Три ромашки для неё

Она смотрит! Не топорщатся ли волосы на макушке? Может, в уголке рта что-нибудь прилипло? Хорошо, что я не поленился почистить зубы. Одежда чистая… По крайней мере, сегодня с утра я точно надевал свежую рубашку. - Привет. - Мг…угу. Господи! Мне самому себе хочется дать подзатыльник! Стоит ей показаться на горизонте, как я теряю дар речи и могу только выдать нечто несуразное. Ерошу светлые волосы, запоздало вспомнив, что они снова будут топорщиться на макушке, и одергиваю светло-голубую школьную рубашку. Забрасываю портфель за спину, уныло шаркая кедами по влажному полу, бреду на математику. Лиза – самая красивая девочка в школе. Нет. Самая красивая в мире. Она нравится многим мальчишкам из нашего двора. А я влюблён в неё с первого класса. С того самого дня, как учительница поставила нас в пару на линейке, и мы вместе в первый раз ступили на порог школы. Она тогда была в синем сарафане и с букетом белых крупных ромашек. Её светлые кудрявые волосы пахли чем-то цветочным. Она улыбнулась, взглянув в мою сторону, назвала своё имя и что-то спросила, но мне в тот момент сделалось ужасно жарко. Я сосредоточил всё своё внимание на том, чтобы не выронить фиолетовые астры, которые мне с утра в руки дала мама. Учительница посадила её с Максимом Фёдоровым, и я целую четверть страдал. Но потом удача улыбнулась, и Лизу пересадили за мою парту. Сколько мы пережили вместе! Я подсказывал ей на арифметике, а она мне – на природоведении. Мы делились друг с другом цветной бумагой и пластилином, а на пении вместе горланили так, что учительница начинала сердиться. Больше всего мне нравились уроки английского, потому что выдавали один учебник на двоих, и мы, склонив головы друг к другу, целые сорок минут могли учить слова. Её чудесные волосы падали мне на плечи, она убирала пряди за ухо с блестящей серебряной сережкой, и улыбалась. Я ничего не смыслил в английском языке, но зато открыл для себя, что глаза у неё темно-зеленые, возле края радужки почти карие, и ближе к зрачку – со светлыми маленькими пятнышками, почти незаметными, если не вглядываться близко. Лиза отлично бегала, могла обогнать самого быстрого мальчишку в нашем классе, и я начал тренироваться. Я вставал пораньше, перемахивал через забор вокруг стадиона неподалёку от дома, и бегал, пока в груди не начинало гореть. Однажды мне крепко влетело от матери, когда учительница рассказала ей, что я каждый день опаздываю на первый урок, но это было не страшно. Каков был мой восторг, когда на весеннем забеге я догнал Лизу у самого финиша, и мы пересекли нарисованную на асфальте белой краской черту вместе. Учительница по физкультуре похвалила нас, раскрасневшееся от бега лицо Лизы озарилось улыбкой, и она дотронулась до моего плеча. Это был самый лучший день в моей жизни. Пролетели четыре года начальной школы, и я понял, что нужно что-то менять. Дальше так продолжаться не могло. Лиза ко всем относилась хорошо, с добром, всем помогала, а, между тем, к шестому классу количество мальчишек, оказывающих ей знаки внимания, достигло возмутительного предела! Может быть, если она будет знать, что я – единственный, кто любит её по-настоящему, а не в шутку, сильно и на всю жизнь, она не посмотрит на других? Моё чувство было непоколебимым, а намерения – серьезными. Я во что бы то ни стало вознамерился признаться Лизе в любви. - Извините, можно войти? - Исаев, опять опоздал. Машинально киваю, принимая все сетования учителя. Вообще, я ответственный ученик, и с математикой у меня неплохо, но сегодня – необычный день. В сумке у меня лежит восхитительное пирожное с клубникой. Я намереваюсь преподнести его Лизе в столовой за обедом, но до этого времени, желательно, чтобы у меня перестали дрожать коленки. До обеда три урока. Математика, русский язык и физкультура. У доски я отвечаю невпопад, на русском языке мне за что-то влепляют тройку, а во время физкультуры я с трудом уворачиваюсь от баскетбольного мяча. Лиза в уголке прыгает через скакалку, окруженная подружками. Она то