Белое золото

      Три родинки на правом ухе. Темные, крохотные и почти незаметные, но от этого не менее важные. Нет, не потому, что неприметным росчерком судьбы они несут в себе волю звезд. Джонатан знал, если поцеловать их, каждую, Дио становится чувствительным. Его фарфоровая кожа заливается от этого румянцем, тоже почти незаметным, но и этого достаточно, чтобы сердце Джонатана начинало беспокойно трепетать. Его пухлые яркие губы начинают одно за одним извергать проклятия, выплевывать ругань, но именно это заставляет бабочек, неизвестно откуда взявшихся в животе у Джонатана, кружить и выделывать финты. И потому Джонатан осторожно, с робостью неопытного юнца, целует еще раз. От наслаждения закрывает глаза, вдыхая запах его тела, ощущая губами бархатную поверхность аккуратного уха и утопая в потоке льющейся на него брани. А потом пробует желанные губы, все еще пачкающие себя не самыми приличными выражениями, на вкус. Дио внезапно замолкает, вспыхивает ярче, вздрагивает. Он злится еще больше, но отталкивать почему-то не спешит. Разорвавшего поцелуй Джонатана едва слышно называет идиотом, пока тот большим пальцем разглаживает складочку между его бровей. Отдается. Но лишь потому, что он, Дио, сам того желает.       Джонатан любил слушать, как сильно и быстро бьется потом сердце Дио. Он клал голову на его широкую, блестящую от пота грудь, тяжело вздымающуюся от каждого вздоха, наблюдал, как постепенно успокаиваются глухие удары. Дио лежал в это время почти неподвижно, раскинув руки. Они молчали, не мешая друг другу постепенно приходить в себя. Иногда Дио рассеянно, погрузившись в свои мысли слишком глубоко, приобнимал Джонатана, бывало, прямо так и засыпал... И Джонатан тихо задыхался от восторга. Он позволял себе задержаться немного, вслушивался в размеренное дыхание, не смея лишний раз шелохнуться. Боялся спугнуть этот интимный момент. Лежал почти до самого утра, не смыкая глаз, и только потом мог заставить себя уйти — Дио не любил просыпаться с кем-то в одной постели. В полудреме он замечал чужое движение, бормотал что-то недовольное, отворачивался и отмахивался, когда Джонатан пытался осторожно поцеловать его на прощание и бережно прикрыть одеялом. Дио редко демонстрировал свою привязанность, нежность была ему чужда. И все же, он любил эти моменты, хоть и ни за что никому бы в этом не признался. Даже себе самому. Ведь Дио не привык что-то любить.       Он каждый раз оставлял на нем синяки. До крови расцарапывал спину, кусался, а потом гордо и холодно смотрел с остальными на свои яркие отметины, делая вид, что совершенно непричастен к их появлению. Это приносило ему в какой-то степени изощренное удовольствие. У Джонатана, у человека, так трепетно лелеющего идею о чести и кодексе джентльмена, может быть такая интрижка? Никто и не подозревал, что было на самом деле, что это именно он, Дио, смог заполучить себе не только сердце Джостара, но и его тело. Среди всех отбросов, среди всех этих плебеев он, непревзойденный Дио, смог урвать лучшее. Дио гордился этим, гордился собой и своей властью над влюбленным в него человеком. А Джонатан под дружеские подколки украдкой смотрел на него и улыбался. Встречаясь с ним взглядом, Дио спешил отвернуться. Он знал, кому была предназначена это глуповатая, по его весьма нескромному мнению, улыбка. Но ни разу не смог заставить себя хоть немного задержать взгляд. Вместо этого становится раздраженным и взвинченным, пытаясь поглубже затолкнуть невнятное ощущение, в которое так стремительно превращалось недавнее удовлетворение. Неужели чего-то боится, о чем-то переживает? Вздор. Такого попросту не может быть, ведь он, Дио, выше этого.       Дио напрасно раздражался. Никто не замечал этих их переглядок. Никто даже не подозревал, что же было между этими двумя. А Джонатан продолжал все так же искренне отдавать себя на растерзание. Раз за разом, пленимый кудрями из белого золота, фарфоровой кожей, тремя родинками на правом ухе... Дио становилось от этого не по себе. Его надежная защита, его неприступная крепость, годами сохранявшая его от жестокости внешнего мира, рассыпалась на мелкие камешки. Более того, он сам смиренно помогал разбирать ее стены. Будто Джонатан и его наивные чувства могли иметь над ним власть. Это уже попросту смешно.       Он просто слишком глубоко вжился в роль. Дио считал, что это ошибка. Чудовищная ошибка, не дающая покоя обоим, непростительный для него промах, с которым срочно нужно что-то сделать. Но, не замечая того, спешил ошибиться вновь.