь медленно моргнул, раздул ноздри, с нажимом потер лоб. Повторил тупо: — Я не уйду. Рыжий отвернул голову, попытался уложиться на левую сторону, но болью вспыхнули и бок, и скула, и он, повозившись, кое-как устроился на спине. Сказал: — Если ты с кем-то поспорил или что-то вроде этого… — Я тебя люблю. Внутри больно дернуло. Рыжий медленно повернул голову вправо, мелко дыша. Посмотрел в глаза — серые, распахнутые, будто перед казнью. И лицо тоже будто серое. И плывет. И мозги тоже плывут, наверное. Не мог он действительно это сказать. — Что?.. Хэ Тянь сухо сглотнул, сжал кулаки и снова сказал: — Я тебя люблю. Заколотило. По виску снова горячо скользнуло. Рыжий шумно дышал ртом, а в груди давило и давило, будто где-то между легкими рванула подушка безопасности. Он помолчал немного, а как только смог снова говорить, спросил: — Это какая-то шутка? Хэ Тянь тоже помолчал, тихо выдохнул. Ответил: — Нет. В кухне забулькал чайник. Щелкнула кнопка. Рыжий подумал и спросил обессиленно: — Ты ебнутый? Повернул голову, нашел глазами глаза. Там было страшно и горько. Черная голова коротко кивнула и ответила: — Похоже на то. Рыжий снова медленно отвернулся и уставился в потолок. Потолок кружился. Глаза жгло. — Пожалуйста. Поедем в больницу, малыш Мо. — Мне нельзя в больницу. Меня ищет полиция, — слабо ответил Рыжий. Исправился: — То есть еще не ищет, наверное, но скоро начнет. — Что с тобой случилось? Ты можешь рассказать? Рыжий покачал головой. Сказал одними губами: какая разница. Хэ Тянь перебрался с пола на край кровати, вцепился в одеяло. Повторил вопрос. Рыжий молчал. Хэ Тянь медленно выдохнул, весь передернулся и вышел из комнаты. Рыжий слышал, как в кухне заплескалась вода, а потом мир провалился в черноту.

***

Он пришел в себя от того, что левую руку будто рвало на части. Перед ним в ярком свете колыхалось незнакомое лицо. Рыжий выхватил взглядом широкие черные брови, нездешние глаза и растрепанные волосы. Одну щеку делил пополам уродливый шрам. Рыжий оттолкнулся от кровати и попытался подняться на руках. Левую прострелило болью. — Тихо, тихо, боец, — отозвался незнакомый мужик. Рыжий увидел у него в руках шприц. Руки были в перчатках. — Потерпи. Немного осталось. Из коридора донеслись торопливые шаги, и в спальню влетел встревоженный Хэ Тянь. Он сжимал в руках телефон. — Потерпи, ма.. Рыжий. Нельзя было оставить тебя без врача. Это надо зашить. И остальное осмотреть. — Я же тебе сказал, — хрипло процедил Рыжий, — никаких больниц. — Это, — он кивнул в сторону незнакомого мужика, — и не из больницы. Это… надежный человек. Надежный человек тем временем схватил Рыжего за руку и вколол иглу прямо в развороченные края самой большой раны. Рыжий зашипел и заторможенно дернулся, но руку держали крепко. — Тихо, пацан. Потерпи. Через десять минут занемеет и будем шить. — Потерпи, — повторил Хэ Тянь из-за спины. — Нельзя было оставить все как есть. Игла воткнулась снова, и Рыжего замутило. Он откинулся на подушку, сцепил зубы и зажмурился, но ждать укола в темноте оказалось еще хуже, и он быстро открыл глаза и обвел ими комнату. Все медленно плыло, и Рыжий несколько раз с силой моргнул. Компьютер бесцеремонно сдвинули с законного места, и теперь в центре стола распахнула пасть большая сумка, похожая одновременно и на дорожный саквояж, и на школьный рюкзак. Из нее торчали края упаковок с чем-то медицинским. Сбоку на белой салфетке были разложены еще пара шприцев, какие-то щипцы и круглые иглы. На полу рядом с кроватью валялись испачканные кровью салфетки и мокрые куски ваты. Это когда я спал, что ли, он обработал, подумал Рыжий. От взгляда на все это снова замутило, и Рыжий медленно отвел глаза. На самом краю стола стояла чашка с чаем, уже подернутым пленкой. Шрамированный мужик тем временем взял со стола новый шприц и принялся обкалывать следующую рану. Рыжий снова медленно моргнул. Мужик поднял голову, быстро окинул его взглядом и спросил: — По голове били? “Голову не трогать, чтобы Рыжонка можно было узнать.” — Нет. — Откуда тогда? — Мужик кивнул на скулу, сместил взгляд на рот. — Упал. Мужик покачал головой, усмехнулся. Уцепился живым взглядом за его лицо, проговорил раздельно: — Слушай, пацан, мне все равно, кто и за что. Мне важно — как. Механизм травмы. Ясно? Рыжий молчал, сцепив зубы. Мужик взял новый шприц и продолжил: — Мне сказали, была рвота. Позывы по крайней мере. Сонливость, нарушение координации. Это может быть сотрясение, а может быть кровопотеря. Не скажешь, откуда раны — дело твое. Но если ты будешь рассказывать мне увлекательные истории о трагичном падении с лестницы, я не дам тебе нужные лекарства, потому что решу, что незачем, а у тебя через пару часов начнется отек мозга. А от него бывает остановка сердца. Может быть, тебе очень повезет и рядом окажется кто-то, кто сможет тебя реанимировать. Но такое случается очень