и дело поглядывает на нас, мальчишек, играющих в баскетбол, и я мечтаю, что она смотрит на меня. - Тёмыч! – голос моего друга Сашки Рябова. Он неспешно подходит, разминая кисти рук. Серая спортивная форма делает его еще больше, чем он есть на самом деле. Сашка останавливается в двух шагах. Его круглое лицо красное от беготни, а коротко стриженные волосы торчат во все стороны. - Ну, как дела, друг? Принес? - Принес, - отвечаю, понизив голос, хотя в шумном спортзале можно говорить свободно, - у матери с работы выпросил. Она специально для меня пирожное с витрины сняла. - А ты уверен, что это Лизкино любимое? - Абсолютно. Она приходит покупать его в мамин магазин почти каждое воскресение, а когда клубничного нет, с неохотой берет ананасовое. Сашка качает головой и вдыхает. - И что, вот так возьмешь и скажешь? Я задумываюсь. По спине пробегает противный холодок. Вручить пирожное – полдела, самое главное ещё впереди. - Скажу, - говорю я решительно. С Сашкой мы дружим с детского сада, он мой лучший друг и всегда в курсе всего, что у меня происходит. Он не склонен болтать и старается меня поддерживать. Ему самому нравился Дашка из параллельного класса, но он-то точно не признается, слишком застенчив. Когда все переодеваются обратно в школьную форму, я проверяю в рюкзаке прозрачную коробочку из плотной пленки, перевязанную красной ленточкой. Внутри неё лежит аппетитное пирожное с румяной клубникой на подушке из взбитых сливок. Закрываю глаза… - Это тебе. - Мне? По какому поводу? У меня день рождения не сегодня. - Я знаю. Просто так. - Тогда спасибо. Это очень мило. Моё любимое. - Я знал, что тебе понравится. Вообще-то я хочу тебе кое-что сказать. - Что? Говори. - Ты мне очень нравишься с первого класса. И даже больше, я тебя … - Эй, Ромео! Видение пунцовых от смущения щек Лизы и её сияющего взгляда, которым она на меня, конечно, посмотрит, когда я ей признаюсь, рассеивается. Из реальности выныривает круглое ухмыляющееся лицо Сашки. - Все уже ушли. Один ты застыл посреди раздевалки с дурацким лицом. Ничего не отвечаю. Сердце колотится, откуда-то из живота поднимается волна горячей дрожи, доходит до горла и заставляет давиться воздухом. Иду в столовую, словно на эшафот. Ноги ватные, в голове бардак. Сердито одергиваю себя. В конце концов, решается моя судьба! А я в самый ответственный момент мнусь на пороге столовой! Резко выдыхаю и делаю шаг. Столовая гудит, как разворошенный улей. От стены до стены тянутся длинные столы, с вереницами тарелок, одинаковых стаканов, ложек, кое-где стоят большие блюда с хлебом. За ними сидят классы, улыбаются, балуются, шумят. Звуки воспринимаются, словно через слой ваты, странно, отдалённо и приглушенно. Я прохожу к крайнему столу у окна, сажусь рядом с Сашкой на табуретку. Лиза с щебечущей стайкой девочек сидит на другом конце стола. - Неужели девчонки никогда не ходят по-отдельности? – бормочу я в отчаянии. - Вопрос риторический. Сашка уже набил рот картофельным пюре, и слова у него выходят неразборчиво. Отличница Наташа, сидя напротив него, бросает возмущённые взгляды. - Как мне отдать ей пирожное, если её невозможно застать одну? – продолжаю сокрушаться я. Но тут выдается удобный случай. Закончив обед, Лиза с подругами встаёт из-за стола и идет относить посуду к специальному окошку. Её сумка остается лежать на табуретке, и это мой шанс! Я быстро иду вдоль стола, незаметно оглядываюсь – вроде бы все заняты обедом - и кладу коробочку на то место, где стояла Лизина тарелка. - Ты чего? – удивляется Сашка, - а как же твой план? - Не стану же я ей говорить при девчонках. Я высматриваю Лизу в толпе жаждущих поскорее скинуть грязную посуду, а потом резко отворачиваюсь, хватаю с тарелки первое, что попадается под руку, и макаю в какао. Делаю вид, что меня абсолютно не волнует, что творится на другом конце стола. Лиза замечает пирожное сразу. Вокруг него сразу образуется консилиум из одноклассниц: все обсуждают, откуда оно взялось и что с ним делать. И тут, к моему ужасу, Лиза протягивает