Слова

— Сколько осталось до дома?

      Дети явно устали.       — Немного, я просто... Просто я видимо заблудился.       Достаточно неловкий ответ. Он, кажется, даже не пытается их приободрить, приходя к осознанию, что потерял...

— Дядя Феликс, ты пил?

      Мужчина считает нужным промолчать. По нему так хорошо видно это?

— Нам учительница говорила, что пить — нехорошо.

      Совсем детский и тонкий голосок малышки Молли, что наивно хлопает глазками, прижимая к себе серого Ракету, которого так долго искала перед вечеринкой.       — Нет, нет, нет, — мотает головой, чтобы стрясти мыльную пелену, которая постепенно накрывает его глаза. — У меня просто... Просто голова кружится, — находит оправдание, которое является отчасти правдой. Не просто ведь... — В этом нет ничего серьезного, ладно?

— Ладно.

      Эдд тяжело вздыхает, чуть опуская голову, смотря себе под ноги, пока милое детское личико Молли накрыла грусть.

— Я хочу домой.

      Голос звучит просяще, пока в девичьих руках только сильнее стискивается игрушка кролика.       — Молли, — резко обрывает ее Феликс, даже краем глаза позволив себе взглянуть на задние сиденья. — Мы почти приехали.

— А тебе не кажется, что ты слишком быстро едешь?

      Голос Эдда звучит настороженно и в то же время как-то осуждающе, всё-таки увидеть Феликса рядом с барной стойкой на вечеринке было плохим знаком.       — Слушай, я просто пытаюсь привести вам домой как можно быстрее, — продолжает оправдываться Феликс, чувствуя, как алкоголь обволакивает мозг, размягчая его. Он не первый раз так едет. Он их довезёт. В девять. Как и просил Джек.       Затягивается минутная пауза. Дети больше ничего не говорят. А Феликс смотрит на дорогу, чей конец утопает в огромном море темноты, в котором и машина бы давно погрязла, если бы не дальний свет фар, что разрезает мрак. Трасса кажется бесконечной, и мужчина даже сам предположить не может, когда они приедут. Голова наливается свинцом и Кранкен еле держит ее на своих плечах, чтобы лоб не упёрся в руль, а машина не съехала с этой серой ленты, с единственной, которую хорошо видно.       Песня по радио, превращающаяся в обычный шум помех, начинает раздражать, дёргая изувеченные нервы тем самым письмом.       — Слушай, — тихо, будто для самого себя начинает Феликс, прикрывая глаза, пока очки в массивной оправе съехали на кончик носа. — Я просто чувствую себя не очень... И... Я просто хочу прилечь, - и глаза натужно смотрят на путь, под дрожащими веками, что грузом могут свалиться вниз, закрывая весь обзор. Феликс только этого и хочет. Закрыть глаза.

— Все в порядке, мы понимаем, что сегодня не твой день.

      Молли говорит радостно, лишь бы со всей своей детской открытостью помочь устоять на ногах раненому человеку.

— Мы понимаем, все будет хорошо.