редко. Так что будь добр, пацан, — он достал иглу из раны, положил шприц на салфетку, но новый брать не стал, — когда я спрашиваю, откуда, ты говоришь, откуда. Как было. Уговор? Рыжий молча кивнул. — Молодец, пацан. Так откуда? — Упал, — повторил Рыжий. Помолчал и добавил: — Толкнули в спину. Проехал лицом по асфальту. Хэ Тянь шумно вздохнул, скрипнул зубами. Рыжий виновато стрельнул глазами в его сторону и вернул взгляд к растрепанному мужику. — Лежачего? — зачем-то уточнил мужик. Рыжий снова кивнул. Мужик покачал головой. Сказал под нос: грязно. Добавил погромче: губу тоже придется шить. — Ты видел, кто это сделал? — отмер Хэ Тянь у стола. Рыжий молча смотрел, как мужик щупает его руку. Ощущение было странное: боли не чувствовалось, только касания — совсем притупленно и как-то давяще. — Рыжий. — Потом, — коротко сказал мужик, вскинув глаза на Хэ Тяня. — Чувствуешь? Ткнул пальцем прямо в рану. Рыжий слабо поморщился. Ответил: неприятно, но не болит. Мужик одобрительно кивнул и стянул с салфетки щипцы с полукруглой иглой. Рыжий отвернулся, уткнулся глазами в стиснутые руки Хэ Тяня. Быстро посмотрел ему в лицо: опять серое. Хэ Тянь поджал губы и отвел глаза от руки Рыжего. Встретился взглядом, вцепился глазами в глаза. Мне приснилось, подумал Рыжий. Или сейчас снится. Не мог он это сказать, не мне. — Куда и чем били? Рыжий вздрогнул. В руке тянуло, как будто края раны крепко сводили и склеивали скотчем. — Ногами. Наверное. Куда… придется. Бока, плечи. Пару раз по спине. — Живот? — коротко спросил мужик, подтягивая нитку на вытянутой руке. Рыжий посмотрел, как натягивается кожа, сглотнул и снова отвернулся. Сказал: — Нет. — Это уже когда лежал? А до этого? А до этого из пакета слили почти всю воду, бросили похудевший мешок на асфальт и прыгнули на него тяжелыми ботинками. Брызнуло прямо на кеды. — До этого не били. — А рука? — А. Да. Рыжий снова сглотнул, подышал. На глаза навернулось, руки Хэ Тяня задрожали в полоске влаги, как в аквариуме. — Это в стекло. Автомобильное. Мужик поднял глаза, повозил губами, сложенными трубочкой, откинул голову назад, будто оценивая работу. Спросил: — Сам? Рыжий молча помотал головой. Вернулся к рукам Хэ Тяня. Они крупно тряслись. — Потеря памяти? Хотелось бы. — Нет. Все помню. — Сколько раз и чем была рвота? — Не знаю. Три. Может, четыре или пять. Ничем. — Когда последний раз ел? — Сегодня утром. Мужик вскинул руки, отогнул запястьем одной руки манжету перчатки на другой, посмотрел на часы. — То есть вчера. Рыжий дернул плечом, сказал: наверное. — После пил-ел? Рыжий коротко глянул на чай. Мотнул головой. — Сейчас мутит? Голова кружится? — Да, — сказал Рыжий, не разжимая зубов. Мужик заканчивал зашивать вторую рану, и возле костяшек шло хуже. — Хэ Тянь, сделай-ка бойцу горячий сладкий чай. А я сейчас быстренько зашью его и поставлю капельницу. Руки расцепились, обхватили чашку и вынесли ее в коридор. Рыжий проследил за черной макушкой, и в груди снова зажглось горячее и острое. Он с натугой сглотнул. Мужик тут же поднял глаза и спросил: — Тошнит? — Нет, — ответил Рыжий, — это… не то. Это просто. — Помолчал и добавил как последний идиот: — Личное. Мужик хмыкнул, скосил глаза в сторону коридора, но ничего не сказал в ответ.

***

К тому времени, как Хэ Тянь вернулся, Шрам успел зашить Рыжему губу, сделать два укола в зад, обработать всю левую руку, воткнуть в правую иглу, соединенную с висящей на карнизе прозрачной бутылкой, и теперь ощупывал ребра. Рыжий морщился и шипел сквозь зубы. Половина лица была холодной и немой. Хэ Тянь поставил дымящуюся кружку на прежнее место, а мужик-шрам надавил последний раз и сказал самую тупую врачебную фразу в мире: — Тебе повезло, малый. — Рыжий зыркнул на него исподлобья, и он развел руками: — Выглядело все гораздо хуже, чем есть. Кости целые, руку подлатали, на ноге и плече — ушиб. Ребра под вопросом, но до утра терпит. После обеда придешь сделать снимок. Сейчас докапаемся, и я поехал. Следи за мочой. Будет кровь — звонить мне. Усвоил? И повернулся к Хэ Тяню. Рыжий набычился и отвернул голову к стене, забылся, мазнул скулой по подушке и зашипел. Подумал: а кому он должен это говорить, мне? Оплачиваю-то эти пляски с иглами и шприцами не я. Да и толку-то говорить вообще. Завтра днем меня, скорее всего, уже не будет ни тут, ни в школе. Там-то уж мне снимков наделают. Хэ Тянь сказал: спасибо. Я все понял. Левая рука до сих пор двигалась с трудом, в правой торчала игла, а чаю хотелось нестерпимо. Рыжий, сглотнув горькую слюну, подумал: я его кормил. С ложки. Могу я его попросить просто поднести мне чашку, чтобы я отпил? Он поискал глазами серые глаза, встретился. Во рту пересохло еще сильнее. Хэ Тянь двинул челюстью, будто пережевывая, соскользнул взглядом на зашитый угол рта. Поджал губы. Рыжий с недоверием наблюдал, как в эти дерзкие, всегда будто