свежайшее, прекрасное, вкуснейшее пирожное, которое я с такой любовью перевязывал красной ленточкой и с такой осторожностью нёс в портфеле в школу, своей подруге Машке. Я даже прекращаю свои манипуляции для отвлечения внимания и уже вовсю таращусь на то, как Машка с удовольствием отправляет моё пирожное себе в рот. Даже красную ленточку положила в свой портфель. Потом она с восторгом обнимает Лизу, и обе, счастливые, сытые (особенно Машка!) довольные, идут на выход столовой. - Эээ… друг, ты макаешь в стакан с какао сосиску, ты в курсе? – осведомляется Сашка сочувственно. Я со вздохом ем сладкую сосиску. По дороге на информатику Сашка пытается меня приободрить. - Никто не мог знать, что она отдаст пирожное. Как вообще можно было отдать такое пирожное?! Тем более Машке! Она скоро в дверь перестанет помещаться. - Лиза просто очень добрая. Или наелась за обедом. Возле класса происходит какой-то переполох. Мы подходим ближе и видим, как учительница в панике звонит по телефону, а возле первой парты сидит Машка. Лицо у неё красное, губы раздутые, из глаз льются слезы. Рядом плотным кружком сгрудились одноклассники, все глазеют и охают. - Что с ней такое? – спрашиваю. Ко мне поворачивается вездесущая Наташка, которая всегда в курсе всего. - Приступ аллергии, - говорит она со знанием дела, - возможно, отек Квинке, но это если совсем не повезет. - Какого еще Квинке? Откуда? - Что ела? – доносится до нас взволнованный голос учительницы, - школьный обед. Ничего запрещенного и аллергического… - Мария Николаевна, она съела клубничное пирожное, - произносит Лиза. - … Клубничное пирожное. – Повторяет в трубку учитель, - да… Сорок седьмая школа…Ждем, спасибо! Я поворачиваюсь к Сашке, у него огромные глаза от изумления. Когда мы, всем классом выглядывая из окна, провожаем взглядом машину скорой помощи с багровой Машкой внутри, мой друг тихонько шепчет мне на ухо: - А нечего было есть чужое пирожное. Инцидент, конечно, неприятный, и Лиза расстроилась. Это ведь она предложила подруге злополучное угощение. Но, с другой стороны, дело не сдвинулось с мертвой точки, и остаток школьного дня я изобретаю новый способ поведать Лизе о своих чувствах. Вечером я сочиняю письмо. Длинное, почти на полтора листа, где подробно и основательно рассказываю все с момента нашей встречи. Перечитываю его несколько раз, кладу под подушку, а утром с волнением несу его в портфеле в школу. Первым уроком русский язык. Я достаю тетрадь, учебник, ручки двух цветов. Лиза сидит с Инкиным Лешей через две парты впереди, что-то ему диктует. Наверное, домашнее задание, которое он снова не успел выполнить за перемену. Учительница по русскому языку строгая, у Леши нет никаких шансов выдать накарябанное второпях корявое нечто за домашнее упражнение. Сегодня мы пишем изложение. Я стараюсь слушать текст внимательно, но мысли скачут в самых немыслимых направлениях. Лизины кудрявые волосы, отсутствующая Машка, письмо в моём портфеле никак не дают мне сосредоточиться. Я понимаю, что ничего не запомнил из предложенного текста, и начинаю вымучивать изложение. Потом в середине урока в голову приходит мысль, что надо бы пояснить вчерашний инцидент с пирожным, коль скоро я написал о нем в письме. Лезу в портфель, достаю сложенные пополам листочки в клеточку, незаметно оглядываюсь. Все сидят, уткнувшись в тетради, со страдальческими лицами и отчаянно взлохмаченными волосами. До меня никому нет дела. Кроме Учительницы. - Исаев, - в напряженной тишине её голос звучит словно удар гонга. Класс вздрагивает, я подпрыгиваю. - Что там у тебя? - Ничего! – говорю я быстро, пытаясь засунуть письмо между страницами учебника, но куда там! Ольга Витальевна уже поднялась из-за стола. Мне конец. - Дай сюда, я посмотрю, что за шпаргалку ты приготовил. Наташка за первой партой с удовольствием поворачивается ко мне, на её лице читается удовлетворение, будто ей удалось раскрыть преступление века. Не смотрю на неё, раздражает! Еще мелькает судорожная мысль подменить листок, отдать вместо него