      Феликсу правда хочется в это верить, и счастливый голос девочки заставляет уголки губ дернуться в улыбке. Уже чувствуя, как слова дочери его лучшего друга уже постепенно лечат от написанного в письме, где красным мужчина писал...       — Спасибо, Молли, — отвечает взаимностью Кранкен, таким же добрым голосом, являющимся кладезем благодарности за такую искренность. .. . .. . ... . Я̸̧͎̱̟̰̬̜̗́͐͋̿̀͛͐͘̚̚ ̶̡͎̠͎͍̖̹̀͑͗͝ͅх̵̤̙̘̙̜͙̿͐͋̾̅͑͝ͅо̷͔̝͇̼̔̀̌͐ч̶̢͔͒̇̎́̅̿̄͝у̶͇͖̤̔̿́̾̿͊͊̓̑ ̸͇̚д̵̞̯͕̽͗͌̓͋̃͝͝о̵̣̗̝̭̘̗͉̒̔̊̏͗̓̈́̚͠͝м̶̢͈̮͙̖̻̦̹͌́̈́о̸͓͔̯̅͐͋́̋͊̚͘͜й̶̻̻͊͑̾̔͜ о д м о й в и н о в е н       Нити оборвались. Он не смог. Его вина. вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина вина       Сбивчивое тяжёлое дыхание едва сдерживает слезы, когда он видит кровавые кляксы на заднем сидении. Торчащие из кожи кости, словно деревянные штыки. Разорванную одежду и покрытые красными струями маленькие тела. Словно две сломанные марионетки, лежащие в собственной луже алой краски. Две красные фигуры. Д̵̨͈̣̗͍͎̫͖̂̓̂͌̐́̉̚͜͝в̶̼͆̈́̓̾̌̄̍͝е̷̥̫͍̞͈̗͙̣͂̏͊̓̆̽̈́̀͝͠ ̶̼̹̤̠̟̦͍͍̣̠̈́͗к̸̖̤͆̊̋͆р̸̝͌а̷̱̳̦̟̣̺̀̏̏с̷̨̢̢̨͖̫̞̰͈͑̀̓̑̽͜н̶̢̛̝̲̱̱̟̟͉̟̠̍̈̉̀̈́́͒̚ы̸̟̋̌̂е̶̝̙̫̩̬͛ ̶̧̛̘̞̌̔͠͝ф̸̢̙̝̖̗͇̭͍̰͒̅̀̌͋̓̇̑̚и̶̻͍̱̮͔̹̭̠͈̻̌͘͠г̴̗̝͍̥̈́͑̿̅͐͌̕͘у̶̢̣̦̺͈͙́̐͘͝р̶̹͇̑̐͋͐̅̈́̀̈́̐̍ы̴̧͉̦͈̀̏       Кровавая струйка из носа мешается вместе со слезами, капая на сырую землю, распахнутую лопатой. Руки дрожат, едва им стоит взять мертвого ребенка. Рот приоткрыт, но он больше ничего не скажет. Не будет того детского тонкого голоса. Не будет говорить, что все хорошо. Никто не скажет.       Они мертвы. Одни эти два слова пробуждают отвращение к самому себе. То что не умеет думать наперед. Он не знал, что бутылка спиртного может привести к такому. Его алкоголизм вредит людям, а он этого не осознает. Только смерть юного чада наконец заставляет мозг избавиться от токсинов и понять, насколько теперь все бессмысленно.       Когда слова Линды Кранкен Томпсон, оставленные на мятой бумаге дрожащим почерком, обретают новый смысл и новые краски, что сразу обретают красный цвет. Такие же красные, как и его руки, которым он закопал детей в лесу. Он не мог смотреть в глаза собственной жене, едва прочитал письмо, всё, что от нее осталось. И дурное послевкусие, что больше не приносило удовольствия.       Не сможет посмотреть в глаза и Джеку, а их общий бизнес должен открыться в следующем месяце. Просто от страха оставил тела в лесной земле Сан-Хуан, что была рядом с той роковой трассой. Ему будет страшно идти по земле, зная, что в ней тела мертвых детей. Детей его лучшего друга, что битый час не может достучаться до него. Никто так до сих пор не достучался.       Он готов выдохнуть собственную душу, едва услышит одно единственное, обеспокоенное и в то же время настойчивое, что отразиться эхом внутри черепа мужчины. Где мои дети, Ф̷̻̝̩̘̬̫̀̒̈͌̃̐̉͝ͅе̵̪͗л̷̨͙̠̰̗͚̺̜͙͇̏̇и̶̧̡̘͙͔͔̫̰̠̦́͌͐̈́̅͌͛ќ̸̺̩͙с̸͚̯̱͛̈́͊̇̇̂̀       Джека Уолтона Феликсу не хочется терять после всего произошедшего за один день. Фундамент дружбы мгновенно потрескается, едва Джек узнает... Кому он доверил своих детей. Что они зарыты, а серый кролик Ракета так и останется сидеть между двумя засыпанным землёй ямами. Что станет с Розмари, что станет с Софи. Не хочется думать, хочется так же разбиться в той же аварии, лишь бы не слышать голос из красной телефонной трубки, что хочет выманить из Кранкена хоть одно вменяемое слово. Как сам Феликс пытается что-то говорить на записе диктофона, задыхаясь в собственных слезах, и осознания, насколько он был слеп. Насколько поздно он наконец открыл глаза. Благодаря словам чужих людей.       Как его жизнь обернется, едва он выйдет из этого леса...       Феликс Кранкен ▇▇▇▇...

***

Феликс.

Подними трубку, сейчас же.

Прошло три часа с того момента, как я тебя просил привезти Эдда и Молли домой.

Что случилось с моими детьми?

Если что-то произошло, то ты должен мне сказать.

Ты не звонил мне уже три часа и мне надо знать что происходит

Я пытался дозвониться всю ночь.

Что с тобой не так?

Я пытался до тебя достучаться всю ночь.

Я уже всех обвознил.

Какого черта с тобой происходит?

Три часа, ты не позвонил.

Я тебя об одном просил.

Мне надо знать где они.

      11.06.1974