поддразнивающие глаза набегает влага. Резануло страхом. Блядь, неужели не приснилось. Он торопливо отвел взгляд в сторону. Шрам, покопавшись в сумке, выудил из нее еще какие-то упаковки. Кивнул на скулу, сказал: заклеим, и будешь считай что целый. Заебись, подумал Рыжий. Жалко только, что ненадолго. Закусил губу. Мужик сказал: так не делай. Вообще постарайся губами сейчас лишних движений не делать. Ясно? И опять обернулся к Хэ Тяню. Тот мрачно кивнул. Какого хуя, подумал Рыжий, почему и это тоже ему? Возмутиться не успел: откуда-то запищало монофонией, и Шрам, недовольно цокнув, наскоро прилепил пластырь к щеке Рыжему. Вскочил, на ходу стаскивая с рук перчатки, и широкими шагами вышел в коридор. Ответил глухо и издалека, может быть, из маминой комнаты. Оставаться наедине с Хэ Тянем никогда не было просто, но глубина молчания, повисшего в комнате на этот раз, била все рекорды. Рыжий поискал, за что бы зацепиться взглядом, но глаза все равно раз за разом возвращались к Хэ Тяню. Он помялся у стола, медленно подошел к краю кровати, отогнул одеяло, присел. Посверлил глазами лицо Рыжего. Рыжий уставился на сумку шрамированного мужика. Хэ Тянь проследил, куда он смотрит, и сказал сухо: — Он никуда не донесет. Он правда надежный. Но ты должен будешь рассказать мне. Рыжий скрипнул зубами. В животе загорелось горячее. — Че, купил мне врача — и теперь я тебе должен душу распахнуть? — Это не про душу. Это про то, кто тебя избил и при чем тут полиция. — Это тебя не касается. — Касается непосредственным образом, — гулко сказал Хэ Тянь. Нахмурился, когда Рыжий презрительно фыркнул, и настойчиво продолжил: — Малыш Мо. Пожалуйста. Я хочу тебе помочь. Помоги мне это сделать. Я тоже много кому хотел помочь, подумал Рыжий. И что-то это ни разу не закончилось чем-то хорошим. Руки с воткнутой в вену иглой коснулись теплые пальцы. Рыжий дернулся, пальцы тронули ладонь увереннее. Стиснули. Губы разжались из тонкой полоски и сказали негромко: пожалуйста. С шеи наползла горячая волна, ударила в голову. В ушах зазвенело, желудок мутно взбрыкнул. В коридоре раздались шаги, и Хэ Тянь в мгновение ока встал и широко шагнул к столу. Остановился боком, чуть привалился и расслабился, как будто так и стоял все время. Шрам появился к комнате в ту же секунду, сказал: о, порозовел пациент, хорошо, торопливо подошел к сумке и нырнул в нее. Порылся в ней, выложил на стол новую салфетку, а на нее набросал по несколько одинаковых капсул, мелких белых и розовых таблеток, пару пластырей. Свернул голову какой-то ампуле, быстро набрал в шприц прозрачную жидкость. Рыжий заранее наморщился, но мужик шагнул к трубке капельницы и всадил иглу в резинку на трубке вместо Рыжего. Сказал себе под нос: не надо нам лишних дырок, и так достаточно, правда? Правда, подумал Рыжий. Уже завтра, наверное, прибавятся еще новые. Или когда там в камерах начинаются интимные знакомства. Мужик быстро собрался, осторожно хлопнул Рыжего по здоровому плечу и сказал: — Так, ребятки, с вами хорошо, но я обычно нужен там, где плохо. Хэ Тянь, капельница на тебе. Просто вытащить иглу, когда во флаконе закончится. Пережать вот здесь, достать иглу, руку согнуть, след заклеить. Вот эту таблетку дашь через час, эту — как проснется, эти по два раза в день после еды. Усвоил? Молодец. Завтра ко мне, посмотрим ребра. Швы пока не мочить. Остальное при встрече. Я поехал. — Я провожу, — сказал Хэ Тянь. — Есть пара вопросов. — Только быстро. — Мужик подхватил сумку, обернулся у порога. Косо улыбнулся Рыжему. Улыбка уперлась в уродливый шрам. — Будь здоров, малый. До встречи. — Спасибо, — неловко сказал Рыжий. Шрамированный улыбнулся шире, кивнул и вышел. Хэ Тянь, не глядя на Рыжего, шагнул следом. Обоим, добавил Рыжий, услышав, как хлопнула входная дверь. Рыжий скосил глаза на салфетку, потом на капельницу. Хуй знает, что в него вливают, но ребра и ногу почти отпустило. Плечо еще противно ныло. Черная ночь за окном начинала сереть — до рассвета еще далеко, но скоро и он разгорится, отсчитывая часы Рыжего на свободе. Не расслабляйся, Рыжонок, прошептало у него в голове. Он содрогнулся, поднял глаза в потолок и стал смотреть на флакон. Мучила жажда. Левая рука уже начала отходить, но тянуться ею за чаем не хотелось. “Не расслабляйся, Рыжонок. За тобой обязательно придут. Не сегодня, так завтра, не завтра — все равно очень скоро. Так случается со всеми, кто забывает старых друзей. Кто думает, что стал лучше них. Ты был очень, очень плохим другом, и ты должен понести за это наказание. По-дружески, Рыжонок.” Рыжий закусил было губу, вспомнил о шве и отпустил ее. Лицо тоже уже начало оттаивать, но меньше, чем рука, и горячую влагу он почувствовал только одной щекой. Он смотрел в черно-серый провал окна и думал: не все больное в этом мире должно умирать так, чтобы его замечали. Чему-то лучше бы сдохнуть никем не узнанным.