что угодно, хоть справку о принятии всех своих грехов! Но в учебнике, как на зло, больше ничего нет. Покорно отдаю письмо учительнице. Она садится за свой стол, раскрывает листки и бегло их просматривает. Я чувствую, как у меня лицо горит от унижения. Мало того что лишился письма, мало того, что сейчас его читает мой учитель, еще и Лиза наверняка подумала, что я пытался списывать! Ругаю себя всеми словами, пока передо мной на парту не ложатся многострадальные листки в клетку. Поднимаю глаза. Надо мной стоит Ольга Витальевна, щеки её слегка порозовели, и смотрит она как-то странно. Она кладет письмо на парту, наклоняется и очень тихо, чтобы слышал только я, говорит: - В третьем предложении запятую поставь. Я несколько раз киваю, как китайский болванчик, и огорошено смотрю, как учительница возвращается за свой стол. Потом ищу пропущенную запятую. Решаю отдать письмо на большой перемене. Сашка все утро находится под впечатлением от первого урока и постоянно удивляется, почему Ольга Витальевна вернула письмо. - Я думал, она его выбросит. Выходит, совесть у неё все-таки есть… Меня совершенно не волнует совесть Ольги Витальевны, только большая перемена. Народу в рекреации полно. Двадцатиминутная перемена между четвёртым и пятым уроком всегда выгоняет уставших учеников из классов, и они принимаются за свои важные дела. Кто-то, как Наташа, читает книжки, малышня гоняется, словно им пятки поджарили, старшеклассники, как обычно, занимают два мягких дивана у окна и никого туда не подпускают. Валяются свалкой в несколько человек и выясняют отношения. Мы к ним не суемся. В школе действует строгая иерархия. Наше с Сашкой место в этой иерархии где-то чуть ниже плинтуса, поэтому мы стоим возле отдаленного подоконника и выжидаем удачного момента. - Ты уверен, что это хорошая идея? – спрашивает друг, - здесь народу полно, вдруг кто услышит? - Я только отдам письмо, - отвечаю твёрдо, - мне что, подождать, чтобы его перечитал весь педагогический коллектив во главе с директором? Нет уж, если решил, надо действовать. Сашка смотрит на меня со смесью жалости и благоговения, а потом неожиданно восклицает: - Она пришла! Вон, возле библиотеки. Какая удача! Лиза одна. Она выходит из библиотеки с цветастой книгой подмышкой и слегка мешкает в дверях, чтобы засунуть её в сумку. Сейчас или никогда. Я быстро пересекаю рекреацию, огибаю стайку девятиклассников, показывающих что-то друг другу на телефонах, и останавливаюсь возле Лизы. Набрав в легкие воздуху и опасаясь, что голос даст петуха, я опускаю голову, протягиваю ей письмо и громко, как могу, говорю: - Это письмо тебе. Прочти его, пожалуйста. Но мой голос тонет в оглушительном звонке. Лиза, все это время возившаяся с сумкой, не видит меня, а, услыхав звонок, и вовсе отворачивается, торопясь на пятый урок. Я оказываюсь один, застывший в нелепой позе с вытянутыми руками посреди реки из учеников, текущей в разных направлениях. - Ты это мне? – раздается неожиданный голос. Поднимаю глаза. Такое и в кошмаре не приснится. На меня с недоумением смотрит Ленка Бугор из параллельного класса, а сзади неё хихикают подружки, такие же несуразные и прыщавые. - Я говорю, это ты мне? – снова спрашивает Ленка. Она выше меня на голову и шире в два раза. Длинные нечесаные волосы висят по обе стороны лица, и без того маленькие поросячьи глазки, прищурившись, впиваются в меня. Я сглатываю, а потом что-то случается с моим голосом. - Нет! – выходит не нормальная речь, а какой-то насмерть перепуганный писк. Ленкины подружки разражаются громким смехом. Краем глаза я вижу, как ко мне на подмогу спешит Сашка, но Бугор уже выдергивает из моих рук письмо. - Что это тут у нас? – спрашивает она. – Любовное послание? Это мерзкое хихиканье надо запретить на законодательном уровне! Сашка с разбегу останавливается рядом со мной, потом резко вырывает из её рук листки, и мы пускаемся бежать. На урок мы, конечно, опаздываем, но все же останавливаемся отдышаться. - Я говорил… что отдавать письмо… на большой перемене – плохая идея! – Сашка совершенно неприспособлен к таким забегам по лестнице. Мы минули два этажа секунд за пять. - Саш, - говорю я с замиранием сердца. - Чего? В его руке зажат только один листок, второй остался у Ленки. Я кидаюсь читать. Самое важное – имя Лизы – написано именно в начале, и мне везет. Сашка вырвал первую половину письма, во второй имя не называется. Я облегченно выдыхаю. - Значит, можно опасаться только, что параллельный класс тебя будет дразнить «женишком», как это было в прошлом месяце с Лешкой. - Урок давно идет! Что вы делаете в коридоре? Какой класс? Фамилии?! Конечно, нам досталось от завуча, но день все-таки можно было считать удачно завершенным. Вот только Лиза так ничего и не узнала. На несколько дней я затаился. Нужно было все хорошенько обдумать. Неудачный опыт подсказал, что действовать надо иначе. Все детально обсудив с Сашкой, я решаю отказаться от письма, потому что если оно попадет не в те руки, мне надо будет переходить в другую школу, а то и вовсе переезжать из города. Ленка, конечно, покуражилась несколько дней. Ходила, рассказывала всем подряд, что я признался ей в любви, трясла обрывком мятого листочка у всех перед носом, но потом успокоилась. Я опасался, что Лиза может поверить в эти сплетни, но Сашка провел собственное расследование и выяснил, что Лиза с Ленкой совсем не общается, а значит, не знает, о чем она болтает. Близится конец четверти. Оценки у меня не очень, но, учитывая обстоятельства, могли быть еще хуже. Учительница музыки на одном из уроков спрашивает, не хочет ли наш класс поучаствовать в весеннем мероприятии «Парад Сказок». - Каждый класс представляет свою сказку, или отрывок из сказки на десять минут, - поясняет учительница, - декорации, песни, репетиции – в этом я вам помогу. Что скажете? Все охотно соглашаются. В нашей школе праздники бывают крайне редко, да еще и конец года на носу. Из развлечений – одни контрольные. Актив класса выбирает сказку «Белоснежка», девочки тут же вдрызг ругаются друг с другом на почве главной роли, а роль Принца северного королевства, конечно, достается Сладковскому Никите. Он – самый популярный мальчик из параллели шестиклассников, к тому же занимается в музыкальной школе. Мы с Сашкой его недолюбливаем, потому что Сладковский кажется нам задавакой. Чтобы ссора между девочками не переросла в драку, учительница музыки Тамара Васильевна решает провести прослушивание. Мы внимательно наблюдаем, как все потенциальные Белоснежки по очереди читают текст. Под конец урока Тамара Васильевна объявляет, что победила Лиза. Тут у меня и рождается новый план. - Я должен получить роль Принца, - шепчу я Сашке, когда звенит звонок, и все начинают собираться на перемену. - Ты же играешь третье дерево справа, - отвечает он. - Ты только посмотри на последнюю сцену! – возмущаюсь я, - Принц Белоснежку ЦЕЛУЕТ! Ты понимаешь, что это значит? А что делает в это время дерево? - Ээээ… качается на ветру? – предполагает Сашка. - Ничего! – рявкаю я в ответ, - я не допущу, чтобы Лизу кто-то целовал! Тем более этот выскочка Сладковский! - Эй, потише, на нас уже смотрят. Мимо важно вышагивает Никита. Он косится на меня, как мне кажется, с превосходством. Мы выходим в рекреацию. - Как ты собираешься получить роль Принца? – осведомляется Сашка, - там надо песню петь, а тебе медведь не то что наступил на ухо, он на нём потанцевал и зиму заночевал! Тамара Васильевна ни за что не возьмет тебя на роль. - Это мы еще посмотрим. После урока я пристаю к Тамаре Васильевне с горячей просьбой. Я рассказываю ей, насколько люблю музыку и хочу петь, но не имею к этому способностей. Учительница слушает меня слегка озадаченно, потому что раньше на уроках музыки я сидел за последней партой и никакого рвения не демонстрировал. Однако, она соглашается со мной позаниматься. И теперь каждый день после уроков я хожу на дополнительное пение. Сашка не крутит пальцем у виска, мне кажется, исключительно по причине нашей давней дружбы. Он никак не комментирует мои полуторачасовые