Конкуренты

— В первую очередь вы друг для друга — конкуренты, — говорила Глэб своим ученикам при каждом удобном случае. Им внушали, что у офицеров не могло быть друзей среди коллег — только соперники, за которыми необходимо следить. Рано или поздно в любом стаде найдётся паршивая банта. Иден Версио была из тех людей, которых впору сравнивать с дорогими породистыми животными: с безупречной родословной, манерами сенатора и лицом воспетой в мраморе богини. Дочь адмирала, героя Вардоса, не могла быть другой — кто бы ей разрешил? Наверняка ещё до рождения её записали в Военную школу подготовки будущих имперских лидеров, тогда как Хаск порой выгрызал свой успех, ползая от усталости на коленях. Точнее, героическая смерть родителей от рук террористов купила ему входной билет сюда, но, как оказалось, выйти — только вперёд ногами просто. Для Глэб мог быть лишь один лучший ученик — а значит, он получал лучший пост. Остальные вгрызались друг другу в глотки; Хаск и сам с удовольствием скидывал тех, кто не мог твёрдо стоять на ногах. Глэб не скупилась на хитроумные проверки физических и моральных сил: самые разумные сходили с дистанции сами, а особо упёртые, безумные — без экзаменов проходили в Высшую имперскую академию. Хаск терпел всё, что преподносила судьба, зная, что в будущем обойдёт по подготовке большую часть войск императора. Они с Иден всегда шли вровень, но она — чуть-чуть впереди. Для адмирала Версио какие-то сотые балла не имели значения для протекции, но Хаску они душу выворачивали. Как хотела Глэб, он нашёл себе конкурента и возненавидел ещё больше повстанцев, убивших его родителей. Иден кривила губы в самодовольной улыбке, пожирая Хаска тёмным взглядом — только ей шла к лицу поистине имперская злорадность. И даже нелепый цветастый костюм, уравнявший всех учеников Глэб, не мог скрыть родовую стать Версио — прямую осанку, как на параде, и полный превосходства взгляд. Хаск ненавидел чувство ничтожности в её глазах, даже когда Иден снимала с себя криффовы жёлто-синие клоунские тряпки и нагой стояла перед ним в ожидании на ледяном полу. Не прикрываясь — наоборот, расправив плечи и демонстрируя грудь, — она как хозяйка ждала своего. Разноцветные синяки не особо выделялись на смуглой коже, но отмечали каждый выученный урок, точно метки на карте жизни. Ей нравилось слушать приказы — для того Иден Версио и училась. Они оба никогда не отдавались эмоциям, продолжая вежливо-агрессивную беседу даже когда трахались. Перекинув ногу на ногу, чтобы скрыть стояк, Хаск с невозмутимым лицом командовал ею и рассматривал идеальные изгибы тела, следил за движением руки между ног. Иногда Иден перехватывала инициативу, но с фантазией было туговато, о чём Хаск с зевком напоминал. Любой другой парень на его месте давно прогнулся бы под её авторитетом, но лучшие из лучших воспринимали только силу. Хаск медленно вышагивал за её спиной, томя в ожидании; не снимая перчаток вёл пальцем по внутренней стороне бедра, усмехаясь и вытирая смазку о её распущенные чёрные волосы. Хаск надавливал, и Иден тихо выла, опустив голову. Порой они запирались в тренировочном зале, где снова дрались — уже без правил, как дикие животные. Хаск старался бить сильнее, не жалея, пока кровь не окрасит ровные белоснежные зубы, — чтобы вновь вскипеть, когда от усмешки появится морщинка в уголке губ. Уже через пару минут Иден сама с энтузиазмом брала его член в рот, размазывая кровь и слюну, кашляя от спешки, глотая и продолжая сосать после оргазма, мстительно наслаждаясь криками Хаска. Он трахал её только сзади, чтобы ни в коем случае не видеть лица, удивляясь, как сохранял столько сил в резерве, или же снова брал в руки тренировочный инвентарь и пускал в дело короткую дубинку. Между ними никогда не вспыхивала нежность — и тем более Хаск не собирался целовать губы, созданные лишь для выражения самодовольства. Только в академии до Хаска наконец дошло, что Иден нарочно столько лет его провоцировала: ведь только вместе, прыгая друг по другу, они смогли достичь вершины. Тот же трюк она проворачивала до самого выпуска, когда адмирал Версио встретил их с распростёртыми руками, словно двух родных детей, соревнующихся за его одобрение. Оно того определённо стоило: мало кто мог носить чёрную обтягивающую имперскую форму так, как Иден. Словно получив всё необходимое для полного комплекта, она прибавила очков во всём, что Хаск ненавидел — и не мог взгляд отвести. Их соперничество перешло в партизанские набеги, с умом и подколами — ничего нового среди военных. Оба заматерели, перестали вгрызаться друг в друга и трахались редко, ведь на корабле спрятаться негде. Украдкой, наспех, пока никто не явился, Хаск зажимал Иден в тесной кабине и шептал в ухо, как задержанной: — Повернись, руки на стену. Томно прищурившись, Иден подчинялась и расставляла в качестве бонуса ноги. Хаск, как и прежде, мрачной тенью скользил за её спиной и наслаждался видом; прижимался к соблазнительной заднице, со вздохом разочарования приспускал с неё тесные штаны вместе с шортами, заставляя вытянуться струной, и расстёгивал ширинку. Наспех вбивая Иден в переборку под жужжание приборов, Хаск не заботился о её комфорте — смотрел, как идеально лежали его руки в чёрных перчатках на смуглых бёдрах, забывших про синяки. Их форма шуршала, соприкасаясь, и душила теснотой. Хаск даже ворот не расслаблял, находя удовольствие в этом подобии удавки — заслуженной, выстраданной. Зажатая Иден еле дышала, а когда, подтянув штаны, поворачивалась к нему, одаривала тем самым взглядом — полного пренебрежения. Хаск научился отвечать не хуже. Он знал, что их борьба не кончилась: предстояло поделить власть над группой; не на словах, а делом доказать своё превосходство. Также Хаск знал, что холёной дочери адмирала сражаться не за что — это преемственность и привитое чувство долга толкали Иден вперёд, а не чистая ненависть к врагу. Рано или поздно в стаде найдётся паршивая банта — даже если она мастерски прячется, — и тогда Хаск тут же собьёт конкурента с ног. Ничего личного.