***

Руку кольнуло, надавило и сложило пополам. Рыжий открыл глаза. Над ним нависал Хэ Тянь, держащий в руках прозрачную трубку с иглой на конце. Мочевой пузырь давил на самый лоб. Рыжий сморгнул из глаз сонную муть, попытался подняться. Хэ Тянь осторожно прижал его ладонью к кровати, прошептал: спи, малыш Мо, но Рыжий мотнул головой. Сказал: — Надо отлить. И сушит. Хэ Тянь протянул ему руку, но Рыжий сделал вид, что ее не существует в природе. Тяжело оперся о спинку локтем, неловко подтянул ноги, спустил их с кровати. Попытался встать и тут же сел обратно: голова закружилась, и все тело было ватное, будто чужое. Хэ Тянь подхватил его под руки. Рыжий слабо пихнулся. — Я просто помогу тебе дойти до туалета. — И опять поссать поможешь? Хэ Тянь вскинул голову, посмотрел с непроницаемым лицом. Сказал: — Если понадобится. — Иди… — Рыжий споткнулся, натужился, попробовал еще раз. Ничего не получалось. Он проговорил мысленно: иди нахуй. Ну вот же, все просто. Какого хера вслух не может? Потому что не приснилось. Вот поэтому. До туалета добрели молча. За окном уже было серо, и в полумраке коридора снова показалось, что лицо у Хэ Тяня наполовину стерто, будто не было у него ни глаз, ни губ, один силуэт. А ведь я знаю эти губы, подумал Рыжий. Я их знаю на ощупь и на вкус. Какого, спрашивается, хуя. Хэ Тянь остановился у туалета молча, снял с плеча руку Рыжего и встал у двери, как часовой. Рыжий щелкнул половиной выключателя, вошел тоже молча, прикрыл дверь. В ванной было чисто. Полотенце с розовыми пятнами сушилось на металлическом изгибе трубы. Пакет с кометой исчез, вещи Рыжего — тоже. Он хотел было заглянуть в корзину для грязного белья, но, увидев унитаз, передумал. Наклонился, взялся за крышку, постоял так секунду. Кому это надо, подумал он, оставил сиденье на месте, неловко спустил боксерки и обессиленно сел на унитаз. Застонал от удовольствия, потом спохватился и замолчал. Его там слушают под дверью. Могут неправильно понять и потом вспоминать, когда… Подумал: блядь, а и правда, вдруг мне не приснилось? Вдруг золотой мальчик с черной душой и правда сказал это? Руку вымыл только правую. Левую потер неловко влажными пальцами, посмотрел на швы. Интересно, в тюрьме обрабатывают свежие раны? Горько усмехнулся своим мыслям. Подумал: я хотел быть как отец — я стал как отец. Его ни за что — и меня так же. Нельзя ни к кому поворачиваться спиной — ни к врагам, ни к друзьям. К ним особенно. Посторонним до тебя меньше дела, им некогда искать пути навредить незнакомцу. А вот друзья… Они знают, куда бить, чтобы было больнее всего. Лучше всех знают и бьют больнее всех. Сильнее умеют только любимые. Рыжий потряс головой и медленно вышел из ванной, опираясь на стену. Снова хотелось спать. Хэ Тянь обнаружился на том же месте. Просто стоял и смотрел в сумеречную пустоту. Шагнул к Рыжему, предусмотрительно хлопнул по выключателю, подставил плечо. Рыжий посмотрел на него и подумал: шмотки мои убрал. Вымыл раковину. Кто, блядь, мог подумать, что он вообще это умеет. Что еще он умеет? Любить, вдруг прилетело в башку. Ну а вдруг. Вдруг. Где этот ебнутый, который хватал меня за руки, таскал по школьным коридорам, стягивал с меня шмотки, чтобы позлить? Вот он, делает все то же самое, но уже иначе: хватает за руки, чтобы помочь, таскает по коридору, чтобы я не упал, стягивает с меня шмотки, испачканные кровью и грязью. Убирает в моей ванной. Вызывает врача, который никуда не донесет, потому что он надежный. Что за хуйня? Где Хэ Тянь? Рыжий быстро заглянул в лицо человеку, перебросившему его руку через свое плечо. Все то же самое, только очень уставшее. Знакомая линия челюсти, острый нос, брови вразлет. Крошечный шрам над одной из них. Как метка. Это тоже я сделал, подумал Рыжий. Моя метка. На нем. Они дошли до постели, и Хэ Тянь помог Рыжему забраться в нее, выключил верхний свет, снова включил настольную лампу и потянулся за чаем. И этот уже остыл к ебеням, подумал Рыжий. Не идет как-то сегодня с чаем. А с чем идет-то? — Кто ты? Хэ Тянь замер. Кружка дрогнула в его руках. Он поставил ее назад на стол не глядя, напряженно подался вперед. — Ты… не узнаешь меня? Рыжий хмуро покачал головой. Нихуя не узнаю. Это кто угодно, но не ты. Ты — наглый ублюдок, излучающая самолюбие золотая жопа, воплощение высокомерия. Ты — платиновая карта, ты — денежный мешок. Тот, кто умывает мне лицо и убирает в моей ванной, не может быть тобой. Тот, кто говорит мне... то, что ты сказал, и подавно. Серые глаза смотрели почти с ужасом. Хэ Тянь перебрался на кровать, осторожно тронул ногу Рыжего поверх одеяла. — Я — Хэ Тянь. Мы с тобой учимся… — голос глухо оборвался. Действительно, мы с тобой учимся, подумал Рыжий. Хуй пойми только, чему. — Я знаю, кретин. Но это не ты. Тебя как будто подменили. Ты как… ненастоящий. Лицо затопило облегчением, и у Рыжего больно екнуло в животе от вида этих расслабившихся глаз. Брови тут же нахмурились снова, а у Рыжего все продолжало тянуть где-то внутри. Он покашлял, но тянуть не прекращало. — Тебя тоже отпиздили? Что-то в башке сломалось? Переклинило в заботу. Хэ Тянь передернул плечами. Сказал, сухо улыбнувшись: — Сломалось. Но не в башке. Сердце