завывания под фортепиано в музыкальном кабинете и даже соглашается послушать, чего я достиг. А достиг я немногого. Тамара Васильевна говорит, что у меня есть потенциал, но одного месяца недостаточно, чтобы вывести голос на уровень сольного пения. Она предлагает занять место в хоровом коллективе, который будет сопровождать все действие «Белоснежки» с начала до конца. Передо мной стоит тяжелый выбор между деревом и хором, и я, скрепя сердце, соглашаюсь на хор. В день выступления все ходят нервные. Лиза такая красивая, в сине-желтом платье, с маленькой короной в волосах. Она стоит за кулисами. В руках у неё слегка дрожит сценарий, волнуется, отчего щеки становятся нежно-розовыми. Я в пахнущем стиральным порошком сером бесформенном хоровом костюме стою на распевке. В хоровом коллективе я – единственный мальчик, поэтому Тамара Васильевна поставила меня в центр третьего ряда. По тому, как иногда морщатся мои девочки-соседки, я понимаю, что особых успехов в пении я не достиг. На Сладковского, только что вышедшего распеваться из-за кулис, стараюсь не смотреть. Он высокий, спортивного телосложения, даже в нелепом школьном костюме Принца он выглядит достойно. Вон как девчонки шушукаются за его спиной, чуть со сцены не падают от восторга. - Артисты! Все заходим за кулисы! – зовет нас Тамара Васильевна, вставая из-за фортепиано, - скоро будут собираться зрители. Занавес закрывается, на сцене становится темно. Я слышу, как в зал входят ученики, учителя, родители. Моя мама тоже обещала отпроситься с работы и увидеть небывалое зрелище: я пою на сцене. - Все по местам, - командует Тамара Васильевна, - минутная готовность. И тут я делаю совершенно неожиданную вещь. Я подхожу к Лизе и говорю ей: - Не волнуйся, ты прекрасно справишься! На репетициях у тебя все получалось очень хорошо! Она улыбается мне в полутьме, а потом кивает. Меня обдает легким запахом её волос, они пахнут весенними цветами. Сказка идет как ей положено. Лиза хорошо играет принцессу Белоснежку, Наташа, которой, к счастью всего класса, досталась роль Ворона, забывает текст, и ей подсказывают из-за кулис. Я послушно горланю в хоре аккомпанирующие песни. Во втором акте происходит некоторая возня среди деревьев. Костюмы громоздкие и неудобные, двигаться в них тяжело. Деревья зацепляются картонными кронами и выходят на сцену коряво. Моя паника нарастает с каждой секундой, поскольку приближается последняя заветная сцена. Сладковский еще и рот себе побрызгал освежающим спреем словно нарочно! Он выходит на сцену, где на возвышении лежит бездыханная заколдованная Лиза, и начинает произносить свой монолог. Я понимаю, что если действовать, то прямо сейчас! Делаю шаг вперед. По-прежнему не подозреваю, что собираюсь предпринять, но вдруг чувствую, как носком туфли зацепляюсь о провод, ведущий к осветительной аппаратуре. Не удерживаю равновесия и, взмахнув руками, падаю прямо на стоящие возле края кулисы «Деревья». Костюмы все-таки очень неповоротливые и тяжелые. Моя одноклассница Света, за которую я хватаюсь, чтобы не рухнуть из-за кулис на сцену, выпускает из рук бутафорское дерево. Оно валится на соседнее, и так дальше, словно домино, все четыре дерева падают со сцены прямо на фортепиано, за которым сидит Тамара Васильевна. Раздается неуклюжее «БЛЯМ», и учительница падает со стула навзничь. Естественно, спектакль прекращается, все кидаются поднимать Тамару Васильевну, зал вскакивает со своих мест, чтобы понять, что произошло, а меня, в итоге, вместе с мамой ведут к директору. Днём позже мы с Сашкой сидим на лавочке возле моего дома. Уже почти лето. Учиться остается полторы недели, никто уже и думать не хочет про уроки и учебники, а у меня на душе скребут кошки. Только что прошел дождь. Сашка обрывает листики с ближайшего дерева и бросает их в лужу возле подъезда, я горюю рядом. - Дааа, - тянет друг, - это фиаско, дружище. Что думаешь делать дальше? Пожимаю плечами. - Что тут думать? Не судьба. Сашка похлопывает меня по плечу. Мы прогуляли последний урок физкультуры. Находиться