скакнуло под язык. Рыжий закатил глаза. — Опять твои тошнотные фразочки. — Я тебя не обманываю. Рыжий замер, вцепился рукой в одеяло. Глубоко вдохнул. — И че? — И ниче, — выразительно сказал Хэ Тянь. — Как тебе доказать, что я не пользуюсь, не играюсь, не чищу карму? Что я правда… — он сглотнул, и Рыжий сжался, — правда не хочу тебе зла? Рыжий помолчал, отвел глаза, пошевелил ногами. Хэ Тянь убрал руку с его колена. — Я не понимаю. Не верю. Не знаю, не могу, хоть убей. Хэ Тянь кивнул, опустил голову. Сердце дернулось вниз вместе с этой головой. Рыжий потянулся к чаю, схватил кружку и осушил ее в два жадных глотка. Хэ Тянь встал, забрал чашку, повертел ее в руках. Сказал: — Я сделаю еще. Не получается у тебя сегодня теплого попить. Не получается, мысленно согласился Рыжий, глядя ему вслед. И не только это. Много чего у меня не получается. Искать друзей, нормально работать, быть хорошим сыном. Жить в принципе. Куда ни сунься, везде какая-то беда. Будто во мне встроен магнит, притягивающий все дерьмо вокруг. И психопатов. Одного конкретного так точно. В этот раз Хэ Тянь не стал дожидаться, пока Рыжий уснет, включил чайник и быстро вернулся в комнату. Сел на кровать ближе, чем в прошлый раз, положил руку поверх одеяла рядом с бедром Рыжего. Бедро тут же окатило жаром. Рыжий поморгал и быстро спросил, где его телефон. — Зачем он тебе? — Будильник. В школу. — Малыш Мо, какая школа? — Средняя, — язвительно ответил Рыжий. — После полудня я позвоню куда следует, и мы поедем в клинику, чтобы сделать снимки. — После полудня мне будут делать снимки уже в другом месте. С большой вероятностью. И я хочу, чтобы меня забрали из школы, а не отсюда. Чтобы… меньше сложностей. Хэ Тянь сжал одеяло. — Ты сейчас же расскажешь, что произошло и откуда эти мысли о полиции. — А если нет? — Рыжий упрямо вздернул подбородок. Плечо тут же потянуло. — А если нет, твоей матери придется пережить несколько дней в состоянии паники, пока я не найду способ тебя вытащить. Рыжий опустил глаза. Друзья знают, куда ударить так, чтобы было больнее всего. Сильнее может ударить только Хэ Тянь. — Я все равно тебя вытащу, — угрожающе продолжал Хэ Тянь, — это только вопрос времени. Но если ты не будешь упрямиться, твоей маме придется волноваться только о твоем здоровье. Которое, кстати, тоже будет в порядке, потому что мы сделаем снимки и убедимся, что твои ребра целы. Рыжий фыркнул. — Такой ты охуенный, что все у тебя схвачено, да? Хэ Тянь опустил глаза, погладил взглядом шов в углу рта. Сказал негромко, сглотнув: не все. Но я стараюсь. Рыжий выставил челюсть, подвигал ею. Пластырь на скуле натянулся. Хэ Тянь отследил это движение, поморщился вместо Рыжего. — Ты думаешь, твоими бабками можно решить любую проблему? — Не любую. И дело не только в деньгах. — А в чем еще? — Какая разница? Я просто хочу тебе помочь. — А если ты не сможешь? Что тогда? Развернешься и уйдешь, как и не было? Рыжий захлопнулся, мысленно выругался. Хэ Тянь замер. Окаменел. — Ты боишься, что я уйду? — Да вали куда хочешь, — нервно ответил Рыжий, дернув здоровым плечом. — Я хочу быть здесь. С тобой. Рыжий измученно выдохнул. Подумал: ну нахера ты так. Я ж не железный, блядь. — Ты думаешь, что самый крутой в этом городе? Ты и твоя семья. А если есть кто-то покруче тебя? Если у меня проблемы с людьми, которые тебя перекусят не глядя? — Кто, — мертво спросил Хэ Тянь, — перекусит меня не глядя? — Какая разница, — сказал Рыжий, сжав кулаки. Швы на левом больно натянулись. — Это уже неважно. Мне пизда, хоть как не изъебывайся. Да и вообще, тебя это не касается. Хэ Тянь все не отмирал. Сидел на краю постели, как статуя, только крылья носа дрожали. — Чья машина? — Какая машина? Внутри все похолодело. Блядь, подумал Рыжий, он слушал и слышал. Запоминал и анализировал. Если он сунется, будет только хуже. — Которой разбили стекло твоей рукой. — Какая разница, — тупо повторил Рыжий. — Ты все равно ничего не сможешь сделать. — Почему? — Потому что там моя кровь и мои отпечатки, — раздраженно бросил Рыжий, вздергивая губу. — Везде. В салоне, на руле, на приборной панели. Мне пизда. Я все уже, ясно? Решенный. Хэ Тянь вздрогнул, зажмурился, вдохнул и выдохнул. Помолчал. — Почему, Рыжий? Зачем? Рыжий ошалело уставился на него, подался вперед. Руки затряслись. Он крикнул: — Ты что, думаешь, я это сам? Думаешь, я хотел, блядь? — Я думаю, тебя заставили, — ровно сказал Хэ Тянь. — И пытаюсь понять, почему. Что ты сделал? — Нихуя я не сделал. Просто хотел немного пожить как все. Нормально, знаешь, для разнообразия, безо всякой хуйни. А мне так нельзя, оказывается. Дерьмо всегда догоняет. — Откуда догоняет? — спросил Хэ Тянь, дернув кадыком вверх-вниз. — Отовсюду. Откуда не ждал. А вот откуда ждал, почему-то полезло другое. Незнакомое и заботливое. Че за хуйня творится вокруг, подумал Рыжий. Мир ебнулся, и я вместе с ним. — Что случилось с машиной? — Угнали, — с отвращением ответил Рыжий. — Что с ней сейчас? — Похоже, что я в этой машине сижу? Я ебу, что с ней сейчас? — Что за машина? — Какая разница. Охуенная. Да будь даже хуевая, мне все равно пизда. Меня найдут. — Да почему, можешь ты объяснить?! — рявкнул Хэ Тянь, стукнув кулаком по колену. Рыжий дернулся, крикнул горько: — Да потому что искать будут именно меня! Что ты как тупой? Это все было сделано, чтобы меня посадить! Чтобы я сел, как отец, ни за хуй! Чтобы не лез куда не надо, чтоб знал свое место! Понятно тебе?! Понятно? Вытер рот правой рукой, мазнул кулаком по глазам. Комната в предрассветных сумерках дрожала. В ушах тяжело ухало. Рыжий отдышался рывками, хрипло всхлипнул, прочистил горло, прижал кулак к груди. Растер там, где жгло. Хэ Тянь медленно распрямился, сел ровно, будто шпагу проглотил. Глаза сверкали, как две черных кометы. Мертво. — Это Змей. Хэ Тянь не спрашивал — он констатировал. Молодец, подумал Рыжий зло, что я за уебок, даже тут слажал. Не смог смолчать. В глаза набежало сильнее. Он крепко зажмурился, закусил губу, сдерживая рвущееся изнутри. Подбородка коснулась дрожащая рука. Мягко потянула губу из-под зубов. — Не надо, — сказал Хэ Тянь. — Шов. Рыжий выпустил губу. Хэ Тянь подержал руку на подбородке еще секунду, мимолетно погладил край рта рядом со швом и убрал ее. Рыжий снова вытер глаза вслепую, открыл их. Хэ Тянь сидел рядом с неживым лицом. Щеки у него хаотично дергались. — Чья машина? “О, папочка очень расстроится, когда узнает, что с его машиной так нехорошо поигрались. Очень, дружище. И обязательно захочет найти виноватого. И — Рыжонок, Рыжонок, посмотри на меня — он его найдет. Будь уверен.” — Рыжий. Чья была машина? Сбросить это со своих плеч, подумал Рыжий. Вот так просто взять — и сбросить. Пусть это решит он, или его брат, или кто еще. Если у них хватит сил. Если они — зачем-то — и правда захотят этим заняться. Помочь мне, вытащить меня. Пусть я останусь в долгу, но останусь здесь, с матерью. С ним. Отца никто не пытался вытащить в свое время, а ведь он тоже был не виноват. В чем я виноват? В том, что свернул на перекрестке не туда? В том, что захотел больше не болтаться в делах банды? В том, что нашел человека, с которым хочется… Рыжий сжал зубы и помотал головой. Мои проблемы — мои. Нечего их перевешивать на чужие плечи. — Малыш Мо. Я обещал тебе, что ты не будешь справляться со всем один. Я всего лишь хочу помочь тебе. Помочь. Ты же знаешь, что это значит, ты умеешь помогать. Почему ты можешь, а тебе — нельзя? Рыжий продолжал упрямо мотать башкой. Нет, нет, думал он, нет. Все будет только хуже. Не лезь в это. Не подставляйся больше за меня. — Мало тебе двух шрамов? — бросил Рыжий сдавленным голосом. Хэ Тянь выдохнул открытым ртом, запрокинул голову. Волосы тускло блеснули в сером утреннем свете. — Я ради тебя добровольно исполосуюсь. Сам, если понадобится, весь. Ты что, еще не понял? Рыжий сложился, уперся лбом в колени. По носу горячо бежало и капало. Он недоверчиво качал головой, растирая мокрое пятно по одеялу. Судорожно вздохнул. Никто в целом мире не говорил мне такого, подумал Рыжий, даже мама. Даже она. Столько раз обещали, что поранят меня — и еще ни разу не хотели подставиться вместо. И кто — гордость школы, мистер Безлимит. Секс-символ с крошечным шрамом над бровью, который ему оставил я. — Я могу еще раз сказать. Я тебя люблю. Это не бартер, я не прошу ничего взамен. Я ради тебя что угодно сделаю. Ты только позволь, Рыжий. Поверь мне. Рыжий хлебнул воздуха, потом еще раз и еще. Рвануло. Сдерживаться не было сил, внутри давило и тянуло, и от твердой руки, поглаживающей его спину, по телу расползался одновременно жар и холод. Хэ Тянь подобрался ближе, уперся носом в макушку, обхватил его руками и вздрагивал вместе с ним, согревая его собой до тех пор, пока дрожь не стихла до редких всхлипов. Как только Рыжий затих, Хэ Тянь спросил снова, мягко обдав волосы теплым дыханием: — Чья была машина? Рыжий зажмурился, подумал о матери и сказал: — Его отца. Хэ Тянь напрягся всем телом, но голос остался мягким. — Где это случилось? — У отеля. На парковке. — Там были камеры? — Разбили. В самом начале. — Кто на самом деле угнал машину? — Я не знаю, — ответил Рыжий, дыша широко открытым ртом. На месте носа образовался истекающий влагой вакуум. — Я уже не видел. Рука на спине вздрогнула. — Кто тебя опознает? — Не ебу. Может, сам Змей. Хэ Тянь зашевелился, погладил его по спине последний раз и встал. Вышел, звякнул в кухне стеклом. Зашумела вода. Когда он вернулся в комнату, Рыжий уже сидел почти прямо. Вытирал лицо краем одеяла. Хэ Тянь остановился у стола, взял с салфетки капсулу, протянул вместе со стаканом воды. Сказал: — Выпей. И постарайся уснуть. Я встречу твою мать и объясню ей все. Никакой полиции не будет, — быстро добавил он, глядя, как Рыжий трясет башкой с полным воды ртом. — Не будет. Обещаю. Я оставлю тебя ненадолго, но буду тут к возвращению твоей матери. Во сколько она вернется? И правда попрется же, подумал Рыжий, а потом вернется назад. Может быть, истекая кровью. Хуй знает, что его ждет там, куда он собрался. К отелю? На стоянку? К Шэ Ли? У него на теле вон еще сколько мест без шрамов. Столько возможностей решить проблемы вместо меня. Пусть бы таким и оставался, подумал Рыжий. Без шрамов. Целый. Тут, со мной. Он потянулся, поставил пустой стакан на стол, со сдавленным стоном протащился по кровати. Поколебался секунду, а потом несмело привалился