в душном зале просто невероятно глупо, когда на улице такая замечательная погода. Дождик был совсем теплый и короткий. Повсюду в клумбах пестрят майские тюльпаны, анютины глазки, ирисы и нарциссы. Местные старушки соревнуются друг с другом, у кого клумба перед подъездом богаче. А уж если ты хотя бы краем кроссовка на бордюр наступил, или мячик в цветы уронил – тебе не жить! Вяло пинаю перед собой футбольный мяч. Он откатывается от скамейки к стене дома, отскакивает от неё и возвращается обратно. От школы доносится едва слышный звонок. Тут же двери распахиваются, словно ученики только того и ждали, чтобы вырваться на свободу сплошным шумным потоком. Я мрачно наблюдаю, как они идут через дорогу, расходятся по своим дворам. Я знаю почти всех в нашей школе, почти все живут рядом. Вот и наш класс тянется пестрой вереницей из спортзала. Взгляд сразу выхватывает светлые волосы Лизы. Мне кажется, я узнал бы её в самой многолюдной толпе на свете! Она прощается с подружками возле школы, бодро пересекает школьный двор и идет к нашему дому. Лиза живет в соседнем подъезде. Она сразу замечает нас, машет рукой, улыбается. Сашка косится при этом на меня, я тускло улыбаюсь ей в ответ, а потом замечаю, что из её портфеля выпадает ручка. - Лиза! – зову я. Она оборачивается. Я неспешно подхожу, поднимаю ручку и протягиваю ей. - Ты потеряла. - Спасибо. Это моя любимая. Секунду мы неловко глядим друг на друга, потом я делаю шаг назад. - Да не за что. Ладно, пока… Она не отвечает. Разворачиваюсь и вдруг чувствую легкое прикосновение на своём плече. Лиза обходит меня, становится рядом и быстро заправляет за ухо длинную золотистую прядь. На её щеках румянец, кажется, она слегка волнуется. - Погоди, я хочу тебе кое-что сказать. - Что? На меня накатывает какое-то странное оцепенение. Она мнется, подбирает слова, а потом решается: - Ты… уже и сам, наверное, догадался. – Лиза сглатывает, у неё перехватывает дыхание, она теребит ручку в тревожных пальцах, - ты мне очень нравишься, Артем… Меня словно кто-то ахнул дубинкой по голове. Замираю на месте и могу только глупо моргать на неё. «Она ждет ответа, - бурчит мой внутренний голос, подозрительно похожий на голос мамы, - отлепи язык от нёба и начни уже говорить, бестолочь!» - Аааа… - протягиваю я. Лиза краснеет почти как маки за её спиной. Она становится такой красивой, что у меня сейчас вот-вот грудь лопнет от наполняющих эмоций. Это похоже на воздушный шар где-то в моем животе, который раздувается и несет меня все выше и выше, прямо к солнцу! - Ну ладно, - говорит Лиза чуть слышно, так и не дождавшись вразумительного ответа. На меня она не глядит. Её ресницы такие длинные и пушистые! – я пойду. Пока. Она проходит мимо меня, скрывается в подъезде, и столбняк, наконец, отпускает. Невероятным прыжком я перемахиваю через небольшое ограждение клумбы, хватаю ладонью три больших ромашки, начисто игнорирую вопли бдящей за порядком старушки с первого этажа, и выпрыгиваю обратно. К подошвам кроссовок липнет только что политая дождем земля, в центре клумбы остаются заполненные водой следы и примятые незабудки. Бросаюсь в подъезд, слышу, как гудит лифт: Лиза уже уехала. Кидаюсь к лестнице. Меня как будто несет по воздуху кто-то очень могущественный и крылатый! Каким образом за несколько мгновений оказываюсь на шестом этаже, я понимать отказываюсь, но лифт открывается ровно в тот момент, как я подбегаю к двери шестьдесят пятой квартиры. Лиза удивляется, увидев меня перед собственной дверью. В её пальцах все еще зажата любимая ручка. - Привет, - говорю я, запыхавшись. У меня в груди пожар, но мне все равно. – Я это… хотел тебе сказать тоже. В общем… Протягиваю ей три белые ромашки, сорванные с клумбы, за которые мне, наверняка, влетит. Лиза берет цветы, подносит к лицу, а потом поднимает на меня глаза. Их взгляд точно такой, каким я его себе представлял… - Ты мне тоже нравишься. Очень. – Говорю это, наконец. Лиза улыбается, потом привстает на цыпочки и касается мягкими губами моей щеки.