головой к напряженному животу Хэ Тяня, схватил его за испачканную кровью футболку и тихо попросил: — Не уходи. Хэ Тянь сложился, как мог, обхватил горячими руками его голову, снова уперся носом в макушку. Рыжий дышал теплым запахом его тела и цеплялся руками за нагретую ткань. — Это ненадолго. Я обещаю, я быстро вернусь. Поспи. Нет, мотал головой Рыжий на каждое слово Хэ Тяня. Нет. И цеплялся за футболку сильнее. Тащил на себя. Хэ Тянь шагнул вперед, и Рыжий обхватил его двумя руками, зажмурился от боли в левой, но все равно держал. Подумал: хуй куда отпущу. Не позволю уйти. Раз уж ты меня... Раз я могу. Не отпущу. — Тогда хотя бы позвонить. Дай мне десять минут. Или пятнадцать. — В квартире, — глухо сказал Рыжий в футболку где-то между грудью и животом. — Хорошо, — сказал Хэ Тянь. Погладил его по голове. Добавил: — Я никуда не уйду. Обещаю. Рыжий опустил руки, и он нехотя высвободился, шагнул назад. Постоял перед Рыжим. Рыжий поднял голову, воровато заглянул ему в лицо. Уставший. Сердце дернуло жалостью. — Иди, — напряженно сказал Рыжий, — звони. Но в квартире, ясно? Хэ Тянь улыбнулся одним уголком рта. Спросил: ты хоть когда-нибудь прекращаешь дерзить? А вот это только что что было, тупо подумал Рыжий. Как я просил не уходить. Как выл, сгорбившись. Видал такое когда-нибудь раньше? Вот и я тоже. Он проследил, как Хэ Тянь вышел. Тихо хлопнула дверь у мамы. Да, подумал Рыжий, мне незачем это слышать. И так уже заебался ныть. Он втянул носом. Глухо квакнуло, в переносице стало давить сильнее, чем раньше. Дышать было нечем. Рыжий осторожно поднялся, постоял, держась за стол для уверенности. Голова почти не кружилась. Он постоял еще немного, а потом потихоньку двинулся в ванную, чтобы умыться. У самой двери остановился, невольно прислушался, тихо щелкнув выключателем. По коридору стелился глухой напряженный голос. Рыжий напряг слух, но так ничего толком и не услышал. Только отдельные слова. И имя. Оно прозвучало так, будто и правда было змеиным, с шипением и злостью. Рыжий передернул плечами, проскользнул в ванную. Постоял перед зеркалом, уткнувшись взглядом в опухшее от слез и ран лицо. Отвернулся от зеркала, отлил, снова сидя. Голос неразборчиво бубнил. Долбоеб, с горячей нежностью подумал Рыжий, снова останавливаясь у раковины и окидывая свое отражение быстрым взглядом. Что тут любить-то можно. Больной, не иначе. Нищий, с проблемной семьей, болтаюсь на дне доски успеваемости, а теперь еще и это — швы, слезы, полиция. А он все равно здесь. Не спал, не прилег даже. Покурить не выбегал ни разу. Разве что когда провожал шрамированного, может. Еще и к Змею собирался или куда там. И все это — из-за меня. А я вот он, красавец. Пиздец. Рыжий тяжело приподнял левую руку, принюхался, поморщился. Как охуенно было бы сейчас залезть под душ и смыть с себя все это дерьмо, подумал он. Чтоб ничего не осталось — ни синяков на ребрах и бедрах, ни ссадин на руках, ни порезов, ни швов. Но швы, блядь, швы. Их нельзя мочить. Рыжий стянул с батареи уже подсохшее полотенце с розоватыми пятнами, сунул его под теплую воду, осторожно протер левую руку там, где было можно. Сполоснул полотенце, отжал одной рукой, ляпнул его себе на спину и с наслаждением потер сверху вниз, слабо схватившись за оба конца. С кряхтением повозил по ребрам, протер в подмышках. Мягко погладил влажным поясницу, живот и ноги. Снова сполоснул, отжал, повесил обратно. С полотенца закапало. Похуй. Похуй, еще раз подумал Рыжий, выдавил на щетку зубной пасты и кое-как почистил зубы. Ничего с тобой не случится, сказал он шву в углу рта. Как тебя, блядь, не мочить-то, если тут рот и слюна. Потерпишь. Он вспомнил шрамище, пересекающий лицо надежного мужика, и вздрогнул. У меня вообще царапины. Спасибо, что не вот так. Интересно, его порезали до медицины или после?.. Рыжий сплюнул пасту в раковину, высморкался, осторожно прополоскал рот, стараясь и в самом деле не задевать шов, умыл глаза, промокнул сухим полотенцем. Вышел из ванной, тихо щелкнул выключателем, остановился в коридоре. Хэ Тянь, должно быть, стоял у самой двери маминой комнаты, потому что Рыжий хоть и глухо, но слышал, что он говорит. — Потому что я знаю, что не делал. Я знаю его, как ты — меня. Я бы такое сделал? — Хэ Тянь замолчал, и Рыжий поймал себя на том, что почти не дышит. Беззвучно выдохнул. — Чэн, пожалуйста. Эта тварь уже не первый раз пытается навредить ему. — Он снова замолчал, и Рыжий снова тихо перевел дыхание. — Да. Хорошо. Я сделаю, что нужно. Дай мне только пару дней, чтобы я убедился, что с ним все в порядке. И что его никто не тронет. Блядь, подумал Рыжий, ебаный стыд. Так не должно быть и так нельзя. Он не должен разгребать мое дерьмо. Не должен, упрямо повторил он себе, стараясь не верить предательскому облегчению, затопившему живот. Я должен сам делать так, чтобы меня не трогали. Это не должно доставаться мне таким путем. Он добрел до спальни, остановился у шкафа, вытащил из него домашние штаны, с натугой натянул. Футболка, подумал он и представил, как пытается натянуть ее одной рукой сначала на лицо, а потом на вторую руку. Да и хуй с ней. Обойдусь. Собрался было уже отойти от шкафа, а потом вспомнил кровавую пятерню, торчащую посреди белой футболки, будто принт. Развернулся, достал свою самую широкую домашнюю. Потасканная, ну да похуй. Главное — пусть вылезет из шмотки, испачканной кровью. Еще один мой ебучий знак на нем, подумал Рыжий и горько усмехнулся. Ни одного хорошего. Все про шрамы, боль и кровь. Когда Хэ Тянь вернулся, Рыжий уже лежал у стенки на правом боку, натянув на плечи одеяло. Лампу погасил: комнату заливал дрожащий утренний свет. Солнце еще не взошло, до этого оставалось около получаса. До маминого возвращения — около четырех. Три с половиной часа сна, подумал Рыжий. На двоих. А потом вставать, чтобы успеть продрать глаза до ее прихода и быть хоть немного похожим на человека. Хэ Тянь тихо подошел, встал у стола. Лицо было уставшее, в глазах виднелись красные жилки. А мог бы сладко посапывать на своем траходроме в студии, подумал Рыжий. И где бы я тогда был. И что со мной было бы. Я бы не поднялся на свой этаж, с содроганием подумал он. Не смог бы. Упал бы на лестнице, рассадил бы ебало еще сильнее. Может, башку. Истек бы кровью. А если бы все-таки дотащился, упал бы в пороге и уснул. А потом пришла бы мама. Рыжий снова вздрогнул. Хэ Тянь спросил: — Замерз, малыш Мо? Если бы не ты, мне была бы пизда. И я не знаю, почему верю, будто сейчас мне ничего больше не угрожает. Это еще опаснее, чем когда угрожает. Положиться на кого-то. Доверить всю свою жизнь ему. Свою — и матери тоже. Если бы не ты, нам с ней пизда была бы. И сейчас, и в самом начале, когда ты заработал первые шрамы из-за меня. — Нет. Просто мысли дерьмовые. — Помолчал и добавил: — Поставь таймер на три с половиной часа. Пусть разбудит до маминого возвращения. Хэ Тянь кивнул, нащелкал в телефоне нужное. Подвинул стул ближе к кровати, сел на него, вытянул ноги, откинулся. Сказал: — Поспи. Если бы не ты. Рыжий сглотнул, медленно вытащил из-под одеяла зашитую руку, взялся за край одеяла. С трудом откинул его, глядя Хэ Тяню в глаза. Хэ Тянь подался вперед, упер локти в колени, сцепил руки в замок. Спросил: — Что, Рыжий? Рыжий подержал одеяло откинутым еще пару секунд, а потом сказал: — У меня рука, по-твоему, железная, так валяться? Хэ Тянь медленно моргнул. Опустил взгляд на руку, на одеяло, на свободное место рядом с Рыжим. Снова вернулся к глазам. Встал, подтянул стул вплотную к кровати, медленно достал из кармана телефон, ключи и сигареты, аккуратно разложил на стуле. Рыжий опустил уставшую руку, кивнул на футболку, сказал: не надо в этой в постель. Указал глазами на свою, лежащую на краю стола. Хэ Тянь кивнул, подхватил ее, вышел из комнаты. Щелкнула дверь ванной. Зашумела вода. Рыжий смотрел в окно и думал о том, как блестит черное золото на исходе жизни. Как умеют мертветь глаза у того, кто смотрит на боль любимых. О том, что любимый — это он, Рыжий. Я — любимый, подумал Рыжий. Меня любят. Охуеть и не выхуеть, и это еще слабо сказано. Тут что ни скажи, все будет слабо. Кроме того, что прозвучало за эту ночь уже трижды. Хэ Тянь вышел из ванной, но не стал возвращаться в комнату: снова зашумела вода, звякнуло стекло, и он появился в дверях с новым стаканом воды. Сказал, усмехнувшись: — Так и не вышло у тебя сегодня с горячим. Пусть хотя бы вода будет рядом. Чего это не вышло, подумал Рыжий, глядя на Хэ Тяня в своей футболке. В животе горячо и больно дрожало. Очень даже вышло. А чай… Да и хуй с ним. Не последний же раз. Больше нет. Он снова откинул одеяло слабой рукой, и Хэ Тянь скользнул под него, прижавшись к Рыжему прохладным боком. Рыжий вздрогнул, помялся секунду, а потом подвинулся ближе, еще ближе, подполз головой к плечу. Хэ Тянь приподнял руку. Рыжий пропустил ее под шеей и улегся головой на плечевой шов футболки. Хэ Тянь протянул вторую руку и осторожно положил ее Рыжему на висок. Погладил большим пальцем. Сказал: — Все уладят. Я тебе обещаю. Ни о чем не беспокойся. — Ладно, — хрипло ответил Рыжий, прикрывая глаза. Подумал и исправился: — Спасибо. Хэ Тянь погладил его голову всей ладонью. Сказал тихо: — Я тебя люблю. — Слышь, не заебывай, — мрачно сказал Рыжий. — Если я первый раз не послал тебя нахуй, это еще не значит, что надо мне это говорить каждые пять минут. — Я могу чаще. — А я могу тебя пиздануть. Правая рука у меня все еще рабочая, ты в курсе? — М-м-м, — неоднозначно протянул Хэ Тянь, — так может, ты хочешь ею поработать? — Господи, — сказал Рыжий, чувствуя, как с шеи наползает горячая волна, — завали ебало. — Если не хочешь, я могу сам. У меня-то рабочие обе. Хватит на нас обоих. — Да спи ты уже, — ответил Рыжий, старательно имитируя раздражение. В груди было спокойно и тихо. Вот это он, подумал Рыжий. Вот этого ублюдка я знаю. Вот в него я и… Рыжий зажмурился крепче, вцепился в собственную футболку, натянутую на широкой груди. Три с половиной часа вот так, вдыхая его черно-золотое тепло. Хэ Тянь повернул голову, подтянул одеяло на плечо Рыжему, поправил его на спине и прижался губами ко лбу. Сказал: — Тебя больше не тронут. Все будет хорошо. Я знаю, подумал Рыжий, устраивая голову поудобнее на плече. Закинул больную ногу поперек колена Хэ Тяня. Я знаю. В сонную тишину небольшой спальни медленно кралось теплое утреннее солнце.